"Джордж Мэйсон" и Василий Аксенов - особая история. По свидетельству его литературного агента Виктора Есипова, университет шесть раз выдвигал писателя на Нобелевскую премию по литературе. Таков был его авторитет среди руководства, студентов и профессоров элитной академической группы Кларенса Робинсона.
Его ученица - единственная, "взявшая" у Аксенова пять семестров - Юлия Бикбова вспоминает, что от других профессоров Аксенова отличало всё.
"Он всегда строго держался заявленной темы занятий, но вел их очень живо, - рассказывает Юля. - Случалось, люди приезжали из других мест именно послушать лекции Василия Павловича. При этом его отличала редкая требовательность к себе и к студентам. Было хорошо видно, что его лекции тщательнейше спланированы. Казалось совершенно естественным, что он требует того же от наших работ.
Кто-то - особенно студенты из России - шел на его курс в надежде на легкое "А" - американскую пятерку. Ребята ошибались. Легких зачетов им не "светило". Зато они узнавали невероятно много о русской литературе. Впрочем, речь в лекциях не шла о литературе и только. Аксенов погружал нас в жизнь людей искусства, в хитросплетения биографий, мировоззрений и отношений героев тогдашней художественной среды, которые казались головокружительными. Он полагал, что, не погрузившись в богатейший культурный контекст, нельзя понять творчества российских писателей тех эпох.
Можно ли, не имея представления об Андрее Белом, его взглядах и переживаниях, понять, про что он говорит нам в таких романах, как "Петербург" или "Котик Летаев"? Можно ли, на зная, как жили создатели и авторы "Мира искусства", разобраться, почему журнал был именно таким, а его роль - столь значимой? Можно ли судить о стихах Ахматовой или Гумилева, не будучи знакомым с духом литературных кабачков, вроде "Бродячей собаки" или "Кафе поэтов"? И уместно ли рассуждать о литературе, зная лишь тексты, но не ведая о страстях, влюбленностях и поисках их авторов? А, кроме того, можно ли предположить, что литературный процесс и литературная среда отгорожены от сред и процессов, свойственных другим искусствам? Аксенов считал, что нельзя. И предлагал курс, где речь шла об архитектуре, живописи, театре, кино, модах и стиле жизни. Всё это делало его лекции захватывающими, а вопросы превращали их в увлекательный диалог".
Впрочем, спрашивал и Аксенов. И ошеломленным "неординарным неандертальцам из вашингтонских пригородов", как называет их Юлия Бикбова, приходилось попотеть. Попотела и она.
Вообще, Юлина история очень любопытна, просто уникальна. Профессиональная фигуристка, член молодежной сборной СССР, окончив школу, она оставила родной Киев, отправившись в США, где упорством и настойчивостью добилась возвращения в большой спорт, работала тренером, параллельно учась в колледжах, а потом избрала карьеру юриста. И поступив в бизнес-школу университета Джорджа Мэйсона, двинулась дальше - к цели. Тут кто-то подарил ей книгу "Новый сладостный стиль". Состоялось первое знакомство с аксеновской прозой. Книга ошеломила Юлю! "Это была фантастика! - говорит она. - Отличный язык, удивительные ситуации, потрясающие герои, феерический вихрь свободы… Это поразило меня". Каково же было удивление девушки, когда она увидела имя автора в списке преподавателей университета. Без долгих размышлений будущая дама-юрист записалась на курс Аксенова. Это не помешало ей идти к цели, но… "безмерно обогатило жизнь…" - признается Юля.
Несколько лет спустя она увидит в зале московского суда Михаила Ходорковского и невольно назовет его именем героя только что прочитанного в самолете аксеновского романа. "Ген!" - скажет она. Все удивятся… Название романа - "Редкие земли". Его герой - Гена Стратофонтов. Мы еще встретимся с ним…
Аксенов проработал в "Джордж Мэйсон" с 1988 по 2004 год. Этот университет стал последним, где он преподавал.
Штаты ностальгируют по Европе. При кажущемся самодовольстве и нарочитой самодостаточности они скучают по Старому Свету. Несложно представить себе, как ночами Эмпайр-стейт-билдинг шлет послания Эйфелевой башне, а монумент Вашингтона переговаривается с памятником Тысячелетия России.
Травма разъятости европейской культуры отзывается в исторической памяти американцев. И хотя общий язык с бывшей метрополией - а теперь уже и с почти всем миром - сильное лекарство, ностальгия чувствуется…
Она отражается в архитектуре колледжей и министерств, в репликах героев фильма Тарантино "Криминальное чтиво" (уважительно о мистере Вульве: "настоящий европеец") и обилии селений с именами европейских городов - Москва, Париж, Мемфис, Сиракузы, Афины… Ну а коли есть Афины, то как не быть Парфеновну?
Есть в Америке Парфенов! Его учредил Аксенов. Так он назвал американский университет.
"Я благодарю небо, что попал в американский университет, - рассказывал Василий Павлович в интервью журналу "Аэрофлот". - Во-первых, я мог неплохо зарабатывать, а во-вторых, я оказался в прекрасном обществе". Неплохо зарабатывать, находясь при этом в прекрасном обществе, - согласитесь, это очень здорово и случается не так уж и часто!
Василий Аксенов работал в университете, с перерывами, конечно, с первых дней своей жизни в США до ухода в отставку из "Джордж Мэйсон" в 2004 году.
На устроенном по этому случаю приеме после речей президента Алана Мартене, провоста Питера Стерна, драматурга Пола Д’Андреа и политолога Джона Пэйдена выступил виновник торжества - Василий Аксенов.
Его речь, полная тепла и признательности, называлась "Парфенон не лжет". Аксенов говорил, что благодарен Провидению за то, что оно открыло для него ворота кампуса, за которыми ждала настоящая автономия, "обеспечивающая своим гражданам все свободы" и ставшая для писателя"…настоящей Америкой, приверженной своим традиционным ценностям: либерализму, гостеприимству, сдержанности и отпущению грехов". Он говорил о счастье быть членом академического сообщества, о радости синергии. Парфенон же в античных Афинах был храмом Акрополя, посвященным Афине, которая в дохристианскую эпоху почиталась богиней мудрости. В таких речах не нужны сложные метафоры. Достаточно простых.
- Университет - это мой храм, - провозгласил Аксенов. - Университет - источник вечного кислорода. За все эти двадцать четыре года университет ни разу меня не подвел, никогда не предал. Университет - это Парфенон, а Парфенон не лжет.
Все эти годы, относясь к студентам как к равным, он старался внедрить в их умы важную для себя идею: входя в университет, и студент, и преподаватель присоединяются к интеллектуальному меньшинству общества. Тому, от коего зависит, сумеет ли оно успешно встретить "цунами новых угроз и вызовов на заре XXI века".
Глава 5.
ПРОПЛЫВАЯ НАД ГНЕЗДОМ СОВЫ
"Вечерний ритуал распития хереса в вашингтонском институте, известном под кличкой Тройное Эл, то есть Линкольн Либерал Лииг, или иначе - Либеральная лига Линкольна, был в полном разгаре. Не менее сотни исследователей с международной репутацией толпились вокруг овального стола, жужжа как рой трудовых пчел. Дух академического сотрудничества… явно преобладал над сплетнями.
Можно легко предположить, что никто (или почти никто) в этой славной толпе, так живо потребляющей всеобщую элегантность вместе с традиционным академическим напитком, не догадывался, что находится под пристальным наблюдением сверху.
…Мы имеем в виду, говоря "сверху", один из прихотливых балкончиков, расположенных под гигантским куполом супермодернистской конструкции, известной в Вашингтоне, округ Колумбия, под кличкой Яйцо. Одним из наблюдателей был спецагент Джим Доллархайд, контрразведка ФБР. Вторым - Каспар Свингчэар, начальник службы безопасности Тройного Эл.
- Скажите, что вы думаете об этой симпатичной толпе внизу? - спросил спецагент.
- Вы имеете в виду эту свору бездельников? Большинство из них - это отходы человеческой расы…
- Но кто же все-таки в этой толпе может быть советским шпионом?
С полным презрением Каспар Свингчэар пожал плечами:
- Да никто! Слишком низкая квалификация для любой ответственной работы".
Так шутливо описывает Аксенов в романе "Желток яйца" как бы нравы знаменитого Института Кеннана, в котором в 1981 году ему довелось получить фэллоушип и потом год - до истечения в 1982-м срока проекта - писать свой другой американский роман "Бумажный пейзаж" - первый, название которого пришло ему в голову не на русском, а на английском языке.
"Бумажный пейзаж" - это сатира. Сатира на советскую жизнь. История о том, как научный сотрудник Игорь Велосипедов - простак, тридцатилетний мальчик нежный, кудрявый, влюбленный - попадает в сложную ситуацию. С одной стороны, любовь и ревность - Фенька Огарышева, юная художница-гедонистка, уверенно прокладывающая себе в царство свободы дорогу не только грудью, но и другими частями тела, энергично блудя с наставниками по живописному ремеслу. С другой - советская власть - все та же Степанида - со всей своей бюрократией, счетами, уведомлениями, заявлениями, извещениями агитпункта и избирательного участка, календарями Ленинского университета миллионов… С горами бумажного хлама, заполняющего жизнь человека, погребающего под собой эту жизнь, высасывающего соки из ее человечьего тела в тело бумажное - незнамо чье - чудовищное. А тут еще письмо из ОВИРа: "Вашу поездку в Народную Республику Болгария Мосгорисполком счел нецелесообразной". И еще повестка к следователю в качестве свидетеля, плюс - зов в военкомат, на поверку готовности к утверждению мира во всем мире.
Ну как тут - завтракая яйцом и кефиром - не понять: жизнь не удалась… А ведь это не самое лучшее, чем можно начать созидательный день. И как тут младшему лейтенанту Велосипедову не включить воображение: восстание в войсках, в предрассветном тумане - танки на перекрестках, два младших лейтенанта в одной башне - он и она… Короче - броня крепка. Короче - Сенатская площадь. Константина! Константина! Короче, героическое поражение и глубина сибирских руд. А может - победа? Триумф демократии над бюрократией, флаги на башнях?!.. А, Велосипедов?
Короче, при прямом столкновении двух могучих сил на бранном поле нежной душе может быть (почти) гарантирован нервный срыв.
А тут еще кругом юные люди - любители джазовой скрипки - со своими элитарными замашками. Советские партаппаратчики во всей красе. Опять же - Комитет государственной безопасности: с генералами, офицерами, проверками на мужскую дружбу и лихими утехами. Нежнейшие требования: подписать немедля письмо деятелей науки, культуры и всего остального, осуждающее Солженицына и Сахарова. А также - диссиденты и около того, циничные деятели искусств, ну и, конечно, африканские гости, наглядно демонстрирующие местным жителям свое к ним презрение.
А ведь жизнь не стоит на месте - влечет! А что ей ответишь, если у тебя яйцо да кефир, а у начальства - по талонам языковой колбасы кило, шейки полкило, британский джин, да итальянский чинзано, да водка винтовая, плюс - крабовое мясо, и всё для баб? Не ровен час - задиссидуешь! Не успеешь оглянуться - пропадешь. Бар "Лабиринт". Драка. Стычка во дворе с сутяжной старушенцией Анной Светличной. Получение чугунным утюгом по голове. Суд. Приговор. Потьма. Америка. Да что ж это, чувачки?
Попал поневоле в Нью-Йорк - обратно возврата уж нету. И надо тебе, юноша бледный со взором смущенным, постигать капитализм. Ан - оно и не так трудно - ибо там уже и бывший секретарь комсомольской организации Большого театра Саша Калашников, и звездочки-балериночки, и менты, и умные сионисты, и почти все участники советского периода романа. И вот ты обнимаешь свою любовь на Юнион-сквер, не понимая - то ли схлопывает над вами Манхэттен сияющие зубья, толи простирает бескрайние дали, где ты - в жерле вулкана или на пике горы… И пока по небесному окоему текут мимо вас облака, полные огня и мрака, видишь, что счастлив и будешь жить дальше.
Вот такие сочинения выходили из-под пера Аксенова в Институте Кеннана - во флаговой башне Смитсониевского замка, что стоит прямо на Молле - между зданием Конгресса и монументом Джорджу Вашингтону. Архитектурно это странное кирпичное здание и в самом деле представляет собой замок с башней, на которой трепещет знамя высокой академической институции.
Сама же институция, учрежденная в декабре 1974 года в структуре Международного научного центра имени Вудро Вильсона по инициативе видного дипломата Джорджа Ф. Кеннана и историка Фредерика Стара и названная в честь видного исследователя России Джорджа Кеннана-старшего, имеет целью обогащение знаний о России и странах бывшего СССР. Впрочем, когда Аксенов был приглашен в институт в роли исследователя-стипендиата, СССР не был бывшим. И по понятным причинам, институт не давал стипендий советским ученым, чиновникам, представителям СМИ и частного сектора. Но уже тогда стипендиаты имели доступ к лучшим библиотекам, архивам, научным ресурсам США, а также возможность общаться с интересными и полезными людьми.
Такому общению и служил описанный Аксеновым ритуал распития хереса (шерри) в зале, именуемом "Ротонда". Кстати, он, похоже, произвел на Василия Павловича такое впечатление, что был увековечен не только в "Желтке яйца", но и в написанном под крышей института "Бумажном пейзаже", а также в книге "В поисках грустного бэби". Причем во всех произведениях автор не столько наслаждался аристократическим напитком, сколько тревожился по поводу беззаботности американцев.
Казалось бы, что тут такого? Собрались милейшие и, весьма вероятно, умнейшие люди гуманитарного сообщества употребить по рюмашке, о чем тревожиться-то? А о том, что "вот так они доупотребляются. Вот так доиграются. В тревожное время, когда тоталитаризм прет отовсюду, они болтают и попивают шерри". На это не преминул указать автору некий знакомый ему по СССР эмигрант. Ну, то есть ни минуты покоя. Вечный бой. Держи, товарищ, порох сухим!.. И хотя писателю удалось успокоить гостя, сообщив, что немедленно после шеррипития вся компания разойдется "по офисам чистить дедовские карабины", в тираде беглеца слышались отголоски тревоги автора.
Была ли она обоснованной? Мороз на Востоке крепчал. Вслед за Леонидом Брежневым у кремлевского штурвала встал Юрий Андропов. То есть для американских советологов и кремленологов настала интереснейшая пора - смена владык! Есть, что поизучать. О чем потолковать. Обо что поломать умные копья. А когорта специалистов по России подобралась в Штатах весьма солидная и компетентная.
Кстати, к тому времени Аксенов был уже 16 лет знаком с директором и одним из основателей центра Вудро Вильсона историком Джимом Биллингтоном. Они познакомились в 1965 году, когда последний появился в Москве в тридцатиградусный мороз в черном пальто, оксфордском шарфе и всепогодном кепи светлого окраса, очень подходящем для прогулок по осеннему Переделкину или Кускову, но не по ледяной улице Горького. Меж тем высокий, краснощекий, окутанный паром профессор, казалось, чувствовал себя прекрасно. Если бы его ученые уши не обещали отвалиться.
Тем временем, - как рассказывал мне Аксенов, - готовясь к отправке в новый поход от одного творческого клуба к другому, Джим и Вася "отчаянно напились, вывалились на мороз, и я сказал: "Чтоб ты не сдох, я тебе дарю меховую шапку"". То есть молодой, сообразительный и милосердный советский прозаик Василий снял с буйной головы богатую русским теплом шапенцию и надел на хрустящую льдинками макушку интересующегося, но угасающего заокеанского интеллектуала.
И тот в долгу не остался - отдарился "кепи олл сизонс". Этот головной убор ждала занятная судьба. В том же году Аксенов прибыл в ней в город Прагу. Прибыв, был увлечен в бар "Ялта", где восхитился игрой пианиста, которому в знак расположения отдал кепочку. А какое-то время спустя она выпрыгнула в другом заведении. Пианист передарил ее, отправив гулять по Праге, Европе и миру… "Я про это кепи написал рассказ, - делился Аксенов, - но потерял - не могу найти. А оно время от времени всё попадается. То там, то сям…"
Так вот этот Джеймс Биллингтон, прощаясь со спасителем близ отеля "Метрополь", сообщил, что увозит из Москвы труд по истории русской культуры под названием "Икона и топор", который лежит вот здесь - в чемодане. Чтобы подкрепить это сообщение, он открыл кейс и предъявил пачку страниц. Тут неожиданный порыв ветра, пролетавший по проспекту Маркса, вырвал листы из рук исследователя, и он, вместе с русским другом, комично запрыгал посреди одной из главных магистралей столицы, вырывая свой труд из пасти беспощадной зимы.
И вот теперь автор "Иконы и топора" принимал в Вашингтоне своего надежного партнера по московским похождениям и приключениям.
Тут важно добавить несколько слов о Научном центре имени Вудро Вильсона. Это в высшей степени респектабельное учреждение было основано в 1968 году и служит мемориалом президенту США, который возглавлял страну в один из сложнейших моментов истории - во время Первой мировой войны и послевоенного периода. Этот человек был убежденным пацифистом, верил в возможность мира и стоял у истоков Лиги наций - первой попытки создания международной системы безопасности.
Центр Вудро Вильсона не связан с политическими партиями и существует на средства государственных и частных фондов, занимаясь изучением международных отношений и обеспечивая свободный диалог интеллектуалов из разных стран. Сотрудники и стипендиаты центра видят свою миссию в развитии связей между миром идей и миром политики, миром забот и тревог креативного класса и пространством принятия решений.