Впрочем, ни для сожалений, ни для расследований сейчас не было времени. Я видел, как поднялась в атаку первая стрелковая рота, В ней было не более двадцати человек… Горстка бойцов, во главе с рослым сержантом Егоровым, забросала гранатами окопы немцев и ворвалась в их расположение… Неподалеку враги выкатили из-за угла дома станковый пулемет. Я обернулся к Шевченко.
- Укажите эту цель орудийному расчету. Уничтожить пулемет.
Он выбежал из сарая. Но расчет нашего 45-миллиметрового орудия уже заметил группу немцев. Раздался выстрел…
- Прямое попадание! - громко и радостно вскрикнула Маша.
Она не ошиблась. Пулемет противника разлетелся в куски.
Еще две роты этого батальона бросились в атаку и захватили несколько домов. Во дворах задымились подожженные немецкие машины.
- Смотрите, ведут пленных! - сказал Крылов. Придерживаясь заборов, два наших автоматчика гнали группу немцев. Те шли торопливо, без оглядки, поминутно "кланяясь" осколкам и пулям.
- Мы можем взять город, - сказал я Крылову. - Дела развиваются успешно. Мы должны взять его.
Он тряхнул кулаками:
- Эх и здорово было бы! Вы доложили бы командующему, что, мол, поздравительная телеграмма может остаться в силе!
Он хотел еще что-то сказать, но стены сарая, стропила, крыша вдруг задрожали от тяжкого нарастающего гула. Я глянул вверх и сразу не смог сосчитать, сколько бомбардировщиков Ю-88 заходило на город. Они шли девятками, группа за группой, и не было видно конца этой воздушной армаде. Над центром города, над площадью, где оборонялись немцы, ведущий самолет перешел в пике и обрушил груз бомб… на свои боевые порядки! Другие бомбардировщики тоже ринулись вниз, и оборону противника заволокла черная туча.
Крылов, телефонисты, Машенька прыгали от радости.
- Правильно!.. Чудесно! Бомбите, подлецы, своих!
- И до чего же все это приятно, товарищ полковник! - пропела над самым моим ухом Машенька. - Это же такой сюрприз!
- Верно, дочка… Случай прямо-таки замечательный. А командир эскадрильи, фашистский "ас", будет наверняка расстрелян…
- Теперь нужно ожидать их танковой атаки, - сказал Крылов. - Такова их тактика: после налета авиации, как правило, действуют танки.
Связист доложил торжественно:
- На проводе командующий армией.
Генерал Подлас внимательно выслушал мой доклад.
- Хорошо, - сказал он, - Действуйте. Сейчас мы поможем вам залпом реактивной артиллерии!..
Через пятнадцать минут яркое пламя с грохотом, гулом, звоном переметнулось через город и заплескалось над обороной врага. Все бойцы полка майора Чернова пошли в атаку.
- Мне пора возвращаться на КП дивизии, - сказал я Крылову. - Положение у вас выправилось, и бой идет успешно. Однако передайте капитану Наумову, что полковник Родимцев недоволен. Поднимать роту в атаку должен ротный командир, а комбат Наумов должен руководить батальоном.
Не успел я ступить за порог сарая, как от забора ко мне бросился Шевченко.
- Танки противника прорвались! Они направляются сюда…
Я обернулся:
- Сколько, товарищ Крылов, у Кужеля здесь, в городе, орудий?
Казалось, он удивился моему вопросу:
- Право, товарищ полковник, я не интересовался, сколько их в городе…
Из глубины сарая снова выступила Машенька:
- Я знаю… В городе находится восемь орудий, и у каждого орудия по тридцать снарядов.
- Ну, дочка, ты совсем военный человек!
Она подбежала к двери, выглянула на улицу.
- Шесть танков… Смотрите, они направляются на батарею Волкова! Вон, видите, меж двумя сараями стоят четыре орудия? Ох и даст же им Волков чертей!
Неподалеку, на перекрестке, шесть вражеских танков медленно выкатились из-за угла дома, остановились, одновременно развернулись к востоку. В их действиях угадывалась та рассчитанная уверенность, которую немцы всегда показывали, чувствуя свое преимущество в силе. Возможно, за этой шестеркой двигалось еще большее количество машин? На это было похоже: танки словно бы ожидали подхода подкреплений.
Однако танкисты врага медлили по другой причине, - я это понял, едва расслышал гул самолетов, - они ожидали, пока их авиация нанесет по частям дивизии бомбовый удар.
Теперь немецкие летчики успели разобраться в обстановке: сигнал ведущего - и бомбы засвистели над боевыми порядками полка майора Чернова.
Машенька выбежала из сарая, взглянула вверх, всплеснула руками:
- Ложитесь!.. Прямо сюда бросил…
Она метнулась у моих ног и прижалась к земле. Я успел опуститься на колено… Земля всколыхнулась волной; стены сарая зашатались, рухнула и загорелась крыша, где-то близко с треском переломилась балка.
Задыхаясь, я выбрался из этого вороха соломы, глины, камней и щепок, схватил за плечи Машеньку, помог ей встать на ноги. Вокруг уже бушевал огонь.
- Фугаска. Пятьдесят килограмм, - деловито сказала Машенька, - У нее чертовски сильная взрывная волна…
Я заметил - на ней тлела шинель.
- Ступай-ка ты, "фугаска", на воздух! Сейчас обрушатся остальные стропила.
Отплевываясь от гари, весь черный и продымленный, Крылов спросил:
- Я думаю, следует сменить наш неудачный наблюдательный пункт? Куда же его перенести?
- В сотне метров отсюда я заметил яму. Переберемся туда…
Весь квартал вокруг нас полыхал огнем пожара. Густой и едкий дым застлал огород, переулок, соседние дворы. Переходя на новое место, мы потеряли наблюдение за танками врага. Я не заметил, как отбилась куда-то в сторону Машенька…
Неожиданно из-за сарая, в котором только что находился наш НП, обходя его обрушенную, пылающую крышу, выползли три немецких танка. Как же они пробрались сюда совершенно незаметно?
Мы бросились к забору и поползли. Плотный дым пожара теперь был спасительной маскировкой. Но за танками должна была следовать вражеская пехота. Почему она не появилась? Где-то очень близко загремел станковый пулемет. Я понял: пехота была отрезана от танков нашим фланговым огнем.
Нам удалось незамеченными проскользнуть в какой-то двор, повернуть за угол дома. Шевченко и два автоматчика - Тарасов и Гнатюк - не отступали от меня ни на шаг. Я видел их готовность прикрыть, в случае опасности, меня своими телами. Дело до этого не дошло: мы отыскали замеченную ранее яму…
Дым постепенно рассеивался, и впереди мелькнула знакомая фигура. Я услышал звонкий, веселый голос Машеньки:
- Смотрите, товарищ полковник… товарищ комиссар, пять немецких танков горят как свечи! Их подбила батарея Волкова… А что я вам говорила? Там, где стоят орудия нашего дивизиона, ни один вражеский танк не пройдет!
- Правильно, детка! - улыбнулся Крылов. - Мы знаем: Машенька напрасно не скажет.
Я связался с командиром полка Черновым и приказал немедля ввести в бой резервный батальон. Чувствовалось, что атака немцев захлебывается: ружейно-пулеметный огонь с их стороны слабел, танки на поле боя больше не появлялись.
Через минуту мне донесли, что еще три вражеских танка подбиты, а их экипажи взяты в плен. Это были те три машины, что так неожиданно выкатились у нашего НП.
Среди пленных немцев оказался командир танковой роты, здоровенный, обрюзгший детина, с двумя железными крестами на кителе. Его привел ко мне молоденький автоматчик, и пленный устало опустился на землю. Машенька строго приказала:
- Встать!..
Немец взглянул на нее изумленно, брови его приподнялись, глаза округлились. Он быстро вскочил на ноги, вытянул руки по швам. Переводчик Митрофан Пасечник перевел мои вопросы пленному.
- Скажите, чтобы отвечал коротко и ясно. Цацкаться с ним не будем… Какой части, когда прибыли, какую имели задачу?
Он понимал, что здесь, на передовой, нам не до выуживания ответов.
- Ночью мы сменили части 9-й танковой дивизии, - сказал он. - Эта дивизия должна продвигаться, в составе корпуса на восток, с задачей захватить город Щигры. Мы не думали, что русские предпримут ночную атаку, а посему разрешили себе небольшую роскошь: перед рассветом легли спать. Как частичный эпизод, ваша сегодняшняя атака удачна. Но вообще-то…
- Что "вообще"?..
Тот смотрел на меня исподлобья, словно колеблясь: сказать или не говорить?
- Вообще-то война скоро закончится. Она закончится в пользу нашего фюрера. Если вы, полковник, сохраните мне жизнь, не расстреляете меня, я могу гарантировать и вам жизнь…
Машенька схватилась за голову, лицо ее потемнело от гнева.
- Да ведь он с ума сошел! Что он, стервец, мелет?!
И обернулась ко мне:
- Разрешите, товарищ полковник, я положу ему компресс на лоб. Может, придет в себя и мы услышим что-нибудь поумнее?.
Я кивнул автоматчику.
- Отведите пленного в дивизию. Кстати, Машенька, помощница моя, идите и вы вместе с ними.
Бой продолжался. Над городом ползла и клубилась косматая, тяжелая туча дыма.
Трофеи двух смельчаков. Встреча с Верой Яковлевной. Как погиб Володя. Моя записная книжка. Коля Дубровин, Ира Берзюк и другие. Дружба рождается в бою. Тим снова наш!
В землянке, на наблюдательном пункте дивизии, я встретил Грушецкого и Чернышева. Они только что вернулись из полка Соколова и тоже побывали в жарких делах. Усталый, но возбужденный Федор Филиппович сказал:
- Я вызвал сюда капитана Харитонова, старшего политрука Крюкова и бойца Обухова. Сейчас они явятся с "подарками"…
Осматривая свой автомат, Грушецкий спросил шутливо:
- Интересно, какой подарок хотел бы Александр Ильич получить?
- Говоря откровенно, кусок хлеба и сала. У нас со вчерашнего дня великий пост.
Борисов заглянул в ящик из-под консервов, грустно покачал головой:
- Ни грамма хлеба и, тем более, сала. Можем, конечно, дать команду, но пройдет добрый часок.
- А не проще ли спросить свет Наталью Ивановну? - заметил Грушецкий, - Женщины в хозяйственных делах всегда предусмотрительнее нашего брата-мужика.
Сандружинница Наталья Ивановна, тихая, молодая девушка, невозмутимая ни при бомбежках, ни при отражении вражеских атак, пользовалась всеобщим уважением солдат и офицеров. Некоторые называли ее свет Натальей, другие - свет Натальей. Ивановной. Спокойный, душевно чистый человек, мягкий и отзывчивый, она действительно, несмотря на молодость, словно бы распространяла вокруг себя свет материнского тепла и ласки.
Вот и сейчас, едва услышав наш разговор, она торопливо разыскала в углу землянки, среди других вещей, свою сумку и подала нам кусок черного хлеба и ломтики жареного мяса.
- Извините, - сказала она виновато, - больше ничего нет.
Я взял хлеб: он был от мороза тверд, как камень, а по весу даже тяжелей.
- Колчедан! - усмехнулся Чернышев. - Настоящий колчедан… Однако не беда. Разогреем на спиртовке, и ужин получится нисколько не хуже, чем в Москве, в. "Метрополе"… Разрешите похозяйничать мне?..
- Голод не тетка, - сказал Иван Самойлович Грушецкий, беря кусочек отогретого хлеба и ломтик мяса. - Послушайте, товарищи, да ведь эго же деликатес! Ей-богу, я никогда не ел такого вкусного хлеба… По виду он, правда, похож на мерзлый чернозем, но зато какая прелесть на вкус!..
Мы заканчивали "завтрак", когда Шевченко доложил:
- Прибыли капитан Харитонов, старший политрук Крюков и боец Обухов.
- Отлично, - откликнулся Борисов. - Пригласите их сюда.
Первым, волоча тяжелый, желтой кожи чемодан, в землянку спустился Крюков. Коренастый и светлолицый, быстрый, но осторожный в движениях, он поставил в сторонку чемодан, вскинул к виску руку.
- По вашему распоряжению, товарищ полковник, прибыл…
Вслед за ним по ступенькам легко и неслышно сбежал капитан Харитонов. Подтянутый, спортивного вида боец внес какой-то огромный узел. Этот узел будто и не имел веса: боец внес его одной рукой, встряхнул и легонько отбросил в сторонку.
- Рядовой Обухов по вашему распоряжению…
Я хорошо знал этих трех смельчаков: даже бывалых солдат они не раз удивляли своей отчаянной отвагой. Харитонов и Крюков уже были награждены медалями и орденами, Обухов представлен к званию Героя Советского Союза. Какую очередную операцию они провели теперь?
- Садитесь, товарищи, и рассказывайте, - пригласил я. - Вот и член Военного совета с интересом вас послушает…
Харитонов взглянул на Крюкова, на солдата, но те лишь смущенно улыбнулись.
- Уж говорите вы…
- Ладно. Извините, товарищи, что я волнуюсь. В бою не так теряюсь, как перед нашими командирами… А почему? Видно, характер. Так вот, еще до начала нашей артиллерийской подготовки моя группа незаметно вышла на рубеж атаки. Нами все было предусмотрено, и каждый имел свою боевую задачу. Как только разорвался наш последний снаряд, мы уже были у дома, где разместился штаб немецкого полка… Тут нам повезло: у дверей дома стоял только один часовой. Наш боец Серов так быстро и ловко подкрался к нему, что гитлеровец даже рта не успел раскрыть. Потом мы ворвались в штаб…
Крюков наклонился, открыл чемодан, встряхнул какое-то длинное, широкое полотнище.
- Это знамя фашистского полка… Написано: 16-я мотодивизия… А вот пятнадцать железных крестов. Генерал не успел их раздать своим воякам. А это я для вас, товарищ полковник, прихватил: кортик самого генерала…
Он подал мне маленький, искусно отделанный кортик, сияющий золоченой рукоятью.
- А где же владелец этой игрушки?
Крюков растерянно развел руками.
- Сбежал, каналья. Как только начался наш артналет, вскочил в машину и дай бог ноги! Это мне потом пленные рассказывали. Он даже все личные вещи бросил: здесь, в чемодане, мундир, белье, бритва, духи, письма… Все бумаги, что оказались в штабе, мы тоже прихватили. А в соседнем дворе стояли две большие машины, и немцев около них было человек двадцать. Обухов забросал их, гранатами и, когда они разбежались, взял несколько тулупов. Пожалел, чтобы не сгорели.
- Ровно десять тулупов, - негромко сообщил Обухов. - Новенькие. Жаль, больше не успел… Очень уж сильно горели машины, и чад невыносимый, и вонь…
Мы смотрели на этих трех славных воинов: с такими ли героями не побеждать?!
- Представьте к награждению, - сказал Иван Самойлович. - Да, кстати, известно ли товарищу Обухову, что ему уже присвоено звание Героя Советского Союза? Сегодня, двадцать первого ноября, получен указ…
Воин стремительно встал, стройный, подтянутый.
- Какая радость! - прошептала Наталья Ивановна.
Голос Н. Ф. Обухова срывался от волнения:
- Вся моя жизнь принадлежит Родине. Высокое доверие партии и правительства я оправдаю в боях!
Грушецкий обнял солдата и поцеловал; я поздравил капитана и старшего политрука с блестящим выполнением задачи.
…А подарок этих смельчаков - генеральский кортик - до сих пор хранится у меня как первый трофей того незабываемого трудного времени.
В недолгий час затишья на окраине Тима, в штабе полка, Шевченко сказал, что меня спрашивает какая-то женщина. Я удивился: кто бы это мог быть?
У крылечка я увидел Веру Яковлевну, нашу недавнюю гостеприимную хозяйку, мать Володи. Но я не узнал ее с первого взгляда: как быстро горе может состарить человека, провести по лицу морщины, погасить взгляд.
Она заговорила робко, словно виновато:
- Извините, Александр Ильич, но я узнала издали товарища Ржечука и подумала, что и вы должны быть здесь. У меня к вам большая просьба: возьмите меня медсестрой…
Я пригласил ее в дом, и она вошла, как-то тяжело, нерешительно ступая, и устало опустилась на табурет.
- Что с Володей? Где он? Я поручил его товарищу Ржечуку, но тот и сам еле спасся.
Глаза ее были сухи, губы чуть заметно дрожали.
- Спасибо, Александр Ильич. Вы хорошо отнеслись к мальчику. Ваше обещание взять его в армию было для него самой большой радостью в жизни, хоть и последней… А теперь Володи нет. Вы видите, я не плачу. Я плакала слишком много все эти дни, но потом поняла: слезами горю не поможешь, и, глазное, он успел отомстить за себя.
Некоторое время мы молчали. Стенные ходики неторопливо отсчитывали минуты. Где-то над нами тяжело гудел самолет, и разбитое стекло в раме окна вздрагивало и звенело.
- Вы расскажите подробно, Вера Яковлевна. Как это произошло?
- Да я и сама хочу вам об этом рассказать. Я чувствую себя виноватой… У нас было время, и мы могли уйти на восток. Еще раньше Володя настаивал на этом. Но ведь тысячи людей остаются. Все не могут уйти. И я не могла уйти, - знаете почему? Все-таки новый домик, маленькое хозяйство… Я так любила свой уголок! Казалось и странным, и диким бросать все это на произвол судьбы. Верилось: немец не вступит в наш город… А теперь я так жалею.
Она расстегнула фуфайку, достала фотографию сына. С открытки на меня глянули ясные веселые глаза.
- Мы ждали вас, Александр Ильич. Когда фашисты начали бомбить город, мы очень беспокоились за вашу судьбу. Володя говорил, что вы обязательно успеете к нам забежать… Я приготовила хороший завтрак, и ваш политрук с моим сынишкой успели покушать. Потом они всё собрали и оседлали лошадей. В последнюю минуту, в самую последнюю, и я решилась. Быстро собрала узелок: что ж, думаю, прощай, домик, я тоже уйду вместе с Володей. И нужно же такому приключиться именно в последнюю минуту: откуда ни возьмись, два немецких танка, с автоматчиками на броне, подкатывают к нашим воротам… Володя и политрук бросились к лошадям, а я хотела выбежать на огород, но второпях не заметила нашего недостроенного погреба. Оступилась и полетела куда-то вниз, в темноту… Правда, я упала на песок и не сильно ушиблась. Прошло, может быть, тридцать секунд, не больше: я поднялась по лестнице, выглянула во двор. Ваш политрук с места перемахнул на коне через забор, а вторая лошадь билась у крыльца, расстрелянная автоматчиком. Рыжий, глазастый немец стоял у калитки, и автомат в его руках дымился… Еще два немца пробежали через двор к забору и открыли огонь по вашему политруку. Однако он был уже далеко и мчался прямо к оврагу. Но куда же девался Володя? Двери сарая были приоткрыты… Значит, он спрятался в сарае. Помнилось, когда он подходил к лошади, в руках у него был автомат. Ваш автомат, товарищ полковник… С утра Володя еще раз чистил его и смазывал… Не знаю, почему немцы не вошли в дом, а двинулись к сараю? Наверное, их привлекла приоткрытая дверь. Я замерла. Из сарая послышались автоматные очереди. Меня будто пламенем обожгло: они убили Володю!
Я выбралась из погреба, встала во весь рост и пошла к сараю. Танки уже выкатились на улицу. На дворе не было никого. Из дома доносилась стрельба и звон посуды.