Полк полковника Капрова и остаток дивизионной артиллерии подполковника Курганова поспешно перешли к обороне в районе указанных населенных пунктов. Наша дивизия была усилена еще одним истребительно-противотанковым дивизионом из резерва командующего армией. Рюховскому и Спас-Рюховскому наше командование придавало значение как важному узлу на данном направлении на подступах к Волоколамску. Поэтому генерал со своим командующим артиллерией подполковником Марковым приехал в этот район увязать взаимодействие артиллеристов с полком Капрова. Орудия были расставлены в боевом порядке пехоты. Мыслилось дать здесь бой противнику, задержать его подольше, чтобы предоставить другим частям возможность подготовить Волоколамский район к обороне.
На следующее утро полк бомбардировщиков противника делает пять заходов на эти пункты, и после короткой, двадцатиминутной артиллерийской подготовки противник атакует шестьюдесятью танками. Они сначала, идут в лоб, но артиллеристы встречают их огнем, подпустив на расстояние прямого выстрела. Снова обрушивается на наши боевые порядки артиллерия противника, снова идут танки с пехотой с флангов, беря в клещи наши позиции. И пехотинцам и артиллеристам приходится очень жарко - противник неумолим, атака следует за атакой. "Товарищ генерал, полку больше не удержаться", - докладывает Капров. "Товарищ генерал, пятьдесят процентов орудий вышло из строя, и боеприпасы на исходе", - докладывает Курганов. Генерал сам видит неравенство сил. Он приказывает прикрыться частью сил и отойти на следующий рубеж...
- Вдруг натиск противника ослабел, - продолжает Панфилов свой рассказ. - В чем дело, что случилось? Что за пауза?.. Оказывается, виновниками были вы, ваш батальон.
- Я не знал, товарищ генерал...
- Я вас не виню. Вам надо было перейти шоссе. И вы правильно перешли. - Тут генерал чуть задумался, улыбнулся и продолжал: - Кстати, о залповом огне вы рассказываете, как о своем открытии. Конечно, для вас это - открытие, но я вам должен сообщить, товарищ Момыш-улы, что это совсем не ново, это старина, которую, к сожалению, мы почему-то забыли. Вот хорошо, что война сама напомнила ее вам. Мы еще в старой армии вели огонь залпом. Стреляли по команде: "Рота, залпом пли!"
Еще немного подумав, он добавил:
- Но это не в обиду вам, товарищ Момыш-улы, учите людей этому и в дальнейшем действуйте так.
Он встал, прошелся, вернулся к столу, склонился еще раз над картой и как бы сам себе сказал:
- Какое счастливое и чисто случайное совпадение.
Он посмотрел на меня, но я не понимал, о чем говорил генерал, и поэтому молчал.
- Какое чисто случайное совпадение, - повторил он. - А как жаль, что это именно только случайное совпадение...
- Вы о чем, товарищ генерал? - осмелился я спросить.
- Я о том, товарищ Момыш-улы, - ответил он, - что в одно и то же время вы в Миловани, мы в Рюховском бились с одним и тем же противником, не подозревая об этом. Нам надо было отбиваться, а вам - пробиваться в этот лес (он указал на карту). Совсем рядышком были, выходит... Но взаимодействие... Да, мы не могли взаимодействовать, мы же не знали друг о друге. А немец, наверное, подумал, что это делается нарочно, преднамеренно, по плану, потому он и испугался. И, наверное, приписывает это мне, как нечто заранее продуманное.
Генерал разразился хохотом и, вытирая платком выступившие от смеха слезы, добавил:
- История знает много чудес, когда полководцу приписывались как его замысел случайные стечения обстоятельств. - Немного подумав, он сказал: - Это нам с вами урок на дальнейшее. Правда, связь у нас неважная, пока мы радиостанциями не обеспечены, - грустно добавил он. - Но если бы мы с вами тогда были связаны по радио, то заставили бы немца поплясать денька два-три в Рюховском.
Зазвонил телефон, и генерал поднял трубку. Видимо, о чем-то докладывал начальник штаба. Я, считая неудобным прислушиваться к разговору, вышел...
- Товарищ Момыш-улы, - окликнул генерал, - куда вы уходите?
- Покурить, товарищ генерал.
- Курите здесь, - сказал он. - Ведь мы с вами еще не кончили разговора.
- Товарищ генерал, вы же заняты, вам работать надо...
- Что вы! - перебил генерал, не дав мне досказать. - Разве я не работаю, разговаривая с вами? В этом моя работа, товарищ Момыш-улы, я вместе с вами разбираюсь, когда и что происходило.
Я недоумевал, в чем же надо дальше разбираться, и, уловив мое недоумение, генерал продолжил свою мысль:
- Вы знаете, что мы в мирное время после учений целыми днями делали разбор. Помните?
- Помню, товарищ генерал.
- Вы думаете, что на рассказы и разговоры я трачу время зря? Нет. Я работаю. Что, по-вашему, война не требует разбора? А? Именно здесь, после каждого боя, надо разобраться и разобраться во всем детально, серьезно. И вам советую, товарищ Момыш-улы, разбираться, советоваться, прислушиваться к мнению, советам других.
* * *
На прощание генерал дал некоторые указания и приказал представить к наградам отличившихся в боях.
- Если кто достоин Героя Советского Союза, - сказал он мне, - не стесняйтесь, представляйте.
Я шел от генерала. На улице моросил нудный дождь, кругом было сыро. "На Героя, - подумал я, - это уж слишком..."
На окраине деревни встретил меня мой коновод Синченко. Он повел меня в дом, где разместился штаб. Здесь на полу, разостлав шинели и подложив под головы противогазные сумки, спал Рахимов, рядом с ним - розовый блондин, досрочный выпускник Ташкентского пехотного училища, младший адъютант нашего батальона Тимошенко, Бозжанов и несколько связистов.
- Кушать подать? - заботливо спросил Синченко.
- Уже поел, - ответил я.
Интересно было смотреть на спящих. Рахимов лежал на спине, бледный, скрестив руки на груди, как покойник в гробу. Лицо Тимошенко пылало, он часто дышал. Голова Бозжанова сползла с противогазной сумки, и он лежал на боку, подперев голову рукой. Боец-связист прикорнул, прислонившись к стене. Ушанка его съехала набок, у ног стоял полевой телефонный аппарат, телефонная трубка лежала на полу.
- Да подожди же, говорю, - послышался голос Синченко за дверью, - только что от генерала пришел.
- Долаживай, тебе говорят! - вызывающим тоном требовал кто-то.
- Кто там?
- Да вот они, - виновато сказал Синченко, открывая дверь и косо смотря на входящих. - Не понимаю, что за люди, без спросу прут.
За дверью стояла целая делегация от девяноста присоединившихся к нам по пути бойцов.
Первым вошел пограничник и, приложив руку к козырьку, рявкнул:
- Товарищ старший лейтенант!..
Вошедший за ним бородач в гражданском платье дернул его за рукав, указывая глазами на спящих. Пограничник запнулся и виновато прикрыл ладонью рот. Затем на цыпочках подошел ко мне и зашептал:
- Товарищ старший лейтенант, спасибо от всего нашего общества, - и, выпрямившись, с широкой улыбкой объяснил, указывая на толпившихся у дверей товарищей: - Я от них, вроде, за главного. Спасибо! - повторил он. - Крепко пожурили вы нас, но зато вывели из окружения, напоили, накормили, теперича разрешите нам на формировочную, одежонку обновить, - тут он хитрым взглядом указал на бородача, - винтовочку получить и как следует быть, по форме с фашистами воевать.
- Спасибо, товарищ старший лейтенант, - заговорили бойцы, - до своих довели...
Я не помню, что говорил им в ответ, но помню, что разговор вышел задушевный, и они ушли довольные... Я сидел и думал об этих людях.
- Истинно богатырским сном спят, - раздался голос рядом.
Я поднял голову: рядом со мной, улыбаясь, стоял Толстунов.
- А ты почему не спишь? - спросил я его.
- А ты сам?
- Я у генерала был.
- А я только что от комиссара.
- Знаешь, Толстунов, - перебил я, - генерал мне задачу дал...
- А что, снова бой?
- Да подожди, выслушай сначала, - остановил я его. - К награде отличившихся приказал представить.
- Ну что же, представляй.
- Ну что же! - передразнил я Толстунова. - Кого? Кого? Кто, по-твоему, отличился?
- Как кто! - недоуменно воскликнул Толстунов. - Донских, Рахимов, Муратов, Севрюков, Ползунов, Бозжанов, - тут он запнулся, добавил: - Брудный, - и, перечислив других, сказал: - Мало ли кого...
- Может быть, по-твоему, весь батальон к награде представить? - иронически спросил я.
- А почему бы и нет? - с обидой в голосе ответил он. - Ты, комбат, всегда...
- Нет, Толстунов, нет! Если кто хорошо действовал в бою, - перебил я его, - так он обязан так воевать! Ему за это не только награду, а и спасибо не скажу, потому что он обязан честно и хорошо выполнять свой долг...
- Как ты странно рассуждаешь, комбат! - возмутился Толстунов.
- Нет, не странно. Мы все время отступаем, оставляя свои позиции... за что же представлять?! За то, что мы отступаем? - крикнул я.
Толстунов замигал, растерялся и, смотря мне прямо в глаза, сказал:
- Ну, если так думаешь, так и доложи генералу.
- Доложил, - ответил я ему, - но он говорит, что солдат ждет теплого слова за честную службу, что проявленное каждым мужество в бою следует отметить... Ну, и в заключение приказал представить.
- Значит, так и надо, раз приказал, - сказал Толстунов и примирительно добавил: - Ведь генерал третью войну воюет, ему лучше знать, чем нам с тобой, что должно и что не должно...
- Я хочу понять, как и за что представлять. Может быть, ты мне объяснишь это...
- Назад! Тудыть твою!.. - вдруг закричал спросонья Краев, потрясая кулаком. - Я вам дам по деревням харчи искать! - Открыв глаза и увидев нас с Толстуновым, он растерянно огляделся вокруг.
- Вы на кого так, Краев?
- Да, товарищ комбат, эти окружении опять хотели разойтись, - ответил Краев хриплым, заспанным голосом.
Мы с Толстуновым засмеялись. Краев, натягивая сапог, ворчал себе под нос:
- Они мне всю дорогу кровь портили, аж здесь приснились. Особенно этот, пограничник.
- Он, товарищ лейтенант, приходил сюда, - сказал Краеву Синченко. - Перед уходом просил вам привет и благодарность передать и очень жалел, что вы спали.
- Ну, бог с ними, пусть идут дальше, - сказал Краев.
- Как, по-вашему, Краев, у нас герои есть? - спросил я.
- Как же, товарищ комбат! Есть, и немало. К примеру, взять бойца Блоху, чем не герой? А?
...Небо, словно опрокинувшийся котел, нависло над землей и лило проливным дождем. Вокруг было темно, издали доносились звуки канонады. Мы спешно строились на улице Возмища...
Ночь
Филимонов со средствами усиления давно оторвался от нашего батальона в направлении Иванково.
Батальон, меся грязь, шагал по проселку. Позади чернели купола церквей, башни колоколен. Вскоре их затянула мгла. Усилился ветер. Но дождь стал утихать.
Не слышно было рокота боя. Казалось, все замерло под Волоколамском.
Я шел в голове колонны рядом с командиром третьей роты лейтенантом Поповым, человеком среднего роста, чуть сутуловатым крепышом.
Темнота действовала на меня угнетающе: где-то во мгле перед нами противник. Не сбился ли Филимонов о пути?..
Вдруг я услышал позади топот коней. На миг топот смолк.
- Где командир батальона?
По голосу я узнал майора Аверинова и откликнулся.
- Далеконько вы ушли, - сказал майор, слезая с коня. - Приказано идти не в Иванково, а в Тимково. Занять Тимково, Тимковскую гору, и держаться.
- Первая рота со средствами усиления, наверное, уже на подступах к Иванкову.
- Придется ее вернуть. Ничего не поделаешь, - ответил майор.
- Да... В такую темноту менять направление... - вырвалось у меня.
- Поворачивайте сейчас же, - приказал майор, - время не терпит.
- Я не отделением командую. Поворачивать батальон в ночном марше не так-то легко...
- Мое дело передать вам приказание...
- Мне нужно часа два времени. Я не могу бросать людей мелкими группами в неизвестность, в темноту...
- Так я и доложу, - угрожающе крикнул майор.
- До свидания, товарищ майор.
Майор в сопровождении двух конников поскакал обратно.
За свою несдержанность в разговоре с майором в присутствии Попова я был впоследствии сурово наказан.
* * *
Вынужденный ночной привал. Бойцы присели на побитую заморозками мокрую траву у обочины дороги. Нудно моросил мелкий, будто сеющийся сквозь сито дождь. Кругом тихо и темно. Филимонов впереди, мы с двумя ротами стоим здесь, обоз и взвод связи где-то в пути - батальон разорван на три части. Все это из-за поспешности штаба дивизии.
- Поднимайте батальон по тревоге, выступайте в направлении Иванково. Задачу получите на марше, - говорил мне Гофман. - Выступайте налегке, обоз отправим, вслед за вами, - добавил он уходя.
- К Иванкову подходят немцы. Приказано форсированным маршем опередить противника... - сказал мне майор Аверинов.
- Командир первой роты лейтенант Филимонов, вашу роту с двумя станковыми пулеметами, двумя орудиями ПТО, батареей артполка назначаю в ГПЗ. Форсированным маршем двигаться по маршруту В. Л. М. К... часу с ходу захватить Иванково и закрепиться до подхода батальона, - приказал я Филимонову.
Все это было совсем недавно, когда до сумерек оставалось больше часа, но непрекращающийся обложной дождь, исчерна-серое низкое небо делали день мрачным, а роты шли по расползающейся под ногами вязкой грязи незамещенных деревенских улиц.
Потом мы вышли на шоссе, передвигались ровными быстрыми шагами, затем вступили в темный тихий город. Помнится, кое-где сквозь незавешенное окно был виден тусклый свет лампы, в одном из переулков я заметил россыпь огоньков самокруток.
- Какое-то недисциплинированное подразделение на привале, - сказал я Рахимову, указывая на огоньки. - Нашим не сметь курить!
Все это было совсем недавно.
* * *
За какие-нибудь два-три часа батальон разорвали на три части. А теперь его собрать нелегко. Но надо действовать. Размышлять некогда. Надо немедленно послать за Филимоновым (он со средствами усиления составлял почти половину нашего батальона). Его надо вернуть. Как он бежал туда, так пусть бежит и обратно.
Но "Арыган атка камшынын сабыда ауыр".
А моих теперь и тяжесть иглы может сбить с ног...
Всякий казах любит промчаться верхом. А нашему Джалмухаммету Бозжанову - политруку пехоты - с самого начала войны не часто выпадал случай вложить ногу в стремена, натянуть поводья. Он всегда с восторгом и детской завистью смотрел, когда я посылал Лысанку с места в галоп. Иногда подбегал и гладил морду и шею запыхавшейся лошади, водил ее за узду и что-то успокаивающе говорил ей.
Бозжанов на Лысанке, Синченко на Гнедом помчались вдогонку Филимонову. Я остался без коня и коновода.
Когда время не терпит, командира выручает "спеши с умом", когда глаз не видит, - топографическая карта.
Мы с командирами вошли в первую попавшуюся избушку.
Она оказалась пустой, отдавало запахом лекарств. Рахимов навел луч карманного фонарика на углы комнаты: на полочках отсвечивали какие-то склянки, бутылки.
- Видимо, товарищ комбат, мы попали в аптеку местного ветеринарного пункта, - сказал он.
Я вынул из планшета карту.
Коричневые линии на карте показывали рельеф местности.
Левый берег реки Ламы круто возвышался над правым, и далее подъем плавно сходил на нет, а линия, обозначавшая вершину, представляла собой почти правильный эллипс площадью около полутора-двух квадратных километров. Далее спуск был отлогим; в конце спуска сидела "муха" с надписью "Тимково".
Эту высоту с отметкой "240,3" местные жители, никогда не видавшие настоящей горы, называли "Горой Тимково", как и любую сопку (в нашем, казахском понятии) под Москвой величают "горой". Эта "гора" действительно возвышалась (по-военному - господствовала) над окрестностью.
- Где противник, что за противник - мы не знаем, - начал я. - Местность знаем по этой карте; местность, конечно, не освещена фонариком, как эта карта. Она не ровная, как поверхность этой карты, следовательно, и местности толком не знаем. Единственный наш помощник - это компас. Пойдем на Тимково в расчлененном строю рот, повзводно, углом вперед, по намеченным азимутам. Впереди пойдет Попов как ГПЗ, остальные силы батальона двинутся, как только прибудет Филимонов. Давайте наметим азимуты... Так идти до встречи с противником, который, будем надеяться, даст знать о себе. Попову занять Тимково, Филимонову - Н. X., Краеву - Т. С., закрепиться, а дальше увидим, что покажет утро... Лейтенант Попов!
- Слушаю, товарищ комбат! - Попов делает шаг вперед, четко, каблук к каблуку, несмотря на грязь, приставляет ногу.
Его политрук, долговязый Еникеев, ссутулившись, стоит в углу; поясной ремень нелепо стягивает плохо пригнанную мокрую шинель.
- Вам понятно?
- Понятно, товарищ комбат.
- Сверьте вашу карту, - говорю ему, передавая свою карту Рахимову. - Поужинайте и через пятнадцать минут выступайте.
Выйдя на улицу, я услышал голос младшего лейтенанта Степанова, командира взвода связи нашего батальона. Он кого-то спрашивал:
- Где комбат?
- Степанов! - окликнул я его.
- Я!
- Что, все прибыли?
- Нет, товарищ комбат. Мы только с Киреевым пришли узнать, как у вас тут...
- На что вы с Киреевым мне тут нужны! - крикнул я на Степанова. - Где взвод связи, где хозвзвод, где санитарное отделение? Где они?
- Товарищ комбат, разрешите... Майор из штаба дивизии приказал: весь обоз направить назад, на ту окраину города... Мы с Киреевым не удержались и прибежали... - захлебываясь, видимо, от обиды, доказывал Степанов.
- Хорошо, что пришли, - буркнул я, как бы извиняясь за свои окрики. - На кухнях что-либо варилось?
- Во всех, товарищ комбат, варилось. Борисов сам с четырьмя повозками задержался с получением продуктов и боеприпасов...
Итак, батальон разорван на три части. Такая неразбериха ничего хорошего не предвещала.
Слышу команды, движение строящихся, потом тяжелые мерные шаги. Рота Попова ушла. А я все продолжаю стоять у аптеки. Никак не могу отделаться от смутного дурного предчувствия.
- Киреев, вы здесь? - спрашиваю я, как бы очнувшись, заметив во тьме грузную фигуру фельдшера нашего батальона.
- Так точно! - отвечает он. Тогда, кроме Киреева, никто в батальоне не отвечал "так точно!" или "никак нет!": в те времена такие ответы Красная Армия отвергала как наследие старой армии. А Киреев - старый солдат - никак не мог примириться, по его мнению, "с фамильярностью" красноармейцев с начальством. Он, пожалуй, не возражал бы, как служака старой армии, добавить к "так точно" и "вашбродие"... Он был опытным службистом.
- Этот дом - бывшая аптека здешнего ветеринарного пункта племхоза, - сказал я Кирееву. - Организуйте здесь медпункт нашего батальона.
- Слушаюсь! - откозырнул фельдшер.
- Степанов, где мы стоим? - спросил я, позабыв, что сам недавно, перед принятием решения, сориентировался и определил точку нашей стоянки.