Дело в том, что клиентки, приходившие на массаж, снимали обувь в специальной прихожей, им выдавались тапочки разового пользования, в которых они следовали в массажный кабинет. Джордж проходил в прихожую, где обувь ставилась в просторный закрывающийся шкаф, трепетно брал туфли приглянувшейся клиентки, подносил к носу и жадно вдыхал их запах. Джордж не мог объяснить себе, почему это его так возбуждает, раздумья не мучили его, он устремлялся в туалет мастурбировать с туфлей в руке. То, что Джордж быстро кончал, было весьма сподручно, так как он всегда успевал вернуть туфли на прежнее место до того, как владелица могла хватиться их.
Джордж вынюхивал желанный аромат даже сквозь побивающую его вонь обувного дезодоранта. Он самозабвенно следовал своему желанию, которое могло показаться большинству людей странным, но только не тому, кем оно овладело.
Так Джордж предпочитал женские туфли самим женщинам, которых он был обречён разочаровывать, а тем самым разочаровывать и себя. А женские туфли лишь очаровывали его, не требуя ничего взамен. Женщины для Джорджа являлись воплощением обязанности, ответственности. Ему был вполне достаточен их запах. Женские трусики были бы, конечно, идеальными поставщиками желанных ароматов, но добыть трусики представлялось по сложности таким же предприятием, как и соблазнить саму женщину. Тогда как их туфли, свежеснятые, ещё тёплые от ступней, давали ему максимальную близость к женской плоти. Джорджево желание с готовностью шло на компромисс: уж коль не сблизиться с самой женщиной, то пусть это будет посредник, который прикасался к ней.
Тем не менее, время от времени Джорджу хотелось женской плоти, чтобы пусть быстро, но излиться в её жарко-влажные глубины. Заводить любовницу он опасался из-за боязни вызвать в ней такую же неудовлетворённость, какую он вызвал в жене. Джордж справедливо считал себя плохим любовником, хотя и восторгался роскошеством пизды. Несколько раз он брал проституток, но его быстрый оргазм вызывал в нём такое сожаление об истраченных деньгах, что он просто не мог себе позволить тратить сотню долларов за полминуты наслаждения. Он невольно подсчитывал, что сто долларов за полминуты превращаются в двенадцать тысяч долларов в час. Эти цифры вызвали в нём ужас разорения, и он предпочитал ограничиваться обонянием женских туфель с бесплатным ручным наслаждением.
Разнообразие женской обуви, которое появлялось в его в доме, придавало остроту его половой жизни, остроту, которую ему не под силу было бы достичь иными способами.
Вот почему, когда он узнал о возможности участия в оргии с одной женщиной, Джордж понял, что такое "соотношение сил" будет в его пользу: он кончит быстро, но женщина не обозлится на него, так как его сразу сменит другой мужчина. Кроме того, Джордж не заплатит ни цента и испытает на себе пусть краткое, но искреннее женское желание. Он опасался одного: чтобы не получилось так, что за ним не окажется наготове другой мужчина, ведь тогда ответственность за удовлетворение женщины переложить на другого не получится, и Джордж опять будет чувствовать себя виновным. Но такого не случились – очередь оказалась живой и длинной.
Роберта сообщила Джорджу, что запланировано три смены: с 11 утра до 1.30 пополудни, с 2 до 3:30 и с 4–5. Первая смена уже вся забита. В какую он сможет прийти? Джордж выбрал три часа, чтобы оказаться посреди очереди, компенсирующей его слабину как перед ним, так и после. Действо происходило в отеле, и номер комнаты Роберта сообщила только после того, как Джордж позвонил ей за час до назначенного времени.
Роберта открыла дверь номера обнажённой, предварительно изучив Джорджа в глазок и задав несколько проверочных вопросов через приоткрытую дверь на цепочке. Роберта поразила Джорджа своими грудями, свешивающимися почти до живота, и животом, свешивающимся почти до колен, – такого он в своей жизни ещё не видал. Но лицо Роберты показалось знакомым и привлекало большим губастым ртом, которому она сразу нашла применение, вернувшись в комнату, где вокруг кровати копошилось около десятка мужчин.
Джордж по указанию Роберты закрыл за собой дверь на защёлку и подошёл поближе к кровати, вокруг которой стояли и сидели мужчины. Один мужчина лежал. Джордж увидел женские разведённые ноги, поднятые вверх, между которых суетился очередной счастливчик. Джордж восхитился формой ступней женщины и красотой напедикюринных пальцев, которые медленно сгибались и разгибались. Лицо женщины закрывали бёдра другого мужчины, расположенные так, чтобы рот женщины не оставался без дела.
Раздавалось громкое мужское дыхание и женское постанывание. Мужчина между ног ухнул и медленно отклеился с блестящим от соков хуем. Его сразу сменил следующий. На глазах у Джорджа вершилось неопровержимое доказательство того, что не существует мужчин "единственных" и "незаменимых".
Мужчины не обратили на Джорджа внимания, а молча приняли его как ещё одну часть меняющегося целого: они были сосредоточены на наблюдении возвратно-поступательных движений двух мужчин в двух отверстиях женщины.
Джордж обошёл кровать с другой стороны и увидел, наконец, лицо главного действующего тела, лежащего посреди кровати. Рот её полнился членом, который был просто выставлен из ширинки брюк, – мужчина, очевидно, не хотел тратить время на раздевание. Другие мужчины были раздеты, кое-кто в носках, кое-кто в маечке. Ещё один деловой мужчина стоял без брюк, с торчащим перпендикулярно членом, но в белой рубашке с галстуком. Он поджидал своей очереди. Мужчина, что раскачивался между женских ног, издавал женские стоны.
Если это действо можно было назвать игрой, то женщина здесь явно играла в поддавки.
Когда мужчина в расстегнутых брюках кончил женщине в рот и сразу запрятал хуй в брюки, цыкнув молнией на по-прежнему жаждущую женщину, черты женского лица перестали искажаться чужеродным органом, и Джордж сразу узнал Доун. Она была так же прекрасна, как и много лет назад, когда он её видел последний раз.
В тот же момент он узнал и Роберту, которая сосала мужчину, дальнего в очереди, чтобы скрасить его ожидание главного блюда.
Разумеется, что Доун и Роберта называли себя в организованной ими группе вымышленными именами и поэтому Джордж сразу не мог соотнести тело с именем, а он сам, не в пример Доун, внешне разительно изменился с юных времён: вместо густой шевелюры и чисто выбритого лица он брил полысевшую голову и отрастил густую бороду, так что неудивительно, что Роберта его не узнала. Что касается Доун, то она во время оргии не обращала внимания на лица.
Тут рот у Доун снова заполнился, что опять исказило черты её лица, и в то же время новый мужчина сменил извергнувшегося в её лоно. За счастливцем стояло в очереди ещё двое, подранивая свои члены. Роберта работала над третьим, сидя на кресле, но ей пришлось опять оторваться, чтобы впустить в дверь очередного подоспевшего из второй смены.
Стоны Доун заглушались надёжным кляпом и время от времени прерывались необходимостью сделать глотательные движения.
Джордж снял ботинки, брюки и трусы. Нижнюю рубашку и носки он решил не снимать на случай, если надо будет срочно одеваться.
Джордж встал в очередь к бёдрам, другая очередь стояла на рот. Джордж наблюдал, как двигал бёдрами мужчина, прижимаясь к бёдрам Доун, одна её рука прижимала его ягодицы, а вторая играла с яйцами, раскачивающимися у её рта. Мужчина у рта кончил и место освободилось. Но свято место пусто не бывает и оно снова заполнилось. Мужчина между ног Доун издал облегчённый звук, вдавился в неё, через пару секунд приподнялся, встал на колени и отрулил в сторону, давая место нетерпеливому следующему.
Вдруг Джордж почувствовал, что член его упал и ему остро захотелось облизать ступни Доун. Он подошёл к её левой ноге, которая торчала в сторону и лизнул пальцы. Ступня дрогнула, но не убралась, из чего Джордж заключил, что его прикосновение принесло Доун удовольствие. Он стал лизать её ступню, и пальцы ног поощрительно зашевелились.
Джордж раньше испытывал возбуждение только от женских туфель, издававших аромат. Женские ступни, и, в особенности, пальцы на ногах Джордж называл "крайней плотью". Теперь он впервые наслаждался не только её запахом, а самой крайней плотью, облизывая её, целуя, пожимая. Пизда его пугала прежде всего своей ненасытностью, а также властью заставлять Джорджа мгновенно кончить, стоило лишь углубиться в неё. А вот ноги Доун держали его в состоянии наивысшего возбуждения, не обрушивая на него оргазм.
"Если мужчины сходят с ума по лицу женщины, по запаху её духов, её кожи, то почему же нельзя так же сходить с ума по её щиколоткам, ступням, подъёму, пальцам на ногах и по запаху, который от них исходит", – подумал Джордж.
Роберта сидела во временном одиночестве и сообщала по мобильнику номер комнаты мужчине из следующей смены. Она закончила разговор и следила за необычными ласками Джорджа, но не увидела в них ничего угрожающего – Доун и сама отпихнула бы его ногой, если бы это ей не приносило наслаждения. Роберта встала перед Джорджем на колени и положила его вялый хуй себе на язык с благородной целью подготовить к ебле, потому как вот-вот должно было освободиться место в пизде и он был следующим. Джорджа давно так не ласкали, а Роберта была к тому же ещё и мастерица, поэтому он кончил ещё быстрее обыкновенного, то есть не через десять секунд, а через пять. Роберта радостно, оттого что ей достался мужской оргазм, высосала всё до последней капли и сказала: "Sorry". Она знала, что не за таким оргазмом пришёл сюда Джордж.
– Спасибо, это было прекрасно, – искренне успокоил её Джордж, начав лизать вторую ступню Доун. Он также заметил, что, несмотря на испытанный оргазм, его желание целовать и лизать ступни Доун осталось прежним в противоположность полностью исчезнувшему желанию погрузиться в её пизду.
Тут в дверь снова постучали, да раздался звонок на мобильнике Роберты, и она продолжила свои руководящие обязанности.
Джордж, как всегда ошеломлённый безразличием, нахлынувшим после оргазма, смотрел на телодвижения мужчин и Доун и они, только что видевшиеся мистическо-волшебно-желанными, теперь представлялись ему бессмысленными и опять-таки безразличными.
И только счастье от шевелящихся пальцев ног у него во рту ничем не омрачалось.
Мужская голова между ног Доун лизала ей клитор. Слишком хорошо или слишком плохо, потому что Доун заинтересовалась и приподняла голову, чтобы посмотреть, кто ей лижет. Она, не выпуская хуй изо рта, посмотрела себе в бёдра. Мужчина, лижущий, заметил её любопытство и приветственно помахал ей рукой, не отрывая рот от её промежности. Успокоенная Доун, наверно, признав знакомого, попыталась улыбнуться в ответ, но хуй во рту мешал ей растянуть губы в улыбке. Она с удовлетворением опустила голову на подушку и продолжала сосать хуй, прижимая к себе одной рукой голову лижущего её мужчины!
Джордж ещё не хотел уходить. Он подошёл к стулу, на спинку которого он повесил брюки поверх трусов, чтобы брюки их предохраняли, будто кто-то мог на его трусы посягнуть. Он стоял в стороне и знал, что желание его скоро вернётся и уж тогда он точно поимеет Доун. На этот раз он решил не связываться с пиздой, для которой нужно, чтобы член стоял, – он решил кончить Доун в рот, то есть совершить то, что он мечтал сделать так давно, но тщетно.
* * *
Джордж учился с Доун и Робертой в последнем классе школы. Он был новичок, недавно переехавший в этот город, так как его родители кочевали по роду службы. Джордж приглянулся Доун, и она через Роберту пригласила его к себе на рождественскую вечеринку, чтобы он вошёл достойным членом в дружный школьный коллектив. До Джорджа уже дошли слухи о вожделенной развратности подружек, а красота Доун оказалась вполне достаточной, чтобы Джордж провёл бессонную ночь в ожидании вечеринки. Он был ещё девственником, тщательно готовясь к переходу в разряд мужчин с помощью активного онанизма.
Когда он пришёл в дом Доун и увидел лишь парней, смотрящих по телевизору футбол, он удивился отсутствию девушек и, главное, отсутствию Доун. Но тут со второго этажа спустилась Роберта в прозрачной рубашечке на громоздком голом теле и поимённо пригласила троих следовать за собой. Среди них оказался Джордж. Навстречу им спускались с лестницы двое одноклассников. Лица их горели и они обменялись с поднимающимися им на смену приветственными ударами ладоней. Когда Джордж вошёл в спальню, то первое, что бросилось ему в глаза, – это туфли-шпильки на раздвинутых женских ногах, смотрящих в потолок. Один из одноклассников бушевал между ног Доун, сотрясая всё её тело, и Джордж зачарованно смотрел на это действо. Парни, что поднялись вместе с ним, по-видимому, были в такой ситуации не первый раз: они быстро разделись и с торчащими хуями подошли к телу Доун со стороны лица, а один первым засунул член в жадно открывшийся рот. Джордж хотел начать именно со рта, таким способом подготовляя себя к проникновению в пизду.
В этот момент от нарастающей амплитуды движений парня между ног у Доун свалились с ног сначала одна туфля, а потом другая. Одна шлёпнулась на пол у кровати, одна – на кровать. Джордж бросился к туфлям как джентльмен, увидевший, как у женщины что-то выпало из рук, чтобы поднять и вручить ей. Сначала он схватил ту туфлю, которая оказалась на кровати, и в этот момент парень вытащил мокрый, всё ещё вздутый хуй из пизды и отвалил в сторону, а другой, легко потеснив Джорджа, быстро ввёл свой, жаждущий излиться хуй, и заработал по направлению к скорейшему достижению этой цели.
Тем временем Джордж с одной туфлей в руке обошёл кровать и поднял с пола вторую туфлю. Он принялся одевать одну туфлю на поднятую правую ступню, но оказалось, что это левая туфля. Джордж был так увлечён своим делом, что удивился, когда почувствовал свой хуй окунувшимся в блаженство – это был рот Роберты, незаметно для Джорджа оказавшийся рядом. Именно в процессе попытки надеть вторую туфлю Джордж излился в засасывающее жаркое отверстие. Перед Джорджем продолжалось движение чужого наслаждения. А своего он мгновенно лишился. Однако он не горевал. Ему была хорошо известна бесспорная убедительность желания, которое через минуту обманывает тебя и уходит, не оглядываясь, с оскорбительным пренебрежением. Но нельзя принимать близко к сердцу ни приход желания, ни его уход. В пришедшее желание нельзя влюбляться, а ушедшее нельзя ненавидеть – из него надо изымать наслаждение и потом отпускать на все четыре стороны, ибо в какую сторону оно ни ушло, оно неминуемо к тебе вернётся.
В руках у Джорджа оставались туфли, сверкающие блёстками даже в полумраке. Похоть, в которой пребывала Доун, заставляла её испускать всевозможные соки. А запах, который он почувствовал, исходил от туфель и поистине кружил Джорджу голову. Запах спермы, который заполнил его ноздри, когда он подошёл к кровати, теперь вызывал в нём тошноту. Но ноздри Джорджа различили слабый запах пота Доун, исходивший от её ног, и он в сознании Джорджа торжествовал над всеми остальными.
В этот момент рот Доун освободился и Джордж стал перемещаться к ней, чтобы заполнить его. Но тут же оказался его одноклассник, тощенький и лишь по плечо Джорджу, но зато с членом раза в два длиннее и толще, и стоял он не в пример джорджиному – гордо, с высоко поднятой головой, а не головкой. Доун сразу предпочла соперника Джорджа и запустила его себе в горло.
Оскорблённый случившимся, Джордж увидел, что туфли снова упали с ног Доун, и поднял их. Держа в руках туфли, Джордж отошёл от кровати и стал натягивать на себя одежду. Он хотел унести обе туфли, но ему было некуда их положить, поэтому он схватил одну, вышел с ней в ванную и там стал жадно её нюхать. Потом он запихал её себе под куртку и вышел из спальни.
На следующий день Джордж корил себя за то, что поторопился уйти и не дождался своей очереди. Но о чём он жалел больше всего, так это о том, что он не взял с собой обе туфли Доун. Он всю ночь не отводил нос от туфельки и заснул только под утро, уткнувшись носом в её носок. На следующий день он вернул туфлю Доун, извинившись, что, мол, случайно прихватил её с собой. Доун на него не рассердилась, но приглашать его на вечеринки больше не стала, опасаясь его странной страсти.
Именно с этого приключения и вступила в действие его тяга к женским ступням и к их дуэньям – туфелькам. Джордж с облегчением нашёл оправдание своей страсти в древнекитайском обычае пеленания женских ступней и рассматривании их как наиболее интимной и сексуальной части женского тела и вкушении их запаха. Джордж торжествовал, что история на его стороне, что великая и огромная страна восхищалась тем, чем восхищается он, брошенный в одиночество своей страстью, чуждой нынешнему и здешнему обществу.
* * *
И вот теперь, через столько лет, снова встретившись с красавицей Доун, Джордж решил не упускать возможности и дать ей отсосать его анонимный хуй. Но зайдя в ванную, Джордж увидел стоящие там туфельки на шпильках. Сомнений в том, что это были туфли Доун, у него не было. Ступня Роберты была огромной и поразила его своими размерами ещё в ту же давнюю вечеринку. Туфли, которые в первую смену оргии надела Доун, по-видимому, стали ей мешать, на их сбросила, и Роберта отнесла их в ванную, чтоб на них не наступали.
Джордж забыл о своём оральном намерении, полностью заворожённый блеском туфель женщины, которой он восхищался с юности. Джордж оделся, дождался, пока из туалета выйдет мочившийся там мужчина, убедился, что Роберта занялась очередным хуем, стоя на коленях, спиной к двери в ванную, схватил туфли, засунул их себе за пазуху и вышел из номера, с трудом заставляя себя не бежать. Теперь, наконец, он исправил свою ошибку юности и завладел обеими туфлями Доун. Прежде, чем отъехать от отеля, Джордж не удержался, вытащил одну туфлю и погрузил свой нос в его открытое нутро.