Повесть свалилась на голову американской публике в 1951 году и сразу стала супербестселлером, а Сэлинджер – классиком. Следует заметить, что в то время США являлись сексуальной целиной: ещё не родился Плейбой, Лолита созревала в голове Набокова. Тропик Рака доходил в США из Парижа контрабандой в единичных экземплярах, так что не знаю, читал ли его Сэленджер. Но что он наверняка читал, так это исследование Кинси Sexual Behavior in the Human Male, опубликованное в 1948 году и произведшее фурор. Одним из утверждений Кинси было то, что переполненным похотью юношам и девушкам надо ебаться, а не пыжиться воздержанием до 18 лет и женитьбы, (см. General Erotic № 132).
Это в полной мере относилось к шестнадцатилетнему Holden Caulfield, герою повести, большинство мыслей и действий которого было направлено на то, чтобы покончить со своей девственностью. Он описан весьма привлекательным, неглупым парнем, девушки к нему тянутся, но он оправдывает свою длящуюся девственность высокими интеллектуальными и прочими требованиями к самкам и малейшее неудовлетворение этим требованиям используется им как предлог для трусости – побега от возможного совокупления. Вот что он бубнит:
I can never get really sexy – I mean really sexy – with a girl I don’t like a lot. I mean I have to like her a lot. If I don’t, I sort of lose my goddam desire for her and all. Boy, it really screws up my sex life something awful. My sex life stinks.
Я никогда сильно не завожусь, с девчонкой, которая мне не нравится. То есть она должна мне сильно нравиться. А если нет, то всё моё желание исчезает к чёрту и вообще. Это жутко портит мою половую жизнь. Моя половая жизнь – дерьмо.
Эти слова можно сделать гимном для всех подобных сексуально запуганных и лгущих себе подростков.
Если такой побег разовый, то он так или иначе преодолевается, и чем быстрее это происходит, тем более здоровой становится психика парня. Если же избегание ебли превращается в образ жизни, то парень оказывается психопатом, что описано в повести и что составляет её суть.
В те времена о сексе писали лишь приблизительно, классическая беспроблемная семья считалась эталоном личной жизни, порнография ютилась в глубоком подполье и была запрещена, гомосексуализм и мастурбация считались постыдной и греховной болезнью, а школа и учителя являлись незыблемым авторитетом. Неудивительно, что в такой обстановочке речь подростка-бунтаря, бесцеремонно прикасающаяся к этим чувствительным темам, оказалась близка огромному количеству людей, не смевших себе признаться в существовании реальной жизни. Холден – мальчишка, а значит ему всё можно списать на возраст (взрослый герой с подобными взглядами был бы слишком оскорбителен для общества тех времён): он ненавидит школу и общественные нравы, он одержим половыми мечтами и в то же время возмущается словом "fuck", написанным на стенах. Он настолько сексуально насторожен, что прикосновение руки учителя к его голове панически трактует как проявление гомосексуализма, а также испытывает острый стыд при виде маленького мальчика, застёгивающего ширинку, не прячась, а на людях.
При всём этом сексуальном наполнении книжного пространства – нигде даже не намекается на онанизм, которым, без сомнения, занимался Холден и вся его школьная братия. Казалось бы, что предельно честному Холдену (Сэленджеру) необходимо было бы хотя бы обмолвиться о мастурбационной вселенной юношества. В тексте Холден не раз говорит: I got horny. Но о том, как он удовлетворял свою похоть, он не осмеливается даже обмолвиться словом – это та черта, которую Сэленджер подозрительно не может перейти.
Ровно посередине книги продуманно возвышается пик – эпизод с проституткой, и если бы герой по-геройски засунул бы в неё свой хуй, то вторая часть повести просто бы рухнула и перестала существовать, так как мальчишка выздоровел бы от своей психической болезни. Надо заметить, что проститутка, как честная женщина, не просто взяла деньги, воспользовавшись его трусостью, и ушла – нет, она добросовестно попыталась его соблазнить, чтобы отработать деньги, к тому же Холден ей понравился. Однако трусливый герой возжелал вести с ней только разговоры, а пизды, даже не увидев её, испугался. И только встретив отчаянное сопротивление этого идиотика, проститутка ушла. То есть мальчишка пропустил свой величайший шанс вылечиться от всегда изнурительной и опасной девственности, и всю вторую часть повести падает в пропасть безнадёжности. Последовавшая психотерапия и психоанализ обошлись родителям мальчишки гораздо дороже десяти долларов, которые вконец вылечили бы его от надуманной дури.
Язык повести старательно стилизован под жаргонную и нудногрубоватую речь подростка того времени, состоящую из клише: (it kills me, and all, goddam, it really does, sonuvabitch, phony, corny etc). Правдоподобия Сэлинджер достигает с помощью утомительного их повторения. Однако обмануть проницательного читателя (вроде меня) автору не удаётся – несмотря на его потуги, образ мышления взрослого человека выпирает, как сиськи и зад у созревшей малолетки. Тот факт, что Сэлиджер решил писать своё главное произведение от лица сопляка – это жалкая попытка скрыть свою собственную инфантильную психику. Ведь если писатель пишет даже от имени кобылы или баобаба, он всё равно пишет о себе. Так до мелочей узнаётся жизнь самого Сэленджера, подростка с психозом, который так и не излечился ко времени взросления, а лишь "усугубился". Главная фобия Сэлинждера – женобоязнь, а точнее – пиздобоязнь, и потому он тянулся к малолеткам, которые нетребовательны, как взрослые женщины, и которым можно легко навешивать на уши лапшу бесконечных разговоров. Первая большая любовь к шестнадцатилетней дочке Юджина О’Нила, (Oona O’Neill), когда он был уже взрослым дядькой, привела бы его в наше время в тюрьму за совращение малолетних, и свою повесть он писал бы, как русские народовольцы вместе с Лениным – за решёткой. Но, чуть Сэлинджера призвали на войну, как девица, дожив до восемнадцати, вышла за активного ёбаря – Чарли Чаплина и родила ему восьмерых; детей. Недаром Чаплин делал комедии, а не трагедии.
Сэлинджер во время Второй мировой войны участвовал в высадке в Нормандии и провёл в боях более двухсот дней подряд. Он был среди освободителей одного из концлагерей, и ужасы, там увиденные, вместе с боевыми ужасами потрясли его так, что вызвали у него нервный срыв. Естественно, что от такого потрясения он не мог избавиться всю жизнь. Так что его женобоязнь могла лишь усугубиться.
Интересно, воспользовался ли он властью победителя и ёб ли француженок, отдававшихся любому американскому солдату за пару капроновых чулок, а часто и бесплатно. Но известно одно, что он, еврей, поспешно женился на молоденькой эсэсовке Sylvia Welter, которую он допрашивал по долгу службы. Можно только вообразить уровень похоти, до которого он себя довёл, чтобы нарушить приказ, запрещавший американцам жениться на немках. Ему удалось не только на ней жениться, но и привезти в Штаты. Ясно, что его власть над юной пленницей (как интеллектуальная власть над малолеткой) и её женская власть над голодным мужиком объединились и лишили Сэленджера рассудка. Он развёлся с ней через месяц, когда, избавившись от похоти, прозрел.
Как-то он привязался к четырнадцатилетней на пляже и вёл с ней ежедневные разговоры, слоняясь вдоль берега моря. Девчонка, разумеется, втюрилась в красивого, умного мужчину, уделяющего ей столько внимания, за что бы он в наше время снова надолго сел и вряд ли бы его вообще выпустили. Девчонку эту он не трогал, хотя сказал её матери, что собирается на ней жениться. Однако не только жениться, но и ебать её он боялся, пока она сама не взяла дело в руки и засунула в себя что надо. Она вспоминает, что как-то неосторожно сказала нечто, что Сэлинжер проинтерпретировал как её посягательство на его творчество, и он тотчас прервал с ней все отношения. Такой вот был мудак.
Его любовь к детям (педофилия?) особо подтвердилась после того, как он уехал из Нью-Йорка и поселился в маленьком городке в New Hampshire. Там он регулярно приглашал к себе домой малолеток из соседней школы якобы для того, чтобы слушать музыку и разговаривать (болтовня – любимое времяпровождение Сэлинджера с девицами). Однако, когда одна самочка опубликовала интервью с ним в городской газетке, Сэлинджер прервал со школьниками отношения без объяснения причин. Уж не напугался он того, что о его влечении к девочкам на фоне пиздобоязни станет всем известно? И не являлся ли именно этот страх причиной его побега от славы, уединения и избегания всякого вторжения в его личную жизнь – что же он так в ней отчаянно пытался скрыть?
Сэлинджер вовсе не стал отшельником, как это принято считать – он просто отказался от славы, которая бы держала его постоянно на виду и неминуемо бы вскрыла его тягу к юным девушкам и в то же время страх их ебать. Недаром в 1952 году под впечатлением долгого изучения буддизма он пришёл к выводу, что воздержание необходимо для просветления. Так мнимым просветлением и прочими добродетелями обосновывается надуманная необходимость воздержания, что, по сути, является оправданием простой пиздобоязни (по-научному можно её именовать пиздофобией). Это эпидемическое и самое опасное заболевание среди мужчин и даже среди женщин, которое широко распространились при христианстве. А точнее, суть христианства, по большому счёту, и есть пиздо-боязнь.
В 1955 году тридцатишестилетний Сэлинжер женился на студенточке Claire Douglas и сделал ей дочку и сына. Женился он явно только потому, что она забеременела (свадьба в июне, а дочка родилась в декабре). Женился явно из вызубренного благородства – куда ж деваться, коль девицу запузырил? Кроме того, он удобно вычитал где-то у буддистов, что семейная жизнь тоже приносит просветление, и дочка Маргарет объясняет женитьбу отца именно этим желанием. Свою жену-студенточку он тоже морил буддизмом и заставлял её дважды в день выламывать тело йогой и декламировать скороговорки мантры. Но буддизма ему было мало, он бросался из религии в религию, хватил за зад Scientolgy, потом зажрался гомеопатией и чуть не довёл молодую жену до самоубийства и прочего сумасшествия. Сэлинджер подловато заставил жену бросить колледж за три месяца до защиты диплома. А сам по неделям скрывался в построенной рядом с домом хибаре, чтобы там писать свою хуйню, то есть подвергался длительным приступам пиздобоязни. Дочка не могла даже подойти к этой хибаре и страдала от долгих исчезновений отца. В то же время Сэлинджер третировал свою жену, как заключённую, и вырвалась она от него только в 1966 году с помощью развода.
В 53 года (в 1972 году) он заманил с помощью своей славы к себе в дом из Нью-Йорка 18-летнюю писательницу Joyce Maynard и мучил её своей дурью 9 месяцев. Чтобы возбудить его, она одевалась как маленькая девочка. Но он не захотел иметь с ней детей, о которых она мечтала, и использовал этот предлог, чтобы в один прекрасный день посадить её в такси отправить обратно в Нью-Йорк. Такие трюки он вытворял не раз, заманивая своими литературными письмами молодых баб в объятия славы, которая ему была дадена. В последний раз он женился на своей медсестре, что была на 40 лет его младше.
Разумеется, я не виню его за любовь к молоденьким пиздам – это прекрасное влечение. Но мне представляется, что влечение это было продиктовано не столько любовью к ним, сколько к их непритязательности, к их малой осведомлённости, и потому он не задавался целью их обучать и удовлетворять, а практиковал избегание их требовательности.
Я не хочу заниматься детальным изучением биографии Сэлинджера – слишком много чести, да и у меня есть собственная биография. Я остаюсь в пределах повестушки – меня поразило, что она вызывала такой сильный и мировой читательский отклик (80 млн экз. за первые годы) и продолжает вызывать до сих пор (ежегодные продажи 250 тыс. экз).
Прежде всего, следует сделать акцент на том, что это "ржание ржи" оказалось любимой книгой у трёх знаменитых американских преступников: убийц Джона Леннона, Рональда Регана (выжил) с его окружением, а также киноактрисы Rebecca Schaeffer. Эти три ублюдка считали своим духовным братом героя Ржи – им тоже всё казалось фальшивым, они тоже были пустыми местами и, главное, – у них не было никакой сексуальной жизни. Вместо того, чтобы ебаться и, как следствие, размножаться, они перекинулись на 180 и решили привлечь внимание женщин уничтожением. В этих трёх крайних случаях отражаются все остальные примеры более округлённой, но подобной эмоциональной реакции на Холдена, в монологе которого изображена жизнь в беспиздье и в то же время пиздо-боязнь, то есть жизнь огромного числа сопляков и мужчин. Но что особо важно, Сэленджер дал высоконравстенное объяснение и оправдание этой патологической ситуации – мол, это борьба, протест против преобладающей повсюду фальши. Неудивительно, что за это удобно ухватились бесчисленные сексуальные голодари-слабаки и сделали Пропасть… своим знаменем. Всё это очевидно, как азбука, но над прописью не ржи, ибо слишком много вокруг сексуально обделённых и даже обездоленных людей.
Когда мне было лет 8–9, наша учительница часто водила весь класс в Театр Юных Зрителей, что на Моховой. Там мы смотрели спектакли про пионеров, ни один из которых мне не запомнился. Однако, что врезалось мне в память, так это толстые старые бабы-актрисы театра, которые играли роль мальчиков-пионеров. Они разговаривали писклявыми голосами, имитируя детские, носили пионерские галстуки, тщетно скрывающие их придавленные к телу груди.
Как только я увидел такого пионера на сцене, что-то полоснуло меня, как исконно фальшивое, но что – я, тогда смутно разбирающийся в половых вопросах, не мог полностью осознать. Но к концу первого спектакля меня осенило, что это женщина играет роль мальчика. Этот советский кабуки, эти поганые травести всплыли в моей памяти при прочтении Над пропастью во ржи. Сэлинжер, как эти взрослые бабы, нарядился в костюм подростка и заговорил инфантильным языком, тогда как он был взрослым мужиком, пытающимся оправдать свою пиздобоязнь, виня окружающий мир в фальшивости, и пытаясь её "снять" собственной фальшивостью. Так Сэленджеру удалось успокоить, реабилитировать бесчисленных, всемирных сексуальных инвалидов и выдать им индульгенцию в виде своей повестушки, отпустив грех их ненависти к миру, которая вся коренится-то в пиздобоязни.
Частокол мечты вокруг искусства
Фильм Триера Антихрист (2009) посвящён Тарковскому, и именно, сделав этот фильм, Триер провозгласил себя лучшим кинорежиссёром в мире. То есть побил и Тарковского.
Антихрист – фильм простенький и скучноватый, хотя режиссёр снарядился всех напугать и ошеломить. На просмотре в Каннах несколько слабонервных упало в обморок, а некоторые, что оказались чуть покрепче, нашли в себе силы встать и уйти.
А дело было так: муж и жена – ебутся. Коль муж и жена, то – можно. Причём не только ебаться в тумане, но и показать в свете хуй движущийся в пизде, что для светского и благопристойного кинематографа – дело непривычное и даже недопустимое. Но великим актёрам ебаться не пристало и для ебальных кадров наняли порнолюдей.
Актриса-француженка, кстати, получила премию за лучшее лицедейство. Оно и впрямь хорошее – но потраченное попусту, ибо фильм, как говорят, американцы full of hot air, а по-русски – полный пердёж – носом чуешь, а рукой не схватить.
Так вот, ебутся муж с женой, ебутся, а в это время их сынок, которому годика четыре, вскарабкивается на подоконник и выпрыгивает из окна. Причём насмерть. Мать, разумеется, от горя повреждается в уме, а папашка держится крепко и даже пытается жену лечить дурацкими психоаналитическими играми и приёмами, ибо сам психотерапевт. В итоге, как и все психотерапевты, он не вылечивает, а залечивает, причём себе на голову: жена ударяет ему поленом по яйцам и всячески его мучает, почти убивает, а потом, чтобы справиться со своей непомерной похотью, отрезает себе ножницами клитор. Муж наконец-то завязывает с психотерапией и действует руками – душит жену. Причём насмерть. Такая вот счастливая семейка.
Все эти ужасти показываются крупным планом, и Триер нагоняет там и сям туман намёков, мистики и якобы иносказаний.
В процессе бестолкового лечения жены и ненужных истязаний женой мужа выясняется, что жена писала научные штучки на тему "Женщина – это воплощение зла", что выплёскивается в одной неплохой фразе:
If a women is crying it means she is scheming.
Если женщина плачет, значит она что-то замышляет.
Таким образом, фильм перепевает известную фразу Паллада:
Женщина – это зло, но дважды она бывает прекрасна: это на любовном ложе и на сметном одре.
Так фильм, начавшийся с прекрасной ебли, завершается, психопатологической жестокостью, Триер начал за здравие, а кончил за упокой. Быть может, он благодаря этому фильму выбрался из своей депрессии, которая его тогда преследовала, и меня радует то, что после Антихриста (так я и не уразумел, при чём тут анти– и даже Христос) он сделал шедевр Меланхолии (2011).
Однако и в Nimphomaniac (http://nymphomaniacthemovie.com) Триер умудрился подсолить сладость оргазмов убийством. Самое важное, что в Ниафоманке все ебальные принадлежности и процедуры оцифрованы – актёры отказались или испугались показывать свои гениталии и использовать их по назначению.
То есть Триеру уже не понадобилось нанимать дублёров для ебли, а всё делалось компьютерно, что должно ознаменовать прогресс в науке, технике и нравственности.