Она смело вошла и уселась на диван. Я включил магнитофон, для начала резвое, и сунул ей в руки книгу с рисунками Бидструпа. Его картинки смешат, и это мне помогает избавиться от натянутости первых минут.
Я вышел и принёс оставшуюся с праздников бутылку коньяка.
– Надо б выпить за Новый год, ты не возражаешь?
Она поднялась с дивана.
– Только принеси мне стакан воды, – смущённо попросила она.
– А зачем? Тебе уже плохо? – удивился я.
– А мне нужно запивать – иначе я не могу.
– Интересно… Как в античные времена, – решил я блеснуть эрудицией, – тогда вино обязательно разбавляли, иначе считалось неприличным.
Я принёс стакан воды. Мы выпили. Она сначала выпила глоток воды, потом коньяк и снова запила водой. Выпили ещё. Потом ещё раз.
– Ты действительно имеешь отношение к античности: ты мне напоминаешь богиню, которая была причастна к отношениям между полами.
– Кто же она?
– Афродита Милосская.
– Не Афродита, а Венера.
– Смотри-ка, а ты разбираешься. Давай по этому поводу потанцуем. Магнитофон извергал шейк. Мне было хорошо. Когда выпьешь, получаешь ощущение той жизни, при которой не хочется пить.
Настало время замедлять темп музыки и ускорять темп сближения. Я поставил плёнку с Дорис Дэй, потушил торшер и включил бра. Медленная музыка была отличным предлогом, чтобы покрепче обнять друг друга в танце. Я поцеловал её в горячую шею. Она откровенно повернула ко мне своё лицо, и я поцеловал её в губы. Радость встрепенулась в ней – её язык, красноречиво говорил об этом. "Это ли не ключ к счастью?" – пронеслось у меня в голове, и я ещё крепче обнял её.
Тайнопись любви написана природой на двух существах, и её можно правильно прочесть, если две половины точно совпадут. Прижимаясь к ней, мне казалось, что с помощью друг друга мы сможем раскрыть тайну, которая остаётся тайной даже после того, как её раскрывают.
На теле, которое врастало в меня, была одета широкая юбка и шерстяная кофта. Обнимая её, я засунул руку под кофту и расстегнул лифчик. С её стороны не было и тени сопротивления. Это меня подбадривало, и я был очень благодарен ей за это. Я высвободил её грудь и приник к ней. Она прижимала мою голову и, наклоняясь, целовала меня. Её груди были крепкие и острые, и если не вершинах гор светится снег, то на их вершинах горели костры сосков.
Снять юбку она мне не позволила, я не настаивал и поднял её достаточно высоко, чтоб освободить её бёдра от всего прочего, что на них было. У меня закружилась голова, и я попытался развести её ноги. Но она оттолкнула меня и села.
– Ты знаешь, я ведь ещё девочка, – извиняющимся голосом сказала она.
– Ну и что – это явление временное.
– Только сейчас не время, – твёрдо проговорила она.
– У тебя роскошные ноги, – пролепетал я, одной рукой обнимая её за талию, а другой лаская её бёдра. Я попытался как бы невзначай повторить свою попытку. Она посмотрела на меня и сказала "нет!" таким голосом, что я понял – она не намерена уступать, и ей это удастся, благодаря тому, что такая ситуация не нова для неё.
"Что ж, – подумал я, не сомневаясь в конечном победном исходе, – не сегодня, так завтра, а для начала неплохо". Она притянула меня к себе и поцеловала, покусывая мою губу. Я уже был в состоянии наивысшей боевой готовности и еле сдерживался, чтоб не изнасиловать её. Вдруг у неё из волос упала заколка.
– Подними её, – ласково попросила она.
– Потом, никуда не денется.
– Ну, подними, прошу тебя, – взмолилась она.
Я, ещё не понимая её настойчивости, посмотрел на пол, но из-за темноты ничего не увидел, свет зажигать я не хотел, и мне пришлось опуститься на колени и шарить рукой по полу. Она сидела на диване, а я стоял перед ней на коленях и искал её заколку.
И случайно подняв глаза с пола, я увидел, что она разводит ноги, а её руки тянутся к моей голове. Я хотел быстро подняться, но она резко притянула меня за шею, и я упал лицом в её лоно.
Запах женщины помутил мне сознание…
Когда я пришёл в себя, слепота желания уже прошла, но чувство неполноценного удовлетворения тревожило меня. Я взглянул на неё – она улыбалась мне.
– Иди, ляг со мной, – попросила она.
Я поднялся и лёг с ней рядом. Она положила голову мне на грудь.
– Мне нравятся волосатые мужчины.
– Если б только это тебе нравилось.
Помолчали.
– У тебя необыкновенно красивые ноги, – сказал я ведя руку от колена до груди.
– Да, мне говорили, – вызывающе ответила она и похотливо продолжала. – Скажи, сколько у тебя было женщин?
– Недостаточно.
– А всё-таки.
– Я не люблю рассказывать дамам о своих похождениях.
– А я не дама, я – девушка, – с гордостью сказала она.
– Девственности надо бояться в твоём возрасте, а не гордиться ею.
– Почему это?
– Потому что она – следствие трёх несчастий: либо непривлекательности. либо полового страха, либо извращённости. Но хочешь, я осчастливлю тебя, – я почувствовал, что вновь наполняюсь желанием.
– Нет, я и так счастлива… теперь, – и она вежливо, но решительно отодвинулась от меня, потом обвела пальцем вокруг моего рта и подбородка и сказала. – Это у тебя очень чувственное место.
– Да, мне говорили, – ответил я и взглянул на часы.
– Ну, мне пора, – сказал она, быстро садясь и стала одевать и застёгивать всё то, от чего совсем недавно радостно избавилась.
Я не стал задерживать её – уже было половина двенадцатого.
Я наблюдал, как она у зеркала поправляла причёску, потом закрыла глаза и чёрным карандашом зарисовала веки.
– Ты меня извини, но где у вас туалет? – спросила она и смутилась.
Я показал ей. Раньше я не мог представить себе очаровательную женщину за отправлением естественных потребностей, потому что я видел в них богинь. Теперь я могу представить себе всё, что угодно, но от этого эти женщины не мельчают в моих глазах, а наоборот, я ещё сильнее восхищаюсь ими, так как это подтверждает то, что они – люди, а следовательно, их доступность.
Она вошла в комнату.
– Ты меня проводишь до автобуса?
– Да, конечно.
– Мы оделись и вышли. На улице холодный ветер лизал ей ноги, и она прижималась ко мне, ища от него защиты.
– Когда мы встретимся? – спросил я.
– Не знаю. Когда хочешь.
– Позвони мне послезавтра часов в шесть. Хорошо?
– Хорошо. Я позвоню.
– Чёрт, жаль, что у тебя нет телефона. Ненавижу одностороннюю связь.
Из-за угла выехал автобус. Замёрзшие дверцы с трудом разошлись, она вошла в него и помахала мне рукой.
Придя домой, я принял ванну, и лёг спать. Уже засыпая, я случайно поднёс руку к лицу – и сон вдруг слетел с меня: мои пальцы остро пахли женщиной.
* * *
На следующий день, вечером, я позвонил Глебу. К телефону подошла его мать и сказала, что он лежит, так как вчера у него был сердечный приступ. Я решил зайти к нему.
– Хэлло, дядя! – поприветствовал я его, входя к нему в комнату. – Что, кадр из фильма "Тошно сердцу – дайте перцу"? Ты это чавой-то?!
– Э, да ничего особенного, – проговорил Глеб, закуривая, – садись, поболтаем.
Я сел рядом с ним.
– Тебе не стоит сейчас курить, ты ещё неважно выглядишь.
– Теперь всё прошло – завтра пойду на работу. Ну, как твои дела? – спросил он, желая сменить тему разговора.
– В противозачаточном состоянии.
– А ты встречался с той девицей из кафе?
– Да. Вчера. Всё время цитирует Золя.
– Серьёзно? Что же именно?
– Одну только фразу: "Всё, что угодно – только не это".
– Все они, сволочи, такие! Их бы бросить в стаю солдат – пусть поваляются под каждым по очереди, потом будут знать, как ломаться! – вдруг зло выпалил он. Видно, мои слова попали в резонанс с ходом его мыслей.
– Да… Если уж ты блюдёшь невинность, то не позволяй уж тогда лазать запазуху и под юбку.
– Что ты собираешься с ней делать?
– Да вот должна мне завтра позвонить. Вообще, для первого раза я ею доволен. Нельзя же сразу…
– И ты, пижон, – подражая Цезарю, воскликнул он. – А почему бы не сразу, если уж она позволила елозить под юбкой! Какие-то вонючие условности! Градации времени, по истечении которого становится приличным раздвинуть ноги!..
– А как твои делишки на сексуальном поприще?
– Ааа… По-старому. – Он снял очки и протёр их. – Вот ещё видеть стал хуже. Заказал новые очки, сильнее тех, которые мне тогда тот сукин сын разбил. Это уже четвёртая пара. Зря в детстве одел очки – само бы прошло.
– Как у Ильфа, помнишь? "Дворник в очках не нуждался, но к ним привык и носил их с удовольствием."
– Да Ильф – это голова, ему палец в рот не клади.
Поговорив ещё кое о чём, я попрощался.
– Ну, я пойду – не Глебом единым. Я тебе брякну. Здоровей!
* * *
На завтра с шести до восьми я безуспешно прождал звонка Нины. С того времени, как я посадил её в автобус, она была тем, к чему сходились все мои мысли. Я пытался вспомнить её лицо, но никак не мог. Зато её груди и бёдра всё время стояли у меня перед глазами. Я тешил себя надеждой, что, наверно, я ей очень понравился, раз она в первую же встречу разрешила прикоснуться к своей сокровищнице. Но в глубине души я понимал, что для этого достаточно достигнуть определённого минимума развращённости. Ожидая её звонок, я старался отыскать в её словах тот смысл, которого и в помине не было, в общем, всячески убеждал себя в том, что она обязательно позвонит. Весь вечер я не находил себе места – я почувствовал её необходимость и эта необходимость усиливалась оттого, что шаг к обладанию был сделан, и её тело особо возбуждало меня реальностью своего существования. Её запах носился вокруг и держал меня в неослабевающем напряжении. Необходимо было растратить так тяготивший меня избыток энергии. Я взял тренировочный костюм, куртку, борцовки и пошёл на тренировку. Я занимался самбо – ходил раз в неделю повозиться, чтобы не зажиреть. Спортзал был рядом и через полчаса я уже отрабатывал приёмы. Каждый раз в конце занятий тренер давал время для боевого комплекса, чего с нетерпением все ждали. Зашёл разговор о подготовке наших разведчиков и ненаших шпионов.
– Вы знаете, – сказал тренер, – американцы своих диверсантов обучают даже приёмам изнасилования.
– Ну да? – усомнился кто-то.
– Точно, точно, я сам читал, – крикнул другой.
– Покажите нам, – стали просить тренера.
– Не могу, ребята. Я имею право показывать только приёмы самообороны, а не нападения, – не очень твёрдо сказал он.
– Василь Фомич, мы никому не скажем, просто интересно с точки зрения профессионала-борца.
– Борца с женщинами? – уже уступая, пошутил тренер. – Ну ладно. Значит так. Делается это с положения лёжа. Вы лежите с ней рядом, оба на спине, пусть она справа. Тогда ты, Гена, – обратился он к одному из нас, под радостный рёв остальных, – подсовываешь под себя её левую руку и ложишься на неё, а своей правой рукой схватываешь за кисть её правой руки, свою подложив ей под голову. Значит, ручки связаны.
Все плотоядно заулыбались.
– Потом, – продолжал Василь Фомич, – ты, сгибая свою правую ногу (а руки держишь крепко), засовываешь её к ней в штанишки. Потом разгибаешь ногу и стягиваешь их.
– Полдела сделано, – с вожделением отметил кто-то.
– Значит, потом так. Её правую руку держите крепко и переходите на неё верхом, и перехватываете её правую руку левой рукой, если сможешь, хорошо бы, захватить и её левую руку, но можно и с одной. Значит так. Если она сжала ноги, тогда на её руке делаешь "ключ". От боли она начинает "мостить", и ноги у неё расползаются. Вот тут-то вы и не зевайте.
Все тотчас бросились испробовать друг на друге приём.
Я представил себе Нину, от боли становящуюся на мост и невольно раздвигающую ноги.
Придя домой с тренировки, я не был обрадован тем, что мне кто-то звонил.
* * *
Ни на завтра, ни на следующий день она мне не позвонила. У меня всё валилось из рук. На работе начальник объяснял мне принцип действия одной схемы, я пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Я смотрел в схему, и две окружности триодов в триггере вырисовывались сосками её грудей.
Было время сессии. Готовясь к экзаменам, я на какое-то время забывался в конспектах, но вдруг, вместо слова "никогда" я прочитывал "Нина" – и снова она завладевала моими мыслями.
Я решил ждать три дня. Этот срок я счёл гранью между кокетством и отсутствием желания позвонить.
Сдав первый экзамен, я узнал на заводе, где она работала, когда кончается смена и пришёл в это время к проходной. Она выбежала одной из первых, не замечая меня. Я подошёл к ней сзади и положил ей руку на плечо.
– Именем закона вы арестованы.
Она оглянулась и остановилась. В её глазах было удивление.
– Как ты нашёл меня? – спросила она.
– Агентура, – многозначительно проговорил я.
– Нет, серьёзно, – в её голосе появилось раздражение.
– Дойдём до метро пешком? – не отвечая, спросил я.
– Пойдём. А я думала, что мы больше не встретимся. Скажи, как же ты нашёл меня?
Нас стали обгонять люди, закончившие работу.
– Я ведь знал, где ты работаешь, осталось узнать, когда ты освобождаешься. Ничего сложного. Почему ты мне не позвонила?
Она помолчала немного. Я смотрел на неё, и мне не верилось, что я видел её голой.
– Знаешь, я сперва хотела тебе позвонить, но потом…
– Что же потом?
– Потом… потом я расхотела.
"Железная логика", – подумал я.
– А можно узнать почему?
– Не знаю. Но я больше не могу с тобой встречаться. Понимаешь, не могу! – знакомая твёрдость появилась в её голосе.
– Что, замуж выходишь? – участливо спросил я.
– Нет, не замуж. Просто после того, что случилось, я не могу с тобой встречаться.
– Ах, вот оно что – значит я виноват?! – взорвался я. – Ну, что ж, я тоже жалею о том, что между нами произошло, я не учёл пословицу: "Держи собаку голодной, всегда за тобой бегать будет!" Пока… девушка!
Я повернулся и быстро пошёл обратно. Навстречу мне шли усталые люди.
* * *
У меня было впереди ещё три экзамена. Постепенно я заставлял себя всё дольше и дольше заниматься, не отвлекаясь на sex-думы. Но это не значило, что я переставал думать о Нине – просто мысли о ней часто из сознательной области переходили в подсознательную. Я ругал себя за то, что грубо разговаривал с ней. Надо было не заострять углы, говорил я себе, а обходить их. Чёрт меня дёрнул искать логику там, где её не может быть. Надо было каяться и упросить о встрече. Мне хотелось встретить её ещё раз, но я себя сдерживал, так как стал уверен, что всё это давно предусмотрено ею, и мои просьбы только унизят меня в её глазах. Я смотрел на телефон, просил его заговорить её голосом, но он был глух и нем.
На моём столе осталось пятно от пролитого тогда коньяка, но я не мог заставить себя смыть его, потому что оно убеждало меня в том, что мои воспоминания – не плод воображения.
Я понимал, стоит мне познакомиться с другой, которая мне будет нравиться, и я очень скоро забуду о Нине. Постоянные думы об одной или об одном могут быть тем острее, чем меньше ты общаешься с людьми. Если налицо благоволение к тебе нескольких очаровательных особей, то близкий контакт с одной из них будет легко порвать со временем в пользу любой другой, из постоянно окружающих тебя. Вот одна из причин уединения парочек – они интуитивно боятся, что партнёр перекинет своё внимание на кого-нибудь другого.
В поисках выбора люди ищут общество друг друга, чтобы сблизившись с немногими его членами, уйти из него. Но, как правило, по тем или иным причинам, выбора нет. А не имея желаемого выбора, мы вынуждены любить.
Когда мы говорим женщине: "Ты – моя единственная" – она млеет от радости. Но здесь нет причин для счастливых улыбок. Лишь услышав слова: "Ты у меня не единственная!" – только тогда радость должна засветиться в её глазах, так как именно её, а не другую выбрали из всех прочих.