* * *
Сессия прошла удачно. Глеб позвонил мне.
– Ну как экзамены?
– В порядке, уже на том свете.
– Рванём куда-нибудь?
– Куда? Холодно… А как твоё глупое сердце, не бьётся?
– Бьётся. Головой о рёбра. Бабу хоца.
– Соболезную. Может, женимся. А?
– Ага. Ложкой черпать будем.
– Слушай, так куда пойдём?
– Прошвырнёмся по стритам.
– Брось, холодно ведь, отморозишь. Может, побалуемся кинематографом?
– Ладно, давай.
Через полчаса мы встретились у кинотеатра. Билетов в кассе уже не было. Мы встали в разные стороны и встречали проходящих, ласково смотря им в глаза: "У вас есть лишний билетик?"
Мне удалось купить один билет. Глебу не везло. Сеанс вот-вот начинался.
– Ну что делать будем? – спросил я.
– Ты пойдёшь в кино, а я пойду домой.
– Брось, дядя, не хнычь. Я так и быть, провожу тебя до дома.
Я продал свой билет какой-то одиночке.
– Некуда податься, – рыкнул Глеб.
– У тебя есть валюта? – спросил я, шаря в карманах. – У меня 50 коп. – кто больше? 50 коп. – раз…
Глеб вытащил кошелёк.
– 70, – выкрикнул он.
– Что ж, ты выиграл, они – твои.
– Покорно благодарю, – Глеб раскланялся.
– Пойдём в пивбар, денег хватит. В крайнем случае, возьмём у бармена в кредит. Он свой парень, все девочки моего гарема – его поставка.
– Какого гарема? Пятого или седьмого?
– Того, филиал которого в Париже.
– Ааа… Но тогда понятно.
У пивбара толпилась очередь. Стояло человек десять.
– Видишь, люди уже стоят, чтоб опохмелиться, а мы ещё и выпить не успели, – резюмировал я.
– Стоять, думаю, не имеет смысла, – Глеб закурил. – Ладно, пошли домой. Холодно.
– Пошли.
– Может быть, зайдём в ночной клуб на Пятой авеню, посмотрим стриптиз, – ухмыльнулся Глеб.
– Можно. Только… э… он ведь закрыт на переучёт.
Проходя мимо телефона-автомата, я остановился.
– Слушай, у меня идея. Иди-ка сюда.
Я вошёл в будку, закрыл за Глебом дверь, снял трубку и набрал номер справочной.
– 43-тий слушает, – проговорил женский голос.
– Это справочная?
– Да, да, – вежливо ответили мне.
– Пожалуйста, дайте мне телефон хорошенькой женщины, которая не стала бы долго ломаться, – медленно выговаривая каждое слово, попросил я.
После секундной паузы я услышал злой, срывающийся голос:
– Нахал, тебе в милицию надо звонить!..
В ухо стали колоть частые гудки. Я повесил трубку. Глеб хохотал. А мне почему-то было не весело, я вдруг отчётливо представил себе, что где-то обязательно должна быть хорошенькая женщина, которая по каким-то причинам сейчас одна и которая была бы очень рада мне, пусть незнакомцу, но так желавшему знакомства с ней. Я даже представил себе её лицо, но это было лицо Нины.
– Да, – сказал Глеб, перестав смеяться, – у тёти нет чувства юмора.
– Даже чувства сатиры, – согласился я.
Когда мы вышли из метро, было полдесятого.
– Пойду-ка я спать, – сказал Глеб, зевая – завтра вставать с самого с ранья.
– Ну, пока. Спи спокойно, дорогой товарищ.
* * *
У меня испортился магнитофон, и Глеб обещал принести лампу, вместо той, которая "полетела". Без музыки мне было тяжко, я скучал по ней, как по живому существу. Особенно меня волновали Битлзы. Их невероятные мелодии преследовали меня, а слова в их песнях радовали своим совпадением с моими мечтами о "pretty woman".
Глеб зашёл ко мне вечером, и мы сменили лампу. И снова магнитофон стал послушным посредником между далёкими музыкантами и мной.
– Спасибо за лампу, – поблагодарил я.
– Ерунда. Знаешь, у меня в субботу "хата" намечается. Родичи уходят к знакомым на всю ночь. Так что надо бы реализовать площадь.
– Сказать тебе откровенно, у меня нет той, что хочется.
– У меня тоже… А что, ты не сможешь достать?
– Видишь ли, у меня куча непробиваемых девственниц, но у меня нет настроения убить вечер на поцелуи.
– Да… это не годится.
– Придётся порыскать по улицам.
– Хоть какой-то шанс.
Мы вышли на улицу. Я решил прогуляться перед сном и проводил Глеба до дома. Чтоб скоротать дорогу обратно, я пошёл через сквер и на одной из скамеек увидел женщину. Подойдя ближе, я разглядел её. Ей было лет 30, а на миловидном лице был характерный отпечаток малой разборчивости в соседях по постели. Что ж, это было то, что мне нужно – я был голоден и интересовался едой, а не сервировкой. Только патологически целомудренный или развращённый и пресытившийся откажется от яств женщины, увидев, что у официанта-случая грязные ногти.
Я остановился у скамейки.
– Добрый вечер, – обратился я к ней. – Можно мне присесть рядом с вами?
Она обернулась и окинула меня оценивающим взглядом. Не дожидаясь, пока она ответит, я сел. Она молчала. Я понимал, что нужно что-то говорить, но меня бесила необходимость лицемерия. И я, и она прекрасно понимали смысл создавшейся ситуации, и нет чтоб прорычать: "Дай мне мясо твоё!", – так я должен из приглушённых рычаний отсеивать звучания букв и складывать их в пустые слова.
– Я, надеюсь, не помешал вам?
– Нет, – наконец ответила она.
– Вы знаете, – продолжал я, – когда я увидел вас издали одну на скамейке, мне показалось, что вам грустно.
– Мне весело… Отстаньте от меня, – резко сказала она.
– Зачем же грубить? Я к вам от всего сердца, а вы ко мне от всего желчного пузыря.
– Слушай, парень, – её голос стал устало-равнодушным, – иди-ка ты отсюда. Видали мы таких.
Но она сама встала и пошла к выходу.
Я остался сидеть на скамейке. От злости я не хотел признавать, что у неё для отказа могло быть сотни причин и одна из самых веских – я ей не понравился. Я будоражил свою злость фактом, казавшимся мне абсурдным: вместо того, чтоб самой предлагать себя, проститутка заставляет себя упрашивать!
Посидев ещё немного, я почувствовал, что холод начинает нагло вести себя со мной, и вышел из сквера. Было около десяти. Домой уже не хотелось. Как раз напротив светился кинотеатр. В кассе билетов не было, сеанс начинался ровно в десять. Я встал на некотором расстоянии от входа, рядом стояли мои соратники по поискам билета. Мне всегда везёт в таких случаях. И вот почему. Я не подбегаю к каждому, проходящему мимо, и даже не к каждому, направляющемуся ко входу в кинотеатр, спрашивая о лишнем билетике. Если идёт парочка, то, как правило, у них спрашивать не стоит. Обыкновенно, лишние билеты бывают у нечётных групп. Кроме того, у имеющего лишний билет всё написано на лице, надо только уметь это прочесть. У этих людей нерешительный вид, они лезут в дальний карман и, оглядываясь по сторонам, выжидают, кто ринется к ним, увидев это движение. Я был зорок и в награду за это получил билет. Когда я сел на своё место, кресла рядом со мной были свободны. Мечту, что вдруг моей соседкой окажется обворожительная женщина, я гнал как нереальную. И действительно, моими соседями были мужчины.
Фильм был сказочный, из средневековья, а героини – бесчисленные красавицы. Одна постоянно появлялась с обнажённой грудью. Две лесбиянки целовали друг друга, изнемогая от отсутствия мужчин, их декольте прикрывали только соски, но и то формально, так как прозрачная материя не оставляла места домыслам. Все эти женщины от служанок до знатных дам были красивы и доступны. В какой-то момент мне показалось, что экран надвигается на меня. Он становился всё ближе и ближе, и вдруг я почувствовал, что я нахожусь на экране, с ними, женщинами. Я вскочил и хотел броситься на одну, которая лежала ближе ко мне, но кто-то с силой потянул меня за рукав, у меня подкосились ноги, и я опустился в кресло.
– Ты что, очумел? – услышал я голос соседа. – Сиди и не мешай смотреть, пьянчуга, а то живо выведу.
До конца сеанса я сидел, не двигаясь и только дрожь пробегала по всему телу. Когда я выходил из зала, меня в давке столкнули с какой-то девушкой. Ничего не соображая, я крепко обнял её за талию. Она вскрикнула и оттолкнула меня:
– Что вам нужно? Не трожьте меня!
Видя, что все стали оглядываться в мою сторону, я очнулся.
– Извините, – прошептал я, и толпа выбросила меня на улицу.
На холодном воздухе мне стало легче. Зима немного отвлекла меня от тропического лета моих желаний.
Ночью мне снились красавицы, с которыми я делал "всё, что угодно, только не это".
* * *
В глубине души я надеялся, что Нина ещё позвонит мне. Я старался топтать разумом эту надежду, но она только сильнее въедалась мне в сердце. Стоило закрыть глаза, как Нина появлялась передо мной и запускала свои пальцы мне в волосы, всё крепче и крепче прижимая к себе мою голову. Я проклинал себя за то, что не изнасиловал её, и моё воображение доводило меня до исступления. Я дал себе слово больше не искать встречи с ней и еле сдерживал его.
Помню, в тот день меня отпустили с работы, и я взял билеты на самый ранний сеанс в кино на какой-то двухсерийный фильм. Зал был узкий и длинный. Я сел на своё место и стал осматриваться. В сущности, смотреть было не на кого, так как в зале было всего человек пять. Сзади меня сидела молодая женщина лет двадцати пяти. Когда я оглядывался, я задержал на ней взгляд немного дольше, чем нужно. Она тоже посмотрела на меня, расширила ноздри и нарочито облизнула губы. Губы у неё были полные, слегка подкрашенные, нос прямой, небольшой, с очень выразительными ноздрями. Я решил после киножурнала подсесть к ней. В киножурнале рекламировали красивую и дешёвую одежду, которая якобы продаётся в каждом магазине. После киножурнала вошли ещё двое, я сосчитал – всего восемь человек вместе со мной. Яблоку было куда упасть.
Я поднялся и сидение громко хлопнуло. Она смотрела мне в глаза.
– Извините меня, мне стало очень грустно одному, так что, если позволите, я посижу с вами.
– Пожалуйста, мне тоже не очень весело одной.
Прежде, чем погас свет, я успел заметить на её руке обручальное кольцо. "Слава богу, не девственница", – подумал я.
– Мне почему-то казалось, что таким девушкам, как вы, не бывает грустно.
– Каким таким?
– Таким привлекательным.
– Благодарю за комплимент.
– Это не комплимент, так как ложь – обязательный компонент комплимента. А в моих словах – святая правда.
Она улыбнулась и положила свою руку на мою. Я чуть не заорал от радости. Её руки были очень нежные. Наши пальцы говорили друг другу то, о чём нельзя говорить.
– Сидя с вами, невозможно смотреть на экран. Вы – это волшебный фильм, и мне не верится, что я в нём участвую, пусть даже моя роль эпизодическая.
Она повернулась ко мне, и я поцеловал её.
– Ещё, – шепнула она.
Я оглянулся – все последние ряды были свободны.
– Пойдём, сядем назад, – предложил я. Она кивнула и мы, стараясь не шуметь, прошли и сели в самый угол.
Я набросился на неё, пытаясь насытиться её губами. Она прижималась ко мне, но деревянные подлокотники, отделявшие наши кресла, мешали нам.
Под пальто у неё было платье на пуговицах сверху донизу. Я расстегнул верхнюю половину и всё, что было под ней. Из её левого соска рос волосок, который щекотал мне язык.
– Давай, снимем пальто, – прошептала она.
Дрожащими от нетерпения руками мы стали помогать друг другу. Пальто теперь не разделяли нас, и наши тела сдвинулись ещё ближе, но ручка кресла по-прежнему мешала нам.
– Сядь ко мне на колени, – попросил я. Она не заставила себя упрашивать. О, как я её уважал за это!
Что может быть прекрасней тяжести женского тела. Это единственная тяжесть, с которой становится легче жить.
Я расстегнул её платье до конца, и она привстала, чтоб помочь мне снять с неё трусики. Мы оба были в бреду. Помню только, как наши пальто свалились с кресла…
И вдруг свет ударил нам в глаза. Она вскочила с меня, и стала машинально застёгивать платье. Я, ничего не соображая, пытался держа её за ягодицы, опять посадить к себе, а она отталкивала мои руки и рассерженно говорила:
– Вставай, вставай…
Наконец, до меня дошло, что кончился сеанс. Трусики она запихала в карман пальто, и мы вышли на улицу. Никто, к счастью, ничего не заметил или, во всяком случае, не показал виду.
Рядом с выходом стояло в ряд несколько будок с телефонами-автоматами. Я подтолкнул её к ним, и мы зашли в свободную. Я заслонил её, и она быстро привела себя в порядок.
– Пойдём к тебе, – взмолился я.
– Нельзя, милый, – и это слово прозвучало так искренне, что я опешил.
В соседней будке разговаривал какой-то парень, и я услышал его самодовольный голос:
– Да, понимаешь, она просто блядь, сама лезет…
Он говорил что-то ещё с презрением и злостью.
"А что бы ты без них делал, ты, дерьмо", – чуть не крикнул я ему.
Она провела рукой по моему лицу.
– Ты мне очень нравишься, – нежно сказала она и взглянула на часы. – Мне надо ехать, – встрепенулась она.
– Куда?
– На аэродром.
– Какой аэродром?
– Через час прилетает самолёт, и я должна встретить мужа.
– Мужа? – я вспомнил, что на ней кольцо.
– Да. Он прилетает из командировки.
– Ты врёшь! Я не верю тебе!
– Если хочешь, можешь ехать и убедиться, – равнодушно сказала она.
– А я и не собираюсь отпускать тебя, – сказал я и пошёл за ней.
Мы ехали в метро. Чувствовал себя я паршиво. Перекрывая шум поезда, я спросил её:
– Как твоё имя?
– Валя, – ответила она, – а твоё?
Выйдя из метро, мы сели в автобус. Она о чём-то думала и на меня не обращала внимания.
– Дура я, – вдруг сказала она, – два месяца терпела и надо же, в последний день рехнулась.
Мне пришла в голову мысль, что отношения между мужчиной и женщиной – это вечная борьба противоположностей ради мгновенного единства.
– Дай мне твой телефон, – попросил я.
– У меня нет телефона.
– А рабочий?
– На работе тоже нет. А у тебя есть?
– Да. Я сейчас напишу тебе.
Я вынул записную книжку и вырвал листок.
– На. Только попробуй потерять.
Она посмотрела на меня и снисходительно улыбнулась.
Я положил руку ей на колено.
– Не надо, здесь люди.
Она отодвинула мою руку.
Автобус подъехал к зданию аэропорта. Мы вышли и направились в зал ожидания. Самолёт прибывал через двадцать минут. Диспетчер объявлял что-то по радио голосом, каким обыкновенно разговаривают роботы в фантастических фильмах.
– Только не вздумай устраивать сцен, – предупредила она.
– Не волнуйся, я не актёр.
Меня стало злить её радостное лицо и то, что я для неё уже не существую.
– Хочешь, я буду присутствовать при вашей встрече и официально подтвержу, что ты была верна ему.
Она ничего не ответила и пошла к посадочной площадке. По радио объявили, что её самолёт приземляется. Я поспешил за ней, стараясь не упустить её из вида. Она встала у барьера, и я подошёл к ней сзади. Шум моторов нарастал и, наконец, ТУ-104 вырвался из тины облаков и стал быстро приземляться.
– Я позвоню тебе. До свиданья, – крикнула она сквозь грохот и отошла от меня. Я наблюдал, как она нетерпеливо сжимает и разжимает пальцы, держась за трубы барьера. Самолёт остановился, и крылья его устало поникли. Подъехал трап и по нему медленно стали сходить пассажиры. Вдруг её лицо воспламенилось радостью, она поднялась на цыпочки и стала энергично махать рукой. Я посмотрел на трап – какой-то широкоплечий мужчина с блестящим чемоданом сходил вниз и, смотря в её сторону, помахал рукой.
"Почему у него чемодан не в багаже", – удивился я.
Через минуту, гладко выбритый, он уже подходил к ней. Она не вытерпела, выбежала за загородку и повисла на нём. Он поцеловал её в губы и легко отстранил от себя, потом обнял её за плечи, и они пошли к стоянке такси, радостно переговариваясь.
"Сейчас приедут – и сразу в постель", – с каким-то удовлетворением подумал я, и тут же мне захотелось завыть и искусать кого-нибудь, чтобы заразить своим бешенством этих весёлых людей, встретивших своих долгожданных.
Я поплёлся к автобусной остановке. Рядом со мной в автобусе села девушка. Она мне очень напоминала кого-то. Всю дорогу я пытался вспомнить и не мог – это отвлекало меня от нудных мыслей – я слишком наглядно представлял себе, что сейчас делает Валентина.
А соседка мне определённо кого-то напоминала, и у меня опять поднималась злоба оттого, что я никак не мог вспомнить кого. "Да пошла она к чёрту!" – чуть вслух не выкрикнул я. Все эти люди так похожи и так не похожи друг на друга, что то и дело спрашиваю себя: "Где я её никогда не видел?"
Когда я пришёл домой я заметил, что мои брюки по колено забрызганы грязью. Я удивился, мне казалось, что на улице мороз. Я выглянул в окно – на улице толпа топтала грязь.
Чёрными пятнами земли стала проступать весна.