И Шолохов устами своего героя выразил то, что, пожалуй, и сегодня не каждый уразумел - какая же власть необходима народу после огневых революций, Гражданской войны, раскулачивания, коллективизации и дальнейших "ожогов" в каждом десятилетии: "Мы, народ то есть, живем пока потихоньку, пока шагом живем, нам и надо без лишней сутолоки и поспешки дело делать…" (Там же).
Сутолока. Еще один поистине народный писатель - поэт Александр Твардовский - впишет в свою довоенную "Страну Муравию": "Товарищ Сталин! Дай ответ, / Чтоб люди зря не спорили: / Конец предвидится ай нет / Всей этой суетории?"
Нет, Шолохов не мог бы сочинять многокнижие "Брусков".
Может, и в самом деле отделаться пьесой? Ее очень ждали после неудач с двумя драмоизлагателями. Модно - и похвально - писать пьесы после призыва Сталина. Тем более что в прошлом году посулил в "Комсомолке" - на свою голову - представить на суд зрителей пьесу.
В те времена даже НКВД ничего не мог поделать с политическими анекдотами. И сажать уже принялись за эдакое остроумие, а они все равно лезли, как грибы. Ходили анекдоты и про Шолохова и Сталина. Один из них как раз о пьесе:
"- Товарищ Шолохов, вы написали роман о коллективизации. Нужный роман. А не могли бы вы пьесу написать?
- Нет, товарищ Сталин. Я не драматург. Это Корнейчука, украинского пьесосочинителя, надо просить.
- Корнейчук уже написал. Про степи Украины. А вы - про донские степи напишите… Думаю, у вас получится. Почему может не получиться? Вон некоторые - на все руки!.. И романы, и пьесы, и сценарии, и стихи…
- Нет, товарищ Сталин, я так не могу. Я вот романы, и те никак не допишу…
- А вы попробуйте. Поезжайте отсюда прямо в Сочи. Отдыхайте. Купайтесь… Глядишь, получится.
- Тогда я заеду в Вёшки, товарищ Сталин.
- Зачем?
- За сухарями. Чувствую, не выйдет у меня пьеса…
- Вы на что намекаете, товарищ Шолохов? - Выждав с минуту, Сталин заключил: - Ну, хорошо. Пишите свои романы. Бог с вами. И ешьте свежий хлеб… Пока".
Шолохов стал подумывать о книге про своих товарищей - о жизни и думах районной власти. Да где там браться за такое произведение, когда каждый из районщиков сегодня денно и нощно в делах, а завтра того и гляди окажется в "Деле" у энкавэдистов.
Он отодвинул тему коллективизации и принялся поднимать другую целину в родной станице. Вослед строительству водопровода добился, чтобы открыли педучилище, организовал театр.
Газетчики даже такое подметили: "Ведет большую работу с молодыми писателями, шефствует над пятью начинающими писателями и правит их рукописи, помогает своим опытом и знаниями". И это в свои тридцать лет от роду.
Дополнение. И все-таки - успел ли завершить Шолохов "Поднятую целину" в 1930-е годы? Много лет существовало мнение, что роман был готов перед самой войной, но рукопись погибла при бомбежке в 1942 году. Однако же в этой теме факты противоречат друг другу: Шолохов и Луговой свидетельствовали, что работа над романом прекратилась; Союз писателей за подписью организационного секретаря Щербакова направил Сталину докладную записку: "В ближайшие месяцы появятся новые книги Шолохова, Малышкина, А. Толстого, Панферова и др."; "Мама подтверждает, что отец не собирался передавать давно готовую рукопись для издания…" - сообщает дочь писателя Светлана Михайловна.
Дочь, цветы и "секреты" мастерства
В марте из Вёшек пришло Левицкой такое письмо, что все московские друзья ахнули: "Мария Петровна моя ходит толстая-претолстая…" Это о том, что ждет прибавления семейства.
Продолжил от имени женской половины: "Есть у них к Вам и общая просьба: купите, пожалуйста, возможно больше цветочных семян…" Объяснил и причину: "Перебрались в новый дом".
Наконец-то у семьи всемирно известного творца есть возможность не тесниться: "То-то мне сейчас привольно! Сижу в своей мансарде, ребят не слышно, работать удобно". Одно огорчение: "Двор у нас пустой…" Щепетилен: "Деньги на покупку и пересылку посылаем". И "пощукарил" насчет своей персоны: "Старею. Скоро, наверное, брошу охотиться, вот тогда буду ходить с лейкой, поливать и холить всякую пахучую растительность".
Апрель… "Литературная газета" начала свою весеннюю посевную: агитировала сажать. Опубликованная 20 апреля статья "О бдительности" предупреждала: "Классовый враг стремится проникнуть и в советскую литературу…" Через 20 дней снова о врагах. На этот раз газета причислила к ним Сергеева-Ценского - назвала его контрреволюционером за рассказ "Поезд с юга". Но, как бы его ни порочили, Шолохов от него не отрекался.
Меж тем вёшенец пожинает плоды своей мировой известности. Сталин подписал постановление Политбюро "О международном съезде писателей в Париже". Утверждена представительная делегация: Горький, Алексей Толстой, Эренбург, Михаил Кольцов… И Шолохов. Всего 15 творцов и партиец Щербаков.
Еще один апрельский штрих из жизни писателя в этом году. Послал своим издателям письмо с просьбой перечислить гонорар за предстоящее переиздание "Тихого Дона". В издательстве, наверное, еще никогда не сталкивались с таким "обоснованием" срочной надобности денег: "…В уплату за грузовую машину, отпущенную Еланской средней школе Вёшенского района". Пояснил: "Дело, видите ли, такое: школа - одна из 10 лучших в Союзе, отпустили им машину, отгрузили ее, а у школы не оказалось презренного металла… Машину того и гляди продадут в другие руки. Вот я и выручаю школьников…"
Еще событие. В Вёшенскую пришел добрый сигнал от Серафимовича, явно желает примирения. По его просьбе к Шолохову в гости приехал молодой ростовский писатель и ученый-пушкинист Виталий Закруткин. Сей чрезвычайный и полномочный посол едва ли не с порога передал слова мэтра: "Я сам должен был ехать к Шолохову, он меня ждет. А тут, как на грех, чертовщина со мной приключилась. Окаянная температура лезет вверх, и лекари наши под страхом смертной казни запретили мне выходить из хаты… Обнимите так его по-казачьи и скажите, что старый станичник посылает ему низкий поклон и желает здоровья…" Гостевание у Шолохова запало в душу молодого писателя, и он опишет его в своей книге "Цвет лазоревый"; она появится после войны.
Шолохов, судя по всему, был рад примирению. Не случайно принимал парламентария с щедрой душевностью. Мария Петровна угощала стерлядкой, Михаил Александрович - рассказами о донской рыбалке и охоте. Закруткин потом назвал то, что услышал, - "короткими рассказами об охоте" (это еще одно упоминание о все никак не осуществляющемся писательском замысле!).
И конечно же шли разговоры о литературе, даже о Пушкине. Но хозяин не прост, поразил нежеланием обсуждать, как пишется четвертая книга "Тихого Дона"; он тут же перевел разговор на зарубежные впечатления.
Почему же не впустил в свою творческую лабораторию? Может, и потому, что отдавался работе без всякого остатка для других. Ведь как раз в это время сообщал в свое издательство: "Начал заново переделывать…"
Неудовлетворенность творца… Сохранились рукописные страницы, они позволяют заглянуть в "кухню творчества", - например, как преобразовывалась в романе глава V из восьмой части четвертой книги.
Шолохов вписывает в уже готовый текст - не боится, что пришьют очернительство: "А жизнь в Татарском была не очень-то нарядная. Казаки усердно поругивали Советскую власть за все те нехватки, которые приходилось им испытывать…" Далее добавил целую страницу о том, как оскудела жизнь без привычных раньше товаров. Вставка заканчивалась сценкой в сельсовете, куда старики пришли к Кошевому:
"- Соли нету, господин председатель, - сказал один из них.
- Господ нету зараз, - поправил Мишка.
- Без господ жить можно, а без соли нельзя".
Однако в окончательном виде заключительная фраза казака была изменена: "Извиняй, пожалуйста, это все по старой привычке… без господ-то жить можно, а без соли нельзя".
На этой же странице остались следы редактирования, в котором и эхо политики, и забота о стиле. Поначалу написал: "И не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, слышал, как курцы, собравшись на проулке в кружок и дружно выбивая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривали после: "Ленин, Троцкий, дай огня!"" В книге же читалось: "Не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, наблюдал, как курцы, собравшись где-нибудь на проулке в кружок и, дружно высекая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривая: "Власть Советская, дай огня!""
Еще событие в писательской жизни Шолохова: напечатал в "Комсомольской правде" 21 июля небольшую статью "Героическая Подкущевка"; то результат его поездки на Кубань.
Дополнение. Написать статью Шолохова заставило письмо с Кубани. Два тамошних казака прочитали в "Известиях" отрывок из "Тихого Дона" и откликнулись просьбой: вставить в роман то, что в Гражданскую происходило у них на хуторе. Он выделил письмо и принялся за ответ. В нем, как в зеркале, отразилось отношение писателя к литературе и его читателям:
"С глубоким волнением и интересом прочитал я ваше письмо. Описанное вами, по сути, с лихвой дает материал на большое художественное произведение… Подкущевку и героическую борьбу ее населяющих нельзя включать в какую-либо книгу… Нельзя потому, что, как я уже сказал, там слишком много самостоятельного материала… Такой богатейший кусок жизни в "Тихий Дон" не всунешь… Независимо от этого мне очень хочется повидать вас обоих и ваших соратников и замечательную Подкущевку… Тема гражданской войны не исчерпана. Мы - писатели - написали о гражданской войне много книг, но большинство этих книг уже забыто… Остались единичные произведения, которые наши читатели любят и помнят. Этих книг мало. Они не дают полной картины величия гражданской войны и наших побед и страданий".
Отметил: "О 1918–1920 гг. надо еще писать и писать лучше. Вот об этом мы при встрече и поговорим и что-нибудь придумаем…"
Придумал, когда неожиданно для авторов письма приехал к ним в Подкущевку и уговорил ветеранов начать работать над книгой воспоминаний, сам же пообещал написать вступительную статью.
Увы, книга не вышла. Через два года Шолохов узнал - одного из авторов письма арестовали: "враг народа". Пришлось биться за его освобождение. И добился своего.
Поездка на Кубань обогатила впечатлениями. Незаметно-незаметно, а художественная палитра пополнялась при встречах-беседах новыми красками. Они легли на полотно седьмой части "Тихого Дона". Здесь, к примеру, появился лукавый рассказ о том, как Прохор искал на Кубани - при отступлении - лекарство для своей благоприобретенной хворости: "Какой-то бывалый казак посоветовал ему лечиться отваром из утиных лапок". С той поры Прохор, въезжая в хутор или станицу, спрашивал у первого встречного: "А скажите на милость, утей у вас тут водят?" И когда недоумевающий житель отвечал отрицательно, ссылаясь на то, что поблизости нет воды и уток разводить нет расчета, - Прохор с уничтожающим презрением цедил: "Живете тут: чисто нелюди! Вы небось и утиного кряку сроду не слыхали! Пеньки степовые!"
Появились и приметы Новороссийска при описании последних дней разгромленных белогвардейцев: "Соленый, густой, холодный ветер дул с моря. Запах неведомых чужих земель нес он к берегу. Но для донцов не только ветер - все было чужое, неродное в этом скучном, пронизанном сквозняками, приморском городе…"
Дар от Марии Петровны
Какая радость: ко дню рождения Шолохова родился сын! Назвали Михаилом. С утра потянувшиеся с поздравлениями соседи отмечали: три мужчины в этой семье - майские. После доброго стакана с хмельным гости сыпали присказками: "Дай Бог вспоить, вскормить, на коня посадить!"
Вскоре отцу припомнилась, видимо, и другая: "У кого детки, у того и бедки". Он даже Левицкую известил: "Мишка мой тягчайше заболел воспалением кишечника. Докторов в Вёшках нет (детских тем паче), и моя Мария Петровна жестоко перетрусила и перестрадала. Сейчас только что поправилась и снова схватила простуду. Не спит, просыпается каждые полчаса…"
Из Москвы - одно за другим - пришли два извещения: прибыть к Сталину и обеспечить Гослитиздату выход иллюстрированного "Тихого Дона".
…Знакомый кремлевский кабинет. С его первого посещения вёшенец начинает создавать еще одну свою книгу - о спасении Дона. Теперь Сталин согласился разобраться с предложениями, как увеличить урожайность. Шолохов и соратники по райкому убедили его, что голодные годы - один за другим - прижились на Дону. В кабинете, кроме Сталина, Молотов, Каганович, Орджоникидзе и нарком земледелия. Этот мощный синклит благословил проект постановления "О мерах обеспечения устойчивого урожая в засушливых районах юго-востока СССР".
…Издательство готово свалить на Шолохова ответственность за то, что художник срывает подготовку престижного иллюстрированного издания второй книги "Тихого Дона". Шолохов действительно сам привлек в качестве иллюстратора ростовского скульптора и художника Сергея Королькова. Он обратил на него внимание, когда узнал, что художник, давно влюбившийся в роман, создал к нему множество эскизов. Они покорили придирчивого писателя тончайшим знанием всего казацкого быта: седло - так казацкое, шашка - казацкая, курень - так донской.
Шолохов шлет ему письмо: "Дорогой Королек! Не подводи, пожалуйста. Крайне необходимо дать рисунки ко 2-ой кн. в ближайшее же время, т. к. 1-ая книга выходит в июле и нежелательно, чтобы в выходе книг был разрыв…"
В жизни Шолохова столь значимые события, однако же вдруг опасно вторгается суетная политика.
Отсчет этой неприятной истории начался с заметки в окружной газете. Какой-то молодой да ретивый журналист сочинил лихую статью, что-де Вёшенский райком не организовал обсуждение проекта Конституции. Тяжкое обвинение! В ЦК партии пришел донос: "Во время обсуждения проекта Конституции в окружной газете "Большевистский путь" была помещена заметка об извращениях в обсуждении Конституции в Вёшенском районе. В ответ на эту заметку Луговой дал возмутительную телеграмму, направленную против личности автора. В таком же духе было принято решение бюро, отредактированное т. Шолоховым". Газетчик, мастер интриг, сообщал: "Окружком ВКП(б) отменил это решение и указал на грубую ошибку РК ВКП(б)". И далее взялся "разоблачать" писателя: "Шолохов выехал в Миллерово и добился другого решения…"
Шолохов явно узнал об этом доносе и решился защитить в письме Сталину своих райкомовцев: "Повод для этого страшного обвинения? В двух тракторных бригадах за полторы недели после опубликования проекта Конституции не успели проработать проект". Но не пройдет защита даром - аукнется! Враги писателя и вёшенских райкомовцев неугомонно продолжат накапливать "компромат".
Он, ясное дело, писал вождю с большой надеждой. Понимал, что народ следует за его призывами не только по принуждению. Сталин звал в счастливое будущее и доходчиво объяснял, что достичь его можно только в труде и единстве, а отщепенцев - прочь! В этом году газеты публикуют гордую статистику: Ленинский план ГОЭЛРО выполнен, и предвоенный 1913 год оставлен позади по всем основным показателям. И уже даже достаток, пусть и скромный, начинает входить в жизнь простых людей.
9 декабря 1935 года "Литературная газета" опубликовала беседу с писателем под заголовком - ""Тихий Дон" будет закончен в феврале". Шолохов и в самом деле не забросил роман. И обозначил очень важную мысль: белые напрасно клялись, что бились за народ, - они не уразумели, что противопоставили себя народу. Мелехов это произнес: "Господам генералам надо бы вот о чем подумать: народ другой стал с революции, как, скажи, заново родился. А они все старым аршином меряют. А аршин того и гляди сломается…" Шолохов не приостановил эти размышления блукающего в поисках правды своего любимого героя. Далее шел укор не только тем правителям, кто остался в прошлом: "Туговаты они на поворотах. Колесной мази бы им в мозги, чтобы скрипу не было" (Кн. 4, ч. 7, гл. X). Этот попрек и тем, кто и ныне горазд заботиться о народе только лозунгами.
Десятый год живет Шолохов романом, а творческое дыхание не сбивается. Как искусно, к примеру, живописал он пейзаж. Он становится для читателя путеводителем, барометром при вхождении в разгорающуюся Гражданскую войну: "Темны июньские ночи на Дону. На аспидно-черном небе в томительном безмолвии вспыхивают золотые зарницы, падают звезды, отражаясь в текучей быстрине Дона. Со степи сухой и теплый ветер несет к жилью медвяные запахи цветущего чабреца, а в займище пресно пахнет влажной травой, илом, сыростью, неумолчно кричат коростели, и прибрежный лес, как в сказке, весь покрыт серебристой парчою тумана…" (Кн. 4, ч. 7, гл. VIII). Такие пастельные краски убедительны в ощущении многослойного драматизма измученного войнами человека.
Другими красками описана побывка Григория дома. Сначала будто акварель: "Как пахнут волосы у этих детишек! Солнцем, травою, теплой подушкой и еще чем-то бесконечно родным. И сами они - эта плоть от плоти его, - как крохотные степные птицы…" И тут же, без всякого перехода, вместо тонкой кисточки взят резец для гравировки: "Какими неумелыми казались большие черные руки отца, обнимавшие их. И до чего же чужим в этой мирной обстановке выглядел он - всадник, на сутки покинувший коня, насквозь пропитанный едким духом солдатчины и конского пота, горьким запахом походов и ременной амуниции…" (Там же).
…Как-то напросились в гости ленинградский композитор Иван Дзержинский и его брат либреттист. Оба молоды и дерзновенны. Показали почти что завершенный клавир оперы "Тихий Дон" и готовое либретто - просим прочитать.
Пожал плечами: рад бы душой, да хлеб чужой. Но, заинтригованный, все же взялся за блажную работу. Читает: "Первая картина. Свадьба Григория Мелехова с Натальей Коршуновой в родном доме жениха. При открытии занавеса звучит свадебная хоровая песня: "Ох, матушка, тошно мне". Песня сменяется лихой пляской. Но Григорий и Наталья не разделяют веселья. Григорий вспоминает Аксинью. Звучат грустные нотки…" Начало даже дочитывать не стал - перекинулся к последней странице. Здесь красные поют и "одинокий Сашка посылает им напутственные слова: "Хорошие ребята! Жизнь по-своему переделают, людьми станут, настоящими людьми. Не то что мы - барские холуи"".
Позже Иван Дзержинский вспоминал:
- Я сыграл и спел всю оперу, пользуясь довольно-таки плохеньким пианино… Наступила обычная в таких случаях томительная пауза…
Когда хозяин прервал паузу, пригласив к столу, и началась трапеза, композитор спросил:
- Вы не очень сердиты на меня и либреттиста за наши изменения в романе?
Ответ поразил:
- А мне какое дело? Мой роман - это мой роман. А твоя опера - это твоя опера… Это твое хозяйство. Ты и в ответе за него перед народом.
Не отказал, но и не дал согласия: