Дополнение. Спустя десятилетия Иван Дзержинский рассказал одну историю Никите Богословскому, и тот использовал ее в своих мемуарных новеллках: "Дзержинский приехал в Москву, чтобы совместно с Большим театром продолжить работу над своей оперой "Поднятая целина". Театр снял ему комнату, но, к сожалению, без телефона. А его родной брат Леонид, писавший либретто к этой опере, оставался в Ленинграде и посылал Ивану фрагменты текста по почте, а иногда небольшие речитативы персонажей - по телеграфу. Для одной сцены срочно потребовалось изменить в тексте фразу, и Леонид поспешил на телеграф. Телеграфистка прочитала, сказала "одну минутку", вышла и действительно через минуту появились два молодых человека в штатском и, крепко взяв недоумевающего либреттиста под руки, отвезли его куда следует, где бедняга промаялся двое суток, пока в этом деле разбиралось высокое начальство. Текст телеграммы, предназначавшийся в опере для какого-то классового врага, был примерно таков: "Оружие храним надежно тчк готовы начать по приказу тчк уверены в победе тчк с нами бог"".
Во спасение Дона
Шолохов взял на себя смелость написать Сталину о том, как Дон втащили в новую беду - в репрессии! Луговой оставил о том времени мрачное свидетельство: "Крайкомовцы не забыли обиду на Шолохова и на меня за наши действия через их головы в годы известных перегибов. Они начали подсылать в район людей с заданием…"
Эти деяния "людей с заданием" подтверждены не только Луговым. Вскоре он уже не был главой района. Вместо него прислали некоего Капустина, верного прислужника крайкома.
Пять писем отправил Шолохов Сталину, когда окреп в мысли, что больше некому спасать Дон от репрессий. Эти письма являлись государственной тайной до 1993 года.
Одно из них - особое в биографии творца. Выделяется не только потому, что огромно - даже при книжной перепечатке 22 страницы. В нем нет никаких писательских эмоций - факты и только факты.
На письме дата - 16 февраля 1938 года. Но оно необходимо именно в этой главе, ибо ведет отсчет злодеяний именно с 1936-го, хотя упоминаются и предшествующие годы. Итак, Сталин читает о том, как начиналось преследование лучших партийцев и его, писателя:
"…После того, как в 1934 г. я рассказал Вам, т. Сталин, о положении в колхозах Северного Дона, о нежелании крайкома исправлять последствия допущенных в 1932–33 гг. перегибов, после решения ЦК об оказании помощи колхозам Северо-Донского округа, Меньшиков, Киселев и др. окончательно распоясались. Меньшиков установил систему подслушивания телефонных разговоров, происходивших между мной и Луговым, завел почти неприкрытую слежку за нами; вкупе с Киселевым и др. они стали на бюро РК открыто срывать любое хозяйственное или политическое предложение, исходившее от Лугового или меня. Работать стало невозможно… В крайком, в ЦК посыпались клеветнические заявления на Лугового, меня и других коммунистов, боровшихся с вражеским руководством крайкома. Не было ни одного бюро РК, где бы мы не сталкивались с прямым и скрытым противодействием".
Далее о том, что заставляло их первое время подчиняться: "Знали ли мы об этом? Безусловно знали. Знали и молчали потому, что были убеждены в том, что, если потребовать смены этих людей, пришлют таких же. В этом, после снятия Киселева и Меньшикова, мы имели возможность убедиться…"
Описал и то, как он и Луговой побывали в Ростове у первого партсекретаря, надеясь на сочувствие и помощь. Разговор получился бурный. Шолохов сказал партийному начальнику: "Я не преступник и жить под гласным надзором не хочу…" Ответ был наглым, оскорбительным: "Вторым секретарем пошлем к вам Цейтлина. Луговому не хватает политической грамотности, а Цейтлин - парень грамотный. И начальника НКВД пошлем стоящего. А все-таки посматривать мы за вами будем…"
В письме Шолохов доказывал, что за три года, прошедшие после вмешательства Сталина и проверки Шкирятова, ничего не изменилось: "С 1936 г. дело пошло быстрее. Подвернулся случай рассчитаться с нами простым и безопасным делом - началось по краю выкорчевывание врагов…" Шолохов перечислил множество фамилий напрасно арестованных вёшенцев, одного из них выделил: "Красюков П. А, член бюро Вёшенского РК, мой товарищ, однажды уже сидевший в тюрьме…"
Сообщил Сталину и о положении своей семьи: "Тройка шеболдаевских (Шеболдаев - глава крайкома. - В. О.) порученцев, ведя беспринципную борьбу с нами, не брезговали ничем. Летом 1936 г. они стали посылать на мое имя и на имя моей жены гнусные анонимки, порочащие меня как коммуниста и человека. Как-то я сказал об этом, и Тимченко (начальник Вёшенского районного отделения НКВД. - В. О.), улыбаясь, предложил свои услуги, чтобы расследовать это дело и найти автора письмишек. Я отказался от его слуг, будучи твердо убежденным, что именно он является автором этих нечистоплотных произведений. Тимченко неоднократно заявлял мне, что на меня казачьи к-p (контрреволюционные. - В. О.) организации готовят покушение… Когда я, желая уточнить тимченковскую информацию, спросил у него, кто выслеживал меня и арестован ли он? - Тимченко, глазом не моргнув, ответил: - "Ничего подобного я вам не говорил. Вы меня не так поняли". Отношения наши к тому времени настолько определились, что, когда Тимченко попросил сообщать ему, куда я еду, якобы для того, чтобы принимать какие-то меры охраны, я, смеясь, ответил поговоркой: "Избавь боже от таких друзей, а с врагами сам управлюсь"".
Писатель был беспощадно правдив в письме, выбирал факты поистине фугасной мощи. Приведу некоторые из них:
"…Когда ему (Красюкову. - В. О.) говорили, что он издохнет в тюрьме, - он отвечал: "И помирая буду говорить: да здравствует коммунистическая партия и советская власть! А вы, фашисты, смотрите и учитесь, как надо умирать честным коммунистам!"… "Вы хотите, чтобы я лгал?" - "Давай ложь. От тебя и ложь запишем"";
"…В тюрьмах Ростовской обл. арестованный не видит никого, кроме своих следователей. Просьбы арестованных разрешить написать заявление прокурору или нач. УНКВД грубо отклоняются. Написанное заявление на глазах у арестованного уничтожается, и арестованный с каждым днем все больше и больше убежден в том, что произвол следователя безграничен. Отсюда и оговоры других, и признание собственной вины, даже никогда не совершаемой…"
Нелегко дались писателю эти кровоточащие строки для Кремля.
Тут еще до него донеслось, что "врагом народа" объявлен Борис Пильняк. Семь лет назад он не отказался защищать Шолохова от обвинений в плагиате, и в прошлом, 1935 году в своем романе "Созревание плодов" с добром отозвался о Шолохове, наряду с Маяковским, Пастернаком, Алексеем Толстым, Леоновым, Всеволодом Ивановым: "Писатели различных литературных и социальных истоков, делавшие литературу и не походившие друг на друга". Какой урок беспристрастия.
…Шолохов оказался под бдительнейшим "присмотром", как и его роман. Левицкая рассказала ему: "Как-то случайно встретилась я с Панферовым. "Вы дружите с Шолоховым - убедите его, чтобы он закончил "Т. Д." тем, что Григорий станет большевиком. Иначе "Т Д." не увидит света…"" Она не растерялась: "А если это не соответствует жизненной правде?" - "Все равно - так надо". Шолохов в ответ усмехнулся и сказал со своей упрямой убежденностью: "Вопреки всем проклятым братьям-писателям я кончу "Т.Д.", как я считаю правильным".
Радоваться бы жизни, казалось. Первого января отменены карточки на хлеб и другие продукты. Детишкам ликование - разрешили праздновать Новый год и можно устраивать елки. Дон узнал, что для казачества объявлены послабки - можно смело произносить слово "казак", можно снова петь своеобычные казачьи песни, можно носить былую форму, фуражку и шаровары с лампасами. Мария Петровна вздохнула с облегчением: отменены ограничения - по причине непролетарско-атаманского происхождения - и для отца.
Жизненные горизонты станичника Шолохова все более расширяются. В одном из писем появилось: "Прошу Вас сообщить в Лондон, что меня очень интересуют отзывы англ. прессы на "Тих. Дон". Еще прошу Вас срочно переслать мое письмо в Данию переводчице "Тих. Дона" А. Чемеринской-Коп".
Множество паломников, и не только именитых, потянулись в Вёшки - имя Шолохова притягивало как магнит. Один, например, явился, чтобы Шолохов прочитал его "произведение". Он прочитал и сказал: "Нет таланта, не теряйте зря времени"… "А вы не правы, - ответил тот. - Моя жена - зубной врач, и она тоже кое-что понимает в литературе. Она мне говорила другое…"
Другой посетитель вогнал в великое смущение, о чем он рассказал домашним: "Это, знаете, пришел старик с Украины. Пешком пришел. Говорит, что пришел просто "тильки побачиты", увидеть, значит. А еще сказал, что уже побывал в Ясной Поляне".
Может быть, именно после этой встречи родилось у Шолохова присловье: не смущайте меня своим смущением.
Глава пятая
1937: "ЧЕРНАЯ ПАУТИНА"
На страну опустился 1937 год.
Народная доля - по-прежнему героически трудиться, чтобы страна становилась сильной. И у большинства этот пылкий энтузиазм - сделать страну социалистической державой - был искренним.
У энкавэдистов своя задача - по наказу штаба партии избавлять страну от "врагов народа". Пленум ЦК в октябре прошедшего года провозгласил: "Диктатура пролетариата становится более гибкой, а стало быть, более мощной системой…"
Донос в ЦК
Шолохов новый год начал по доброму обычаю в кругу семьи. Даже маленького Мишку вынесли к елке. Правда, к полночи забежали поднять по бокалу друзья из райкома. Гость к гостю - хорошему хозяину радость.
В заботах начинался год. О некоторых можно узнать из шолоховского письма от 5 января журналисту из былых земляков Г. Е. Борисову. Писатель помянул недобрым словом Гитлера. Рассказал, что перегружен не только своей работой над последней книгой "Тихого Дона", но и просьбами молодых литераторов прочитать и благословить их опусы ("пачками шлют расплодившиеся писатели"). Дал приятелю, который хочет стать писателем, несколько профессиональных советов. Один такой: "Я - не против помощи, хотя насчет поддержки ты явно преувеличиваешь… Не так строится литература и создаются писат. имена, как тебе кажется… Если бы я взялся тебя поддерживать такими методами, какими в первые годы братья-писатели поддерживали меня, то ты загнулся бы через неделю".
В Вёшенскую пришел свежий номер "Литературной газеты". Опубликовано коллективное письмо под грозным заголовком "Шпионы и убийцы" - требование с еще большей бдительностью выявлять "врагов народа". Подписи: Фадеев, Алексей Толстой, Маршак, Павленко, Олеша, Бруно Ясенский… Еще номер с громким призывом Максима Горького: "Если враг не сдается - его уничтожают".
Эта его нашумевшая статья учила защищать социализм от всех его противников, в том числе от тех, кто зачислен во "враги народа". Справедлива устремленность Горького, но знал ли он, кто из этих врагов - истинный, а кто - по навету НКВД?
Против кого же так негодуют писатели: против действительных врагов-шпионов в своих рядах или тех, кого в НКВД расценят таковыми? Там кандидатов много.
Арестован писатель Исаак Бабель, упомянувший Шолохова при допросе. Следователь записывает в протоколе со слов "изобличаемого": "Мы замалчивали или пренебрежительно отзывались о выдающихся произведениях советской литературы и превозносили одиночек, не принимавших действительного участия в литературной жизни. Ставили преграды расширению популярности Шолохова и объявили его весьма посредственным писателем". Был ли несчастный узник и в самом деле столь злонамеренным недругом Шолохова или его вынудили на самооговор? Если Шолохова посвятили в признания Бабеля, он с чистым сердцем мог бы сказать себе, что политического малодушия в отношении Бабеля никогда не проявлял. Даже тогда, когда его "Конармия" предавалась всеобщему остракизму, а уж как невзлюбил это сочинение командарм Первой конной Буденный! Однажды Шолохов сказал: "Я не могу назвать себя близким другом Бабеля, но, во всяком случае, мы с ним были в приязненных отношениях".
Мир и в самом деле тесен. В те годы он мог скукожиться до узости тюремной камеры, в одном случае, в другом - до зала заседаний крайкома партии. Для вёшенца это не метафора. Бабель дружил с видным гэпэушником Евдокимовым, а Евдокимов настраивал партийцев против Шолохова.
…Идет в Ростове партийный пленум. Председательствует новый партначальник, этот самый Евдокимов. Шолохов напишет о нем Сталину: "Евдокимов с необъяснимой злобой всенародно обрушился на Лугового и начал орать: "Что ты мне болтаешь о какой-то опале! Вы в Вёшенской богему создали. Шолохов у вас - альфа и омега! Камень себе поставьте и молитесь на него! Пусть Шолохов книжки пишет, а политикой мы будем заниматься без него!" и пр. в этом же роде".
Тесен мир. В гости к Шолохову пожаловал - как не принять - друг сына Евгении Михайловны Левицкой, студент. Как же он любил беседовать с писателем! Только спустя десятилетия вёшенцы узнали, что гостил у них агент НКВД с поручением раздобыть "компромат". По счастью, совестливым оказался. Перед тем как навсегда исчезнуть из окружения Левицких, позвонил и прокричал в истерике: "Евгения Григорьевна, хочу сказать вам и передайте Михаилу Александровичу, я не виноват, меня заставили, прощайте, наверное, никогда не увидимся!.."
"Компромат" на Шолохова пытались состряпать и враги из земляков. Шолохов пишет Сталину: "В феврале ко мне пришел директор Грачевской МТС соседнего Базковского р-на Корешков, ранее работавший в Вёшенской на должности зав. райзо. Он рассказал следующее: его вызвал к себе нач. Миллеровского окр. отдела НКВД Сперанский, продержал на допросе 14 часов, а под конец заявил: "Ты служил в белой армии, но скрыл это при вступлении в партию. Будучи в белых, ты расстреливал красноармейцев. У нас на тебя имеется вот какое дело, - и показал огромную папку. - Посадить тебя мы можем в любой момент. Но пока мы этого не думаем делать. Все зависит от тебя. Ты нам нужен. Ты в дружеских отношениях со Слабченко, с Луговым, с Шолоховым…" То есть предложил на них доносить".
Март. Доклад Сталина "О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников". Вождь потребовал активизировать эти меры.
15 апреля 1937 года в "Литературной газете" была опубликована речь руководителя Союза писателей СССР Александра Фадеева "Учиться у жизни". Было здесь и о Шолохове: "Возьмите, какой чудовищной жизненной хваткой отличается М. Шолохов. Можно прямо сказать, что, когда его читаешь, испытываешь настоящую творческую зависть. Видишь, что это по-настоящему здорово, неповторимо…" И вдруг без всякого перехода: "И все-таки есть в его книгах недостаток большой, всеобъемлющей, всечеловеческой мысли". Впоследствии такой попрек - отсутствие "большой мысли" - огранят в политическое обвинение: "безыдейщина".
В Вёшках Шолохов взялся вызволять из беды одного станичника из Букановской. Написал прокурору письмо с просьбой "принять и помочь".
Но едва его отправил, как на бедовую голову - новая беда. Его, истинно народного писателя, обвиняют в защите "врагов народа". Это все усердствует глава краевой партвласти, Шолохов сообщает Сталину: "В апреле в Вёшенскую приехал Евдокимов. На закрытом бюро РК мы выложили ему наши разногласия с группой Чекалина. Евдокимов обвинил нас в прямой защите врага народа Красюкова…"
Заговор против Шолохова и его сподвижников продолжается. Из станицы в столицу идет донос-анонимка, прямиком в ЦК. Огромное письмо, хорошая бумага, отличная машинопись, хлесткая партийная фразеология: "26 апреля 1937 г. С. секретно. Тов. Герцовичу. В районе вокруг Шолохова сплотилась группа ответработников, пользующаяся абсолютной безнаказанностью…" И далее "факты" с фамилиями "троцкистов": "Секретарь РК ВКП(б) т. Луговой. Его два раза снимали с работы. Но каждый раз по настоянию Шолохова эти решения отменялись. Луговой взял под защиту члена бюро РК ВКП(б) Уполкомзага Красюкова (ныне разоблаченного и арестованного троцкиста)… Лугового поддержал т. Шолохов. И бюро вынесло решение о реабилитации Красюкова… Агроном Райзо - Мирошниченко… Два раза исключался из партии и два раза восстанавливался с помощью т. Шолохова…"
Родственник Марии Петровны и - вот же совпадение - однофамилец, а еще друг Шолохова - Владимир Шолохов, директор еланской школы, подведен "под подозрение". И его вписали в "сколоченную" писателем "группу".
ЦК принял анонимку к исполнению - переслал в Ростов с поручением: изучите обстановку и доложите. Там - с чего бы это такая недисциплинированность? - медлят с ответом. Видимо, побаиваются и слукавить, и правду написать, а что, если снова нагрянет проверка. ЦК, однако, не терпит в таких делах промедления, потому шлет напоминание: "Секретарю Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) - т. Евдокимову. Просьба ускорить ответ на наше письмо… Приложена записка по Вёшенскому району. Помсекретаря ЦК ВКП(б) Буш".
Евдокимов подключил к рассмотрению дела нового начальника краевого управления НКВД Люшкова. Он стремительно обрел громкую славу на Дону: и комиссар госбезопасности третьего ранга (генеральский чин), и кавалер трех орденов, и член бюро крайкома. У него свои профессиональные пристрастия, о них поведал один из подчиненных: "Основным средством "колоть" (добывать показания) была "государственная дума" - камера, где помещалось много заключенных и им не позволяли садиться по нескольку дней, и когда на виду у всех остальных вызывали для дачи показаний, это действовало на остальных, и результаты были разительные: иногда не успевали оформлять… Широко применялись "подвески", иногда били, в том числе и я…"
В это время в Москве директор МХАТа отчитывается перед Сталиным - как исполняется его указание ставить больше пьес с советской тематикой. Рапортует, что согласились стать драматургами два прозаика - знаменитый Леонид Леонов и вошедший в известность Николай Вирта, а с третьим вышла осечка: "Я пытаюсь уговорить написать М. Шолохова, но пока безуспешно".
Май выдался тревожным для семьи Шолохова. Шла районная партконференция; представитель из Ростова - Люшков. Как вспоминал Луговой: "Меня, Логачева и Шолохова обвинили в том, что мы защищаем врагов народа". От матери не скрыть охоту на сына, которому в этом месяце исполнится лишь 32 года. Марии Петровне ночами не до сна - что будет дальше? Блаженны в своем неведении только детишки, еще не знающие, каков мир за калиткой.
Отступится ли от райкомовцев Шолохов? Смолчит? Отречется?.. Прочитаем дальше воспоминания: "Выступил М. А. Шолохов. Ему высказываться было трудно, но он выступил, выразил свое несогласие с мнением крайкома, что бюро райкома партии якобы защищало врагов народа. Он сказал, что ему такие враги неизвестны. Шолохов заявил, что бюро райкома проводило правильную политику".
Снова не стал стеречься… Требуемого крайкомом "раскаяния" ни от кого из этих троих так и не прозвучало. Ответный удар - под занавес конференции было объявлено: Луговой и Логачев освобождены от работы - дальнейшая их судьба будет определена в Ростове.