Я попросила у дежурного сделать копию моего заявления с отметкой о дате принятия. Он долго возился с копировальным аппаратом и в конце концов сообщил, что он не работает. Вместо копии заявления он выдал мне корешок регистрационного талона, на котором были указаны дата заявления и фамилия того, кто его принял. Посмотрим, сработает ли новая тактика.
11 июня 2014 года, среда.
Всю неделю музыку не включали, но демонстративно устраивали шумные разговоры под окнами. Вот и сегодня, начиная с четырёх утра, напрягая все свои голосовые связки, верещали часов до пяти. Около шести утра опять вышли и устроили страшный гвалт, но я уже встала и начала заниматься своими делами, не обращая внимания на вопли внизу. Надеюсь, что когда-то им надоест это. Пусть орут, лишь бы свою рок-музыку не включали по ночам.
Спустилась вниз и обнаружила в почтовом ящике сразу два письма от Жилинспекций: одно, наконец-то, от инспекции по ЦАО за подписью заместителя Булаевой (почему-то она сама не стала подписывать), другое – по Москве, куда я жаловалась недавно. Оба письма совершенно одинаковые, только бланки разные. По смыслу – отказ, ссылаясь на то, что документы в порядке, и судя по ним, никто не передавал своих полномочий по доверенности другому лицу, и что отсутствие справки о судимости не является препятствием. И опять адресовали меня в суд!
С этими письмами пошла в управу, позвонила Марине Баташовой, она спустилась ко мне, и я отдала ей одно из писем:
– Они совершенно одинаковые. К сожалению, ничего утешительного, – уныло сказала я.
– Ничего, Бабенко послал от своего имени жалобу Гончару в Государственную Думу, в Мосгордуму депутату Ирине Святенко и в прокуратуру, – сообщила Марина. – Но вообще-то Жилинспекция должна следить за этим, а не прокуратура.
– А Жилинспекция умывает руки, – вздохнула я. – Я принесла вам сегодняшнюю статью в газете "Московский комсомолец", где описывается аналогичная история: там тоже какая-то банда под видом ТСЖ захватила целый многоэтажный дом, и жители ничего не могут сделать, пишут жалобы, а им отвечают: сами выбирали, сами и разбирайтесь.
– В том-то и дело, что не выбирали, – поджала губы Марина, поблагодарив за газету. – Но не отчаивайтесь, я только что с совещания в префектуре, в следующем году все дома переведут в государственную управляющую компанию "Жилищник".
– Только в следующем году? – разочарованно протянула я.
– Ничего, ждать осталось немного, – обнадёжила меня Баташова.
12 июня 2014 года, четверг.
Позвонила Александре Андреевне, чтобы передать ей котлетки из сёмги, которые она просила ей купить в Новоарбатском гастрономе. В трубке слышался шум, видимо, рядом кто-то разговаривал. Когда я пришла, оказалось, что это Ирочка, которая уже вернулась с отдыха на Кипре. Она открыла мне дверь, сухо поздоровавшись со мной.
– Как вы загорели! – восхитилась я совершенно искренне. Она действительно выглядела как негритянка в своём белом махровом халатике, с модной короткой стрижкой.
– Только недавно приехала, – немного смягчилась Ирочка.
– Вы не выписываете газету "Московский комсомолец? – спросила я.
– Нет. А что?
– Там в последнем номере очень интересная статья о ТСЖ в доме на Ленинском проспекте. Кстати, вы получали от новой управляющей компании счета на оплату? Вы будете их оплачивать?
– Конечно, я уже заключила с "Арбат-сервис" договор, – важно сказала Ирочка.
– А мне, видимо, придётся переходить на прямые расчёты с ресурсоснабжающими организациями. Я не хочу платить непонятно за что "Арбат-сервису" по завышенным тарифам, – сказала я.
– Ваше право, – снисходительно ответила Ирочка.
– А вы знаете, что жители дома в Староконюшенном, который обслуживает "Арбат-сервис", сейчас жалуются в муниципалитет и просят их избавить и от этой управляющей компании, и от ТСЖ в их доме. Сначала "Арбат-сервис" присылал им небольшие счета, а потом всё больше, больше. Уже самый маленький счёт перевалил за 15 тысяч. И жаловаться некому – это частная компания.
Ирочка изменилась в лице, но ничего не ответила. Я отдала Александре Андреевне котлетки, попрощалась и ушла, оставив Ирочку в мрачном раздумье.
13 июля 2014 года, пятница.
Сегодня 13-е число, да ещё и пятница. Я решила из дому нос не высовывать, тем более что дождливая погода не благоприятствовала этому. Но около полудня позвонила Александра Андреевна:
– Вы сейчас дома? – спросила она. – Ирочка уехала до завтрашнего вечера, её сейчас нет. Вы не могли бы ко мне сейчас зайти, я хотела с вами поговорить. Только ничего не приносите, у меня всё есть.
Я не послушалась и, наспех перекусив и захватив с собой душистую монастырскую медовую коврижку и стаканчик с черешней, отправилась к Александре Андреевне, гадая, о чём она со мной хочет поговорить.
– Я хотела вам рассказать о своих отношениях с Ирочкой. Боюсь, что она вынашивает какие-то планы относительно меня. Я чувствую давление со стороны родственников.
– А что за родственники? – поинтересовалась я.
– Видите ли, Ирочка мне не родная внучка. Григорий Васильевич до меня был женат на одной женщине, она когда-то была известной спортсменкой-пловчихой, но потом спилась, вела разгульный образ жизни. У них был сын Виталик. Когда Гриша развёлся со своей женой, а это было ещё до встречи со мной, Виталик был уже взрослый, у него родилась дочка Ирочка, внучка Гришеньки. Он хотя был в разводе, но продолжал жить в одной квартире со своей бывшей женой. Она вела себя безобразно, Гриша был на грани нервного срыва. А познакомились мы так: я работала в оперной студии костюмершей и в антракте несла костюмы, а Гриша играл в оркестре, и в антракте вышел покурить, я проходила мимо и поздоровалась. А на следующий день Маша из бутафорской мне сказала, что кто-то со мной хочет познакомиться из оркестра. Я ей говорю: "Там же все женатые". Она мне ответила: "Нет, там есть один неженатый". А он был уже год как в разводе. Мы встретились, Гриша был очень интересный. Мне он понравился. Но я уже тоже побывала замужем. Замужество было неудачным, через полгода мы разошлись, и я решила, что вообще не буду выходить больше замуж, жила у своих дяди и тёти на Арбате. Они приютили меня, когда на фронте погиб мой папа, а мачеха вышла второй раз замуж, и я стала ей мешать. А у дяди с тётей погиб в самом начале войны их единственный сын, и они взяли меня к себе. Но скоро и я тоже получила повестку, и меня отправили на Ленинградский фронт.
– Первый раз вы вышли замуж до войны? – спросила я.
– Нет, первый раз я вышла замуж уже после войны, когда меня демобилизовали. Он пришёл к нам настраивать пианино, мы познакомились, стали встречаться, и он сразу сделал мне предложение, я согласилась. Тётя с дядей тоже вроде одобрили. Я переехала жить к нему. Но у нас с ним не получилось жизни. Я ведь была совсем неопытная, а у него, оказывается, было не всё в порядке как у мужчины. Он терзал меня каждую ночь, я стала нервная, худая, тётя заподозрила неладное, стала спрашивать меня, как я живу, я ей всё рассказала, и она сказала, что мне нужно развестись. Мне было ужасно стыдно идти в суд, муж никак не хотел меня отпускать, везде меня преследовал, и тётя придумала, как от него избавиться. Подложила мне на живот подушку, вроде я в положении. Когда он пришёл опять уговаривать меня вернуться, я ему сказала: "Поздно" – и показала на живот. Только после этого он от меня отстал.
– А где вы работали после войны? – спросила я.
– После войны я закончила курсы кройки и шитья, преподавала на курсах. Потом работала смотрительницей в музее Пушкина на Кропоткинской. Однажды там ко мне подошёл актёр из оперной студии и спросил: "Что ты тут делаешь? Иди работать к нам, у нас требуется костюмер". Так я и стала работать в театре. Это было моё, я ведь до войны посещала музыкальную школу. Потом появилась мачеха, она была против, и мне пришлось бросить занятия музыкой, но я всегда стремилась к театру. Там я и встретила своего Гришеньку. Это была судьба. Мне уже было лет под сорок. Дядя и тётя были старенькие. Тётя заболела, у неё ничего не болело, но она худела, таяла, как свеча. Через некоторое время после того, как мы с Гришей расписались, она умерла. Дядя пережил её всего на три месяца, с ним случился инфаркт. Конечно, я бы одна не справилась со всем этим, что на меня обрушилось. Но я уже была с Гришей, тётя с дядей его прописали, и он ушёл из квартиры, где жил с бывшей женой, которая постоянно трепала ему нервы. Врач, который его смотрел, сказал: "Как вы вообще живёте при таком нервном истощении?" Мы оказались нужны друг другу. Просто вцепились друг в друга и прожили вместе тридцать лет, как один день. Последние годы он сильно болел, и когда он лежал в больнице последний раз, он мне сказал, что только благодаря мне он прожил столько лет.
– А сколько лет прожил Григорий Васильевич? – спросила я.
– Когда он умер, ему было 82 года. Он умер неожиданно. Неожиданно для меня, сам-то он, конечно, всё чувствовал. Я его вечером навещала в больнице, и он мне сказал: "Шура, я хочу тебе что-то сказать. Когда меня не будет, родственники моей бывшей жены будут предлагать тебе переехать к ним. Не соглашайся. Ты очень доверчивая. Они тебя могут обмануть". Я ему сказала: "Ну что ты сейчас о таких вещах говоришь, вот вернёшься домой, и мы поговорим на эту тему". А он домой уже не вернулся. Утром мне позвонили из больницы и сказали, что он умер. Получилось, что это были его последние слова. Видимо, он уже знал, что скоро уйдёт. А родственники: сын и жена сына – потом действительно уговаривали меня съехаться с ними, но я отказалась.
– Но потом всё-таки не послушали Григория Васильевича и заключили договор с Ирочкой? – напомнила я.
– А у меня не было другого выхода, – горестно ответила Александра Андреевна. – В начале 90-х в квартире оставались прописанными я, слепая Ольга и Олег Паничев. Он потом купил себе квартиру, а в своей комнате прописал сына Димочку. Он здесь не жил, только был прописан. Потом слепая Ольга умерла, её никто из родственников не хотел хоронить, комната у неё была неприватизированная, им ничего не досталось. Пришли из милиции, завернули её в покрывало и унесли. А в её комнату участковый привёл целую орду курдов, они ему платили за это. Их был целый табор, они заполонили всю квартиру, я не знала, куда от них деваться. А потом объявили приватизацию. Сын Паничева Дима тоже претендовал на освободившиеся комнаты. Но суд решил в мою пользу, Ирочка выкупила эти комнаты и предложила мне заключить с ней специальный договор по уходу, чтобы потом всё досталось ей. У меня не было другого выхода. Курды не хотели уезжать, всё тянули, но она поставила им ультиматум, и они без звука исчезли. Я бы, конечно, без неё с ними не справилась. И выкупала она свободные комнаты за свои деньги.
– Но по льготной цене и от вашего имени, – заметила я.
– Да за эти комнаты настоящая война разгорелась. Димочка даже пытался меня отравить газом. Я случайно ночью вышла из комнаты и увидела, что газовые конфорки открыты. Я, конечно, их закрыла и легла спать. Потом, когда он утром пришёл, я ему сказала: "Не думала, что ты на такое способен". А он сделал вид, что не понимает, о чём я ему сказала. Ну да Бог с ним! Я не думаю, что он сам до этого додумался, наверняка это его бабка, мать Олега Паничева, его подучила. Но её судьба за это наказала. Она моложе меня: ей всего 80 лет, а она уже лежачая. Квартиру свою переписала на внучку от первого брака Олега Паничева, а та ждёт не дождётся, когда бабка помрёт. Она мне иногда звонит. Недавно жаловалась, что на Пасху хотела угостить внучку куличиком, а та ей в ответ сказала: "Да подавись ты, бабка, своим куличиком". Она сыну пожаловалась на внучку, а тот ей говорит: "Я, мать, терплю, и ты терпи".
– Родная внучка так с бабушкой разговаривает? – не поверила я.
– Да, родная внучка, которой она свою квартиру отписала, – подтвердила Александра Андреевна. – Я иногда думаю: ну чего я хочу от Ирочки, она же мне не родная, тут родные дети и внуки знать не хотят своих родных! Сын Григория Васильевича Виталик тоже ведь отца совсем не навещал, когда тот лежал в больнице. Гришенька несколько раз просил меня ему позвонить, чтобы он пришёл, я ему звонила, а он каждый раз мне отвечал "Мне некогда". Так и не пришёл попрощаться с отцом перед смертью. Но и когда сам Виталик умирал, ему тоже несладко было. У него случился инсульт, жена отвезла его на дачу, и он там лежал, никому не нужный, пока не умер.
– Ирочка – это их дочь? – спросила я.
– Да, Ирочка – это внучка Григория Васильевича. Он, конечно, всегда поддерживал связь с сыном и помогал ему, Ирочку я тоже считала своей внучкой, ведь у нас с Гришенькой не было детей. Но для меня она совершенно чужой человек, да и по духу совсем другая. Она вся пошла в свою бабку, жену Гриши, даже её фамилию взяла – Покровская. У неё были связи в МИДе, благодаря этому Ирочка закончила МГИМО. Но бабушка любила погулять. И Ирочка тоже в этом на неё похожа. Первый раз она вышла замуж за очень хорошего парня. Но уже через месяц они развелась, потому что этот парень застал её в постели с соседом. Потом она вышла замуж второй раз, надо сказать, тоже удачно, она ведь интересная. Второй Ирочкин муж Серёжа занимался снабжением дипломатов, часто ездил в заграничные командировки, она тоже ездила вместе с ним по заграницам и нигде никогда не работала. Но потом у него начался роман с молоденькой секретаршей, Ирочке стало об этом известно, она закатила мужу скандал, и он обещал порвать отношения с этой секретаршей. После этого Ирочка ко мне пришла и заявляет: "Я еду в Париж". Я ей говорю: "Ирочка, вы же только что помирились, куда ты едешь, одна, без мужа?" А она мне отвечает: "Что же я, должна сидеть возле него? Никуда не денется, он у меня в ногах валялся, просил прощения". И что же? Она вернулась из Парижа, а он опять с этой секретаршей. И как она ни старалась, он к ней уже не вернулся, женился на этой молодой. Теперь она жалеет. А исправить уже ничего нельзя. Что же она хотела? И не таких, как она, бросают. Тем более ей тогда было уже за сорок. А сейчас ей уже 55, она оформляет пенсию. Неужели ей полагается тоже пенсия? Она же никогда не работала!
– Но вы говорили, что Серёжа всё равно помогает Ирочке? – спросила я.
– Серёжа хороший парень. Он помогает, но не Ирочке, а двум их дочерям, и он им запретил вообще что-то рассказывать матери о нём. Одной дочери недавно купил трёхкомнатную квартиру, сейчас там ремонт идёт. Двухкомнатная квартира, где они жили раньше, освобождается, её будут сдавать, ещё одна четырёхкомнатная квартира в Староконюшенном переулке, которую она отсудила после развода, тоже сдаётся в аренду, но, видимо, денег Ирочке всё равно мало, она привыкла жить на широкую ногу. Я чувствую, что уже мешаю ей. Чувствую, что когда мне звонят, ей это не нравится. Она хотела бы меня изолировать от окружающих, чтобы быть хозяйкой во всей квартире. Боюсь, как бы она меня отсюда не спровадила.
– А что написано в вашем договоре с Ирочкой? – начала допытываться я.
– Да я же слепая, ничего не видела, когда подписывала, – призналась Александра Андреевна. – Наверное, она всю квартиру уже на себя переписала. И дочек своих она здесь уже прописала, и внуков, наверное.
18 июня 2014 года, среда.
Вчера была встреча жителей Арбата с префектом Центрального округа Виктором Фуером в помещении издательства "Наука" в Шубинском переулке у Смоленской набережной. Зал был большой, и, видимо, из-за опасений, что придёт мало людей, мне позвонила из управы Людмила Алексеевна Трайгель и попросила поприсутствовать на встрече. Опасения её оказались напрасными, зал оказался полон. В президиуме сидели Фуер, наш глава управы Арбат Максим Дерюгин, зам. префекта по спортивно-массовой работе (встреча была как раз посвящена физкультурной тематике) и ещё какой-то чиновник префектуры, кажется, заместитель Фуера по торговле и потребительскому рынку Литошин, тот самый, за подписью которого пришла жителям нашего дома отписка на жалобу по поводу кафе в нашем доме. Он же и открывал встречу, предоставив слово первому – главе управы Арбат Дерюгину.
После краткого сообщения Дерюгина об организации спортивно-массовой работы перешли к вопросам из зала. Разговор очень скоро перескочил со спортивно-массовой тематики на остальные животрепещущие темы, волнующие жителей Арбата. Женщина из Дома Жолтовского на Смоленской площади опять подняла вопрос о переустройстве чердаков и незаконном сооружении мансард на крыше их дома. На это Фуер резонно ответил, что вопрос не нов и касается не только дома на Смоленской площади. Проблема в том, что бригаду, присланную для разборки незаконного строения, не пускают собственники помещения и ТСЖ, созданное жителями. Зал слегка зашумел.
– Кроме того, – после некоторой паузы многозначительно продолжил Фуер, – по правилам, чтобы разобрать эти мансарды, требуется отселение жильцов дома.
Тут все просто взревели. Фуер быстро замял вопрос. Понятно возмущение жителей. Не хватало ещё, чтобы под предлогом сноса незаконных построек жителей из центра города выселили куда-нибудь на окраину, как это обычно бывает.
Кто-то поднял вопрос о ярмарке выходного дня у Смоленского метро: цены там запредельные, в полтора раза выше, чем рядом в супермаркете "Седьмой континент", хотя, казалось бы, должны быть ниже, так как торговцы не платят за аренду. Или, может быть, всё-таки платят? Иначе откуда такие цены? И не похожи они на фермеров из российских регионов, опять одни азербайджанцы. Фуер пообещал разобраться.
Тут встала какая-то пожилая дама, которая вначале долго хвалила Фуера и Дерюгина, вспоминала, как враждебно проходили первые встречи, и насколько по-деловому проходит нынешняя встреча. Значит, вопросы решаются.
– Но ещё когда Максим Александрович проводил первую встречу с жителями, ему прямо сказали: если у вас будут продолжать работать такие сотрудники, как глава отдела потребительского рынка Краснова, ничего у вас не получится. Вот и сейчас она игнорирует все ваши распоряжения по ярмарке выходного дня, – закончила дама.
Я вспомнила, что когда я искала в Интернете материалы по новому главе управы Дерюгину, наткнулась на комментарии по поводу этой первой встречи с жителями, и там кто-то сетовал на реакцию Красновой на претензии жителей: с какой враждебностью она отвечала на их вопросы. "И это человек, который, по идее, должен заботиться о жителях района! Да мы для них всех враги!" – риторически восклицал автор. Я заинтересовалась и поискала информацию по "Красновой", нашла даже её фотографию. Оказалось, молодая рыжеволосая девица, к тому же председатель местного отделения партии "Единая Россия". Может, этим и объясняется такая снисходительность Дерюгина к своей подчинённой, не выполняющей его распоряжения? И раньше, при советской власти, парторг мог запросто уволить своего начальника, и теперь, наверное, мало что изменилось.