Но вдруг, когда они уже собрались уходить, одно из окон наверху открылось, и из него показалась блестящая лысина с взъерошенными пучками волос около ушей.
– Четвёртый этаж! – вместо приветствия крикнул обладатель лысины. – Я в лаборатории!
Мина и Мюррей переглянулись.
– На четвёртом этаже, в лаборатории, – иронично пробормотала девочка. – И как мы сами не догадались!
Клетка лифта давно уже стала горшком для куста цветущих роз. Ребята нашли лестницу и стали подниматься.
На первом жилом этаже входные двери пустых квартир были открыты. На втором – закрыты. На третьем дверей вообще не было. А на четвёртом они наткнулись на самого профессора Галиппи.
Перед ними стоял высокий, чуть сутуловатый человек с большими передними зубами, обнажёнными в улыбке. Светлые живые глаза завершали портрет. Одет он был в забрызганную краской футболку с изображением какой-то рок-группы, рыбацкие штаны со множеством карманов, набитых неизвестно чем, на ногах – резиновые вьетнамки.
В одной руке профессор держал сварочный аппарат, а в другой – пустую пластиковую бутылку.
– Не могли бы вы пройти со мной? – спросил профессор, опуская приветствия. – Мне необходимо кое-что закончить.
Ребята пошли вслед за ним. Мюррей чувствовал себя в своей тарелке, а Мина растерянно оглядывалась по сторонам.
– Простите за беспорядок, отсутствие света и тому подобное, но вот уже полтора года, как они отключили электричество, – пояснил хозяин.
Он шёл быстрым шагом, шлёпая вьетнамками, и иногда освещал путь короткими вспышками сварочного аппарата. Наконец они вошли в светлую комнату без единого стекла в окнах, выходящую во двор. На полу лежали деревянные рамки, вмещавшие в себя несколько десятков пластиковых бутылок.
– Это мои экономные солнечные панели, – объяснил профессор, заметив недоумённые взгляды. – Вы не против, если я закончу работу?
– Нет-нет, что вы, продолжайте, – поспешил произнести Мюррей.
– Мы ни в коем случае не хотели мешать, – кротко добавила Мина.
Галиппи опустился на колени рядом с деревянной рамкой, вставил в неё пластиковую бутылку, взял с пола вторую и двумя короткими вспышками склеил их между собой.
– И что, работает? – не сводя с него восхищённого взгляда, спросил Мюррей.
– А почему нет? Ведь это сродни линзам. Пластиковые бутылки имеют нужную форму, и когда пускаешь воду вот сюда, – профессор указал на верхний конец рамки, – а выпускаешь отсюда, вода нагревается. Всё, готово! – довольно воскликнул он. – Я уже покрыл ими большую часть крыши, так что жаловаться не приходится.
В это мгновение Мина испуганно вскрикнула. В окно влетела ласточка, сделала над ними несколько кругов и, как ни в чём не бывало, вернулась к стае.
– А птицы вам не мешают? – поинтересовался Мюррей.
Профессор даже не удостоил его взглядом:
– Пусть себе летают. Цветочная пыльца, богатая фосфором и калием, превосходна в качестве удобрения для капусты! Главное, уметь правильно всё это развести, иначе рискуешь сжечь корни.
– Как, у вас и огород есть? – удивилась Мина.
– На шестом этаже, – невозмутимо ответил профессор. – Прямо над моей квартирой. Оттуда, кстати, прекрасный вид.
– Послушайте, профессор… – неуверенно начал Мюррей.
Галиппи угрожающе направил на него клюв сварочного аппарата, и мальчику стало немного не по себе.
– Слушай, забудь это слово, а? Я давно уже не профессор, да и когда был им, терпеть не мог этого слова. Ха! Как вспомню этих пустоголовых студентов! Индюки надутые! – Понизив голос, он добавил: – Без обид, надеюсь…
– Не беспокойтесь, – улыбнулся Мюррей.
– Можете вести себя так, словно нас здесь вообще нет, – не без сарказма добавила Мина.
– Для меня это не составит никакого труда! У меня не часто бывают гости, несмотря на то что я оборудовал для них весь второй этаж… Мягкие комнаты, ммм! Я сам спускаюсь туда попрыгать, когда нужно немного размять кости.
Ребята в изумлении уставились на него.
– Я снёс туда матрасы и подушки из всех квартир, – пояснил Тони Галиппи, – и теперь там нет ни сантиметра голого пола! Конечно, пыли многовато, но зато какое удовольствие!
Мюррей рассмеялся. Да он точно того!
– Во всяком случае… – профессор снова выпустил струю пламени, – дайте мне ещё пару минут, и потом я, может быть, спрошу вас, зачем это вы вдруг явились к старому Тони Галиппи.
Профессор собрал панель, и ребята помогли ему затащить её наверх. Шестой этаж и впрямь превратился в теплицу – вместо крыши там было одно большое окно, составленное из множества оконных рам. Повсюду стоял запах влажной земли. А что касается растений… чего здесь только не было, от обыкновенных огурцов до редких видов орхидей.
Галиппи прикрепил свою панель рядом с другими, соединил между собой пластмассовые трубы и обмотал их изолентой.
– Вода из сточной трубы попадает сюда, потом выходит отсюда, проходит здесь и оказывается точно в моём душе, горячая и приятная! – сказал он.
– И зимой тоже? – удивилась Мина.
Изобретатель непонимающе вытаращил на неё глаза:
– Что-о‑о? Ты хочешь сказать, что моешься и зимой?
Из рассказа Галиппи следовало, что дождевая вода из сточных труб собирается в больших ванных и оказывается потом в вертикальной трубе, выходящей в подвал, где своим давлением приводит в движение несколько старых турбин, которые были подобраны на свалке в порту. Таким образом, хозяин пустующего дома, превратившегося в королевство невероятных изобретений, получал достаточно электроэнергии для своих надобностей.
– Можно сказать, я изобрёл унитазное электричество, – довольно хмыкнул Галиппи.
Мюррей и Мина находились в его обществе уже больше часа, но он вдруг взглянул на них, словно увидел впервые.
– Привет, ребята, – услышали они. – А что вы, собственно, делаете в моём доме?
Глава 15
Забытый язык
…хорошо написанная страница, пусть даже на неизвестном языке, стоит больше, чем час болтовни…
Мюррей кашлянул, и этого хватило, чтобы снова отвлечь профессора Галиппи.
– Ты совершенно прав! – громовым голосом воскликнул он. – У меня тоже в горле пересохло!
Он срезал побег гороха, который вился в неподходящем, по его мнению, месте, и предложил ребятам спуститься на этаж ниже.
– Прошу вас, проходите! – сказал он, пропуская их в гостиную.
Светлое помещение было обставлено совершенно невообразимой мебелью. Два кресла были сделаны из старой спрессованной одежды, закреплённой на деревянной основе кожаными ремешками. Журнальный столик – из сотни склеенных газет, а полками большого книжного шкафа служили обыкновенные деревянные ящики.
– Не желаете ли свежевыжатого фруктового сока? – предложил хозяин, и ребята с удовольствием согласились. – Да вы не стесняйтесь, садитесь! Эти кресла невероятно удобны!
Пришлось отдать должное – кресла и в самом деле мягко прогибались под их весом, принимая нужную форму.
– Подумать только, ведь мы всё это выбрасываем… – усмехнулся Галиппи, потом вытащил из жестяной банки пару апельсинов, огурец и горсть клубники (во всяком случае, так показалось Мюррею), уложил всё это в другую жестянку, на этот раз с дырявым дном, отвязал от стены верёвку и… БАМ! На жестянку опустился большой плоский камень.
– А вот и наш сок! – воскликнул профессор и пристроил под дырками три стакана. Подождав, пока накапает сок, он протянул стаканы ребятам.
– Не обращайте внимания на эти чёрные точки, – пробормотал он. – Всё предельно свежее. Без холодильника я не могу долго держать продукты…
– У вас и правда нет холодильника? – недоверчиво спросила Мина.
Профессор проглотил добрую половину сока и ответил:
– Ни холодильника, ни телевизора, ни посудомоечной машины, ни пылесоса! – Он широко улыбнулся. – И это делает меня самым счастливым человеком на свете! – Внезапно он помрачнел и хмуро добавил: – То есть… я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы эти строительные эксперты оставили меня в покое. Но как бы то ни было…
Он вновь уставился на них – сначала на Мюррея, потом на Мину.
– Очень вкусно, – произнёс Мюррей.
Мина огляделась. Как ни странно, комната, в которой они находились, была необыкновенно привлекательна, в ней даже пахло приятно.
– Ну что ж, теперь дело за вами! Что вы здесь делаете?
Мюррей широко улыбнулся:
– Мы искали вас, профессор… эээ… господин Галиппи, по совету учителя Франка.
– Ха, эта старая галоша! – захохотал он, заставив рассмеяться и их. – И что ему от меня понадобилось? Он всё ещё читает экономику в университете?
– Вообще-то он преподаёт литературу в нашей школе… – ответила Мина.
– Франк? Литературу? Ха, вот это отличный пример вторичного использования! Франк преподаёт литературу в школе! Это то же самое, как если бы Уинстон Черчилль получил Нобелевскую премию за мир! – Слегка понизив голос, он добавил: – Справедливости ради… Черчиллю всё-таки дали Нобелевку по литературе… ну да ладно! – Он снова повысил голос: – Значит, старина Франк-Ярый-Карьерист отправил вас ко мне… И вы меня нашли. Так о чём вы хотели поговорить? – Мюррей открыл было рот, но Галиппи снова перебил его: – Только умоляю – никаких интервью для школьной стенгазеты об изменении климата, экономии электроэнергии, разумного использования природных ресурсов и тому подобной ерунды, которой набили ваши бедные головы, чтобы вы считали, что всё в мире гораздо сложнее, чем оно есть!
– Ну… – Мюррей не нашёлся, что ответить.
– Как по вашему, в этом доме есть хоть что-нибудь действительно сложное? – в возбуждении воскликнул профессор и указал на книжный шкаф: – Ящики из-под фруктов! – Потом на хрустальную люстру, висевшую под потолком: – Восемь тысяч шестьсот двадцать шесть пластиковых палочек для размешивания сахара в кофе! А стол… вы только поглядите на мой стол, всего лишь немного клея…
– А вы живёте здесь совсем один, во всём доме? – перебила его Мина.
– О… Да, один. Брунильды больше нет. А я не очень-то лёгок на подъём… Все остальные давно попродавали свои квартиры и переехали – кто ближе к центру, а кто от него подальше, в деревню. Вот ещё! Да к центру чего, собственно? И если они желают побольше зелени, то почему бы не соорудить здесь пару грядок помидоров?
– Наш друг Коннор тоже так говорит! – вмешался Мюррей. – Он живёт на речной барже, и видели бы вы, какой он вырастил у себя на крыше огород!
В глазах Тони Галиппи блеснула искра интереса.
– Чудесно… И что же он там посадил?
Мюррей прикусил язык, потому что не помнил.
– Ну, помидоры там… – пробормотал он. – И ещё, кажется…
– По одну сторону – сельдерей, лук-порей и зелёный салат двух видов, – уверенно перечислила Мина. – В середине ряд малины и смородины, а по другую сторону – горох, фасоль и шпинат.
– Отличный выбор! – воскликнул Галиппи. И пробормотал про себя: – Но никаких корнеплодов… Конечно, картофель и морковь не станут расти на крыше баржи, разве что… – Он тут же прервал сам себя: – А какое, собственно, отношение имеет ваш друг-огородник к этой старой галоше Франку?
– Вообще-то никакого… – протянул Мюррей, подмигнув Мине. – Кроме дневника, который мы никак не можем перевести.
– Перевести? Переводы были моей самой большой страстью! – воскликнул профессор. И снова мрачным голосом добавил: – Кроме, конечно, моей бедной Брунильды.
Мюррей порылся в рюкзаке и, выудив из него дневник, положил перед профессором.
– И что это за Улисс Мур? – поинтересовался тот, пробежав глазами первую страницу.
Потом Галиппи стал рассматривать чёрно-белую фотографию со школьниками. На лице его появилось меланхоличное выражение, словно среди мальчишек он увидел самого себя. Не говоря ни слова, профессор начал перебирать страницы дневника, останавливаясь иногда на комментариях, вырезках из газет и зашифрованных частях.
Мюррею вдруг пришло в голову, что между ним и автором дневника есть некое сходство. Оба остались верны идее, которая была ясна лишь им самим.
Когда профессор добрался до страницы с иероглифами, то аж подскочил на стуле.
– Святой Розеттский камень! Да это же письменность Фестского диска! – воскликнул он. – Один из восьми древних языков, которые так и не были переведены! – Быстро пролистав страницы, он наткнулся на часть, написанную на греческом. – А это греческий… классический! О! Отличный текст! Кто автор? Что-то я не узнаю… Написано легко и уверенно… Ксенофонт? Нет, не он… Это что, какая-то шутка? – Профессор вскочил, и стопка страниц разлетелась по полу. – Как может кто-то из древних греков писать о Корнуолле? Даже этот врун Геродот не уходил более чем на пару километров от своего дома!
Мюррей и Мина переглянулись.
– Вы понимаете, что там написано? – выдавил Мюррей.
Тони Галиппи приподнял руку, встал в позу и театрально продекламировал:
– В этой небольшой стране, казалось, всё замерло, включая желание вернуться домой. Никто не хотел задаваться лишними вопросами. Никто не желал знать, почему они попали туда, и им не хватало лукавства, чтобы придумать какую-то ложную на то причину. Море сияло сверхъестественной синевой, как на детском рисунке; облака рассыпались крупными локонами, которыми играл ветер; чайки носились перед ослепительно-белыми рифами, разрывая воздух поэтическими рифмами. Я сразу понял, что хочу остаться здесь, несмотря на свой юный возраст – всего-то одиннадцать лет. А мой отец… он наконец-то дышал полной грудью, без страха. Наш дом был заперт уже много лет. Заброшенный сад, разросшиеся кусты… Я путешествовал больше любого путешественника и посетил места, которые не указаны ни на какой из карт, кроме одной, переливающейся всеми воображаемыми оттенками, – карты собственной фантазии…
Профессор перевернул страницу, которая оказалась пустой, и горячо воскликнул:
– Лирика в её чистейшем виде! Это же эталон! Сколько лет я не читал ничего подобного! – Потом, понизив голос, добавил: – Кроме, конечно, некоторых моих произведений, но кто о них помнит?
Мюррей и Мина вскочили с кресел: Мина бросилась собирать разлетевшиеся листки, а Мюррей не сводил взгляда с профессора:
– Он описывает Килморскую бухту, я готов поспорить! Читайте дальше!
Профессор, лишь сейчас заметив лежащие на полу страницы, распахнул глаза и потрясённо произнёс, словно его ударило молнией:
– А если это язык-мост? Не исключено, что отрывок, который я только что прочёл, написан идеограммами Фестского диска… Если это так, то это ключ к его расшифровке! – Но уже через мгновение, по своему обыкновению спорить с самим собой, он произнёс: – Ну, расшифрую я его, и что дальше? К чему расшифровывать древний язык, если на нём никто уже не будет читать?..
– Мы будем читать, профессор Галиппи… – решительно заявил Мюррей. – И вы должны попытаться!
– Попытаться сделать что, мой мальчик?
– Меня зовут Мюррей.
Галиппи кивнул и снова погрузился в свои мысли, всё ещё сжимая в руке прочитанную страницу.
– Вы должны попытаться перевести! Переведите всё, что здесь написано. Разберитесь, к чему здесь шифрованные записи и все эти иероглифы…
– Это идеограммы, парень!
– Что бы это ни было: древнегреческий, идеограммы, зашифрованные страницы… Может, вы правы, и это и есть то, что вы искали – язык-ствол?..
– Мост, парень! Язык-мост! То есть язык, с помощью которого можно переводить с одного языка на какой-то другой, не зная его! Да будет тебе известно, это большая редкость. В последний раз язык-мост использовался, когда Кортес говорил на испанском с Агильяром, который перевёл его слова на язык майя; Малинче, наложница Кортеса, перевела их на науатль для Монтесумы, и всё это закончилось смертной бойней!
– Но вы ведь хотите попробовать? – подзадорил старика Мюррей.
Тони Галиппи смотрел куда-то вдаль. В его голове, слоно турбина, кружились буквы и слова на разных языках.
Протянув ему собранные с пола страницы, Мина спокойно сказала:
– Если они снова упадут, то вот здесь, в каждом левом углу, есть порядковый номер, видите, на жёлтых наклейках? Открытки и фотографии мы тоже пронумеровали. В остальном всё так, как было на корабле.
– Какой ещё корабль? – мгновенно заинтересовался профессор.
– Переведите нам всё что сможете, и я обещаю, что мы покажем вам корабль, – коварно улыбнувшись, прошептал Мюррей.
– Только вам, и больше никому, даже учителю Франку, – хитро добавила Мина.
Глава 16
Парус
…даже из простыней можно соорудить парус, а у штурвала должен стоять отважный капитан…
Шен вышел из магазина с огромным тюком простыней на плечах. Магазин назывался "Домашний уют" и находился на грани банкротства: витрины были увешаны объявлениями о распродаже и ликвидации.
Как раз то, что надо.
Посвистывая, он направился к остановке, а спустя полчаса вышел из автобуса у старой железной дороги. Пересёк рельсы, спустился вниз по тропе, потом зашагал, ориентируясь на привязанные к кустам розово-жёлтые лоскуты и, наконец, оказался за цветущими розовыми кустами. Ещё через десять минут он опустил тюк на землю, недалеко от деревянной рамы, которую закончил сколачивать Коннор, и потёр уставшие плечи.
– Отличная работа, Шен! – поблагодарил его Коннор.
Шен бросил взгляд на сваленные в кучу ткани, купленные раньше. Крепкий лён, разноцветные ситцы…
– Ты уверен, что из всего этого можно сделать парус?
– По крайней мере, попробуем, – ответил Коннор, вытирая пот со лба. – Дешёвые ткани – это единственное, что мы можем себе позволить.
Шен поднёс к глазам ладонь, закрываясь от солнца, и посмотрел на корабль, уже полностью освобождённый от грязи. Почему-то ему показалось, что скоро разразится гроза, хотя Мина и говорила, что по телику обещали хорошую погоду.
Чертёж мачты с парусом Коннор вывесил на корме с наружной стороны, он сопровождался никому не известными словами, но Шен делал вид, что понимает их. Люверс, шкаторина, рангоут, булинь, кренгельсы – всё это будоражило воображение. В рассказах Мюррея, который тот давал почитать Шену, встречалось нечто подобное, но рассказы – это выдумка, а то, чем они занимались здесь, было вполне реальным… и нереальным одновременно.
Парус… Он нужен им, чтобы сдвинуть с места корабль и попробовать провести его по узким протокам из озера к морю. При этом надо исхитриться, чтобы никто ничего не заметил, иначе даже у самых нелюбопытных может возникнуть вопрос, откуда вообще в их лагуне взялся старинный корабль.
Шен провёл рукой по обшивке. Дерево казалось… пористым. Да, это правильное слово. Казалось, корабль, словно пористая губка, впитывает в себя солнечный свет и… притягивает мысли. Когда Шен находился рядом с кораблём, он не мог думать ни о чём другом. Его охватывало странное чувство почтения и… страха. Он единственный из всех ещё ни разу не поднимался на палубу.
– Шен? – позвали его друзья. Коннор и Мюррей разложили ткань, прикидывая, как её прикрепить к раме. – Нам нужны длинные иглы и верёвки, – сказал Коннор.
– Чёрт, я забыл их на палубе, – спохватился Мюррей.
– Давай я подержу, – предложил Шен, но Мюррей помотал головой: