А нашим реформам первые оплеухи отвесила как раз бесконтрольность. Нерегулируемым вбросом бюджетных средств в деревню воспользовалась сельская бюрократия. Лжефермерами записались секретари райкомов КПСС, чиновники сельхозуправлений. Они получали "дешевые" деньги, предназначенные крестьянам, и путешествовали на них по миру, покупали себе легковые автомобили. А земледельцам доставались объедки с барских столов. Финансисты наши так и не удосужились поставить фильтры для защиты от мошенничества и крохоборства.
Люди верили посулам правительства и раздирали даже крепкие хозяйства на доли - подавались в фермеры. А что их там ждало? Кредиты в коммерческих банках резко подорожали, стройматериалов нет, заказать технику для обработки земли или уборки зерна негде. Полагалось бы срочно создать зональные машинно–тракторные сервисные центры (МТСЦ), но до них у власти и сегодня руки не дошли. На заседаниях правительства я, кстати, говорил об этом не раз. Потому что ездил по сельским районам и видел, как ютятся фермеры в коробках из фанеры и орудуют на полях лопатами. Да еще рэкет стал брать их в оборот.
Больше 350 тысяч фермерских хозяйств выделилось в 90-м из колхозов и совхозов. Но в том же году их число сократилось на 70 тысяч. И дальше откат продолжался. Помучились многие, помучались да и послали все к чертовой матери. Бросили землю зарастать сорняками, а сами кто в город уехал прислуживать новым русским, а кто ударился в пьянство. Получилось, что и коллективных хозяйств в России порядком разрушили, и фермеров не приобрели. Если к 90–му у нас засевалось 117 миллионов гектаров земли, то через несколько лет пашня уменьшилась на 47 миллионов гектаров. Сравните: вся сытая Франция имеет только 18 миллионов гектаров пахотной земли.
Не раз премьеру задавали вопрос: ну почему мы тянем с созданием Крестьянского банка на столыпинский манер (его в нашей стране нет до сих пор). Надо бы вместе с Верховным Советом ускорить решение важной проблемы. Через банк земля включится в цивилизованный рыночный оборот, не оставляя места для черного передела, а фермеры получат возможность материально окрепнуть и нарастить производство продукции. "Специалисты работают", - успокаивал Иван Степанович. Какие специалисты?
У самого доверенного из них был большой кабинет в Белом доме. На двери висела табличка : "Ходорковский Михаил Борисович". Он особо не светился, но мы знали, что это советник Силаева и что Ивану Степановичу его внедрил Горбачев. Ходорковский имел покровителей в Кремле. Вчерашний комсомольский функционер вдруг получил в подарок активы государственного Жилсоцбанка и создал свой коммерческий банк "Менатеп". В нем с разрешения Михаила Сергеевича Горбачева были открыты расчетные счета Фонда ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Контроля за деньгами никакого - хочешь, посылай облученным районам, а не хочешь - переводи в банки Швейцарии. Говорили, что Михаил Борисович - специалист по конвертации средств для высшего эшелона власти.
Технократу советской школы Силаеву, далекому от финансовых махинаций, нужен был "свой" поводырь в банковских делах. И Кремль его дал. Ходорковский делал то, что от него хотели. У его кабинета я сталкивался со многими будущими олигархами. Потом они толпились в приемной Ивана Степановича. И наверняка - в приемной Ельцина. А потом появлялись решения и российской, и кремлевской власти (в этих вопросах противостояния не наблюдалось) о раздербанивании государственных банков со всеми отделениями и филиалами и передаче их активов определенной группе товарищей. За 90-й год в России было создано 1300 коммерческих банков. Ктото входил в финансовый бизнес со своими накоплениями, но многие использовали присвоенный народный капитал.
А для создания Крестьянского банка денег не нашлось.
Все у нас освящалось именем демократических реформ: и разрушение сельской экономики, и растаскивание по карманам финансов. И ведь трудно было придраться. Нужны коммерческие банки? Очень нужны! Назрела земельная реформа? Давно! "Вот мы и делаем то, что нужно, отцепитесь от нас", - отмахивались вожди от подозрений. Делали, но здесь немного не так, там немного не то - чтобы в целом все получалось с точностью до наоборот. Вместо бензина заливали в двигатель воду, вместо воды плескали на пожары бензин. Только узкая группа высших чиновников знала истинный замысел нашей взбалмошной банковской реформы: в хаосе блатной коммерциализации госструктур проще и безопаснее переправлять народные деньги в качестве ясака кукловодам из Бнай Брита.
По свидетельству бывшего председателя правления Промстройбанка СССР Михаила Зотова, до "большого разбоя" мы имели мощную банковскую систему. Активы одного Госбанка с филиалами превышали совокупные активы (подчеркну - совокупные) таких монстров как Банк оф Америка, Сити Банк, Чейз Манхэттен Банк (США), Дойче Банк (Германия), Креди Лионе (Франция), Дайите Канге банк (Япония) и Барклайз Банк (Англия). То есть Госбанк был крупнейшим в мире. А еще действовали Стройбанк и Внешэкономбанк СССР, с активами чуть меньше, чем у Госбанка. Рабочий капитал нашей страны составлял тогда свыше 2,5 триллиона долларов. "Считаю, что разворовано и вывезено, - подытожил Михаил Зотов, - около полутора триллионов долларов".
Скажу еще раз: а на Крестьянский банк и на другие нужды нашей сельской экономики деньжат не наскребли.
С Силаевым у меня в связи с этим состоялся памятный разговор. Как–то после заседания правительства он поманил меня в свой кабинет для разговора с глазу на глаз, провел в комнату отдыха. Там мы присели в кресла, и Иван Степанович открыл кран в умывальнике, чтобы струя воды с шумом билась в раковину. Подобно Ельцину, он считал, что так можно защититься от прослушивания. Это было в начале лета девяносто первого, когда Борис Николаевич завершал предвыборную кампанию в президенты России, и его всюду сопровождал в поездках по областям первый зам Силаева Юрий Скоков - очень сильная личность. Он выступал на митингах в поддержку Ельцина, действуя магически на толпу, и Борис Николаевич несколько раз прилюдно назвал его будущим премьером России (потом, правда, мелко "кинул", как и Михаила Бочарова. И, став президентом, вновь, с подачи Горбачева, назначил премьером Силаева).
Иван Степанович ревниво отслеживал их поездки. Он переживал, нервничал, боясь потерять свой пост, и стал жаловаться мне на жизнь. Попросил передать Ельцину, что по–прежнему предан ему. Он почему–то считал, что мы с Борисом Николаевичем время от времени обсуждаем работу правительства, и хотел, чтобы я в разговоре отметил большие организаторские способности Ивана Степановича.
Странно было слышать все это. И неприятно. Никогда мы с Ельциным не заводили речи об обстановке в правительстве или его эффективности. Бориса Николаевича такие вещи, по–моему, мало интересовали. А все, что мне нравилось или не нравилось в работе кабинета, я открыто лепил на его заседаниях, иногда вызывая сильное раздражение коллег. Ельцин же спрашивал о делах моего ведомства: тогда власть заигрывала с журналистами. Я сказал об этом Силаеву - он, кажется, не поверил.
И даже попенял мне: вот кабинет провернул такое великое дело, земельную реформу, а газетчики ковыряются в мелких недостатках.
- Будь сейчас самый суровый спрос, - пафосно добавил Силаев, - нам есть что предъявить в свое оправдание. Я не выдержал и, стараясь придать словам форму шутки, стал говорить:
- Иван Степанович, самый суровый спрос был в сталинские времена. Вы их хорошо помните. Вам ли будить лихо? А то, представьте, заходит сюда вождь народов и, попыхивая трубкой, говорит: "Ну что, товарищ Силаев, и Ви тут, кстати, товарищ Полторанин. Как будем отвечать? Куда поедем срок отбывать? Не говорите, что вы обещали народу сделать, я вижу, что ваше правительство сделало. Ви поманили и обманули, теперь ни колхозов, ни фермеров. Земля зарастает. Россия останется без своего продовольствия - пойдет по миру с протянутой рукой. Ответьте: ви на какое государство работаете, товарищ Силаев с товарищем Полтораниным?" - Хотя доля моей вины даже не двадцатая, а сотая, - посмотрел я в глаза Силаева, - мне было бы трудно отбиться. А вы бы что ответили, Иван Степанович? Он удостоил меня недобрым взглядом и побледнел (дернул же меня черт так по–черному шутить с пожилым, издерганным ревностью человеком).
- Сталина, слава богу, нет и уже не будет, - холодновато произнес на прощание Иван Степанович. - А из вас получается неплохой обличитель. Позже мне передали, что на очередной встрече с Горбачевым Силаев ему сказал: "Полторанин страшный человек!". Но ведь я только напомнил премьеру, каким бывает настоящий спрос с чиновников.
А тогда, летом 90–го, президиум Верховного Совета поторапливал меня: нужно быстрее создавать средства массовой информации российской власти. Потому как депутаты без своих газет и телевидения все равно что дети без любимых игрушек. Всем хотелось популярности. Но если Кремль без особого сопротивления сдавал свои политические права и предприятия союзного подчинения, то за средства массовой информации сражался, как за Сталинград. Опасался лишиться монополии в пропагандистской обработке народа.
5
Думаю, читателям интересно вспомнить, в каких условиях рождались средства массовой информации России. Я попросил Ельцина пожестче поговорить с Горбачевым. Он позвонил при мне, и после долгих отнекиваний Михаил Сергеевич сказал, что поручает вести переговоры со мной члену Политбюро первому заместителю генсека ЦК КПСС Владимиру Ивашко и управляющему делами того же ЦК Николаю Кручине. Дает им все полномочия.
В кабинете на Старой площади стоял длинный полированный стол: по одну его сторону расселись Ивашко с Кручиной и человек пять их консультантов, по другую - я один, поскольку штатное расписание министерства еще не утвердили. Выглядело забавно. Они сидели угрюмые, и со стороны могло показаться, будто у них принимают акт о безоговорочной капитуляции. Но это было не так.
Ивашко сказал, что решение российского съезда для Политбро не указ и речь можно вести только о товарищеской помощи молодой власти с их стороны.
- Чем же вы можете помочь? - обрадованно спросил я. - А ни чем! - ответили они почти хором. И весело засмеялись. Видимо, Горбачев посоветовал им валять дурака - испытанный метод заволокитить дело. У популярной тогда газеты "Советская Россия" было два учредителя - ЦК КПСС и Верховный Совет РСФСР. Мы проводили департизацию госорганов, и совместное издание выглядело уже нонсенсом. Я попросил Ивашко отказаться от учредительства (у ЦК много других газет) и уступить "Советскую Россию" Верховному Совету РСФСР.
- Исключено, - сказал первый зам Горбачева. - Политбюро на это не пойдет. У меня в кармане был запасной вариант, обговоренный с Ельциным. Я его выложил:
- Тогда Верховный Совет готов отказаться от учредительства. Но в обмен на предоставление нам в Москве полиграф мощностей управделами ЦК для выпуска двух газет, которые мы откроем. И еще нужны мощности в семи областных центрах для издания еженедельников.
Напомню, что все типографии принадлежали в то время партийным органам, без их разрешения не печатали даже таблицу умножения. (А в областных крупных центрах мы собирались выпускать - и выпускали–таки! - межрегиональные газеты, каждая на 5–6 субъектов федерации, для противодействия реакционной пропаганде.)
Мое предложение было заманчивым: они получали влиятельную раскрученную газету, как бы готовые золотые яички, а у них просили только гнездо для посадки несуществующей курочки. Но даже здесь не обошлось без попытки нагреть нас.
- Такое предложение по "Советской России" нам подходит, - сказал удовлетворенно Ивашко. - Но столько мощностей дать не можем. Все забито заказами, свободных нет. Ведь так, Николай Ефимович? - повернулся он к Кручине. - Так, - лениво отозвался управделами. - Вы–то зачем туман нагоняете, - упрекнул я по старой дружбе Кручину. Достал из папки гарантийные письма директора издательства "Московская правда" и директоров областных типографий (их по моей просьбе брали депутаты на местах) о готовности обеспечить выпуск наших газет при согласии управделами ЦК. - Ну–ка, ну–ка, - потянул бумаги к себе пойманный за руку Кручина. Почитал их, буркнул. - Что же нас–то не предупредили. Они долго перешептывались с Ивашкой и консультантами, потом приняли решение: согласиться с моим предложением. Я попросил отметить это в протоколе. И с осени того же года стали выходить "Российская газета" и другие задуманные нами издания.
Примерно в том же ключе шел торг вокруг Агентства печати "Новости". У Кремля оставалась мощная структура - ТАСС. Зачем ему дублирующая контора? Я убеждал Ивашко, что содержать в новых условиях АПН как орудие пропаганды достижений социализма дорого и бессмысленно - мир вздрагивает от того, что у нас происходит. А мы собирались реорганизовать АПН в компактное российское информационное агентство (РИА) для обеспечения новостями прежде всего читателей региональной прессы. Но зам генсека не хотел вникать в существо, а пускал в ход поповскую логику: коли уже положили камень на дорогу - пусть он там и лежит. Даже если сильно мешает.
Михаил Сергеевич страшился авторитетного Владимира Щербицкого, которого Брежнев хотел видеть своим приемником. И на радость сепаратистам сместил его в 89–м с должности первого секретаря ЦК Компартии Украины. А поставил туда Владимира Антоновича Ивашко. Он выпустил из бутылки джинна незалежности, и западенники до того распоясались, что сам Ивашко вынужден был ретироваться в Москву. И вот как порученец Горбачева выполнял его установки: "Держаться! Не отступать!". Но отступить все же пришлось. Сначала, правда, мы сделали шаг назад: отказались от претензий на телеоборудование АПН. И Владимир Антонович сдал агентство России. РИА "Новости" сразу завоевало авторитет своей объективностью.
По телевидению у Ивашко (Кручина уже больше молчал) была, как он говорил, непробиваемая позиция: российский съезд принял ошибочное решение. Потому что нет места еще для кого–то в Останкинских корпусах, нельзя что–то вычленить из Гостелерадио в другую компанию, не разрушив весь комплекс, подать сигнал новорожденному будет некуда и неоткуда. Словом, цена нашей затеи - медный грош в базарный день. Чувствовалось, что в Кремле они даром времени не теряли: аргументы для "отлупа" готовили основательно.
Тогда я слабовато разбирался в технических тонкостях этого дела (все–таки газетчик, полиграфист), но предполагал: будут ловить на неопытности. И предварительно обратился за консультациями к целому ряду московских специалистов. Ценнее всех были рекомендации первого заместителя Гостелерадио СССР Валентина Валентиновича Лазуткина - профессионала высокой пробы. Другие вытягивали меня из своих кабинетов в сумерки коридора и, озираясь, полушепотом делились техническими знаниями, как будто выдавали страшную военную тайну. При этом напоминали, чтобы в случае успеха нашего дела мы не забывали об их услугах.
А Лазуткин на глазах у своих коллег весело подбадривал меня:
- Для создания телевидения нужно две вещи: канал и финансы. Деньги у вас есть, канал вам дадут - никуда не денутся. А в остальном мы поможем. Ему как журналисту импонировала идея появления конкурентной среды. Он действовал совершенно открыто ("Мы живем в России и должны уважать решения российской власти! "). Приглашал для прояснения деталей некоторых технарей, и мы сообща в его кабинете прорисовывали очертания телекомпании. Это Валентин Валентинович предложил присмотреться к Шаболовке, просчитал маршруты для прокладки кабелей по подземным коммуникациям Москвы, варианты распространения сигнала по России и многое другое.
Он сделал для рождения ВГТРК (наравне с Беллой Курковой) больше, чем кто–либо. Но при раздаче похвал "пионерам " российского телевидения всегда старался уйти в тень. Для него главное сделать дело, а пальцы веером пусть растопыривают пустобрехи.
Не называя фамилий, я изложил Владимиру Ивашко мнение профессионалов. Показал вычерченные схемы закладки инфраструктуры ВГТРК без ущерба для Гостелерадио. Скрепя сердце он вынужден был признать: съезд, а по его следам и Верховный Совет РСФСР приняли обоснованное решение. Его надо выполнять. Попытался спорить по частным вопросам, но потом согласился, что специалист в этом деле он еще тот! И будет полезнее, если финальную стадию переговоров и принятия по ним конкретных мер Политбюро спустит на несколько этажей ниже - поручит председателю Гостелерадио СССР Михаилу Ненашеву. Не царское это дело заниматься дележкой эфирных частот. Ивашко позвонил Горбачеву, а также члену Политбюро Александру Яковлеву, и те дали "добро" на такой вариант.
После переговоров на Старой площади я зашел к Ельцину и доложился о результатах.
- Дожимайте их! - сказал Борис Николаевич. Стоит напомнить, что в СССР тогда все республики имели свое телевидение - госкомитеты при местных совминах. Вещали на русском и национальном языках. Одна Россия оставалась безлошадной. Сломать эту нелепую традицию и поручал нам, исполнителям, съезд народных депутатов РСФСР. Кого мне теперь дожимать - Ненашева? Но он же коллега. Мне казалось, что поймет с полуслова.
На рубеже 70–80–х годов Михаил Федорович Ненашев работал главным редактором "Советской России". Это была пора расцвета газеты, и репутация удачливого закрепилась за Ненашевым вполне заслуженно. Затем он возглавлял тихий Госкомиздат СССР, а в 89–м Горбачев поставил его как надежного пропагандиста на Гостелерадио. Сесть в такое время, да и на такую горячую сковороду, - врагу не пожелаешь.
После первых же встреч с Михаилом Федоровичем я начал догадываться, что он получил от Горбачева задание пудрить российской власти мозги. ("Пудрить мозги" - любимое выражение Михаила Сергеевича.) Выдумывать причину за причиной, обещать, но не делать. Не очень–то умел это Ненашев. Поводив меня за нос, он краешком намекнул, что на нашу договоренность на Старой площади плюнули и растерли.
А депутаты требовали: "Подать сюда председателя Гостелерадио! " Его вызвали на заседание Верховного Совета РСФСР - он не стал прятаться за больничными листами и явился, долго оправдывался. Ему припомнили снятие с эфира выступления Председателя Верховного Совета РСФСР и пригрозили. Он ушел помятый: трудно выглядеть свеженьким, находясь между молотом и наковальней.
Ну а что же Михаил Сергеевич, опять отсиделся в сторонке? Нет, на сей раз он обозначился во весь рост. И к удивлению многих, громыхнул кулаком. Появился указ Президента СССР "О демократизации и развитии телевидения и радиовещания ".
Чувствовалось, что указ Горбачева готовили в спешке. В нем полно было тумана, но главная мысль припирала к стенке своей однозначностью: объявлялись "недействительными любые акты республиканских, краевых и областных органов, принятые без согласования с Советом Министров СССР и направленные на изменение правового и имущественного положения действующих подразделений Государственного Комитета СССР по телевидению и радиовещанию".