На заседаниях кабинета Егор Тимурович говорил по этим поводам в своей привычной манере: "Видите ли…" При этом он всегда поглядывал на Авена (тот сидел от него по правую руку), словно спрашивал глазами: "Так ли я отбиваюсь?" "Так, так", - выпячивая нижнюю губу, кивал головой Петр Олегович. Не могу утверждать, что Гайдар был марионеткой Авена. Но эти сценки запомнились.
Они побаивались людей в окружении Ельцина, которые смыслили в экономике и могли повернуть импульсивного президента не в ту сторону своими советами. Продумывали варианты, под каким бы соусом турнуть их из Кремля "в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов".
Зашел ко мне однажды с бумагами как всегда расхлябанный вице–премьер Александр Шохин и сказал:
- Ты с Борисом Николаевичем накоротке, уговори его подписать эти документы - в интересах реформ. И положил на стол кипу проектов указов и распоряжений президента. Документы касались нескольких человек, процитирую для примера предложения министров–экономистов по двум персонам:
"Освободить Малея Михаила Дмитриевича от занимаемой должности Государственного советника Российской Федерации в связи с переходом на другую работу".
"Назначить Малея Михаила Дмитриевича Чрезвычайным и Полномочным Послом Российской Федерации в Республику Португалия".
"Освободить Скокова Юрия Владимировича от занимаемой должности Государственного советника Российской Федерации в связи с переходом на другую работу".
"Назначить Скокова Юрия Владимировича Чрезвычайным и Полномочным Послом Российской Федерации в Королевстве Дания".
В предыдущей главе я говорил об этих политиках, да о них и без популяризаторов помнит Россия. (Со Скоковым нас позже столкнула лбами одна непорядочная газета, но не об этом сейчас разговор.) Олега Лобова Шохин со товарищи отправлял в Швейцарию, Юрия Петрова - в Нидерланды.
- Эх, ребята, - сказал я Шохину, - вам надо просить у Ельцина пароход, чтобы вы, как большевики в двадцать втором, могли вывезти из страны хотя бы ближний круг несогласных. К президенту с бумагами я, естественно, не пошел, а положил их в свой архив.
А одному из влиятельных несогласных - Руслану Хасбулатову маневрировать с каждым днем становилось труднее. Интересы дудаевского режима, ради которых он прикидывался кроткой овечкой, входили в острое противоречие с устойчивостью его должностного положения.
Депутаты на примерах своих округов увидели, что Ельцин, выпрашивая себе сверхполномочия, обещал делать одно, а делал совершенно другое. Поэтапной народной приватизацией он намечал разрушить монополизм и создать конкурентную среду, и только затем отпускать цены. В переходный период, как это практиковалось во всем мире, можно было пользоваться двумя уровнями цен - государственными и коммерческими.
Но его команда отпустила цены в свободное плавание, перемахнув через приватизационный этап. В потемках реформ людей как бы заставили прыгнуть в лодку, а лодку туда еще не подали. Народ оказался в ледяной воде бешеного роста цен и инфляции. К тому же, его успели раздеть догола - не компенсировали ни сбережения, ни зарплату. Нищета поползла по России.
Раздели, конечно, не всех. Своим - льготы во внешнеэкономической деятельности, денежные накачки. Авторитетным директорам предприятий, способным поднять на протест коллективы, рты затыкали подачками. Не реформы, а наперсточная игра. Под видом стабилизации финансовой системы денежную массу урезали почти до нуля, преднамеренно обрывали хозяйственные связи, как у Магнитки, - сотни вполне благополучных до этого госпредприятий падали на бок одно за другим. Охотники за легкой добычей уже толпились с тяжелыми баулами в приемных Чубайса с подельниками.
Все это напоминало утаптывание снега вокруг медвежьей берлоги. Хозяина тайги не взять без огромного риска, если с ходу атакуешь его в укрывище. Зверь свиреп и непредсказуем - может броситься на стрелка. А в сугробе особо не увернешься. Утаптывание снега - это подготовка мест для отскока за стволы толстых деревьев или небольшие скалы.
Депутаты как бы услышали под заморскими сапогами команды Гайдара хруст снега вокруг России, уставшей после 91-го года. Они заподозрили масштабное жульничество в подготовке к ваучерной приватизации, которая покатится по Федерации с августа, узаконивая в ней правила Воруй–страны. Заподозрили и сердито забили копытами.
С таким настроением они и приехали на свой Шестой съезд - он начал работу в апреле.
На нем с часовым докладом выступал Ельцин. Дня за два до этого Гайдар сказал, что написать доклад Борису Николаевичу правительство поручает мне. Экономика и я - с какой стати? И с чем выходить к депутатам? Говорить, как стюард в самолете: "Господа пассажиры, мы брали курс на Сочи, но непонятными ветрами нас отнесло к Магадану. Не извольте тревожиться, в Магадане тоже жить можно". Но Ельцин - не стюард. Он должен ответить с трибуны: для чего брал дополнительные полномочия и что конкретно успел сделать.
Я сказал, что у меня нет аргументов для защиты экономической политики правительства - пусть пишут те, у кого они имеются. "Напишем сами", - сказал Гайдар. И написали.
Аргумент, озвученный Ельциным, что обвальное падение уровня жизни - результат последних шагов союзного правительства Рыжкова, затем Павлова, повеселил и еще больше разозлил депутатов. (Как у душки Троцкого: "Нас душит проклятое наследие царизма".) Выступления были одно другого уничижительнее.
Редакционная комиссия подготовила проект постановления съезда: лишить президента дополнительных полномочий и освободить от обязанностей руководителя кабинета министров, модель реформ признать негодной. И еще написала пророческие слова: "Процесс развала бюджетных отраслей, особенно здравоохранения, науки, культуры, образования, угрожает стать необратимым". Он действительно стал необратимым и продолжается до сей поры.
В один из перерывов на съезде меня в Кремлевском дворце отловил полярник Артур Чилингаров и шепнул, что со мной хочет поговорить Хасбулатов. Артур долго вел меня по чугунным решетчатым лестницам, по лабиринтам цокольного этажа. У одной из дверей - внушительная охрана. "Туда!" - указал Чилингаров.
Ковры, восточный низкий стол, уставленный фруктами и минеральной водой. За столом на коврах в одиночестве восседал озабоченный Руслан Имранович.
- Видите, что происходит на съезде, - сказал он. - Борис Николаевич не хочет многого понимать. Я был нужен Хасбулатову, как "Мерседесу" свежее сено, - это стало понятно сразу. Но через меня он хотел кое–что донести до сознания Ельцина. В комнате, свободной от всяких "прослушек", вождь депутатов мог говорить откровенно. И Руслан Имранович говорил.
Он не может открыто противопоставлять себя съезду, не критикуя жестко правительство. Отмалчиваться - значит терять большинство. И он выступит по полной программе. Эти высокомерные мальчики команды Гайдара заслуживают, чтобы их вышвырнули, как шелудивых котят. Они закрылись от всех - к ним не могут попасть на прием даже главы регионов и народные депутаты. Но Хасбулатов готов с ними работать и дальше, если Ельцин будет настаивать.
А вот съезд настроен агрессивно - никаких компромиссов! Президент должен пойти на какие–то кадровые уступки. А как уговорить съезд - не менять курс реформ и сохранить дополнительные полномочия, пусть думает сам Борис Николаевич со своими экономистами.
Не только со мной, разумеется, говорил Хасбулатов. В приватных комнатах под залом заседаний съездов шуршали, как мыши, тихие голоса переговорщиков. Обсуждали ходы, повороты, цену вопросов.
Все вроде бы утрясли через поправки в проект редакционной комиссии, сгладили и согласовали. А когда депутаты уже проголосовали за постановление съезда, в нем змеиным жалом для Ельцина с гайдаровской братией торчал пункт: "Президенту РФ представить до 20 мая 1992 года Верховному Совету РФ перечень мер, направленных… на обеспечение участия широких слоев населения в приватизации и многообразия ее форм с целью увеличения числа собственников".
Это вам не бестелые формулировки типа: "ускорить" или "углубить". Определялась конкретная дата, к которой Ельцин должен был выкатить конкретный план смены модели капитализма. Не понравься план депутатам - и тогда внеочередной съезд, тогда конец экономическим реформам поельцинскиавенски–гайдаровски (Чубайсу пока только дозволяли точить ножи для разделки Российской Туши). А снег–то уже утоптан, добытчики из Бнай Брита стояли с ружьями наизготовку.
Приняв постановление, съезд продолжал работу, а за его кулисами пошел Большой Торг. Вожди депутатов обсуждали с экономистами из правительства, как и на каких условиях избежать смены курса реформ.
Буквально через несколько часов Гайдар принес на заседание кабинета, по–моему, написанное Авеном заявление о коллективной самоотставке правительства. Выклинивался главный мотив неожиданного решения: постановление съезда означает приостановку процесса приватизации (по–бнайбритски?), а это вызовет голод и хаос.
Была и не менее примечательная фраза: постановление съезда приведет "к свертыванию поддержки со стороны мирового сообщества". У оторванных от жизни "розовых мальчиков " сложилось убеждение, что акулы мирового капитализма уже набили под мышками России мозоли, постоянно вытягивая страну из нищеты. (Олег Попцов в своей книге "Хроника времен "царя Бориса" писал, что я прилюдно называл тогда команду Гайдара шпаной. Это соответствовало действительности. А так я стал ее называть после комедии с самоотставкой.)
Гайдар пустил заявление по кругу - автографы членов его команды уже красовались. Министр юстиции Николай Федоров (нынешний президент Чувашии), с кем мы пробивали в Верховном Совете СССР закон о печати, ставить свою подпись отказался.
- Михаил Никифорович, - неуверенно посмотрел на меня Егор Тимурович - а вы подписывать будете? - Буду, - ответил я. - Не важно, что написано в заявлении. Важно то, что нашему правительству действительно надо уйти. Не сразу я догадался, что трюк с заявлением - театральная постановка. Неплохо продуманная, в том числе и психологически. Еще два дня назад дешевый шантаж, попытка взять "на испуг" только подзадорили бы депутатов. Но съезд уже занимался другими вопросами - заявление правительства о коллективной самоотставке застало его врасплох. Депутаты перекипели, всю злость свою выплеснули с трибуны.
Теперь им сказали, что с жесткостью в постановлении перебрали, чем довели правительство до политического самоубийства. А сформировать в спешке хороший состав нового правительства - не получится. Надо искать компромисс. И съезд проголосовал за подготовленную его вождями декларацию, позволившую правительству игнорировать ранее принятое постановление.
Правительство и курс реформ были сохранены. Ельцин потирал руки.
Я не забыл о том, что он просил ему помогать. И понимал - помогать можно по–разному. Лучше всего было выбрать такую позицию, когда ты должен привлекать независимых толковых специалистов к выработке экономической политики. Возможно, их авторитетное мнение способно поколебать уверенность упрямого Ельцина в том, что он затевает. Тогда была недоступна и четверть нынешней информации - оставалось смотреть на поведение президента некрасовскими глазами: "Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь…"
Еще в декабре 91–го (в январе намечалась либерализация цен) я упросил бригаду ученых - Валерия Чурилова, соперничавшего на первом съезде с Хасбулатовым при выборе Ельциным себе главного зама, профессора Владимира Бакштановского и Юрия Медведева, с которым подружился в АПН, - провести деловую прогноз–игру. Игрой она только называлась, а в принципе - это моделирование последствий тех или иных решений государственных органов. Прогнозированием бригада занималась не первый год, точность ее предсказаний была очень высокой.
Сначала мы должны были достичь единства в понимании целей реформ - для чего они необходимы обществу. Не для того же, чтобы обогащать одних за счет ограбления остальных. Тогда это не реформы, а бандитский налет на страну. Тогда "реформаторы" ставят себя вне закона.
Единства достигли.
Благотворные реформы - это поиск и установка баланса в разбалансированном государстве. Это создание равновесия между интересами Центра и интересами регионов, между интересами фирм, предприятий, акционерных компаний и интересами всей экономики, между интересами личности и интересами общества, государства. Перекосы в какую–то сторону, тем более преднамеренные, из корыстных побуждений "балансеров", только способствуют негативным процессам.
В студиях телекомплекса "Останкино" мы собрали больше сотни ученых, директоров, инженеров, экономистов, банкиров из разных регионов России. И поручили им смоделировать ситуации на конкретных примерах, если: отпустить цены до приватизации, провести обвальное или поэтапное разгосударствление собственности, государство полностью уйдет из экономики или останется по убывающей регулятором перестроечных процессов и т. д.
Люди работали двое суток: анализировали, считали, прикидывали последствия для своих регионов, для страны в целом. И выдавали рекомендации. Большая группа телеоператоров снимала все это действо на пленку.
После урезания длиннот и монтажа получился материал для просмотра на четыре часа. Предсказано было все, что потом обрушилось на Россию. Но главное, участники Игры предлагали пути - как безболезненнее для народа сменить экономическую политику. Доброкачественные реформы - это приобретения для большинства, а не потери. Если наоборот, тогда мы имеем дело с контрреволюцией.
Кассеты я принес к Ельцину - у него выпрашивал деньги на Игру. И предложил организовать в ближайший из вечеров коллективный просмотр материала правительством.
- А что они у вас там наговорили? - поинтересовался президент. Я начал рассказывать. Он слушал минут десять, потом сказал: - Сплошная чернота. Передайте кассеты Бурбулису - пусть они определятся с Гайдаром.
Бурбулис был первым вице–премьером и материалом заинтересовался. Но, переговорив с Егором Тимуровичем, остыл. И засунул пленки куда–то подальше. Больше я их не видел. Просмотра не было - сколько ни напоминал.
Равнодушное отношение к судьбе России - теперь привычное состояние нашего общества. Ельцину с Путиным удалось–таки вынуть из нации стержень меньше чем за одно поколение. Не без огрома–а–адной помощи подручного московскопитерского бомонда.
А тогда люди поверили в добрые намерения новой власти, еще не догадывались о ее истинных целях и активно несли в кабинеты чиновников свои предложения по обустройству России. Поскольку у "розовых мальчиков" ходоки получали от ворот поворот, они шли к тем, кто имел прямой выход на Ельцина.
Мне пришлось даже зачислить в штаб министерства аналитика - лауреата Ленинской премии. С ним мы отбирали, на наш взгляд, ценные предложения, обобщали их и выводы излагали в записках президенту. С записками я направлялся к Ельцину. Он читал, затем авторучкой выводил угловатым почерком поручение: "Е. Т. Гайдару. Прошу рассмотреть". Все записки исчезали бесследно, как самолеты в Бермудском треугольнике - не попадали в струю.
7
Последней моей настырной попыткой помочь реформаторупрезиденту была поездка в Японию. Ее предложил мне сам Ельцин - что–то таинственное для него крылось в той силе, которая подняла за короткое время бедную островную страну до уровня великих экономических держав. Все–таки оставалась в Борисе Николаевиче русская зависть к успехам соседей.
Япония после 45–го года начинала с нуля. Американцы сожгли напалмом ее города, включая Токио (все они были деревянными), и отказались предоставить помощь по плану Маршалла. А у страны - ни полезных ископаемых, кроме небольших запасов каменного угля, ни земли для сельхозобработки: 85 процентов территории занимают горы. В этих горах, вырыв себе миллионы нор–пещер, и ютилась вся нация после поражения в войне.
Оставалось только собирать на склонах траву для еды, да и та после атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки была заражена радиацией во многих местах. Выпуск промышленной продукции составлял всего 28 процентов от довоенного уровня.
Не сравнить стартовые позиции ельцинской России с Японией - у Федерации была фора лет в пятьдесят. Объединяли нас только гипертрофированная военная индустрия (разрушенная у самураев американскими бомбардировками) и оккупационная администрация. Там - официально назначенная и признанная западным миром команда генерала Макартура, действовавшая на правах победителя, здесь - замаскированная структура Бнай Брита под псевдонимом Международный валютный фонд, диктовавшая политику реформ через представителейаборигенов.
Японцы часто используют понятие "ошибки рынка". Свободному рынку вообще сопутствуют серьезные кризисы. А в транзитной, переходной экономике, где регуляционные рычаги старой системы демонтируются, а прочная новая институциональная база не создана, образуется опасный провал, безвластье механизмов развития. И сразу снимать конвой государства с режима перестройки экономических процессов - самоубийственный шаг.
Предприниматели, как электрический ток, выбирают кратчайший путь к прибыли - либеральные правила абсолютно свободного рынка это им позволяют. И деньги начинают роиться вокруг спекулятивных, посреднических и других сверхдоходных для рвачей, но пустоцветных для общества "купипродай " операций. А капиталоемкие отрасли будут похерены окончательно. (Так и произошло в России.)
Как ни давила на японцев оккупационная администрация Макартура - они не отказались от государственного регулирования. Его смягчали постепенно, доведя до минимума только через 35 лет, в 80–е годы.
Была разработана система приоритетных производств. На первое место поставили новую отрасль для страны - выпуск автомобилей. И она, по замыслам реформаторов, должна была потянуть за собой расцвет металлургии, машиностроения и электронной промышленности, нефтехимпереработки. Уже в 80–е годы пять гигантов автомобилестроения - "Тойота ", "Ниссан", "Хонда", "Мазда" и "Мицубиси", произвели машин в два раза больше, чем Германия и начали теснить США. А про электронику и говорить нечего.
Удивительно, но со временем Япония стала экспортировать и сельхозпродукцию - это при ее–то ничтожных размерах пашни! А дело в том, что землю там не расхватывали жены разных мэров без кепок и в кепках, не засовывали себе под задницу, чтобы выгодно перепродать. Государство распределило ее крестьянам, которых обеспечило семенами, техникой, удобрениями. Не больше одного гектара на душу - и никаких латифундистов! А значит - и никакого сговора монополистов.
Принцип реформ был острый, как бритва: "Если компания не служит обществу, то она заслуживает ликвидации". Американцы хихикали над причудами самураев и полезли было к ним с инвестициями. За годы Второй мировой войны кошельки янки распухли - в самый раз размещать капиталы в Стране восходящего солнца с ее дешевой в то время рабочей силой. Для вывоза прибылей в США.
Но японцы на законодательном уровне запретили иностранные денежные инвестиции в свою страну. Самые передовые технологические линии - пожалуйста, завозить можно. А кто отважится выращивать себе конкурентов собственными руками?
Оккупационная администрация расписалась в бессилии. Говорят, что Макартур, накрученный капиталистами–соотечественниками, бросил премьер–министру: "Не для этого мы вас побеждали". Ему ответили: "Побеждали не вы одни, а с союзниками. Вам же не следует забывать о Перл-Харборе и Окинаве ".