Действия половцев за эту неделю описаны во "владимирской" летописной повести и отчасти в "Слове" и потому известны лучше, чем действия русских князей. Где-то близ Дона Гза и Кончак встретились, собрав бежавших от Сюурлия и подошедшие силы других кочевий. Когда беглецы "поведали свою погибель", Кончак разослал гонцов ко всем окрестным или подвластным ему ханам, а сам повел войска навстречу русским. В среду близ реки Каялы противники встретились. Ханы выслали вперед конных лучников - обстреливать русичей, изматывая их и не подпуская к воде, сами же встали в отдалении, дожидаясь подкрепления. Наконец оно подошло - "многое" или даже "бесчисленное множество". В ночь на субботу стало ясно, что надвигаются "все половцы" и будет сражение.
Русские полки не знали отдыха трое суток, мучились от зноя и безводья. Игорь обратился к князьям и боярам, предлагая отступить за Донец: "Вот, Бог силою Своею возложил на врагов наших победу, а на нас честь и славу. Мы видим полки половецкие, и их много - едва ли не все они здесь собрались. Ныне поскачем в ночь; кто поскачет утром за нами, так пусть хоть все скачут, но лучшие конники переберутся, а нам самим как Бог даст!" Святослав Ольгович возразил: "Далече я гонялся за половцами, и кони мои изнемогают. Если сейчас и поеду, то только чтоб на дороге остаться". Его поддержал Всеволод, предлагая ночевать на месте и принять бой. Игорь с ожесточением бросил: "Да, не дивно, братья, умереть с разумением!" Войска остались на ночевке.
С рассветом Игорь двинул рать к Донцу, стремясь добраться и до воды, и до переправы. Ханы, заметив это, повели в бой своих воинов. Увидев основные силы половцев, Игорь и его родичи пришли в смятение и не знали, как строить полки. Игорь сказал: "Думаю, что собрали мы на себя всю землю Половецкую - Кончака, и Кзу Бурновича, и Токсобичей, и Колобичей, и Етебичей, и Терьтробичей". Наконец решили: всем всадникам сойти с коней и биться в пешем строю, пробиваясь к Донцу. "Если побежим и утечем сами, - рассудили князья и дружинники, - а черных людей оставим, то от Бога нам будет грех, что, их выдав, ушли. Но или умрем, или живы будем на одном месте". Впрочем, владимирская летопись, в отличие от киевской, объясняет решение дружинников Игоря не столь благородно: "…ведь кони под ними изнемогли".
Сеча разгорелась близ впадения Каялы в Донец. Половцы, пытаясь отрезать русских от реки, в итоге "притиснулись" к ней вместе с ними. Игоря ранили в левую руку, и она омертвела. Был ранен и его воевода, шедший впереди княжеского полка. Бились весь день до вечера, множество воинов Игоря было ранено или убито. Попытки прорваться к Донцу не прекращались всю ночь и уносили всё новые жизни.
Вот как описывает начало битвы "Слово":
Другого дня, вельми рано,
Кровавые зори свет поведывают,
Черные тучи с моря идут,
Хотят прикрыть четыре солнца,
И трепещут в них синие молнии.
Быть грому великому,
Идти дождю стрелами
С Дона великого!
Тут-то копиям преломиться,
Тут-то саблям постучаться
О шеломы половецкие,
На реке на Каяле,
У Дона великого!
О Русская земля! Уже за шеломянем ты!
Се ветры, Стрибожьи внуки,
Веют с моря стрелами
На храбрые полки Игоревы.
Земля стонет, реки мутно текут,
Пороша поля покрывает,
Стяги глаголют:
Половцы идут от Дона, и от моря, и от всех стран
Русские полки обступили.
Дети бесовы кличем поля загородили,
А храбрые русичи
Преградили щитами червлеными.
На рассвете в воскресенье битва продолжилась, и ход ее, без того тяжкий, окончательно переломился не в пользу князей. Ковуи, устав сражаться за них, "возмутились" и обратились в бегство. Они, в отличие от русской знати, с лошадей не сходили, и потому догнать их оказалось трудно. За ковуями побежали некоторые ополченцы и боярские "отроки"-дружинники. Игорь, из-за ранения снова оседлавший коня, оставил сражение и пытался остановить бегущих. Битву возглавил Всеволод, вокруг которого сплотились в пешем строю знатные русичи. Игорь снял шлем, чтобы дезертиры узнали его и послушались его призыва. Но и это не помогло - из всех беглецов вернулся только некий Михалко Юрьевич, судя по упоминанию отчества, боярин; для ковуев же и простых воинов, бежавших за ними, князь сейчас был никем.
Всеволод между тем, по свидетельству летописи, "немалое мужество показал". О том же сказано и в "Слове":
Ярый Тур Всеволод!
Стоишь в обороне,
Прыщешь на воев стрелами,
Гремишь о шеломы
Мечами булатными.
Куда, Тур, ни скачешь ты,
Своим златым шеломом посверкивая, -
Там и лежат поганые
Головы половецкие.
Поструганы саблями калеными
Шеломы оварские
От тебя, Ярый Тур Всеволод!
Что там раны, дорогая братия,
Забывшему живот и почести,
И града Чернигова отчий златой престол,
И своей милой супруги красной Глебовны
Свычаи и обычаи?!
Что мне шумит, что мне звенит
Далече рано пред зорями?
Игорь полки заворачивает -
Жаль ведь ему мила брата Всеволода…
Перед последним четверостишием автор "Слова" вспоминает прежние войны Олега "Гориславича" и сравнивает те бесчестные усобицы с битвой Игоря против Степи. С одной стороны, "полк Игорев" более славен:
То было в те рати и в те полки,
А подобной рати не слыхано!
С ранней поры до вечера,
С вечера до света
Летят стрелы каленые,
Гремят сабли о шеломы,
Трещат копья булатные
В поле незнаемом
Среди земли Половецкой.
Но, с другой стороны, оттого и горечь поражения больше, чем невзгоды княжеских распрей:
Черна земля под копытами
Костьми была засеяна,
А кровию полита;
Скорбью взошли они по Русской земле!
И крамолам Олега, и доблестям его внука конец один: зря пролитая русская кровь. Потому и Нежатина Нива, где пал киевский князь Изяслав, - тоже "Каяла":
С такой же Каялы
Святополк полелеял отца своего
Меж угорскими иноходцами
Ко святой Софии, к Киеву…
Поэт, смешивая с битвой предварявшие ее стычки и следуя фольклорному стремлению к числу "три", счел, что сражение завершилось на третий день. Но, согласно летописи, всё было кончено уже в воскресенье.
Когда Игорь возвращался к своим полкам вдвоем с Михаилом Юрьевичем, его завидели половцы. У них-то было кому опознать новгород-северского князя. Половецкие конники перехватили Игоря на расстоянии полета стрелы от бьющегося русского войска. Князя пленил Чилбук из "Тарголовой" орды - возможно, хана Тарга, годом ранее плененного Святославом на Орели. Кончак, увидев, что князь ранен, "поручился" за него как за своего свата. Игорю осталось только смотреть, как ожесточенно сражаются остатки русского войска во главе с Всеволодом. "И просил душе своей смерти, лишь бы не видеть падения брата своего".
Князь вознес молитву: "Вспомянул я грехи свои перед Господом Богом моим, как много убийств и кровопролитий сотворил в земле христианской, как я не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда ведь немалое зло содеялось невинным христианам: отлучался отец от детей своих, брат от брата, друг от друга своего, и жены от супругов своих, и дочери от матерей своих, и подруга от подруг своих - всех смели пленение и скорбь, тогда наставшая. Живые мертвым завидовали, а мертвые радовались, как мученики святые, огнем от жизни сей восхищение поимев. Старцев разрывали, юных люто и немилосердно ранами терзали, мужей же рубили и разрубали, а жен оскверняли, - и всё это сотворил я. Недостойно мне жить, и вот, ныне вижу возмездие от Господа Бога моего! Где ныне возлюбленный мой брат? где брата моего сын? где чадо, рожденное от меня? где бояре думные? где мужи храбрые? где строй полков? где кони и оружие многоценное? Не этого ли всего лишившись, предан я связанным в руки этих беззаконных? Се, воздал мне Господь по беззаконию моему и по злобе моей, и снизошли днесь грехи мои на главу мою. Истинен Господь, и правосуден зело! У меня же нет больше части среди живых. Се, вижу, как ныне другие мученический венец принимают. Почто я, один повинный, не принял страсти за всех их? Но Владыко Господи Боже мой, не отринь меня до конца, но как воля Твоя, Господи, так и милость нам, рабам Твоим!"
Битва кипела вокруг озера. Всеволод продолжал сражаться уже едва ли не голыми руками. В конце концов половцы взяли верх. Всеволода захватил в плен крещеный хан Роман, сын Гзы. Спастись прижатым к озеру русским оказалось практически невозможно - "огорожены были, будто стенами крепкими, полками половецкими". Все князья были схвачены живьем. Святослава пленил Елдечук из орды Бурчевичей, Владимира Игоревича - Коп-тый из Улашевичей. Из бояр и дружинников одни погибли, другие, израненные, попали в плен. Половцы считали, что не осталось никого, кто мог бы принести весть на Русь, но скрывать победу не собирались. Перехватив проезжего купца, ханы велели ему передать русским князьям: "Приходите за своей братией, а пока мы идем к вам за своей братией". На самом деле кое-кто из ковуев и русских всё же вырвался, хотя уходили они на юг, к морю, куда половцы под конец большинство их и загнали. По словам киевской летописи, "руси с 15 мужей утекло, а ковуев меньше". Но, может быть, имеются в виду только именитые беглецы. Один из них, Беловолод Просович, позднее принес весть в Чернигов:
Бились так день, бились так другой,
Третьего дня к полудню
Рухнули стяги Игоревы.
Тут-то братья разлучились
На брегу быстрой Каялы;
Тут кровавого вина недостало,
Тут пир окончили храбрые русичи:
Сватов напоили,
А сами полегли
За землю Русскую.
Никнет трава жалобами,
А древо со скорбью к земле преклонилось.
Уже ведь, братия, невеселые годы настали,
Уже пустыни силу прикрыли.
Встала обида в силах Дажьбожа внука,
Вступила девою на землю Трояню,
Всплеснула лебяжьими крылами
В синем море у Дона;
Плескаясь, спугнула время доброе.
Князьям от поганых сгинуть усобицами,
Прорекал ведь брат брату:
"Се мое, а се мое тоже".
И начали князья про малое молвить: "это великое",
Стали сами на себя крамолу ковать,
А поганые со всех стран
Приходили с победами на землю Русскую.
О, далече залетел сокол, птиц бия, -
К морю.
А Игорева храброго полка не воскресить.
По нем кличет Карна, и Жля
Скакнула по Русской земле,
Отмыкая огнь людям в пламенном роге.
Жены русские заплакали,
Говоря:
"Уже нам своих милых лад
Ни в мысли не мыслить,
Ни в думах не думать,
Ни очами не взглянуть,
А злата-серебра не потрогать и малости!"
И застонал, братия, Киев во скорби,
А Чернигов в напастях.
Тоска разлилась по Русской земле,
Печаль бурно течет средь земли Русской.
А князи сами на себя крамолу ковали,
А поганые сами, с победами
Нападая на Русскую землю,
Дань сбирали по белке со двора.
...
Тут немцы и венедицы,
Тут греки и морава <…>
Корят князя Игоря,
Что погрузил добро на дно Каялы,
Реке половецкой русского злата насыпавши.
Тут Игорь князь пересел из седла злата
В седло кощеево.
Уныние градским забралам,
А веселье поникло.
Между тем Святослав Всеволодович пока ничего о происшедшем не знал. Он возвращался на юг по Десне в ладьях с набранными в Вятичах воинами, и у Новгорода-Северского ему сообщили, что Святославичи втайне от него выступили против половцев. Святославу это было "нелюбо", но поделать он ничего не мог и продолжил путь к Чернигову. Здесь он и получил весть о поражении на Каяле. Выслушав Беловолода, Святослав прослезился и со вздохом сказал: "О любимые мои братья, сыновья и мужи земли Русской! Дал мне Бог стеснить поганых, но не удержать юности. Отворили ворота на Русскую землю! Воля Господня да будет обо всём. И как жаловался я на Игоря, так ныне жаль мне более Игоря, брата моего".
Чтобы не оставлять земли без князя и прикрыть их на случай вторжения, Святослав отправил в Посемье своих старших сыновей Олега и Владимира. Они и объявили жителям северских уделов о разгроме их князя. "И пришли в смятение города Посемские, и были скорбь и горе лютое, каких никогда не бывало, во всем Посемье, и в Новгороде-Северском, и по всей волости Черниговской: князья в плену, дружина в плену или перебита… Многие тогда отрекались душ своих, жалея князей своих". Скорбь, естественно, поселилась и в знатных домах. Такого поражения от внешнего врага не было давно - а может, не было вовсе: в плену на чужбине оказались пятеро Рюриковичей, многие боярские роды недосчитались своих членов. "Все князья… возопили с плачем и стенанием".
Святослав отправил весть к Давыду Смоленскому, с которым раньше сговаривался идти воевать Степь: "Мы говорили пойти на половцев и летовать на Дону, ныне же половцы победили Игоря и брата его с племянником. Так что приезжай, брате, постереги землю Русскую". Давыд со своей ратью спешно спустился по Днепру; пришли и удельные князья Киевщины. Войска соединились у Треполя, откуда Святослав и Рюрик прошли к Каневу, оставив Давыда и смолян. Ярослав Всеволодович в Чернигове собрал свои войска и готов был прикрывать Левобережье.
Узнав о приготовлениях русских князей, половцы, уже шедшие к рубежам Руси, отступили за Дон. Здесь ханы, по мнению летописца, "собрали весь язык свой", то есть всех сородичей, кочевавших от Дуная до Волги, и начали совещаться. Вскоре им стало известно о рассредоточении русских сил, а возможно, и о том, что смоляне не особо хотят сражаться на юге. Кончак предлагал: "Пойдем на Киевскую сторону, где перебиты братья наши и великий наш хан Боняк". Гза возражал: "Пойдем на Сейм, где остались жены их и дети. Готовый нам полон собран - возьмем без опаски". В конечном счете решили разделить силы надвое.
Кончак, очевидно, был под стать Игорю - так же честолюбив в планах и патетичен в речах. Он не оставил надежд захватить крупнейшие города Руси и теперь со своей ордой устремился к Переяславлю. Целый день половцы штурмовали город и наконец влезли на стену острога. Тогда князь Владимир Глебович повел дружину на вылазку, но не все решились последовать за ним. Половцы окружили князя и его воинов, но он сражался мужественно, пока не был ранен тремя ударами копий. Только тут горожане, вдохновленные отвагой князя, вышли из острога и отбили Владимира у врага. Отогнав половцев, тяжко страдающий от ран князь "утер мужественный пот свой за отчину свою".
Владимир отправил гонцов к Святославу, Рюрику и Давыду: "Половцы у меня, помогите мне!" Святослав, в свою очередь, тоже послал за смолянами. Те, однако, уже успели рассориться с князем и забунтовать. На вече они заявили: "Мы шли до Киева. Была бы здесь битва - бились бы. Нам ли иной битвы искать? Не можем этого - уже изнемогли". В итоге Святослав и Рюрик, не дождавшись Давыда, с подвластными князьями поплыли по Днепру к Переяславлю, а Давыд вынужден был увести свои полки обратно на север.
Кончак решил не испытывать судьбу - узнав о приближении Святослава, он повернул прочь от Переяславля, гоня многочисленный полон. Владимир торопил союзников, но они, раз задержавшись, за половцами не поспели. По пути степняки подступили к городу Римову. Слишком много горожан взошло на укрепления - два звена деревянной стены рухнули, открыв врагу дорогу в город. Часть горожан прорвалась за стены и отбилась от половцев на близлежащем Римском болоте, а всех прочих Кончак присоединил к своему полону. Не поспев за ним, Святослав и Рюрик повернули от Переяславля к Киеву.
Между тем Гза вторгся в Посемье и подошел к Путивлю, где, рассказывает "Слово", дожидалась мужа Ярославна. Разорив окрестные села, Гза подступил к городу, но его успехи в итоге оказались скромнее, чем у Кончака: он смог лишь сжечь острог и с тем возвратился восвояси.
В "Слове" за описанием разгрома Игоря и скорби Руси следуют два вставных эпизода, ранее, вероятно, бытовавших как отдельные песни: "Вещий сон" с последующим "златым словом" Святослава и "Плач Ярославны". Они сильно различаются по жанру и содержанию и столь же сильно выделяются из остального текста "Слова". Первый - публицистический призыв, причем голос князя незаметно сменяется голосом самого "песнотворца", называющего князей не "братьями", а "господами". Второй - лирическая песнь о потерянном муже, без всякого "политического" содержания.
Святослав, подобно героям многих былин, узнаёт о поражении двоюродных братьев благодаря сну:
А Святослав мутный сон видел в Киеве
На горах.
"Ночью с вечера одевали меня, - рек, -
Черными полотнами на кровати тисовой,
Черпали мне синее вино, с горем смешанное,
Сыпали мне колчанами поганых толковин
Великий жемчуг на лоно,
Меня нежили.
Уже доски без конька в моем тереме
Златоверхом.
Всю ночь Бусовы вороны граяли
У Плесньска на оболони, где дебрь Кисаня
Понеслись они к синему морю".
Сказали бояре князю:
"Уже, княже, горе ум полонило.
Се, ведь два сокола слетели
С отчего злата стола
Доискаться града Тмутараканя
Либо же испить шеломами Дона.
Уже соколам крылья подрезали
Поганых саблями,
А самих их опутали
Путами железными.
Настала тьма в третий день:
Два солнца померкли ведь,
Погасли столпа багряных два,
И в море погрузились,
И с ними молодые месяцы,
Олег и Святослав,
Тьмою оба поволоклись.
На реке на Каяле тьма свет покрыла:
По Русской земле простерлись половцы,
Как барсово гнездо,
И великое буйство хинам подали.
Уже понеслась хула на хвалу;
Уже бьется нужда о волю;
Уже свергнулся Див на землю.
Се ведь готские красные девы
Запели на брегу синего моря,
Звеня русским златом,
Поют время Бусово,
Лелеют месть Шаруканову.
А мы уже, дружина, лишь ждем веселия".