Для историка здесь важно упоминание Олега и Святослава. Много было споров - почему названы именно эти два князя (точнее, князь и безудельный княжич)? Почему не упомянут Владимир? Под "четырьмя солнцами" в "Слове" бесспорно имелись в виду Игорь, Всеволод, Святослав и Владимир. Ответ, как представляется, довольно прост и печален. Ни Олег Игоревич, ни Святослав Ольгович после злосчастного похода в источниках не упоминаются ни разу. Очевидно, оба они так и не вернулись на Русь, умерев в половецком плену. Что же касается Владимира, то его судьба отличалась от судьбы Игоря и Всеволода, не говоря уже о безвестно сгинувших родном и двоюродном братьях. В плену юный путивльский князь все-таки женился на сговоренной за него ранее дочери Кончака.
Далее в поэме следует "злато слово, слезами смешанное". Святослав одного за другим призывает на помощь князей, но поддержки их, как и в реальности, не видит:
Но вот зло - князья мне не пособие:
В ничто сия година обратилась.
Вот, у Рим[ова] кричат под саблями половецкими,
А Владимир страждет от ран -
Горе и тоска сыну Глебову!
Перед слушателем или читателем "Слова" один за другим проходят те, кого "песнотворец" хотел бы видеть мстящими за Игоря. Вот черниговский князь Ярослав со своими боярами и служащими ему кочевниками:
Те ведь без щитов с засапожниками
Кличем полки побеждают,
Звеня в славу прадедовскую.
Вот "великий князь" Всеволод из Владимира с покорными ему - о чем без приязни вспоминали в Киеве и Чернигове - "удалыми сынами Глебовыми" из Рязани и Мурома:
Ты ведь можешь и Волгу веслами расплескать,
А Дон шеломами перелить.
Вот Рюрик и Давыд Ростиславичи:
Не ваши ли вой злачеными шлемами
По крови плавали?
Не ваша ли храбрая дружина
Рыкает, будто туры,
Раненные саблями калеными
На поле незнаемом?
Вот галицкий Ярослав Осмомысл:
Высоко сидишь ты
На своем златокованом столе,
Подпер горы Угорские
Своими железными полками…
Грозы твои по землям текут,
Отворяешь ты Киеву врата…
Вот князья Волынские: братья Мстиславичи во главе с Романом Владимирским и двоюродные им Ярославичи:
Где же ваши златые шеломы
И сулицы ляшские, и щиты?
А вот и не чужие киевскому князю полоцкие Всеславичи, занятые собственными распрями. Один среди них достойный - шурин Святослава Изяслав Василькович, - но и он, не дождавшись помощи от братьев, пал в битве с литовцами, "изронил жемчужную душу из храброго тела"…
Никто из князей не спешит постоять "за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича". В печали завершает поэт "златое слово":
О, стонать Русской земле, поминая прежнюю годину
И первых князей!
Того старого Владимира
Не пригвоздить было к горам Киевским;
И ныне стоят ведь стяги Рюриковы,
А другие - Давыдовы,
Но врозь их хвосты развеваются,
Копья поют!
Между тем в Путивле, пережившем половецкий налет (о чем в "Слове" не говорится), тоскует о супруге Ярославна. В поэтическом мире "Слова", где география подчинена эпическим законам, где Дон и Дунай, как в народных песнях, отмечают границу иного мира, плач княгини разносится далече:
На Дунае Ярославнин глас слышен,
Кукушкою безвестной рано кличет:
"Полечу, - говорит, - по Дунаю кукушкою,
Омочу шелков рукав в Каяле реке,
Утру князю кровавые его раны
На крепком его теле".
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, говоря:
"О Ветер, ветрило!
Зачем, господине, так сильно веешь ты?
Зачем мечешь ты хиновские стрелы
На своих неустанных крыльях
На моего лады воев?
Мало тебе разве в выси
Под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господине, мое веселие
По ковылю развеивать?"
Ярославна рано плачет
В Путивле городе на забрале, говоря:
"О Днепр Славутич!
Ты пробил собой каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святослава насады
До полка Кобякова.
Взлелей, господин, моего ладу ко мне,
Дабы не слала к нему слез на море рано".
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, говоря:
"Светлое и пресветлое Солнце!
Всем тепло и прекрасно ты,
Зачем, господин, простерло горячие
Свои лучи на лады воев?
В поле безводном жаждою им луки спрягло,
Горем им колчаны заткнув".
Тем временем Игорь изнывал в половецком плену, хотя его с сыном Владимиром, которого Кончак собирался женить на своей дочери, содержали лучше, чем остальных пленников, которых хорошо стерегли, держали в оковах, а то и пытали. Как уже говорилось, двое князей, судя по всему, плена не выдержали, хотя малолетний Олег Игоревич вряд ли подвергался мучениям. Игорю же, и по поручительству Кончака, и как предводителю противника, разрешали свободно передвигаться и даже охотиться под охраной двадцати молодых половцев, пятеро из коих принадлежали к знати. Стража не только обращалась с князем уважительно, но и выполняла любые его распоряжения. Он взял себе пять-шесть русских слуг, в том числе сына новгород-северского тысяцкого, которые тоже сопровождали его в поездках по степи. Наконец, Игорь выписал себе с Руси священника, который совершал для него и слуг христианское богослужение. Князь полагал, что останется в плену надолго, и воспринимал это как наказание за грехи: "Я по достоинству своему воспринял поражение, от повеления твоего, Владыко Господи, а не поганская дерзость сломила силу рабов Твоих. Не жаль мне за свою злобу принять всё необходимое, что я принял".
Однако уже осенью того же года с Игорем заговорил некий половец. "Слово" называет его Овлуром, а Ипатьевская летопись - Лавором (Лавром). Если последнее не является русификацией, то половец, вероятно, был крещен, что отчасти объясняет его поведение. Есть, впрочем, версия, что Лавр-Овлур был послан Кончаком, заинтересованным в мире с Новгород-Северским княжеством и потому не хотевшим оставлять Игоря в плену. Но доказательств этой остроумной догадки нет.
Лавр сказал Игорю: "Пойду с тобой в Русь". Князь сначала не поверил ему, заподозрив подвох, но о побеге задумался и стал советоваться с приближенными. Он решил собрать, сколько сможет, пленных воинов и бежать вместе с ними, пока основные силы половцев воюют на Руси. "Я ради славы не бежал тогда от дружины, и ныне не славным путем не пойду!" - заявил он. Сын тысяцкого и княжеские конюшие, однако, требовали, чтобы князь согласился с Лавром: "Иди, княже, в землю Русскую, если захочет Бог избавить тебя!" Пока Игорь размышлял, орда Кончака повернула от Переяславля обратно в степь и побег по задуманному плану стал невозможен. К тому же приближенные встревожили князя новыми вестями: "Мысль высокую и неугодную Господу имеешь в себе. Ты хочешь взять мужей и бежать с ними, а об этом почему не подумал - вот приедут половцы с войны и, по слухам, убьют и тебя, князь, и мужей, и всю русь. И не будет ни славы тебе, ни жизни!" Таковы ли были намерения степняков, неизвестно. Во всяком случае, Кончак хотел другого. Но Игорь теперь решил поторопиться и принять совет Лавра.
Днем при Игоре постоянно находилась стража, ночью же он под охраной оставался в шатре. Тем не менее совещания пленных русичей и пересылку с Лавром половцы не обнаружили. Игорь приметил, что стражники его слегка расслабляются вечером, перед заходом солнца, и отправил конюшего к Лавру с вестью: "Переезжай на ту сторону Тора с конем в поводу". Вечером половцы сели пить кумыс. Конюший вернулся к князю с известием, что Лавр ждет. Игорь поклонился перед крестом: "Господи сердцеведец! Спасешь ли Ты меня, Владыко, недостойного?" Пока сторожа "играли и веселились", полагая, что князь лег спать, тот приподнял полог шатра и вылез. Перейдя реку по мелководью, он сел на коня и вдвоем с Лавром умчался прочь от кочевья. Дальнейшие обстоятельства не очень ясны. Видимо, через какое-то время конь пал, потому что затем Игорь 11 дней шел пешком до города Донца. Именно так рисует события "Слово":
Брызжет море в полуночи;
Идут смерчи мглою.
Игорю князю Бог путь кажет
Из земли Половецкой на землю Русскую,
К отца злату столу.
Погасли вечерние зори.
Игорь спит, Игорь бдит,
Игорь мыслью поля меряет
От великого Дона до малого Донца.
Коня в полуночи Овлур свистнул за рекою,
Велит князю уразуметь -
Князю Игорю не быть!
Кликнул - стучит земля,
Шумит трава,
Зашатались вежи половецкие.
А Игорь князь
Проскочил горностаем к тростнику,
И белым гоголем на воду,
Вскинулся на коня борзого,
Соскочил с него серым волком,
И поспешил к луке Донца,
И полетел соколом под мглою,
Избивая гусей и лебедей к завтраку,
И обеду, и ужину.
Коли Игорь соколом полетел,
Тогда Овлур волком поспешал,
Отряхивая росу студеную -
Загнали ведь своих борзых коней.
Донец сказал: "Княже Игорю!
Немало тебе величия,
А Кончаку ненависти,
А Русской земле веселия!"
Игорь сказал: "О Донче!
Немало тебе величия,
Лелеявшему князя на волнах,
Постилавшему зелену траву
На своих серебряных брегах,
Одевавшему его теплыми мглами
Под сенью зелена древа.
Стерег его гоголем на воде,
Чайками на струях,
Чернядью на ветрах"…
Половцы гнались за Игорем, но не смогли настичь его. В "Слове" гонятся лично ханы Кончак и Гза, и именно во время этой погони первый решает судьбу Владимира Игоревича:
А не сороки затрещали -
По следу Игореву едут Гзак с Кончаком.
Тогда враны не граяли,
Галки замолчали,
Сороки не стрекотали,
Полозы ползали только.
Дятлы стуком путь к реке кажут,
Соловьи веселыми песнями свет возвещают.
Говорит Гзак Кончаку:
"Если сокол к гнезду летит -
Соколенка расстреляем
Своими злачеными стрелами".
Речет Кончак Гзаку:
"Если сокол к гнезду летит -
То мы соколенка опутаем
Красною девицею".
И сказал тут Гзак Кончаку:
"Если его опутаем мы
Красною девицею,
Не будет нам ни сокольца,
Не будет красной девицы,
То-то и начнут нас птицы бить
В поле Половецком".
Игорь возвращался на Русь. Град Донец относился к чернигово-северским землям, и отсюда князь уже беспрепятственно добрался до столицы своего удела, где был встречен с радостью. Горожане любили своего правителя - многие, как отмечал летописец, "печалились и проливали слезы свои за него" - и простили ему безрассудство. Из Новгорода-Северского Игорь направился в Чернигов - лично сообщить Ярославу о своем избавлении и попросить помощи в защите от половцев разоренного и, видимо, частично обложенного данью Посемья. Ярослав "обрадовался и помощь дать обещал". Игорь поехал в Киев - представиться Святославу и Рюрику; и те тоже "рады были ему". Судя по "Слову", Игорь ехал также и поклониться за чудесное спасение киевским святыням:
Рек Боян, и Ходына, Святослава песнотворцы,
Старого времени Ярослава,
Олега кагана любимцы:
"Тяжко той голове, что без плеч,
Зло тому телу, что без головы" -
Русской земле без Игоря.
Солнце светится на небесах -
Игорь князь в Русской земле.
Девицы поют на Дунае -
Вьются голоса чрез море до Киева.
Игорь едет по Боричеву
К святой Богородице Пирогощей.
Страны рады, грады веселы.
Спели песнь старым князьям,
А потом - молодым воспеть!
Слава Игорю Святославичу,
Буй Туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Здравы, князи и дружина,
Когда боретесь за христиан
С погаными полками!
Князьям слава и дружине!
Аминь.
Глава одиннадцатая.
НОВЫЕ ВОЙНЫ
"Слово о полку Игореве" завершается возвращением князя из половецкого плена, и лишь отдельные зыбкие намеки на позднейшие события находим мы в нем. Но у Игоря впереди были новые заботы и новые брани, внутренние и внешние. Мы мало знаем о том, чем занимался князь в ближайшие год-два после возвращения в Новгород-Северский, происшедшего в начале 1186 года. Очевидно, он восстанавливал силы княжества, при помощи Ярослава Черниговского вытеснял половцев Гзы из Посемья, а также принимал меры по выкупу пленников и восстановлению союза с Кончаком. Последнее вскоре дало плоды. В конце 1186-го или в начале 1187 года Игорю удалось примирить остававшегося всё это время в Путивле Владимира Ярославича с его отцом Ярославом Осмомыслом - тот, чувствуя приближение смерти, предпочел видеть законного сына при себе, хотя стол ему оставлять так и не желал. В 1187 году Владимир уехал в Галич, а сопровождал его Святослав, старший из остававшихся при Игоре сыновей. После смерти отца Владимиру все-таки удалось занять престол, хотя это стоило Галицкой земле немало кровавых треволнений.
Святослав Всеволодович первое время после возвращения Игоря тоже не был заметен как ратоборец. В 1186 году он строил в Чернигове церковь Благовещения - очевидно, призывая на русские полки вышнюю помощь. Однако одновременно с благочестивыми делами киевский князь и его брат Ярослав затеяли новую политическую интригу. Столкнувшись впервые за десятилетия с действительно масштабным и неуправляемым с Руси половецким нашествием, Святослав осознал всю ничтожность сил нынешнего Киевского княжества, которая была ясна и автору "Слова". Великому князю требовалось расширить свое влияние. Взоры Святослава вновь обратились к Рязани. Здесь в семействе Глебовичей в очередной раз началась распря, и Всеволод Большое Гнездо опять готовился к походу против непокорного Романа, зятя Святослава. Интересы Святослава совпадали здесь с интересами Ярослава, который вполне разделял его желание вернуть Рязанщину под власть черниговского дома.
Весной 1186 года братья Всеволодовичи отправили к Всеволоду Юрьевичу представительное посольство из бояр во главе с черниговским епископом Порфирием, которое должно было заступиться за рязанцев и убедить Всеволода заключить мир. Убежденный ростовским епископом Лукой, Всеволод согласился и отправил Порфирия в Рязань уже с собственными послами. Но Порфирий, имевший тайное поручение от киевского князя, повел с Глебовичами переговоры, убеждая не повиноваться Всеволоду и, вероятно, положиться на поддержку черниговской родни. Однако в последнем он не преуспел - Всеволод прознал об интриге, и архиерей "со срамом и бесчестьем" бросил посольство и спешно вернулся в Чернигов. Первым желанием Всеволода было послать за епископом погоню; но потом владимирский князь, "положившись на Бога и Святую Богородицу", придумал иной ход. "Гнездо" у него уже было поистине большое, и его птенцы могли по-своему послужить отцовскому делу.
Одиннадцатого июля 1186 года в Чернигове состоялось бракосочетание: дочь Всеволода Юрьевича Всеслава (возможно, в крещении ее звали Евпраксия) стала женой Ростислава, сына Ярослава Всеволодовича. Со стороны невесты на свадьбе присутствовали свояк и соратник Всеволода Ярослав Владимирович, периодически княживший в Новгороде Великом, и Давыд Юрьевич из Мурома. Последний сам находился в свойстве с черниговцами, а в рязанском конфликте муромские Юрьевичи однозначно держали сторону Всеволода. Так что, вероятно, свадьбой дело и было решено - с Черниговом, но не с Рязанью; на нее Всеволод в конце года уже невозбранно пошел войной.
А с половецким нашествием всё равно надо было что-то делать, и киевскому князю с братом пришлось действовать самим. Весной 1187 года стало известно, что половцы стоят в среднем течении Днепра, у брода Татинец. Святослав и Рюрик быстрым маршем, не взяв обоза, выступили против них. По пути к ним присоединился Владимир Глебович Переяславский. Он вновь попросился возглавить передовой полк из своих дружинников и "черных клобуков", но на этот раз уже сам Святослав стал возражать, желая прославить кого-то из своих сыновей. Рюрику и киевским боярам с трудом удалось убедить великого князя. Однако среди "черных клобуков", по замечанию летописца, приходившихся половцам "сватами", вновь проявилось двурушничество - неприятеля предупредили о приближении князей. Половцы быстро переправились на левый берег Днепра и ушли в степь. Начиналось половодье, у князей не было достаточно припасов, и они вернулись ни с чем. На обратном пути разболелся Владимир Глебович. Возможно, он так и не оправился от позапрошлогодних ран. В Переяславль его уже внесли на носилках. 18 апреля 1187 года переяславский князь умер.
Кончаку же события 1185 года позволили распространить свое влияние на степное Поднепровье. Он превращался в настоящего хозяина европейских степей. Летом он вторгся в Поросье, которое Святослав передал во владение своему черниговскому брату. Впоследствии хан еще не раз совершал туда набеги.
Святослав не мог мириться с такой дерзостью. Зимой 1187/88 года, ранней и на редкость лютой, он вновь позвал Рюрика идти на половцев. Тот предложил повторить опыт прежних, до нашествия, лет: "Ты, брате, езжай в Чернигов, соединись со своей братией, а я здесь со своей". Сначала всё и впрямь складывалось успешно. Ольговичи не отказались от похода. Пошел ли Игорь - из летописного сообщения непонятно, но думается, что скорее нет. Но Ярослав в этот раз привел свой полк. Князья с войском двинулись по льду Днепра - берега занесло непроходимым снегом. Войска беспрепятственно прошли Днепром вглубь степи и достигли реки Снепород (нынешней Самары). Здесь удалось захватить половецкую сторожу и узнать, что зимуют кочевники в стороне от реки, у Голубого леса. Оставалось только захватить их.
Но тут опять начался княжеский разлад. "Не могу идти дальше от Днепра, - заявил Ярослав Всеволодович, - земля моя далеко, а дружина моя изнемогла". Рюрик, напротив, призывал Святослава: "Брате и сват! Этого-то мы у Бога и просили - весть нам, что половцы все лежат за полдня. Если кто раздумывает и не хочет идти, так мы двое до этих мест ни на кого не смотрели, а что нам Бог давал, то и брали". Святослав вроде и был с ним согласен, но ослабления рати не хотел, а потому ответил: "Я-то, брате, готов всегда и ныне! Но пошли к брату Ярославу и понуди его, чтобы поехали все". Рюрик принялся убеждать Ярослава: "Брате, не стоило тебе устраивать смятение! Весть правая, что вежи половецкие все за полдня - невеликий путь. Брате, кланяюсь тебе: ради меня пройди полдня, а я ради тебя и дни проеду". "Не могу же я ехать один, - отрезал Ярослав, - полк-то мой пеш. Вы бы мне дома поведали, докуда идти". Тем дело и кончилось. Все убеждения и возражения Рюрика пропали втуне. Святослав, разрываясь между стремлением покончить со степняками и нежеланием терять поддержку брата, в конце концов принял решение повернуть восвояси.