Оглядываясь ретроспективно на судьбу поэта и его творческого наследия, прежде всего поражаешься благородному, лишённому всякого намёка на зависть или хотя бы соперничество участию в ней как современных ему собратьев по перу, так и пришедших несколько позднее. На этот раз не было призыва к русским писателям, вроде того, что был провозглашён Жуковским по отношению к юному Пушкину: "Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт". А между тем какое единодушие в действиях!
Поэт-переводчик Раич занимается воспитанием Тютчева-подростка в его домашнем кругу. Поэт Мерзляков с университетской кафедры, а также на занятиях "Общества любителей российской словесности" наставляет Тютчева-юношу в началах истории литературы и поэтического творчества. Пушкин перед самым уходом из жизни освящает своим именем первую заметную публикацию поэта. Затем Некрасов вспоминает о ней, чтобы нарочито громко объявить тугим на соображение и медлительным на признание читателям о том, ч т о уже было у них перед глазами и значения ч е г о они не удосужились и не дерзнули понять. И тогда же поэт Хомяков тормошит, укоряет ленивого и нерасторопного Тютчева: дескать, не затем дан тебе такой дивный голос, чтобы ты молчал.
Не прекращают русские поэты хлопотать о поэтическом наследии своего нерадивого собрата и после его кончины. Так, Аполлон Майков при содействии Эрнестины Фёдоровны выпускает первое сколь возможно обширное посмертное издание стихов и политических статей её мужа. А в конце XIX столетия русскими поэтами-символистами были возвращены Тютчеву и слава, и внимание читающей публики. Один из них, а именно Валерий Брюсов, ещё и осуществил в 1912 году первое научно подготовленное издание полного собрания его стихотворений. Золотой век – золотые сердца! Не то что, скажем, в двадцатом – наполовину серебряном, наполовину стальном…
Предполагал ли Фёдор Иванович свою грядущую популярность? Возможно. Однако же с мудрой сдержанностью, абсолютно лишённой всякой самонадеянности.
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, -
И нам сочувствие даётся,
Как нам дается благодать…
Насколько же скромнее звучат эти стихи Фёдора Ивановича, чем его же политические пророчества относительно переустройств Европы. И в самом деле, о каких планетарных катаклизмах может вещать человек, если ему не дано предусмотреть и такую малость, как отзвук собственного слова? Впрочем, разве не провоцировала поэта наивная доверчивость преклонявшейся перед его эрудицией и красноречием светской толпы? Именно толпа своей глупостью и жадностью до запретных знаний и порождает лжепророков.
В конечном счёте всё это и не важно – кем Тютчев слыл среди своих современников и за кого принимал себя сам. Мало ли шелухи удерживает историческая память? Но важно и драгоценно то, как любим и велик этот поэт теперь – в глазах своих уже весьма отдалённых потомков.
"Я лиру посвятил…" (Николай Алексеевич Некрасов)
Одна из противоречивейших личностей в классической русской поэзии – Николай Алексеевич Некрасов своим гениальным творчеством сообщил ей могучий поступательный импульс, воздействие которого оказалось заметным и в последующем XX веке. Его активная гражданская позиция чрезвычайно расширила круг людей, неравнодушных к поэтическому слову, за что он был вознаграждён любовью и уважением российского народа.
Родился будущий поэт в Каменец-Подольской губернии, в местечке Немирово, где размещался егерский полк, в котором служил его отец Алексей Сергеевич Некрасов. Это произошло 28 ноября 1821 года. Тремя годами позднее Алексей Сергеевич в чине майора ушёл в отставку, и семья поселилась под Ярославлем в родовом имении Грешнево.
Няня, вырастившая поэта, была простой крепостной женщиной – под стать Пушкинской Арине Родионовне, мастерицею сказки сказывать да песни петь. Сокровища российского фольклора, изустно бытующие в народе, мальчик узнал именно от неё. Как-то в семилетнем возрасте, услышав от няни про чертей, будто бы гуляющих ночью по саду, Николай отправился на их поиски, чтобы сразиться с нечистой силою. Хотя было темно и боязно, возвратился он, лишь обойдя самые глухие закоулки сада.
Его редкая настойчивость проявилась и в том, как он обучался верховой езде. Восемнадцать раз к ряду сбрасывала упрямого мальчугана лошадь, а Николай вновь и вновь вскарабкивался на непокорное животное, не отступился и стал-таки отличным наездником, способным обуздать и самого норовистого жеребца.
А вот ещё одно из ранних проявлений его непреклонного бойцовского характера. Однажды поздней осенью, когда мальчику было только 10 лет, он подстрелил над озером утку. Вода, у берега взявшаяся ледком, была настолько холодна, что собака отказалась доставать трофей. Тогда маленький охотник, раздевшись, сам кинулся в озеро и поплыл за своей добычей.
С детством связаны и первые картины народного горя, которые довелось наблюдать Некрасову. По Владимирскому тракту, проходившему неподалеку от их усадьбы, то и дело прогоняли партии каторжан. В замечательной поэме "Русские женщины", написанной поэтом в зрелые годы, ещё отзовётся кандальный звон, услышанный им в отрочестве. Но любовь к великой русской реке, на берегу которой прошло его детство, уже тогда кровоточила болью сострадания к обездоленному простому люду.
НА ВОЛГЕ
(отрывки)
О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда ещё всё в мире спит
И алый блеск едва скользит
По тёмно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке.
Иду на помощь к рыбакам,
Катаюсь с ними в челноке,
Брожу с ружьём по островам.
То, как играющий зверок.
С высокой кручи на песок
Скачусь, то берегом реки
Бегу, бросая камешки,
И песню громкую пою
Про удаль раннюю мою…
Тогда я думать был готов,
Что не уйду я никогда
С песчаных этих берегов.
И не ушёл бы никуда -
Когда б, о Волга! над тобой
Не раздавался этот вой!
……………………………………
Почти пригнувшись головой
К ногам, обвитым бечевой.
Обутым в лапти, вдоль реки
Ползли гурьбою бурлаки,
И был невыносимо дик
И страшно ясен в тишине
Их мерный похоронный крик, -
…………………………………….
О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки, -
И в первый раз её назвал
Рекою рабства и тоски!..
Семья Некрасовых была многолюдна и небогата. Родившийся третьим, после Андрея и Елизаветы, Николай имел 13 братьев и сестёр. Когда будущий поэт подрос, его и Андрея отправили под присмотром дворового человека в Ярославль для подготовки в гимназию. Однако этот дворовой ни стряпать для барчуков, ни наблюдать за посещаемостью их занятий не стал, предпочитая загул. Выдавал им ежедневно 30 копеек на пропитанье и отправлялся в кабак. А дети, вместо того чтобы идти к учителям, запасались бутербродами и блаженствовали где-нибудь за городом на природе. И хотя отец, узнав про непорядок, сменил дворового, братья всё равно находили возможности для развлечений. Тем не менее в 1932 году оба поступили в гимназию.
Деньги за обучение Алексей Сергеевич платил крайне неохотно, спорил с преподавателями. И вообще он был человеком невежественным, грубым, предавался пьянству и картам, тиранил семью. Более всех от его дикой необузданности страдала мать будущего поэта Елена Андреевна, женщина тихого, доброго нрава, культурная и образованная. Именно она познакомила мальчика со многими шедеврами русской и мировой литературы, а также внушила ему мысль о необходимости университетского образования.
В 1837 году после трагической смерти любимого старшего брата Николай, не завершив гимназический курс, возвращается в Грешнево. А на следующий год отец отправляет его в Петербург для поступления в Дворянский полк – военную школу, отличавшуюся особенной жестокостью муштры. Однако армейская неволя с её уставными стандартами была явно не по вкусу будущему певцу свободы. Ослушавшись отцовского наказа, юноша начинает готовиться к вступительным экзаменам в университет. Сдать их надлежащим образом оказалось не под силу, а вот материальной поддержки отца, разгневанного его своеволием, Николай лишился.
И всё-таки Некрасов приступает к занятиям, хотя бы на правах вольнослушателя, и делает это по совету ректора Плетнёва, одного из близких друзей к тому времени уже покойного Пушкина.
Ночует бездомный юноша, где придётся. Не всегда хватало денег даже на угол в какой-нибудь грязной, перенаселённой комнатёнке. А чтобы хоть как-то пропитаться, приходится заниматься репетиторством и прочими случайными работами, включая литературную подёнщину. Недаром, отправляясь в Петербург, юноша прихватил тетрадку своих гимназических стихов. Это были в основном эпиграммы на учителей и соучеников – первые опыты обличительной некрасовской поэзии. И хотя уже в 1838 году в "Отечественных записках" было напечатано стихотворение "Мысль" – первая его публикация, прожить на гонорары начинающему поэту было немыслимо.
Нередко случалось, что юноша шёл на Сенную площадь, где располагались Приказы, и там за пять копеек или просто за кусок хлеба писал для неграмотных крестьян жалобы или прошения, поневоле вникая в эту своеобразную живую энциклопедию народных притеснений, тягот и бед.
Иногда же, особенно изголодавшись, наведывался молодой поэт в ресторан на Морской, где дозволялось читать газеты, даже ничего не заказав. "Возьмешь, бывало, для виду газету, а сам придвинешь к себе тарелку с хлебом и ешь" – так припоминалась Некрасову его голодная юность. Едва ли мог он тогда без ненависти смотреть на благополучных упитанных господ, лениво поглощающих разнообразно-соблазнительные снеди. А ещё: едва ли не столкнулись в его сознании эти два социальных полюса – Сенная площадь и ресторан на Морской.
В 1840 году Некрасов познакомился с Ф.А. Кони, редактором "Пантеона русского и европейских театров". Этот человек, будучи сам писателем-драматургом, посочувствовал бедному юноше и взял его под своё покровительство. Вскоре Некрасов наловчился писать водевили, которые по протекции Кони ставились в Александринском театре и печатались в "Пантеоне". В том же году он выпустил сборник своих стихов "Мечты и звуки".
Василий Андреевич Жуковский, ознакомившись с книжкой ещё в рукописи, посоветовал её не печатать или, в крайнем случае, издать анонимно, предрекая молодому поэту, что со временем он станет писать гораздо лучше и ему будет стыдно своих первых поэтических упражнений. Молодой поэт послушался признанного мастера и обозначил своё авторство только инициалами "Н.Н.".
Выход книги спровоцировал целый ряд отрицательных отзывов, а среди них и весьма неодобрительную рецензию Белинского, заключение которой было обескураживающим: "Посредственность в стихах нестерпима". Догадывался ли великий критик, что автору только 19 лет и что это – первая проба пера? Во всяком случае, дебютант, оглушённый приговором безусловного авторитета, поспешил скупить остатки тиража и уничтожить. И перестал писать серьёзные стихи. Впрочем, Белинскому же было суждено через несколько лет вернуть Некрасова поэзии, таким образом исправив свой несколько поспешный и резковатый приговор.
В 1841 году Николай Алексеевич, вызванный в Грешнево известием о смертельной болезни матери, увы, опаздывает даже на похороны. Вместе с матерью умирает и мечта об университетском образовании. Прежде старался для неё, а теперь смысла нет. Слишком голодно и трудно. Некрасов оставляет учебу.
С 1838-го по 1844-й, за шесть лет изнурительного труда, литературным пролетарием Николаем Некрасовым было написано 12 повестей и рассказов, 14 пьес, две сказки, множество статей и фельетонов. Не гнушался он и составлением афиш, и сочинением куплетов для бенефиса. Поспешное, подражательное – писалось всё это единственно пропитания ради и впоследствии поэтом не переиздавалось.
Очевидно, поверив Жуковскому, что в будущем ему предстоит написать и нечто стоящее, юный Некрасов и тут постарался сохранить своё имя в чистоте и весь этот литературный порожняк подписывал нарочито неблагозвучными псевдонимами: "Перепельский", "Феоклист Онуфрич Боб", "Иван Бородавкин", "Выволочкин", "Стукотин"… Однако халтура засасывает, как и всякое болото. И вероятно, не выбраться бы Некрасову из этой трясины, если бы не Гоголь и Белинский. Зачитываясь вышедшим в 1842 году первым томом "Мёртвых душ", Некрасов понял, как надо писать. А выбрать достойную тему и утвердиться на избранном пути ему помог величайший русский критик.
Случилось так, что рукопись очерка "Петербургские углы", созданного под влиянием реалистической гоголевской прозы, была предложена поэтом в "Отечественные записки" и привлекла внимание Виссариона Григорьевича, сотрудничавшего в этом журнале. Он пожелал познакомиться с её автором и с этой поры, т. е. с 1843 года, взял над ним шефство, направляя талант Некрасова на службу нищему и обездоленному народу. И верно, чаял вырастить из него недюжинного прозаика. И вдруг в 1845 году услышал от своего подопечного то, чего никак не ожидал – стихи!
В ДОРОГЕ
"Скучно! скучно!.. Ямщик удалой,
Разгони чем-нибудь мою скуку!
Песню, что ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку;
Небылицей какой посмеши
Или, что ты видал, расскажи -
Буду, братец, за всё благодарен".– Самому мне невесело, барин:
Сокрушила злодейка жена!..
Слышь ты, смолоду, сударь, она
В барском доме была учена
Вместе с барышней разным наукам,
Понимаешь-ста, шить и вязать,
На варгане играть и читать -
Всем дворянским манерам и штукам.
Одевалась не то, что у нас
На селе сарафанницы наши,А, примерно представить, в атлас;
Ела вдоволь и мёду и каши.
Вид вальяжный имела такой,
Хоть бы барыне, слышь ты, природной,
И не то что наш брат крепостной,
Тоись, сватался к ней благородный
(Слышь, учительста врезамшись был,
Баит кучер, Иваныч Торопка), -
Да, знать, счастья ей Бог не судил:
Не нужна-ста в дворянстве холопка!Вышла замуж господская дочь,
Да и в Питер… А справивши свадьбу,
Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу,
Захворал и на Троицу в ночь
Отдал Богу господскую душу,
Сиротинкой оставивши Грушу…
Через месяц приехал зятёк -
Перебрал по ревизии души
И с запашки ссадил на оброк,
А потом добрался и до Груши.
Знать, она согрубила ему
В чем-нибудь, али напросто тесно
Вместе жить показалось в дому,
Понимаешь-ста, нам неизвестно, -
Воротил он её на село -
Знай-де место свое ты, мужичка!
Взвыла девка – крутенько пришло:
Белоручка, вишь ты, белоличка!Как на грех, девятнадцатый год
Мне в ту пору случись… посадили
На тягло – да на ней и женили…
Тоись, сколько я нажил хлопот!
Вид такой, понимаешь, суровый…
Ни косить, ни ходить за коровой!..
Грех сказать, чтоб ленива была,
Да, вишь, дело в руках не спорилось!
Как дрова или воду несла,
Как на барщину шла – становилось
Инда жалко подчас… да куды! -
Не утешишь её и обновкой:
То натёрли ей ногу коты,
То, слышь, ей в сарафане неловко.
При чужих и туда и сюда,
А украдкой ревёт как шальная…
Погубили её господа,
А была бы бабёнка лихая!На какой-то патрет всё глядит
Да читает какую-то книжку…
Инда страх меня, слышь ты, щемит,
Что погубит она и сынишку:
Учит грамоте, моет, стрижёт,
Словно барченка, каждый день чешет,
Бить не бьет – бить и мне не даёт…
Да недолго пострела потешит!
Слышь, как щепка худа и бледна,
Ходит, тоись, совсем через силу,
В день двух ложек не съест толокна -
Чай, свалим через месяц в могилу…
А с чего?.. Видит Бог, не томил
Я её безустанной работой…
Одевал и кормил, без пути не бранил,
Уважал, тоись, вот как, с охотой…
А, слышь, бить – так почти не бивал,
Разве только под пьяную руку…"Ну, довольно, ямщик! Разогнал
Ты мою неотвязную скуку!.."
До той поры видевший в нём исключительно прозаика, Виссарион Григорьевич, кажется, и сам был изумлён его успехами: "Да знаете ли вы, что вы поэт – поэт истинный". Позднее Некрасов, явно польщённый столь благоприятным отзывом наставника, не без иронии заметил: "Белинский произвёл меня из литературного бродяги в дворяне". И это было тем более верно, что протекция влиятельного критика открыла перед молодым поэтом доступ не только на страницы популярных журналов, но и в круг именитых писателей в основном дворянского происхождения..
Однако голодные и холодные годы бродяжничества не забываются вдруг. Босяцкая привычка во всём находить возможность для заработка и подсказала Некрасову, как воспользоваться приобретёнными связями. Он затевает издание альманаха, приглашая печататься в нём своих новых знакомых – талантливейших писателей того времени. Особенный успех выпал на долю вышедшего в 1846 году "Петербургского сборника", для которого Герцен, Панаев, Одоевский, Соллогуб безвозмездно пожертвовали свои сочинения. Менее состоятельным авторам Некрасов заплатил. В состав книги вошли также стихи и поэмы Тургенева, Майкова, четыре стихотворения самого Некрасова, включая "Колыбельную песню", воспринятую как призыв к революции.
Истиной жемчужиной "Петербургского сборника" были "Бедные люди" – повесть, с которою впервые перед читающей Россией явился Федор Михайлович Достоевский. Некрасову посчастливилось быть не только первым его издателем, но в известной мере и первооткрывателем. Это к нему писатель Григорович посоветовал обратиться своему товарищу по Инженерной школе. Вечером Достоевский занёс рукопись. А под утро в 4 часа – звонок. Вбегают Некрасов с Григоровичем и бросаются его обнимать в совершеннейшем восторге. В тот же самый день Николай Алексеевич передал повесть Белинскому со словами: "Новый Гоголь явился!" На что Виссарион Григорьевич проворчал: "У вас Гоголи-то, как грибы растут". И недовольный эдаким, как ему казалось, преувеличением отложил рукопись на несколько дней. Но потом, когда её раскрыл, чтобы прочитать на сон грядущий страницу-другую, так увлёкся, что проглотил единым духом, и мнение его было, что Достоевский пойдёт далее Гоголя…. Впрочем, и "Бедные люди" писались, судя по времени, под воздействием "Мёртвых душ".
"Петербургский сборник" дал хорошую выручку, часть денег из которой Некрасов выделил больному Белинскому для поездки на лечение в Малороссию. Коммерческий успех заставил Николая Алексеевича задуматься о том, что, водя дружбу с такими замечательными авторами, надо не разово выступать со сборниками, а завести свой регулярно выходящий журнал. И вот совместно с писателем Иваном Панаевым он берёт в аренду "Современник", созданный ещё в 1836 году самим Пушкиным. Начальный капитал журнала составили 25 тысяч, внесённые Панаевым и 5 тысяч, которые Некрасов занял у дочери Герцена.