Я могу себе позволить захлебываться в восторге от Парижа и при этом не любить Версаль, влюбиться с первого взгляда в Эдинбург и более чем спокойно относиться к Лондону, испытывать неприязнь к духоте, но при этом жить в Москве…
Как-то я услышал брошенную мне в спину фразу: наверное, он легко живет, раз швыряет деньги направо и налево. Стало обидно. Потому что живу я как раз не легко. Мне непросто зарабатывать, но не сложно тратить. При этом я всегда делаю то, что считаю нужным и правильным, без тайных умыслов и подспудных расчетов. Просто мне сначала нужен воздух и лишь потом – пища. Мои вечные ценности значительно дороже денег, мои базовые принципы значительно крепче формальностей, мои дела значительно важнее моих же слов. Наверное, потому что мне есть на что опереться.
Чтоб я так жил, скажет завистник. И окажется прав.
You are welcome! Я поделюсь, подвинусь, приму. Только присоединяйся!
А. С. Пушкин, увлекшись сочинением "Онегина", забыл написать вступление. Он исправился, когда замысел был воплощен, и осталось лишь соблюсти приличия.
У меня получилось наоборот. Задумав поделиться мыслями о том, что внуки хиппи стали хипстерами, дети панков – гламурными падонками, а последователи митьков – почитателями Любарова, я увлекся описанием своих собственных пристрастий. А выбор, как всегда, предельно прост. "Что такое хорошо, а что такое плохо" у каждого свое. И я не пытаюсь противопоставить сегодняшнее и вчерашнее, зудя воспоминаниями о несостоявшемся будущем. У меня как раз все получилось, получается и, надеюсь, будет получаться впредь. Но выползая из собственной скорлупы, не могу не замечать происходящего вокруг. Хамство на дорогах, плевки в подъездах, игнорирование обычных, казалось, правил приличия, нежелание читать и, как следствие, неумение грамотно писать. Бесконечные сериалы по центральным каналам и "фанерные" концерты собирают беспрецедентные аншлаги. Интернет из средства превратился в цель, плагиат в науке, искусстве и моде стал нормой.
Происходящее на мониторе компьютера или на экране смартфона просочилось за пределы электронной памяти и подобно паразитам прочно засело в мозгах. Вышедшие пять лет назад и показавшиеся мне глупой шуткой "Суррогаты" превратились в сегодняшнюю реальность. Небритый парень, подаривший миру "Пятый элемент", "Леона" и "Голубую бездну", в муках рожает "Люси", искренне надеясь, что нам понравится. Правда, о какой искренности можно говорить, когда у тебя в производстве одновременно семь картин?
У моей бабушки одним из самых страшных ругательств было слово "некультурный". Это не столько звучало укоризной, сколько многое объясняло. Жаль, что сегодня аргументы уже другие.
Не прошло и полжизни, как сменилась целая эпоха.
Настало время поколения СУБ.
Тост за самых маленьких
Прописная истина не требует доказательств. Она как аксиома – всегда была, есть и будет.
Ее нельзя купить или продать, соответственно, она ничего стоит. А раз не стоит, значит, не ценится. Не потому ли у нас слов – много, а дел – мало?
Об обществе принято судить по сложившемуся в нем отношению к старикам и детям.
Это только сегодня ты взрослый, сильный и успешный. Но каких-то 20, 30, 40 лет назад ты был маленький, слабенький с неочевидными перспективами ребенок. Главные люди в твоей жизни, они же – первейшие защитники, всегда были рядом: мама, папа и, безусловно, бабушки и дедушки. Первые уроки, первые достижения и первые наказания – почти все связано с домом. Семья – первое общество, членом которого тебе посчастливилось стать.
Пройдет еще 20, 30, 40 лет и ты превратишься в старого, не всегда здорового и, к сожалению, чаще одинокого человека. Маленькие радости от общения с близкими будут перемежаться с бессонными ночами и многочасовыми сидениями перед телевизором. Наверное, к тому времени ты не потеряешь навыки пользования интернетом, и тогда сеть станет твоим новым обществом, источником информации, доктором и другом.
И только находясь в середине пути, начинаешь понимать самые простые вещи: нельзя стать лучше, чем тебя воспитали в детстве, нельзя получить больше, чем отдал сам, нельзя дела заменить словами.
Старики и дети – вот она, наша лакмусовая бумажка. Проверка на совесть и на вшивость.
Чужие старики и дети – это лакмусовая бумажка для всего общества. Пока не поймем это, будем жить так, как заслуживаем, пытаясь ненадолго укрыться в доме, который построили сами.
Давайте по поводу и без повода поднимать бокалы за успехи детей и здоровье стариков!
Давайте заботиться о тех, кто еще слаб или уже слаб.
Давайте видеть в чужих своих, а не наоборот.
Давайте…
Но сегодня я хочу сказать слово за тех, кто без нас беззащитней самых маленьких и беспомощнее самых старых.
За тех, без кого нам трудно называться людьми.
Эти истории всегда начинаются одинаково: теплый мягкий комочек, холодный мокрый нос, разъезжающиеся на полу лапы и неугомонный хвост. Пройдет время, комочек вырастет, лапы окрепнут, прорежется голос, у одних низкий и строгий, у других – тонкий и звонкий, и только нос и хвост останутся такими же, как и в день первой встречи.
Нам еще предстоит научиться понимать друг друга, смирится с погрызенной мебелью и обувью, испорченными коврами и вздувшимся паркетом. Мы принимаем эти жертвы, изменяем до неузнаваемости привычный образ жизни, минимум дважды в день, независимо от погоды, устраиваем себе часовые прогулки и встречаемся с ветеринаром значительно чаще, чем с участковым терапевтом или персональным психоаналитиком.
Со временем наши характеры становятся похожими, привычки одинаковыми. Нам уже неважно, выросли они чемпионами или просто домашними любимцами, какой они породы или масти, умещаются ли в дамской сумке или только в багажнике полноразмерного внедорожника. А им, вообще, абсолютно все равно, какие мы. Они приняли нас с первой минуты раз и навсегда.
Мы радуемся им, гордимся ими, заботимся о них. Бывает, ругаемся, наказываем и даже бьем. Со временем учимся прощать друг другу обиды и непонимания. Каждый год отмечаем их дни рождения, они же празднуют каждый день, проведенный с нами.
Пока мы вместе, кажется, что жить будем долго и счастливо и умрем в один день.
Это был тост. Или воспоминания из моего прошлого. А может, пожелание о чьем-то будущем. Потому что в настоящем все не совсем так.
Я очень хорошо понимаю, о чем пишу. Еще бы! Мы были вместе тринадцать лет, но так случилось, что не умерли в один день. Для окружающих он был великий и непобедимый. Интерчемпион, призер чемпионатов мира и Европы, чемпион нескольких стран и бесконечного количества федераций, счастливый отец многочисленного потомства. Им восторгались, ему аплодировали, его ненавидели, за право купить его детей выстраивались очереди… Волновала ли его слава, задумывался ли он о ней? Уверен, что нет. Я считал, что нужно идти в ринг, он шел и исполнял. Все эти дипломы, кубки и медали ни коим образом не могли сказаться на наших отношениях. Для кого-то – ch. Sretlaw West Is Best, для меня же – Марк или просто Песя. Как во всякой настоящей мужской дружбе у каждого из нас было право иметь свое мнение и придерживаться его. Это казалось странным для других, но очевидным для нас.
Уже пять лет мы не вместе. Он на радуге, я же иду своей дорогой здесь. И у меня есть множество причин не заводить нового друга. Хотя бы потому, что слово "заводить" для меня стало неуместным. Но мне открылись вещи, на которые раньше не обращал внимания, а, может, просто не замечал.
В обычной жизни мы стараемся держаться людей своего круга, одного социального уровня. И дело не столько в достатке и материальном благополучии, сколько в схожести взглядов, воспитании, образовании, в оценке того, что такое хорошо, а что такое плохо.
И вот мы, такие красивые, образованные и воспитанные, мерим жизнь на свой аршин, учим, подсказываем, делаем замечания. Наши ценности просты и понятны: дом, гуманизм, любовь, понимание. И этими понятиями, как циркулем, очерчиваем свой круг. И всех, кто не вписывается в него, не видим, не слышим, не считаем за людей, как минимум, достойных себя. Бомж, пьяница, немытый бродяга вызывают у нас отвращение, а порой и необъяснимый страх.
Я задаюсь вопросом: несмотря на то, что эти люди сами довели себя до подобного состояния, почему же мы никак не хотим им помочь, дать шанс или, хотя бы, накормить-напоить? Куда же делись наш гуманизм и всепоглощающая толстовская любовь? Я видел замерзших на смерть или умерших на летнем газоне людей. Не где-нибудь, а в Москве. И какая разница, были они пьяные или трезвые, с определенным местом жительства или без такового, если нам, по сути, все равно? Ведь лежачего пускай не бьют, но и не помогают. Видимо, у одних с памятью что-то стало, у других – с совестью.
"Восемьдесят в нимбе знака, как некий новый святой. Раздавленная собака валяется на осевой. Не я же ее зарезал, зачем же она за мной как по дрезинной рельсе несется по осевой? Рана черна от гнуса, скорость в пределах ста. Главное не оглянуться. Совесть моя – чиста".
Я не хотел первым произносить слово "собака", но как Андрей Вознесенский сорок лет назад смог не просто увидеть, но и сформулировать прямую зависимость между состоянием нашей души и смертью безымянного пса?
Собаки без определенного места жительства. В последнее время они стали разменной монетой в разговорах политиков всех мастей. Разговорах, не имеющих продолжения ни только в делах, но и в последующих обсуждениях. Да что там политики! Милые, тихие и интеллигентные люди, окружающие меня и вас, тоже милых и интеллигентных, не задумываются даже о возможности помощи этим несчастным, родившимся лишь для того, чтобы стать чьим-то другом.
Дорого одетые, очень богатые дядьки с присущим им снобизмом рассказывают по телевизору, что стерилизация может мгновенно решить проблему бродячих собак, их популяция начнет сокращаться, кобели прекратят звереть при виде течных сук, и скоро все закончится самым естественным путем.
Одни умышленно врут, другие наивно верят. Выживаемость потомства бродячих собак в условиях города практически равна нулю. Болезни, морозы, голод, жажда, техногенные причины и острые зубы соплеменников оставляют слепых кутят без единого шанса. Отстрелы и отловы, вообще, должны были бы поставить точку в жизни этих несчастных.
Но выглядывая из бронированных дверей своих квартир, мы снова видим бродячих и бездомных, голодных и замерзших, всегда беспомощных и беззащитных. Откуда же они берутся, когда весь мир, казалось, ополчился против них?
Ответ, одновременно, прост и горек. Мы, повторюсь, такие красивые, тихие и интеллигентные, воспитанные и образованные выбрасываем на улицу своих бывших друзей в таких количествах, что никакие внешние факторы не могут их истребить.
Знаете, как Сталин, убивший перед войной в лагерях сотни генералов, исправлял недостатки тактической мысли? Сначала – штрафбат, а затем в рукопашную на танки. Полегли? Снова штрафбат…
Объясните мне, с кем мы продолжаем воевать, что это за война, в которой в проигрыше всегда остается собственная совесть? Война, начинающаяся с того самого мягкого и теплого комочка, у которого помимо мокрого носа есть еще и шершавый, пахнущий молоком язык, лижущий твое лицо и руки, признавая хозяина… Не понимаю, за что мы с ними так.
Еще вчера сильные и бесстрашные, сегодня – самые уязвимые и слабые. Я говорю об алабаях, главное предназначение которых – охранять дом, тот самый, стоящий на позиции № 1 в списке наших главных ценностей. О тех, кто сам стоит на позиции № 1 в списке преданных друзей.
На самом деле порода, окрас, пол и меда ли не имеют никакого значения.
Как только кличка перестает быть именем, начинается другая жизнь. Вернее, навсегда заканчивается прежняя.
Я поднимаю бокал и произношу тост за самых маленьких.
Чтобы у них всегда был дом, полный верных друзей.
Чтобы те, кто все потерял, обрели новую жизнь, в которой не найдется места предательству.
И тогда, глядишь, упавший человек будет вызывать у нас сострадание, а не брезгливость, слабые и больные не будут делиться на своих и чужих, образованные и воспитанные окажутся таковыми не на словах, а на деле.
Мы будем спокойны за стариков и детей, а они будут уверены в нас.
И не придется договариваться с совестью.
Палата № 6
Это у вас дурдом, а у меня – психиатрическая клиника
О себе и судьбе, о стиле и жизни, о стране и психиатрии
– Здравствуйте, Александр! Вы не первый раз в гостях у нашего журнала. Одно из последних интервью Вы закончили запоминающейся фразой "А я всегда играю белыми"! Скажите, это образ жизни или стиль ведения бизнеса?
А. Х.: Это, скорее, жизненное кредо. Я стараюсь не совершать поступки, за которые мне было бы стыдно. Не позволяю обижать своих близких. Не прохожу мимо, когда бьют слабых. Это жизнь, и она не всегда дает возможность подняться, когда удар уже пропущен. Даже в шахматах шансы на успех обычно больше у того, кто играет белыми. Я начинаю первым и, как минимум, не проигрываю.
Я родился и вырос в Москве. Очень хорошо знаю и люблю свой город. Считается, что приезжие более стойки к невзгодам и значительно трудоспособней, чем рафинированные москвичи. Согласен с этим утверждением, но я сам, наверное, исключение из этого правила. Мои детство и юность пришлись на самый застойный период нашей истории. Как мне хотелось стать юристом, дипломатом или врачом! Как волшебно звучали названия ВУЗов: МГУ, МГИМО, 1-й мед, 2-й мед… Но в далекие 80-е мальчику с еврейской фамилией путь туда был заказан. И в 1983 году я поступил в технологический институт. Так начались мои университеты. Потом были и экономический факультет МГУ, и юридический РГГУ, и кандидатские экзамены по конституционному праву в РГСУ… И везде приходилось биться: в школе с завучем по воспитательной работе за право свободно думать и говорить, в институте с историей партии и научным коммунизмом, по окончании института – за лучшее распределение на курсе… Первый мой оклад – внушительные для 1988-го года 200 рублей плюс премии. С 90-го года я в самостоятельном плавании. Были и штили, штормы, но я всегда за все отвечал сам.
Корр.: Вы, судя по всему, с юности не приемлите идеи коммунизма, которые в те годы были для всех нормой? Чуть позже, в годы перемен, нашли ли вы себя в политике?
А. Х.: Я с пеленок не приемлю идеи стадного инстинкта. Великолепный Маяковский с безумно красивыми словами "а Вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейтах водосточных труб?" одновременно является автором "Левого марша". Помните: "Кто там шагает правой? Левой! Левой!". Потому я с десяти лет взахлеб читал Вознесенского, а в тринадцать прочитал "Альтист Данилов" Вл. Орлова. Эта книга открыла мне глаза на жизнь. Главные герои – любовь и терпимость, я бы сказал всепобеждающие любовь и терпимость. И никакие обстоятельства не могут сломать человека, если он Человек и он свободен. Кстати, описываемые события происходят в начале 70-х в Советском Союзе, но читатель ни на секунду не вспоминает ни о программе "Время", ни о XXIV съезде КПСС, ни о пустых полках магазинов.
Конечно, потом, в конце 80-х – начале 90-х мы все были политизированы, заряжены сначала 1-м Съездом народных депутатов СССР, потом августом 1991-го и развалом Союза, расстрелом Белого дома… Именно с расстрела Белого дома началось мое аполитичное настоящее. Я не был на стороне ни одних, ни других. Но стране нужна была власть после двух лет безвластия и я принял тот исход, который произошел. Потом в течение 6-ти лет у нас был какой-никакой парламентский плюрализм, потом и это закончилось. А я к тому времени уже настолько охладел к политике, что даже родилось выражение "у них своя внешняя политика, а у меня своя внутренняя".
Корр.: Вашему мышлению не откажешь в индивидуальности! А каков ваш стиль и насколько он для вас важен?
А. Х.: Вы знаете, 20 лет я занимаюсь правом, и долгие годы моей спецодеждой были костюм, рубашка и галстук. Это была формальная одежда, я в ней выступал в суде, принимал посетителей, выезжал на переговоры. Мне было удобно и комфортно. До поры до времени. Пока я не услышал и не увидел себя со стороны в какой-то телепередаче. На меня с экрана смотрел дядька, на вид старше чем я, и говорил какими-то до тошноты правильными фразами, будто цитировал арбитражный процессуальный кодекс. Признаюсь, сначала я расстроился. Потом начал прислушиваться к себе в различных ситуациях, не связанных с работой. И ужаснулся! Даже в плавках на пляже я разговариваю, словно адвокат в судебном заседании! Я попытался по-другому – не получилось! Поехал в отпуск, вернулся – все то же самое! И тогда я снял галстук!
Потом я поменял костюм на пиджак и брюки, брюки на джинсы, рубашку на пуговицах на рубашку на запонках. Я двигался очень плавно, постепенно вживаясь в себя нового. Ведь здесь небольшой перебор – и уже китч, безвкусица. И в один прекрасный день я заговорил! Просто, понятно, доброжелательно. Сейчас я одеваюсь в основном smart casual и живу в гармонии сам с собой.
Корр.: А правда ли, что одежда дорогих брендов приносит некий лоск, или блеск своим владельцам? Что человек, одетый как с обложки глянцевого журнала, мыслит в соответствие со своим внешним видом?
А. Х.: (смеется) А вы сомалийского пирата оденьте в Версаче и спросите об идеалах гуманизма и красоты! Это и будет ответом на ваш вопрос.
Мне кажется, прямой зависимости здесь нет. Считаются очень хорошими костюмы Brioni. И у меня такие, естественно, есть. Я их покупаю, потом везу в ателье на улицу Королева за телецентром, мне там разбирают и пиджак, и брюки, потом собирают по моей, кстати, более чем стандартной, фигуре; так получается очень хороший костюм, но уже не совсем Brioni. Но, с другой стороны, это практически заказной Brioni, этакий be spoke. Становлюсь ли я от этого лучше, круче, интереснее? Да нет, конечно! Я же хожу в джинсах!
Корр.: Сейчас столько новых ярких талантливых имен, отечественные дизайнеры дают показы в Париже, Милане и Лондоне. Может не изобретать велосипед и обратиться к ним? Сразу сделают индивидуально и исключительно для вас?
А. Х.: К сожалению, основная масса вещей российских дизайнеров – это "качество ателье". Почти четверть века назад я сам начинал в индустрии моды и о качестве швейных изделий знаю практически все. Мы недалеко ушли от кооперативов 80-х годов: все те же оверлоки 51-го класса сорокалетней давности да прямострочные подольские или оршанские машины. И наш ручной труд – это не "их" ручной труд. Возвращаясь к своему костюму хотел заметить, что в моем ателье никто не трогает вшитый вручную рукав и не распарывает простеганные также вручную борта! А просто придают нужный мне силуэт. При заказном производстве в России никто не собирет правильно пиджак. Повторяю: никто! И на одном квасном патриотизме Savile Row не построишь!
Корр.: Александр, позвольте!!! Я могу назвать вам с десяток имен…
А. Х.: А вы позвоните в Mercedes и спросите, почему они здесь свои машины не строят? То ли место проклятое, ответят они, то ли руки не оттуда растут!
Корр.: Вы хотите сказать, что при нашей жизни, то есть в ближайшие 20–30 лет мы не дождемся никаких глобальных изменений в лучшую сторону?