Гигантское это скопище ворья представляло собою грозную силу; управиться с ней местная власть не могла и потому предпочитала вовсе не связываться с нами.
Оккупировав сталинский пруд, мы жили беззаботно и весело. И, как обычно, главным нашим занятием в часы досуга была картежная игра.
Игра шла большая, азартная, ставки были крупными, и это привлекало всякого рода шулеров, профессионалов; они съезжались сюда со всех концов страны… Здесь было блатное казино, своеобразное кавказское Монте-Карло! И самым удачливым игроком - истинным королем казино - был крымский татарин Хасан.
Низенький, жирный, широколицый, он появился тут примерно в одно время со мной; жил в Грозном уже около двух месяцев и, приходя каждый вечер на пруд, неизменно и начисто вытряхивал всех своих партнеров.
Играл он преимущественно в стос (на воровском языке так называется "штос", классическая гусарская игра, из-за которой сошел с ума Герман, герой "Пиковой дамы"). Играл Хасан виртуозно, мастерски, и когда тасовал карты, и когда метал их, колода в руках его казалась живой: она трещала и реяла, распадаясь, и каждая масть послушно и точно ложилась в уготованное место.
За два этих месяца Хасан - по самому беглому подсчету - разорил половину нашей кодлы и в результате добыл барахла и ценностей на сумму в полтора миллиона рублей.
Среди его жертв оказался и Кинто. Три раза садился он напротив татарина - пробовал сразиться с ним, и терпел неудачу, и уходил обобранный до нитки.
Теперь он мечтал о новой схватке.
- Может, фортуна в конце концов улыбнется мне, а? Чем черт не шутит?
- Все, конечно, может быть, - сказал я, - но только при честной игре! А тут дело нечисто. Поверь мне, старик. Хасан не просто играет: он исполняет, бьет наверняка.
- У тебя есть доказательство? - спросил Кинто негромко.
- Н-нет… Так только - догадки.
- Какие же?
- Понимаешь, я за ним давно наблюдаю. И, видит Бог, мне все время кажется, что карты у него кованые.
- Но он же постоянно посылает шестерок на базар - за свежими колодами, - возразил Кинто.
- В этом-то вся и загвоздка, - проговорил я в замешательстве. - Если б он пользовался одной и той же колодой…
- Если бы да кабы, - угрюмо передразнил Кинто, - фантазер ты, вот что я тебе скажу…
Так мы беседовали, лежа с ним у пруда на пологом травянистом откосе.
День понемногу переламывался - клонился к концу. Косые, уже нежаркие лучи прошивали листву. Подувал ветерок. В мутных дебрях сада перекликались блатные. Кто-то там тянул заунывно:
Ой- ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей.
Нет мне фарту и покоя нет!
Только дым костра над головой,
Только черный дым да белый свет…
Белый свет, белый свет,
Я бродил по нему - ну и что ж?
* * *
Хасан пришел как обычно, в закатный час, окруженный толпой прихлебателей и шестерок.
Шестерками (так по-блатному называются лакеи) были у него мальчики - четыре смазливых, хорошо раскормленных юнца. Ходили слухи, будто татарин пользуется их услугами не только днем, но и ночью. Что ж, это было похоже на правду! Они безропотно выполняли любое его приказание - старались изо всех сил! Во время игры мальчики сидели за его спиной; пересчитывали и укладывали выигранные тряпки, подносили хозяину вино и фрукты, кипятили на костре чаек. (Хасан был изрядный сноб и любил все делать с комфортом!) Иногда в гареме его возникала смутная возня: мальчики ссорились, перебранивались шепотом… Тогда Хасан поворачивался всем корпусом и медленно, грозно произносил одно только слово:
- Эй!
И тотчас юнцы замолкали, затаивались, трепеща. Взирая на все это, кто-то из урок сказал однажды:
- А ведь бабы им и в подметки не годятся, ей-богу, братцы! Если я когда-нибудь женюсь, то только на педерасте… Буду, по крайней мере, жить с человеком преданным, тихим.
Явившись на пруд, мальчики сразу же занялись делом: развели костер, очистили от мусора место под яблоней. В траве был разостлан простенький коврик. И Хасан уселся на этой подстилке.
Он уселся, скрестив ноги, опершись локтями о колени; с треском вскрыл запечатадную колоду карт и улыбнулся, собрав морщинки у раскосых запухших глаз.
Игра началась!
* * *
Вскоре я ушел на вокзал - на работу - и вернулся сюда уже поздней ночью.
Вокруг костра теснились и гудели блатные. Шаткие отсветы пламени скользили по лицам и отражались в пруду… Из толпы, пошатываясь, выбрался Кинто, стал над кромкой воды и выматерился глухо.
- Ну, как? - окликнул я его.
- Ох, не спрашивай, - ответил Кинто. И потом, вороша ладонью волосы, отводя глаза, проговорил с запинкой: - Слушай, Чума, ты мне друг?
- Ну, друг, - сказал я. - Дальше что?
- Понимаешь, какое дело вышло, - пробормотал он. - Я тут слегка запоролся; хотел отыграться, а спустил все. Все как есть! Не только свое, но и…
- И мое тоже?
- Да, брат. Прости. Так уж вышло.
- Но какое же ты имел право? - сказал я, накаляясь.
- Никакого, я сам понимаю. Но теперь все равно ничего уже не попишешь.
- Но золотишко, - спросил я с надеждой, - золотишко-то хоть не тронул?
- Эх, - сказал Кинто, покрутил головой и вздохнул натужно. - Эх, милый…
Я понял: он добрался до моего тайника (он единственный знал о нем!), и это взбесило меня окончательно.
- Что с тобой теперь делать? - процедил я. - Ну, что?
- Что хошь, - поник он, - прости…
- Ну, нет, - сказал я, - этого я не прощу! И ты не кореш мне больше, учти, скотина. - Я задохнулся, глотнул воздух. - Ладно. Потолкуем после. А сейчас я этим Хасаном сам займусь. Я им займусь!
Минуту спустя я уже был возле татарина; он сидел, держа в расставленных пальцах пиалу, прихлебывал чай и отдувался лениво.
- Хочешь проверить талию? - спросил он, скользнув по мне цепким, оценивающим взглядом.
- Хочу, - сказал я.
- Ну, приходи завтра.
- Нет, - сказал я, - сейчас.
- Но уже поздно. Игра кончена.
Я присел на корточки и взглянул в лицо его, в темные, узкие, убегающие зрачки.
- У меня к тебе особый счет. Имей это в виду, Хасан! Если ты сейчас со мной не сядешь…
Он помедлил в раздумье, отер платочком рот и шею, сказал, отставляя пиалу:
- Что ставишь?
- То, что на мне, - сказал я. - Пиджак, брюки, сапоги… Все идет, вплоть до трусов!
- Ну, что ж, - кивнул он, - три партии. Согласен?
- Согласен, - проговорил я, дыша хрипло и коротко, - на все согласен! И учти: обыграю тебя - зарежу!
- А если проиграешь? - дернул углом рта Хасан.
- Тогда душа с меня вон…
- Запомните, урки, его слова, - сказал Хасан, озираясь. - Запомните!
Потом передал мне колоду. И коротко бросил:
- Мечи!
Ох, зачем я полез в эту игру? Затея моя была безнадежной, бессмысленной. Все, что я делал и говорил в этот вечер, все было до крайности нелепым. Я понимал это, но справиться с собой уже не мог. Я весь был во власти гнева. И ослепленный, задыхающийся, не заметил даже - когда и как кончилась последняя партия.
Вдруг стало тихо. Сгрудившиеся вокруг нас люди примолкли выжидающе. И тогда раздался высокий, скрипучий голос Хасана:
- Ваша карта бита! Позвольте получить!
Угрюмо - при общем молчании - снял я пиджак. Достал из-за голенища финский нож, положил его рядом, в траву, и начал стаскивать сапоги.
Хасан сейчас же сказал, указывая глазами на нож:
- Дай-ка сюда это перышко!
- Зачем? - возразил я. - С какой стати?
- Ты что, - удивился он, - забыл уговор?
Подняв лицо, обращаясь к толпе, Хасан проговорил с ухмылкой:
- Напомните, братцы, какие были условия?
- Да чего тут толковать-то? - услужливо склонился кто-то, - условия ясные… Все - вплоть до трусов!
- Так, - кивнул татарин и посмотрел на меня пристально. - Слышал?
- Слышал.
- Ну, так плати. Все плати! Полностью! Пощады тебе нет. Понял?
Делать было нечего; пришлось уплатить; я швырнул ему нож. Разделся медленно. Хасан сгреб в охапку одежду мою и белье - передал все это мальчикам и поднялся, потягиваясь, катая в зубах изжеванную папироску.
- Ну, вот, - сказал он, - вот и все дела… А теперь, братцы, кто хочет - идем со мной в город, в кабак! Что-то мне весело нынче; душа разгула просит!
Он выплюнул окурок и зашагал во тьму. Толпа помаленьку рассеялась; кое-кто ушел вместе с Хасаном, другие отправились на вокзал.
В саду осталось несколько человек; сойдясь в кружок, они о чем-то беседовали негромко… Раздался взрыв хохота. Голос Кинто позвал из-за деревьев:
- Эй, Чума, как самочувствие? Может, что надо - скажи!
- Пошел, - яростно ответил я, - пошел от меня… Видеть никого из вас не хочу! Все вы тут, гады, прогнили. Вы же не воры - вы хасановские шестерки, челядь, порчаки!
Я долго так бранился, поносил без удержу блатных. Я чувствовал, что забалтываюсь, говорю лишнее, что ребята не простят мне этих слов. Чувствовал - и все же продолжал бушевать.
И в конце концов ребятам это надоело. Постояв, покурив в отдалении, они ушли, оставив меня одного.
- Чертов псих, - сказал на прощанье пожилой майданник по прозвищу Ботало, - не хошь по-доброму - хрен с тобой. Оставайся тут, сиди - в обезьяньем виде!
Когда в дебрях сада затихли его шаги, я как-то сразу остыл, успокоился и затосковал.
Я сидел у тлеющего костра, скорчившись, подтянув колени к подбородку. Лицо мне овевал едкий дым, а спине было зябко: по ней подирали мурашки. Мгла сгущалась, становилось все холоднее.
Белесоватый туман заваривался над прудом; оттуда тянуло знобящей сыростью, запахом тины и влажных трав.
Над кипящей листвой, над низкими кронами яблонь посверкивали крупные ледяные звезды. Красноватым пятном сквозил сквозь ветви щербатый месяц. И вдалеке, в предгорьях, слышался тягучий одинокий вой. Кто-то там томился и плакал в ночи, вероятно, шакал. А может быть, волк? И, глядя в зенит, в холодную бездну, мне тоже хотелось выть сейчас по-волчьи.
Я не знал, что мне делать, как быть? Добраться до дому в таком виде я не мог (мы жили с Кинто в центре города, у знакомого осетина). А сидеть и мерзнуть здесь нагишом было слишком уж обидно и глупо.
"Все глупо, - думал я, дрожа и ежась, - все у меня бездарно - и сама жизнь моя, и эта ситуация… На что я надеялся, бросая вызов Хасану? На то, что отыграю золотишко? Я же ведь не игрок, я не умею хитрить. Я просто - псих… И вот результат: вечно лезу в приключения и оказываюсь в дерьме".
И тогда я поклялся никогда не брать в руки карты. Никогда! Ни при каких обстоятельствах! И в подтверждение этого решил - при первой же возможности - выколоть на плече своем крестовый туз. На этой именно карте я срезался в игре с татарином.
Близкий явственный шорох в кустах вывел меня из задумчивости и заставил насторожиться.
Из зарослей выдвинулась смутная женская фигура - замерла в полумгле, на границе света и тени. Постояла там и шагнула к костру. И я увидел Королеву Марго.
- Я за тобой, - сказала она, - вставай, пойдем.
Я распрямился радостно, но тут же присел, заслоняясь руками.
- Как же я пойду? - прошептал я. - Сама видишь…
- Вижу, - сказала она и засмеялась, всплеснув руками. - Ах ты, бедный мой… голенький… Как это тебя угораздило? - и быстро сняв с себя плащ, протянула мне его. - На вот, прикройся покуда.
- Послушай, Марго, откуда ты? - погодя спросил я, шагая с ней по темным улицам предместья. - Какими судьбами?
- Из Ростова, - сказала она.
- И давно ты здесь?
- Вчера приехала, - Марго помолчала, закуривая, - по делам…
- Как же ты обо мне-то узнала?
- Да случайно. Зашла в ресторан - а там урки… Пьют, шутят, тебя поминают. Я как услышала - сразу к тебе. Ты же там, думаю, пропадешь, застудишься, - Марго внимательно посмотрела на меня и добавила негромко: - Тебе сейчас первым делом крепкий чаек со спиртом. Вот что надо!
- Да-а, - проговорил я, - неплохо было бы. Только где его, спирт, найдешь среди ночи?
- Найдем, - весело сказала Марго, - все найдем!
- А где ты, кстати, живешь? - поинтересовался я.
- Здесь, - сказала она, сворачивая в переулок. - Уже пришли.
* * *
Потом, облаченный в женский мохнатый халат, я сидел на низкой ковровой тахте среди множества подушек. В комнате было тихо, уютно, тепло.
От чаю, от выпитого спирта меня развезло, поклонило в сон. Угревшийся и расслабленный, я покуривал, развалясь на подушках, и наблюдал за Марго.
Она прибрала на столе. Потом аккуратно задвинула штору, проверила дверной запор и, вздохнув, начала раздеваться.
Закинула руки - с трудом отстегнула тугие крючки на воротнике. Платье упало с тягучим шелестом. И, перешагнув через него, Марго сказала, подрагивая ресницами:
- Ну, что глядишь? Хороша?
Она стояла передо мной - рослая, с тяжелой грудью, вся залитая трепетным светом лампы. Свет струился по ее плечам, по матовой коже, по упругим бедрам. И, разглядывая их, я пробормотал, поднимаясь:
- Хороша…
Вся моя сонливость пропала: ее сняло как рукой.
- Хороша, - повторил я, - что говорить! Ты у меня настоящая королева!
- Ну, тогда подвинься, - сказала Королева, - айда клопов давить!
31
Разоблачение Хасана
На следующее утро я проснулся с головной болью, разбитый, в горячем поту.
- Грипп подхватил, - внимательно поглядев на меня, объявила Марго. - Готово дело! - и тут же захлопотала, поправляя мою подушку, подтыкая одеяло. - Теперь лежи смирно, не вставай. Пойду за лекарствами!
Вскоре она оделась и ушла, а вернулась вдвоем с подругой - известной грозненской проституткой по кличке Алтына.
Кстати, о кличках. В преступном мире, как известно, официальных собственных имен почти не существует. Попавший в блатную среду человек обретает как бы второе крещение и нарекается по-новому в соответствии с законами конспирации, а также в зависимости от профессии и от личных качеств. Так вот я, например, стал "Чумой". Здесь сыграл свою роль мой характер, моя бесшабашность и вспыльчивость…
Если же говорить о проститутках, то прозвища их издревле связаны с ремеслом.
В традиционных кличках проституток всегда присутствует некий налет иронии: "Мымра", "Шушера", "Алтына"… Алтыном, между прочим, на старорусском языке называется мелкая монета. Таким образом, как бы сразу обозначается цена.
По отношению к грозненской этой девке - подруге Марго - такое прозвище было, по-моему, дано неправильно, несправедливо. Зеленоглазая, рыжая, с нежным, осыпанным золотистыми веснушками лицом, Алтына, право же, стоила больше. Она выглядела вполне привлекательно: веснушки нисколько не портили се, скорее наоборот…
Я лежал в полузабытье, расслабленный и томный, дымил папиросой, лениво прислушиваясь к голосам, долетавшим из кухни. И вдруг я услышал имя Хасана.
- Эй, Марго, - позвал я. - Что вы там о Хасане толкуете?
- Да так, ничего, пустяки, - сказала она, появляясь в дверях. - Просто Алтына его видела несколько раз на базаре возле ларьков.
- Возле каких ларьков? - заинтересовался я.
- Ну, возле тех, которые у входа…
- Это те самые ларьки, где продаются игральные карты?
- Наверное, - пожала плечами Марго, - не знаю.
- Когда она его видела? - спросил я, привстав и комкая в пальцах тлеющий окурок. - Ну-ка, зови Алтыну сюда!
- Но что такое? В чем дело?
- Сам пока не знаю, - сказал я, - но есть одно соображение. Надо бы проверить… Черт возьми, как это не пришло мне в голову раньше!
Откуда-то из глубины, из подсознания поднялась во мне смутная, еще не оформившаяся мысль; родилось предчувствие догадки.
- Ты на базаре часто бываешь? - спросил я Алтыну, прибежавшую из кухни, ошалело таращившую глаза.
- Все время, - ответила она и дернула плечиком. - Я ведь в том районе работаю.
- И Хасана видишь часто?
- Не каждый день, - задумалась она, - но, в общем…
- Когда ты его увидела в первый раз?
- Месяца два назад.
- Именно там, возле ларьков?
- Да, - сказала она, - там.
- Что он делал, не помнишь?
- Н-нет, - пробормотала она, наморщась. - Он ведь нами, бабами, не интересуется. Ну и мы им - тоже.
- Но все-таки, - попросил я, - напрягись, припомни. С кем он разговаривал?
- С ларечником. Там один армянин работает, Саркисян. Такой пройдоха, негде пробы ставить. Хасан с ним, по-моему, дружит. Какие-то у них дела, - она вздохнула коротко, поджала губы. - Если б я раньше знала - поинтересовалась бы. А так что ж…
- Но почему ты решила, что у них дела?
- А как же! - ответила она удивленно. - Конечно! Хасан - я точно помню - какой-то сверток ему передал тогда…
- Сверток? - переспросил я стремительно. - Большой?
- Да нет, не очень. Просто бумажный пакет.
Теперь я окончательно понял хитрость Хасана, разгадал всю подлую суть его комбинации! Приехав в Грозный, он прежде всего обошел базарные ларьки и скупил там все имеющиеся карты. Обработал их, подковал. И затем снова вернул продавцам. Продавцы, конечно же, согласились на это; ведь они таким образом зарабатывали дважды на каждой колоде; всякий раз, затевая очередную игру, Хасан посылал к ним своих мальчиков, покупавших якобы совершенно новые карты!
Всеми этими мыслями я поделился с моей Королевой. Она заметила весьма резонно:
- Возможно, ты прав. Даже наверняка… Но это еще нужно доказать. И тут, я думаю, первым делом надо расколоть Саркисяна. Если он подтвердит…
- Заманить бы его куда-нибудь, - пробормотал я. - Только как это сделать?
- Ну, заманить-то нетрудно, - усмехнулась Марго, - мои девочки это умеют.
Поворотясь к Алтыне, она легонько ладонью похлопала ее по тугой, подрагивающей ляжке:
- Неплохо умеют… верно я говорю?
- Так ведь с этого кормимся, - засмеялась, зарделась та, - на том стоим!
Марго сказала, задумчиво покусывая губы:
- Договорись с ним на вечер. Часов в восемь встретитесь - и сразу веди его на Вокзальную в подвал, ты знаешь куда!
И потом, обращаясь ко мне:
- Кого позвать?
- Н-ну, можно Кинто, - сказал я, - хоть мы с ним и поссорились, разошлись… А впрочем, именно потому-то он и годится! Ведь поссорились мы как раз из-за татарина!
- Хорошо, - кивнула Марго деловито. - Кого еще?
- Еще можешь позвать Абрека, Ботало, Левку Жида, - я назвал несколько своих приятелей. И затем предупредил ее:
- Самое главное - чтоб все было тихо! У Хасана полно прихлебателей, имей это в виду. Половина здешнего ворья - его должники.
- Но это же нам на руку, - возразила Марго. - Значит, все на него злы.
- В общем-то верно, - сказал я, - однако люди мыслят по-разному. Одни захотят мстить, другие, наоборот, начнут перед ним выслуживаться. Найдется какой-нибудь ублюдок, сообщит ему, стукнет… Ищи тогда ветра в поле! Нет, милая, лучше уж действовать аккуратно.