Омск бурлил. Он больше напоминал столицу государства Российского, чем заурядный сибирский город: по улицам разъезжали конные казачьи патрули, гудели автомобильные моторы, взвизгивали клаксоны, в ресторанах играли цыганские оркестры и лихо отплясывали откатившиеся вместе с белыми войсками купцы, купали в шампанском девиц и соревновались, кто больше выпьет... Купец Кудякин, например, и глазом не моргнув, выдул три пивных кружки водки и рухнул на пол прямо в ресторане. Потом четыре дня приходил в себя, отсыпался. Богатырское здоровье его не подвело, хотя на водку после этого Кудякин уже не мог смотреть - выворачивало наизнанку.
Купцы удивлялись;
- Надо же! Как легко, оказывается, можно бросить щггь.
Колчак пребывал в хорошем настроении: его войска взяли Уфу, Пермь, успешно наступали на Казань. Как всякий честный человек, он был очень доверчив - считая, что все люди, как и он - честные. Одним из самых близких людей к адмиралу считался генерал-лейтенант Лебедев - светский лев, чрезвычайно ранимый, наивно полагавший, что он не только крупный военачальник, но и большой ученый. Лебедев был членом Императорской Академии наук, у адмирала он занимал высокую должность начальника Ставки Верховного правителя - то есть, по сути, был начальником штаба Колчака.
Слыша имя Каппеля, Лебедев раздраженно взмахивал холеной белой рукой:
- Каппель? A-а, полноте... Это несерьезно,
Причесочка у Лебедева была - не придерешься, волосок к волоску, у французов генерал-лейтенант достал специальную мазь, смазывал ею голову, которая теперь всегда блестела, а к пробору можно было прикладывать штабную линейку. Усы были подстрижены, как английский газон - очень аккуратно, никаких фривольных колечек, никаких завитушек.
Очень ухоженный был человек.
Когда Каппель расквартировался в Кургане со своей группой - ее предстояло переформировать в Первый Волжский корпус, Лебедев решил: терпеть этого выскочку больше не следует, и провел соответствующую работу.
Адмирал Лебедеву поверил. Когда Колчаку доложили, что генерал-майор Каппель появился в его приемной, адмирал вздохнул, глубоко затянулся воздухом - так иногда бывает перед трудной беседой, и произнес страшноватым свистящим шепотом:
- Просите!
В следующее мгновение он не сдержался и, давая выход гневному порыву, всадил в подлокотник кресла ножницы.
Тихо открылась дверь, звякнули шпоры. Послышался негромкий, очень спокойный голос:
- Ваше высокопревосходительство, генерал Каппель по вашему повелению прибыл.
Ощущая, как в виски ему натекло что-то горячее, тяжелое, Колчак поднял глаза, увидел стоявшего в проеме двери усталого невысокого человека, глядевшего прямо перед собой. Поймав взгляд адмирала, Каппель не отвел глаз в сторону, и Колчак понял: этот человек никогда не сказал про него ни единого худого слова, а всякие нашептывания Лебедева - всего лишь нашептывания, и вздохнул облегченно.
Он вышел из-за стола и протянул Каппелю сразу обе руки:
- Владимир Оскарович, наконец-то вы здесь. Я рад, очень рад!
Колчак был прекрасным физиономистом, хорошо разбирался в человеческой психологии, если человека он видел сам, то ему можно было ничего не говорить, он очень точно угадывал характер. Адмирал провел Каппеля к креслу:
- Садитесь, пожалуйста!
Каппель сел, но тут же вскочил:
- Ваше высокопревосходительство!
Колчак вторично усадил Каппеля в кресло.
- Меня зовут Александром Васильевичем,
Проговорили они вместо запланированных пятнадцати минут полтора часа. Из кабинета в приемную вышли под руку.
Позднее Колчак написал: "Каппеля я не знал раньше, - признание адмирала, в отличие от Лебедева, было искренним, - я встретился с ним в феврале 1919 года, когда его части были выведены в резерв, а он приехал ко мне в Омск. Я долго беседовал с ним и убедился, что он один из самых выдающихся молодых начальников".
Надо с грустью заметить, что жить к той поре и тому, и другому оставалось меньше года.
В приемной адмирал сказал Каппелю:
- Владимир Оскарович, если что-то нужно будет для вашего корпуса - сообщите. Все будет исполнено.
Это слышали все. Как и все видели, что Колчак проникся к Каппелю особым уважением.
Больше ни один человек не приходил к адмиралу наушничать на Каппеля: это могло кончиться плохо.
Вечером к омскому перрону с шипением и резкими веселыми гудками подкатил пассажирский состав, ведомый мощным "микстом", не раз доставлявшим скорые поезда в Париж. Каппель, одетый в шубу, покрытую обычным солдатским сукном, ловко вспрыгнул на заснеженную ступеньку - дожидаться, когда кондуктор сметет с нее белый мусор и обколет лед, не стал, - быстро прошел в свое купе.
Там сбросил шубу. Некоторое время неподвижно сидел у окна, опершись локтями о столик, разглядывал людей, суетившихся на перроне.
Он находился под впечатлением, оставшимся после разговора с адмиралом.
По перрону с важным видом ходил старший кондуктор - степенный старик с пушистыми серыми бакенбардами и тоненькими погончиками, прилаженными к черному "романовскому" полушубку. За ним неотвязно, будто собачонка, бегал большеухий носатый паренек с фонарем в руке - ученик.
Старик втолковывал молодому человеку, как надо жить, вскидывал поочередно руки, окутывался паром, иногда тыкал пальцем в пространство. Носатый паренек внимал ему, заглядывал в рот. Выдав очередную порцию наставлений, старик умолкал и продолжал неспешное движение туда-сюда по перрону.
Каппель улыбнулся: слишком уж забавно это выглядело из купе вагона, куда с перрона не доносился ни один звук.
Мысли его снова унеслись в кабинет адмирала, в его штаб: Каппель никак не мог понять, почему Лебедев, покорно сгибая тонкий, как у девицы, стан перед адмиралом, поступает во вред своему шефу? Это что, глупость? Впечатление глупого человека Лебедев не производил. Вхож в высшие академические круги... Неужто все дело в обычной зависти к успехам Каппеля, в ревности, в нежелании допускать других людей к Александру Васильевичу Колчаку? Губы у Каппеля недоуменно дрогнули.
Сейчас, когда колчаковские войска ведут успешные боевые действия, берут город за городом, Лебедев ни с кем не желает делить славу победителя... Бред какой-то.
Через семь минут вагон дернулся, и омский перрон неторопливо поплыл назад, в темноту мутной холодной ночи.
Утром Каппель оказался в Екатеринбурге. Город был не столь оживлен, как, допустим, Омск или Курган, стены домов покрыты пороховой копотью - здесь шли тяжелые уличные бои. На вокзальной площади, заснеженной, с крутыми отвалами, своими макушками достигающими фонарей, прикрепленных к столбам, Каппель взял возок и поехал по адресу, по которому должны были находиться старики Строльманы.
Увидев зятя-генерала, старик прослезился, покрутил головой, давя в себе жалобный скулеж, пытаясь сладить с собою, но не смог, это оказалось выше его сил. Плечи у Строльмана задергались, как в припадке. Каппель обнял старика:
- Полноте... полноте.
- А Олечка... Олюшка... Ты знаешь о нашей беде, Володя?
- Знаю.
- Не уберег я ее. - Плечи у старика затряслись сильнее. - Прости меня, ради Бога.
- Я пробовал отыскать ее в Москве - бесполезно.
Спина старика была худой, костистой, лопатки углами выпирали из-под жилета.
- Надо собираться, - сказал Каппель, - у нас мало времени.
Старик перестал плакать, достал из кармана большой, как полотенце, платок, вытер им лицо.
- Куда собираться?
- Я увожу вас с собой.
- Прости, Володя, но - куда?
- В Курган. Там сейчас формируется мой корпус. Через четыре часа будет поезд из Перми, нам надо на него успеть.
Строльман глянул на часы:
- Я не успею.
- Надо успеть.
Старик заохал, засуетился, движения его сделались бестолковыми, в них было много лишнего.
- Ох, я не успею, - горестно пробормотал он.
- Надо успеть,- повторил Каппель, прислушался к тишине, стоявшей в доме. - Дети спят?
- Спят. Они поднимаются поздно. Пусть спят. Им самая пора набираться сил, самый возраст... - В голосе Строльмана появились ворчливые нотки, и он стал похож на дряхлую, с облезающим пером наседку.
Строльман вновь заохал, заквохтал, заметался по квартире.
- А может, лучше поедем завтра, а, Володя?
- Лучше сегодня. Яне могу оставлять часть надолго.
В ответ раздалось квохтанье.
На сборы потребовалось всего три часа - крупных вещей не было, - все осталось там, в доме при пушечном заводе.
- Чем меньше вещей - тем лучше, - окинув имущество строгим взором, кратко произнес Каппель.
- Как же это, Володя? - жалобно проговорил Строльман, поднял вопросительно брови. - Всю жизнь собирал, копил, обрастал имуществом, считал, что так надо, и вдруг... Нищий я стал, совершенно нищий. - Он вновь всхлипнул.
Каппель обнял его:
- Успокойтесь, пожалуйста. Прошу вас!
Через час они уже сидели в купе пермского поезда. К ним заглянул кондуктор, увидел генерала, козырнул, проговорил жалобным тоном:
- Это что же такое получается, господин генерал! Железная дорога работает все хуже и хуже. Ни один поезд уже не приходит по расписанию - все опаздывают.
Каппель сделал неопределенный жест: в делах железной дороги он не разбирался.
В Кургане штабс-капитан Павлов был счастлив. Варечка дала согласие выйти за него замуж. Павлов прижал к губам тоненькие Варины пальцы, прошептал благодарно:
- Варечка, спасибо вам. Вы никогда не пожалеете, что решили стать моей женой.
Варя была растеряна: все происходящее казалось ей неким сном. Она глядела влюбленными глазами на Павлова и спрашивала себя: счастлива ли?
Она была счастлива.
Венчание происходило в небольшой, с темной игрушечной колокольней церкви, рано утром, поскольку днем батюшка - доброжелательный, с лучистыми глазами иерей - собирался отбыть в Тобольск, в епархию. Варя была тиха и растеряна. Павлов пробовал шутить, но оттого, что сам был оглушен свалившимся на него счастьем, шутки у него не очень удавались.
Павлов сумел даже достать золотые обручальные колечки - нашлись подходящие в бывшей ювелирной лавке, хоть та и была закрыта, но штабс-капитан сумел отыскать ее хозяина - он снимал частную квартиру, прятался от всех, боялся грабежей. Ювелир и вынес из темного потайного закутка на белый свет кожаный баул с драгоценностями. Варе обручальные колечки понравились.
А потом молодожены на быстрой тройке, в кошеве, застеленной двумя хорошо выделанными медвежьими шкурами, катались по окрестностям Кургана, дышали снежным простором, морозом, останавливались у Тобола, накрытого толстым белым одеялом, целовались под соснами и удивлялись - неужели они всего полтора месяца назад находились в горячем пекле, кланялись пулям и совершенно не обращали внимания на красный от крови снег? Тогда казалось, что так все и должно быть, сама природа снега - красная, кровянистая. А на самом деле снег, оказывается, - белый... Пушистый, нежный, толстый, лежит на земле горностаевой шубой.
- Я бы здесь осталась навсегда, - неожиданно заявила мужу Варя, обвела рукой пространство. - Мне здесь очень нравится.
- Варя, вам здесь скоро станет скучно. - Павлов никак не мог перейти на "ты", продолжал обращаться на "вы" - так было проще и привычнее.
- Саша, меня можно звать на "ты". Можно и нужно.
- Понимаю, но... - Павлов развел руки в стороны.
- А скучно мне не станет... Я в этом уверена.
- В Кургане нет даже десяти тысяч жителей, я недавно прочитал в путеводителе. По сравнению с Москвой это не город, а городок, конопляное зернышко... Нет, Варюша, жить надо в большом городе. Москва златоглавая, Санкт-Петербург - вот что надо.
- Почему этот город называется так странно - Курган?
Павлов, не отвечая на вопрос, прыгнул в кошеву, приподнял меховой полог:
- Поехали!
- Куда?
- Поехали! Это недалеко, версты четыре отсюда... Поехали!
Через четыре версты они увидели огромный заснеженный холм, ровный, как лысина какого-нибудь почтенного старца; ветер сдувал с макушки холма белые кудрявые космы, сбрасывал вниз, швырнул охапку под ноги и молодоженам. Варя прижалась к мужу.
- Это и есть тот курган, от которого пошло название города, - сказал Павлов.
- Он насыпной?
Наверняка насыпной. Тут было становище какого-то татарского князька, какого именно, история уже не помнит - имя его не сохранилось. Князька этого, по- моему, убил Кучум.
Тихо было, таинственно в этом месте, ни стука дятлов, ни птичьих скриков, словно место это заколдовано и стало оно необитаемым, очень недобрым, лишь шумели здесь росшие неподалеку сосны, роняли с макушек сор, сдуваемый ветром.
Варя поежилась:
- Неуютно здесь как-то.
Штабс-капитан притянул жену к себе.
- Не бойся, - произнес он тихо, успокаивающе, отметил про себя, что впервые в жизни обратился к Варе на "ты".
- Саша, пора возвращаться в город. Скоро начнут съезжаться гости.
Застоявшийся конь донес их до города, до самого дома за двадцать минут.
- Автомобиль, а не конь, - одобрительно отозвался Павлов.
Гостей было много. Верховодил среди них Василий Осипович Вырыпаев. Несмотря на полученное недавно полковничье звание, он продолжал носить погоны с тремя звездами - не торопился повышать себя.
Ждали Каппеля, но он не приехал. Его вообще еще не было в городе. Как сообщил расторопный адъютант генерала, поручик-поляк, из Омска Каппель выехал не в Курган, а в Екатеринбург.
Экспресс, шедший из Перми, мало чем отличался от обычного товарняка: останавливался у каждой водокачки, свистел, пыхтел, скрежетал чугунными сочленениями, словно собирался с духом перед очередным броском в пространство, потом, подобно Змею Горыпычу, пускал длинную шипучую струю пара и совершал рывок до следующей водонапорной башни.
Дочь Каппеля Таня вела себя спокойно, она оказалась взрослой не по годам, а вот Кирилл, когда засыпал, то во сне плакал и звал мать. Старик Строльман привычно склонялся над ним, успокаивал. А у Каппеля болезненно дергался рот, глаза делались влажными.
Он молчал. Иногда приподнимался и широким крестом осенял детей.
Станция проносилась за станцией, водокачка - за водокачкой.
В Курган поезд прибыл ранним утром. Было темно. Два тусклых фонаря сиротливо вглядывались в перрон. Проку от их света не было никакого.
Поезд в Кургане стоял долго, поэтому Каппель медлил до последнего, не хотел будить детей; впрочем, оказалось, что будить их и не надо было, вскоре они проснулись сами: Таня первой приподнялась на постели, отерла кулачками глаза и спросила хрипловатым шепотом:
- Где мы?
Жалость сжала Каппелю горло, он закашлялся.
- Мы дома, - проговорил он тихо.
- Мама уже здесь? - Таня обрадованно повысила голос.- Она тут?
Генерал отрицательно покачал головой:
- Нет,
Под окнами вагона прошли несколько офицеров - это Каппеля встречали штабные работники, - первым шагал Вырыпаев, свежий, подтянутый, краснолицый с мороза. Он лихо вскинул руку к папахе, едва генерал показался на ступеньках вагона.
Радом с Вырыпаевым грузно топтался, со скрипом давя подошвами снег, полковник Барышников, начальник штаба - человек толковый и с хорошей головой, но вот ведь, как всегда, пьяный. Сейчас от Барышникова также несло какой-то застарелой сивухой: похоже, полковник пил не закусывая, дурной запах просто лез из Барышникова, противно щекотал ноздри. Каппель почувствовал, как у него разом одеревенело лицо, но вида, что он недоволен начальником штаба, не подал.
- Я не одни, - тихо произнес Каппель, обращаясь только к одному Вырыпаеву,- со мной - семья. Тесть, дети...
- Квартира готова, ваше превосходительство. Еще позавчера ее вылизали так, что ни одной пылинки не осталось.
- Хорошо, - похвалил Каппель, зная, каким придирчивым чистюлей является старик Строльман - никогда не оставляет после себя ни одной соринки.
Генерал повернулся, принял на руки закутанного в легкое, набитое невесомым птичьим пером одеяльце Кирилла.
- Лошади стоят у вокзала, - предупредительно произнес Вырыпаев, - с той стороны.
Через несколько минут они уже неслись по курганским улицам; сзади в воздух взметывалась твердая искристая пыль; кучер-татарин, перепоясанный зеленым, видным даже в темноте кушаком - ои не изменял цвету своей веры, хотя русские кучера испокон веков подпоясывались красными кушаками, - нахлестывал лошадей:
- Эт-те! Эт-те!
Штаб корпуса разместился в большом деревянном доме. Половина второго этажа, выходящая окнами в тихий белый сад , была отведена генералу под жилье.
Для детей уже были приготовлены постели - горничная знала, что генерал приедет рано, дети будут сонные, поэтому, чтобы они не капризничали днем, решила - пусть они еще немного поспят. В том, что они уснут снова, горничная была уверена.
Так оно и вышло. Таня уснула, едва коснувшись подушки. Кирилл, проявляя, видимо, мужской характер, некоторое время возился, укладываясь поудобнее. Он приподнимал голову, вглядывался в отца - не мог еще свыкнуться с мыслью, что это его отец: круглое, розовое, похожее на мячик лицо его часто меняло выражение, становилось то плаксивым, то, наоборот, делалось ясным, по-взрослому озабоченным. Однако прошло минут десять, и Кирилл тоже уснул. Каппель перекрестил детей и спустился вниз, в штаб, к Вырыпаеву.
Тот терпеливо ждал генерала.
- Ну, теперь давай без титулов и всякой великосветской ерунды, по-простецки, - велел полковнику Каппель, - рассказывай, чего нового? Омск прислал чего-нибудь?
Вырыпаев отрицательно качнул головой:
- Ничего. И не пришлет. Такое сложилось у меня впечатление. Мы, Владимир Оскарович, Омску - кость в горле.
- Не торопись делать выводы, Василий Осипович. - Каппель предупреждающе поднял руку. - В девять утра я буду звонить в ставку Верховного правителя.
У Каппеля, как командующего крупным воинским соединением, имелся прямой телефонный провод с Омском.
Ровно в девять ноль-ноль он позвонил в Омск.
Связь была отличная. Голос дежурного в омском штабе хоть и был изменен расстоянием, имел какой-то металлический оттенок, словно его раскатали в некую проволоку, а слышен был превосходно.
- Генерала Лебедева на месте нет, - сообщил дежурный.- Он на докладе у Верховного правителя,
- Когда будет? - спросил Каппель.
- Не могу знать. Попробуйте позвонить вечером, часов в восемь. В это время генерал Лебедев всегда бывает на месте.
Каппель позвонил в двадцать ноль-ноль. Трубку поднял другой дежурный, утренний уже сменился. Связь по-прежнему была отличной.
- Ваше превосходительство, генерал Лебедев находится в театре.
- Скажите, ему было доложено о моем звонке?
- Так точно. Генерал Лебедев попросил позвонить ему завтра утром, часов в девять.
Каппель дал отбой, вернул трубку дежурному офицеру.
- Ладно, мы люди не гордые, позвоним завтра в девять утра.
Вечером, когда в штабе корпуса закончилось совещание, Каппель достал из книжного шкафа две бутылки шустовского коньяка, поставил на стол. Проворный Бржезовский внес в кабинет поднос с лафитниками.