"Третья сила".
На границе Грузии - Сочинский округ. Место глухое, на отлете. Кому оно нужно? Что может значить клочок земли, когда головы трещат от ударов? Каждый старается захватить самое важное стратегическое место. А здесь - с военной, политической точки зрения - болото, всеми забытое. И в этом болоте завелись… - Кто мог подумать? - эс-эры! Может-быть, они в этом забытом уголке накапливают силы, чтобы переброситься отсюда туда, где решается судьба двух миров?..
О нет!.. Они заложат здесь могущественную, прекрасную крестьянскую республику, перед которой, как перед сказочной красавицей, падут ниц полчища врагов; крестьяне всей страны узрят ясную зорю, загоревшуюся над сочинским курортом и воскликнут: "Душа горит! Дайте же нам такие порядки; берите нас в обе ручки!" - и тогда белые и красные смутятся, устыдятся дел своих кровавых и тоже воскликнут: "Кто же это такой чудодей? Придите же, придите володеть и править нами!"
А эти чудодеи, оказывается, эс-эры. Как мало почвы осталось под ногами! Ведь было же время: министры, главковерхи, "Великая Свободная Россия", длинноязычная, пустозвонная керенщина, "в свободной стране не должно быть насилия". Проболтали Россию и вот, под ногами, - территория: на гору влез - от края и до края вся, как на пляже, прекрасная распростерлась. Эс-эры, народ стал не гордый: "Будем родить от курортной мамаши новую Россию".
Кем были и чем стали. Стоило ли призадуматься? История, коварная насмешница, внесла поправку. Посмотрим, чему научились эс-эры.
Выступает на сцену "третья сила". У нее есть база, есть вдохновители и покровители: грузинские меньшевики. Они тоже гостили у курортной мамаши - кто тут не гостил? - ведь беззащитная же!
"Третья сила", это - потомки могущественных властителей мира, ихтиозавров: это были такие громадные ящеры, которые могли скушать за один присест воз травы и даже не сморщиться. В былые времена, да что в былые, в семнадцатом году ихтиозавры правили Россией. Потом климат для них стал суров - расползлись травоядные в разные стороны. Пригрелись в Грузии, ожили. Один из них снова пополз в 18-м году по субтропическому берегу Черного моря на север. Появился в Туапсе - красные разбежались. Пополз дальше по берегу на север. Но чем дальше он туда пробирался, тем климат становился для него суровей. Дополз до Архипки (там Петренко был, крестьян уламывал), обожрал ее, и пополз на Пшаду. Но оттуда навстречу катилась железным потоком Таманская армия. Петренко помог ей - хряпнули ихтиозавра по черепу. Пополз в субтропики, а ему хвост начали рубить: устарел ихтиозавр, неповоротлив уж очень. В Туапсе искромсали его - и поползли клочья былого ихтиозавра в субтропики, в Сочи.
Белые погнали его из Сочи, - из Адлера, Гагр. А там все гнездо закопошилось: "Гагры не дадим: позор; вчера в Москве были, сегодня из Гагр выгнали - так где же нам рожать новую республику?" Англичане вмешались, поставили на мосту часового: "Гагры белым нужны - не сметь". Белые стянули силы несметные для защиты государственной границы - несколько рот. "Третья сила" собралась в поход, стянула несколько батальонов пехоты, дивизион кавалерии, и орудий штук 15, а прислуги у орудий чуть ли не больше, чем всех войск белых. Теперь можно и в бой, теперь не страшно. Однако на мосту - неприступный англичанин. Как бы его взять? И предприняла "третья сила" небывалый рейд; двинула свои доблестные войска в глубокий обход этого самого англичанина; обошли его эти несметные войска верст за десять, в горах уже не видно, соорудили там корабельные верфи, построили паромы, и на них благополучно переплыли все войска через речку Бзыбь. Позорно бежали от них несколько рот белых.
Заняла "третья сила" Гагры - аппетит разгорелся; добежала до Мзымты, под Адлером, и сказала твердо: "Отсель грозить мы будем… и белым и красным". Англичане возмутились: "Как, английского солдата обошли? Позор для всей Бретании! Немедленно вернуться! Или суда его королевского величества!"…
"Третья сила" струсила, отбежала за Мехадырь, у Пиленково, и улеглась: "Дальше совесть не позволяет, стыдно. Вчера были в Москве, а теперь"…
Англичане плюнули на них, белые погрозили кулаком - и забыли: не до них теперь, Москва манит.
Оживление зеленых Сочинского округа
Так вот, в районе Сочи главным вождем крестьянским был государственный муж, эс-эр, полковник Воронович. Ошибка природы, недоразумение. Быть бы этому недоразумению не полковником, а, например, сестрой милосердия или, скажем, лирическим тенором.
До марта 19-го года у него шла подготовительная работа: ходоки лазали по деревушкам и спрашивали курортных крестьян: "Согласны вы или нет, чтобы в России были красные или белые? Супротив вашей воли никто не посмеет решить. Согласны ли вы быть красными империалистами или белыми прихвостнями и итти куда-то на фронт, чужие интересы защищать? Наша программа: сиди на месте и защищай свободу у своих хат".
- Согласны!
- С чем согласны? На фронт, за моря итти или у хат?
- У хат.
Ходоки - дальше. Везде им сочувствуют. Почва для эс-эров жирная. До каких пор велась бы такая подготовка, история на этот раз спрятала концы, потому что белые об’явили мобилизацию до 40 лет. Март. Лист еще не распустился. Крестьяне сидят, ждут внушения: "Умрем около хат, но никуда не пойдем. Сам вождь наш Воронович так указывает". И, конечно, остались дома. Как везде в горах.
А Воронович "до ветру" не сходит, если нет на то резолюции. Собрали 12 апреля сход. Такие дела скоро не делаются, это вам не с отрядами воевать: снялся, наскочил и разгромил. Тут надо все тонко делать. Собрались в лесу представители курортных крестьян, выбранных по всем правилам демократии, назвались окружным сходом.
Говорили много, изливались в речах, прели, потели, полушубки сбрасывали - всем давали высказаться, пусть каждый попробует этой сладости, - а потом разродились резолюцией: "Освободиться от деникинского ига или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу". Избран был на этом окружном с’езде "Народный штаб", и поручено ему было формировать крестьянские партизанские отряды.
По случаю такого важного события, то-есть родившейся резолюции, Воронович начертал в летописи: "С этого момента - начало зеленого движения в Черноморской губернии". Склоним головы перед авторитетом летописи. Архипцы, куда выпираете? Сказано - вас не было, не могло быть, потому что не было резолюции. Лысогорцы, заткнись!
Крестьяне простодушны. "Народный штаб" есть. Отряды есть; винтовки, берданы у горцев всегда водятся. В случае чего - кроши! Сунулись белые в Пластунку, это в горах против Сочи, проучить хотели ослушников. Сам генерал Чайковский как-то попал туда. Крестьяне и пугнули их, даже четвертую, пролетарскую группу превзошли: убили самого Чайковского и 12 солдат, ранили 25. Казалось бы, после такого боя нет пути отступления для крестьян: или погибнуть, или драться до последнего. Но у них ведь вождь - государственный муж. Разве он не придумает выход?
Белые начали мстить - жечь, разорять, шомполовать. Крестьяне не сдаются. Белые смирились: предложили через армянский национальный совет полную амнистию крестьянам, отмену мобилизации и созыв крестьянского с’езда. Народный штаб условия принял. Как победитель, гордо принял унизительную просьбу о мире и пощаде побежденного, ползающего на брюхе врага. Воронович - победитель. Наполеон! От радости живот расперло - распустил отряды.
Пошли по горам карательные отряды: ловить, рубить, жечь хаты, разорять.
В горной деревушке, "Третье роте", стражник арестовал двух зеленых. Крестьяне, конечно, отбили их, а стражников избили и прогнали. Казалось, - детские шалости, за это шомполов с десяток дать виновникам - и закаятся. Но белые ищут случая, где бы это дать хороший урок из истории. Выслали карательный отряд во главе с полковником Петровым. Оцепили деревушку, согнали крестьян в кучу. Полковник выступил с прочувствованной речью и об’явил, что расстреляет всех. Тут же вокруг овцами жались матери, жены, детишки. Плакали, раздирали криками и стонами сердца белых солдат. Видит полковник - не выдержат солдаты: у каждого - мать, сестра, а может быть, - жена, дети. Полковник великодушно обещает смягчить участь осужденных, если ему сейчас же соберут контрибуцию в 5000 рублей и угощение солдатам.
Бабы разлетелись - и вмиг появилась контрибуция. Солдаты развалились на травке, пьют, арестованные участи ждут, бабы, детишки вокруг плачут. Пир был веселый. Только в самом разгаре полковник простер руку - и все смолкло. Поставили солдаты стаканы с самогоном на землю, задрали свиные рыла. А полковник снова говорит о милости: сейчас расстреляет только десятого.
Построили крестьян от 16-ти лет и старше в шеренгу. Больше сотни набралось. Женщины, детишки как в могилу за покойником, лезут, цепляются за полы солдат, за ноги своих отцов, сыновей, мужей. Пьяные солдаты бьют их прикладами, отгоняют.
Загорелось юное сердце - шестнадцатилетний орленок перекрестился, подбежал к офицеру, сунул его кулаком в морду - и бросился в пропасть…
Вышел пьяный прапоришка. На левом плече - шинель. В зубах - папироса. Покачивается, вынимает наган. Подошел к строю - рвань, постолы, бороды. "Противно, дичь, а лезут в господа, нами командовать". Подошел к первому - тот дрожит, моргает. Бабы взвыли стаей волков, дети голосят: "Папа!", "Не бей папу!" "Прощайте, родимые!" "Миша, прощай!" "Не бейте их!" "Пощадите, кровопийцы!"…
Навел наган - разрядил один патрон. Упал. Корчится, дрыгает ногами, как скотина… Офицер не волнутся - век железа и крови, - папироской дымит. Шаг вправо. Снова навел - разрядил…
Вот уже семь патронов разрядил. Вой стоит вокруг неистовый… Спокойно вытащил пачку, высыпал еще семь патронов на ладонь, перекатил их, зажал. Начал выбивать из нагана гильзы. Глянул мельком на восьмого - мальчишка, трясется, челюсти прыгают, слезы ручьями текут по грязному лицу - никакого впечатления, будто в пустоту глянул. Зарядил - семь патронов - один разрядил… Корчится мальчишка в судоргах, кровь из головы хлещет.
Одиннадцать трупов слабо вздрагивали, впивались скрюченными пальцами в кровавую землю, остывали…
* * *
Воронович - ну, почему он не лирический тенор? - пустил тоненькую, жалобную ноту английским представителям, да они ему не ответили. Крестьяне рвались в бой - Воронович уговаривал; "Нельзя без резолюции, какие же вы еще темные. Вот проведем подготовительную работу, соберем организационный с’езд, создадим новый руководящий орган, обсудим цели и задачи, обсудим способы борьбы - мало ли наболевших вопросов? - все нужно обмозговать, вынести законные резолюции и по ним уже действовать. А пока: сидите и ждите".
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Полулегальная работа в Ростове.
- Чего мы сидим - не понимаю, - говорил человек в замасленном пиджаке, прохаживаясь по комнате. - Ты вот, Шмидт, сказал, что было задание из Донбюро выступать. Так за чем же остановка? Красные подходят к Батайску, орудийную стрельбу по вечерам слышно, аж сердце прыгает, как услышишь, а мы все собираемся им помочь… Уж апрель идет, тепло стало, развернуться бы можно. Белые вон гонят эшелоны на Донбасс. Перевозят Добровольческую, перевозят корпус Шкуро, везут орудия, броневики, танки. Чуть прозеваем - и погонят красных на Москву. Ведь сколько добра им нагнали англичане - ужас! И все это едет по железной дороге через Ростов. Тут делов-то сколько наделать можно. Роберт, чего ты молчишь? Это по твоей части…
- Погоди, Роберт, сперва я отвечу, - улыбаясь, спокойно заговорил Шмидт. - А ты, Анна, не подпрыгивай, сиди смирно. За окнами, будь спокойна, - никого; тебе, верно, и во сне покоя нет от шпиков. - Так вот, товарищ, со стороны всегда так кажется, а вникни - работа, конечно, большая. Связи-то у нас какие! Для чего, говоришь? О-го… Это, брат, много значит: передаем распоряжения, получаем взамен сведения; рассылаем воззвания. Все это мелочи, а шум большой. Белые, сволочи, дрожат. По заводам у нас дружины. Правда, оружия для них еще нет, но не все сразу делается. Зато мы уже полулегально работаем. Митинги проводили. Где? В трамвайных мастерских, на Темернике, за Олимпиадовкой. Вот так, постепенно и подготавливаем рабочих. Другой раз над одним возимся, чтоб обработать его.
- Да что ты мне говоришь. Ты лучше обработай полсотню, но чтобы это бойцы были. Они тебе наворочают больше, чем ваши тысячи, какие по домам сидят.
- Вот когда случай подвернется, да всем городом выступим, тогда и почувствуешь силу. А что на мелочи размениваться? Ты вон говоришь, что Донбюро дало задание. Оно только раз-ре-ши-ло. Нам видней здесь: что можно, и чего нельзя. А мы не находим возможным. Нам предлагают оружие, взрывчатые вещества. А как их через фронт теперь перевезешь? Попробовали мы свою лабораторию открыть. Нашли химика. Опыт за темерницким кладбищем сделали - рвануло хорошо, город услышал, кое-кто поперхнулся, а все-таки на этом и сели. Нет подходящей квартиры без жильцов, чтоб по нечаянности их через крышу не выплюнуло. Нет и оборудования, и химических веществ. Вот и развернись тут. Таганрогцы вон задрали нос: "Трусите выступать - мы и без вас обойдемся". Выступали - провалились. Раз нет сил - зачем выступать? Или сам комитет пойдет на дело? Так что дороже: полугодовая работа подполья или одно выступление? По обстановке - и задачи выбираем…
- Сачок из Екатеринодара приехал, - сообщила, оторвавшись от окна, Анна.
- Стукни ему, пусть заходит, - проговорил Шмидт, собираясь продолжать свой разговор, но Роберт закончил вперед:
- А по-моему, никогда унывать не нужно. Ну, что это; "А почему нет отряда?" А почему у меня нет двух пупков? Дайте мне два пупка! Не хочу я быть с одним! - и он расхохотался, рассыпая искры из глаз. Смех его заразил всех, и один за другим влились в аккорд сначала щебечущая звонкая трель Анны, затем глухой, низкий хохот рабочего, и, наконец, сдавленное во рту хмыканье Шмидта.
Потом Роберт, сияя улыбкой на залитом румянцем лице, продолжал:
- Нужно отряд? - Нужно! Нет смельчаков? - Нет! Ну, и к чорту! Не возьмем одним, так допечем другим. Наши ребята по мелочам работают: там в подшипники вагонов песочку подсыпали, чтобы с факелами под песни катились; а нет - тормоза их попортят, чтоб под горку со свистом летели: ф-фить! Ах! ха-ха-ха!.. Там телеграфный столб подпилили, там аппарат Морзе разбили, водокачку подорвали, в гостинице "Сан-Ремо" приемник испортили. Работенка не так уж опасная, а веселая! У меня в трамвайном депо, где я работаю слесарем, - самая сильная ячейка. Отточили ставки для типографии, валики, оборудовали ее за мое почтение. Все запасы ее - в мастерских. Наши подпольники там зачисляются на работу, документы получают. Ты им только тюкни - и стали трамвая. Дело это или нет?
- Да я против этого ничего… Но кроме этого… Составы на фронт…
- Ты все о двух пупках. Вот когда каждый будет сам искать, где хорошенько шпигануть их - тогда на что тебе и составы: паника, шум поднимется, от бешенства полопаются! Знаешь басню, как лев сдох от комара?.. Идешь ты по улице. Ну, что тебе стоит перекинуть кусок проволоки через провода? Конец в землю воткнул - и поплыли боевые сводки в землю. Ах! ха-ха-ха… Увидел лошадь казака, погладил по шее, а сам под потник ей колючку и всунул. Пусть разнесет бравого казака по городу. От этого, может, паника поднимется, слух разнесется, что красные гонятся; может, у кого разрыв сердца получится…
- Да будет тебе, - улыбаясь прервал его Шмидт. - Сачок, видишь, приехал. Нетерпячка берет узнать. Что привез? Говори, Сачок.
Тот, узкогрудый, бледный, молодой, лениво закурил и начал:
- Был в Екатеринодаре. Там работают старики, даже два-три кубанских наркома застряло. Вы помните? Когда в марте я ездил к ним - у них ничего не было организовано. Хмурый говорил (есть у них такой барин постельный: шляпа, волосья дыбом, усики), так говорил он, что им нехватало толчка там какого-то. Ну, я тогда их пристыдил, растормошил, что, дескать, у нас - ребятишки, а уже полгода работу ведут. Так теперь у них дело оживилось. Ребят много втянулось. По заводам - боевые дружины. Только они как-то чудно́ организованы, по пятеркам, и друг друга не знают - ни прру, ни но… По военной части у них Хмурый этот. Он скоро к нам заглянет. Я ему дал свой адрес, явку не схотел: ну его к… маме. Так вот связались они по Кубани с разными городами и станицами. Дело заворачивается. Я даже мельком слыхал, что Хмурый в Новороссийск ездил, видался там с каким-то Воловиным, главарем подпольного комитета, - и там, оказывается, уже есть. - Вот оно какие дела. А у того, Воловина, - связь с зелеными. А зеленых в горах - тысячи несметные. Да я все это нечайно подслушал, а так, прямиком не говорят и явок нам не дают: этот Хмурый в кулаке у себя эти сведения держит: видно, конкуренции боится. Он даже поговаривает и нас себе подчинить…
Анна устало поднялась:
- Я пойду. Мне нужно успеть на заседание фабричной ячейки… Да, кстати: Георгия перегоняют в тюрьму в его родную станицу. Теперь ему не выкрутиться: вся станица его знает. Надо бы связаться с ним: может, удастся дорогой устроить ему побег.
- Ты чего такая кислая? - весело бросил Роберт. - Сдаешь уже? Да-а!.. знаю: конспирации нет, все нас знают, вся работа на виду…
- А разве не верно? При таких условиях не очень-то разгонишься. Беготня, беготня. Замотались от шпиков.
- Примем к сведению. Что правда, то правда, - улыбаясь проговорил Шмидт. - Давай расходиться. По очереди.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Легионеры в горах.
На второй день пасхи, когда колокола Новороссийска радостно перезваниваясь, справляли годовщину белого движения, подошел к пристани пароход, набитый русскими беженцами с Украины от Махно. Побывали они в Турции, слышат - белые на Москву собираются, - и вернулись.
С ними прибыла и маленькая партия русских солдат во французских шинелях.
Молодые, в большинстве одинокие, они согласились плыть на фронт в далекую Францию, чтоб посмотреть чужие земли. Но годы шли. Замучила война. Истосковались по родине. Вот она, долгожданная, желанная. Как хорошо она принимает: задумчивые, подернутые дымкой горы скатываются к морю, шаловливое солнце, шаловливое море, и колокола. Точно встречают их с таким почетом.
Среди них - унтер-офицер Горчаков. Вьющиеся волосы, задорный румянец, черные глаза под длинными ресницами.
Привели их в казармы, дали им английское обмундирование, зачислили в части, формируемые для посылки на фронт. Солдатам это не нравится - связались с зелеными. Набралось охотников 30 человек во главе с Горчаковым. Но без оружия неинтересно итти. Два дня ждали - получили по 15 патронов на брата, по винтовке. Горчаков как-раз караульным начальником в батальоне был. Он на хорошем счету, белые уже назначили его за младшего офицера в пластунский полк, под Грузию. Забрали с собой ребята ружье Шоше, консервы, медикаменты - и пошли в 4-ю группу, за цементные заводы. Горчаков проводил их, а сам остался других подбивать. Вместе с ним - два зеленых. Подбил еще 18 человек - и на заре повели их зеленые через колючий кустарник в Борисовку.
Пришли. Что же это за штаб? Семеро паршивых зеленых, а говорили 600. Это Воловин на счет 600 что-то плел.