Трупы убитых… Разбросанные шинели, винтовки, котелки с недоеденным супом…
Ужас сковал их. Снова остановились. Что же делать? Что случилось? От кого же узнать?..
Бежать, неудержимо, безумно, слепо… Но куда? Где враг?..
Вдруг рванулись: бежать! Один-другой метнулись, потом вспомнили про винтовки, защелкали затворами; Кубрак тихо, зловеще отчеканил:
- Кто там?… Кто прячется за деревом? Выходи - стрелять буду…
Тишина… Шелестят листья. Укоризненно покачивают верхушками деревья. Из темноты нерешительный тихий голос:
- А вы кто?… Ты, Кубрак?
- Я, я! Что случилось, где товарищи?
Сошлись, переговариваются в полумраке. Пошли разыскивать оставшихся. Собралось шестьдесят человек, запрятавшихся под кустами, в скалах, не смевших бежать, не решавшихся выходить из своих убежищ. Кубрак отправил их в первую группу, а сам с несколькими товарищами остался до утра. Собрал еще человек двадцать и повел с собой. Другие разбежались, видимо, затем, чтоб никогда не возвращаться к зеленым. Иные бежали назад, где больше опасность, но больше и товарищей, ближе семьи.
Ни о чем не заботились лишь семнадцать бойцов, навеки уснувших на сырой земле с широко, напряженно раскрытыми, потускневшими глазами…
Раскол в пятой.
- Ать! Два! Голову выше!.. Дай ножку, мать-перемать!.. Левой!.. Левой!.. Р-руби ногой!.. Бык-бык-бык-корова! Сыки-брыки-бык!..
Шагают легионеры, воспитание военное воспринимают, ходить учатся. Тарасов - щеки, как окорока, усы вниз, - грозный командир. Каблучки вместе, носком сапога пристукивает, команды выкрикивает:
- Порядку не вижу! Бего-ом!.. Я вас, каблов, - выучу! Ишь, разболтались! Подбери живот!..
Уж так некогда, так некогда зеленым пятой - от утра до вечера все учатся: утром - строй, потом - политграмота, потом опять строй. Пообедали - опять за политграмоту. А вечером - отдых. Развалятся на травке группами и заведут разговоры. В ущелье тепло. Вокруг - часовые. Над головой темной шапкой листва нависла. Кое-где костры вспыхивают.
- Надоела ж эта пустозвония, - заводить речь легионер. - Дураков из нас сотворили. На фронте - беда, пошли белые на Москву, Екатеринодарский комитет провален, человек 30 арестовано, в Новороссийске тоже человек пять арестовано, четвертая досиделась, что всю раскрошили. А мы, как индюки, надулись и сидим, ждем своей очереди. Этому бы Тарасову перо вставить: кто с умыслом нас губит, а этот с дура ума. Время ли сейчас забавляться строем? Я семь лет в армии, пять лет воюю, а он меня, как лошадь, дрессирует… Спектаклями развлекаемся. Нечего нам делать. Народу набрело много, человек 300, а толку с этого? Видят люди, что лежим и бока мнем - и лезут в компанию. А поведи в бой - разбегутся.
- Да-а… И мне в голову разная чепуха лезет. Скажите, товарищи, чем это пахнет: Жмудь - бывший офицер. Из Екатеринодара приказ за приказом: Воловину не верить, порвать с ним, Жмудя убрать. А тут, как оглохли. Жмудь штабом заворачивает, приказы насмаливает, всех настоящими фамилиями называет. Попадет белым приказ - все узнают: сколько нас, где сидим, кто и откуда. Ведь так же семьи зеленых замучают белые. Не понимаю! Вот и гадай: ишаки или шпики наши начальники. Устав выдумали: какой начальник и как может наказать зеленого. Старый режим вводят…
- А то еще иблену какую-то выдумали..
- Эмблему?
- Ету самую. Два дня судачили: хотим иметь у сибе на шапке иблену - лист с ленточкой. Не хотим носить красную звезду. Лучше ба за ето время у налет сходили. И хочь ба сговорились, а то так-таки и остались при своем, хочь и верх взяли за лист с ленточкой.
- На-днях девять человек погибли. А из-за чего? От безделья. Вытащили мину из моря - и ну ее ковырять. Она и взорвись. А ходили бы в бои, развлечениев и так хватало бы.
- Как же не ходят в бои, а в Абрау за вином? Чуть не каждую неделю заглядывают. Сами напьются - и гарнизон напоят за то, что без выстрела сдался. Вина себе нагрузят и уходят.
- В город шатаются человек по пять-десять. Разберись тут: по делу или пограбить.
- А это копыто в строю дисциплину наводит. Сила в нас большая, а порядку нема. Собраться бы в одно группам - такого бы задали жару! А мы только богатых мужиков обираем да от скуки где подальше пост какой сымем.
Все громче голоса недовольных. Ругань поднимается. А в боевой части ругань - последнее дело. Бойцы между собой не дерутся. А тут чуть до штыков не доходит.
Сидели как-то за обедом на траве. Вдруг шум поднялся. Сбежались зеленые. Видят - под ручки человечка в пиджачишке держат, обыскивают его, а у него с носа пот каплет. Зеленый его - кулаком в подбородок:
- Халява! От провала он бежал! А сам к штабу прибился, Жмудю в помощники прицепился. Ну-у, не вертись, как кобыла!.. Адресочки записывать?
Начал шарить по карманам пиджака. Вытащил записную книжку:
- Вот она! В нее он по-секрету в кустах что-то писал!
Отвели его в штаб, сдали вместе с книжечкой командиру Тарасову. Тут же и Горчаков и Жмудь сидят. Проверили книжечку, а в ней адреса зеленых.
Повели его в кусты, подальше, чтобы воздуха не портил и чтоб волки поскорее убрали его, и там пристрелили.
Потом вспомнили, что жена его неподалеку на хуторе - послали к ней с обыском. Нашли у нее его письма. Хвалился он, что ему доверяют: "Будь уверена - все благополучно".
Тут и поднялось… Вскочил зеленый в английском, двинул кулаком в воздух:
- Товарищи, да что же это такое? Нынче шпика расстреляли, Коробченко-провокатор, про Воловина и Хмурого одна слава плетется, четвертую группу разгромили. Чего же мы ждем? Пока вырежут нас? Почему не помогаем Красной армии, когда белые на Москву пошли? Дать этому Тарасову коленом под зад! Другого командира!
- Уходить отсюда надо!
- Под Абрау: там шоссе ближе, нападать на белых будем!
- На Кубань! Там гарнизоны, жратвы много! А тут горы да щели!
И загалдели, сошлись в стадо, руками размахивают, на группы разбиваются. Анапцев было больше половины, так они сговорились тайком обезоружить пятую группу: в ней-де шпиков полно. А зеленые из пятой узнали об этом - и к винтовкам:
- Раз нет доверия - расходись! Все-равно вместе не сидеть!
Анапцы - тоже за винтовки. Сходятся толпа на толпу, ругаются. Иной прикладом размахнется, будто ударить собирается, а со стороны и взвизгнет кто: "Товарищи, бьют!" - и полыхнет огнем, вот-вот в штыковую друг на друга пойдут…
Выскочили на средину командиры: тут и Тарасов, и Горчаков; и бродило бородатое Узленко тут, из молодых глаз сталью мечет:
- Расходись по-мирному! Делить будем добро!
Кое-как поделили продукты, патроны, барахлишко - и разошлись. Анапцы по-секрету выбрали ущелье неподалеку, около Сукко, а пятая ушла под Абрау.
Только разошлись - облава нагрянула. Видно, решили белые, что пора и пятую громить, да запоздали. Из Анапы пароход "Утриш" пришел, начал садить по горам из орудий. Попугали рыбаков, перепороли. Кое-кого из зеленых прихватили - расстреляли.
О контрразведке.
В две недели разгромлены или развалены все подпольные и боевые организации коммунистов на Дону, Черноморье и Кубани. В две недели - около десяти крупных провалов, арестовано около полутораста подпольников. Началось в день прорыва южного фронта Красной армии. В каждом провале нашли своего виновника, своего стрелочника. А все-таки выводы напрашиваются иные…
Деникин, много позже описываемых событий, писал: "Никогда еще этот институт (контрразведки) не получал такого широкого применения, как в минувший период гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, - почти каждая воинская часть, политические организации, Донское, Кубанское и Терское правительства, наконец, даже… отдел пропаганды. Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью"…
"Это были очаги провокации и организованного грабежа"…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Положение на фронте. Сборы группы товарищей.
Красные катились на север. Сперва отступали в поездах. Потом пехоту высадили - пошла толпами; потом ехала на повозках, верхом на неседланных клячах. Босая, распоясанная кавалерия.
Илья уже не мальчишка, который над собой смеялся, он возмужал. Силы необ’ятные - развернул бы горы! И все она виновата, Маринка. Целые дни вместе, среди зелени полей, в праздности. Они уже не скрывали от товарищей своих отношений. Но как стыдно было!..
Его план боевой работы в тылу белых приняли. Шапиро ему помог. Встретились они, обрадовались, будто давно искали и нашли друг друга. Илья ему - про свой план, а старичок черный, бородатый, маленький, пружинистый, с подскоком - уши навострил. Он знал Илью еще с Царицына, совсем мало, но припомнил его хорошо. Теперь он член реввоенсовета армии.
Илья предложил организовать пулеметный отряд на крестьянских повозках. Пользуясь беспорядочным отступлением и отсутствием фронта, он рассчитывал под видом крестьянских подвод просочиться в тыл врага, где временами соединяться в сильный отряд в 30–40 пулеметов, нападать врасплох и рассыпаться, чтобы вновь накопиться в другом месте. Такой отряд при случае мог выдержать сильную атаку - и унестись от погони.
Командарм, как будто, согласился с Ильей, но предложил повидаться с одним комбригом: может-быть, в их планах есть общее. Комбриг организовывал тяжелый, малоподвижный, но сильный, почти бронированный отряд для действий в ближнем тылу белых. Не сговорились: эта тактика не сулила Илье блестящих перспектив.
Приняли план Ильи. Приехало новое начальство. Сдает он подив. Забирает с собой полтора десятка работников. Начали разбирать список. Разбирают и вычеркивают. Попытался он спорить - безнадежно, не понимают, что в Советской России миллионы проверенных товарищей, а в тылу врага: когда и где подберет он сильных работников? Вскипел - и грохнул по столу кулаком:
- Революция не терпит! Что вы делаете?
Сразу согласились с ним, всех отдали.
На другой день пошли в город, где остановился штаб армии. Сколько ликования было! Всю дорогу пели! Шли отрядом, в ногу, человек пятнадцать, а горланили за пятьдесят. На подводе, груженной вещами, продуктами, ехала Маринка. Остановились в хуторке. Вечерело. Заказали хозяйке поставить самовар, распороли несколько банок консервов, развалились на прохладной цветистой траве.
И снова - в путь: с песнями, в ногу. Какие только песни ни пели, но одна чаще других повторялась:
"И за борт ее бросает
В набежавшую волну"…
Прибыли. Начали спешно готовиться. Но пулеметов нет и нет. А их нужно много. Илья все сбавляет: с сорока - на тридцать, с тридцати - на двадцать, на десять, наконец сплюнул: "И чего я уцепился за них? Разве их мало у белых? Зачем их везти туда, рисковать с такой громоздкой обузой? Не лучше ли перебраться без всяких, с одними работниками? А там, в тылу, начать действовать: сначала самим, а потом обрастать массой".
Поделился с товарищами. Несколько человек - из Таганрогского округа. Борька захлебывается:
- Вот где развернуть работу! Шахтеров - десятки тысяч. Шахта от шахты - за несколько верст. А скрываться: знаете где? Леонтьевский лес! Вот лес: заросли, баераки, кусты, ручьи - там можно целый склад оружия накопить! Любой отряд скроется.
Борька - небольшой, сухой, жилистый блондин, энергичные скулы - огонь. Он продолжает:
- Едем на станцию Чистяково! От нее - семь верст до леса!
Шумные ребята, горят: "Скорей в подполье! Нечего тут ждать!"
Илья - к Шапиро. Тот подскочил от радости. Но где достать два десятка костюмов? Шапиро - письмо в Киев. Илья это письмо - Борьке в зубы:
- Гони, доставай. Это по твоей части.
Укатил Борька. Подбирает Илья товарищей, обучает их - и сам учится: стреляют из пулеметов, бросают бомбы, взрывают пироксилиновые шашки; немного строя, а больше всего тактики.
Зашел как-то в штаб армии, искал Шапиро. Его принял командарм, разговорился:
- Новая армия создается. Вы видите подтянутых красноармейцев во всем новеньком? Вся армия одета в новое. Это - остатки того, что было попрятано в полках. Думали - других обманывают. Себя дурачили. В одном полку - запас обуви, в другом - сахар, в третьем - снаряды, в четвертом - патроны. Все было в армии - и все кричали: "Помогите: ничего нет". И в самом деле: если в полку один сахар, так оно и кажется, что ничего нет. А когда эшелоны сбились в тыл, когда массы отступающих заменили свежими частями - мы выгружали эшелоны, сколачивали новые боевые части с новым комсоставом, одевали их во все новое, вооружали их новыми винтовками, давали им запасы патронов. В тылу мы ничего не получали. Все с фронта. В полках спрятан был месячный запас патронов. Тысячи снарядов. Теперь части ободрились, думают - Москва понаслала. Теперь и питание лучше. Части рвутся в наступление. Еще отступаем, но иногда инициативу перехватываем и бьем, бьем хорошо. Конечно, белые скоро развалятся: их силы рассосутся по России, они будут бить пальцами. А мы - кулаком. Многие сдались белым. Когда мы начнем наступать, эти десятки тысяч перейдут к нам. Это - сумки переметные. Но они нужны для фронта, связывать части.
Немногие в Красной армии сомневались в победе. Все приободрились, оживились, начались искания новой тактики; заработал тыл; шили для армии на зиму белье, обмундирование.
Генерал Деникин не то думал. Да и вся его армия. Красных сжимали в кольцо. Из Сибири напирал Колчак. К Ленинграду подступал Юденич. 12-го июня Деникин отдал свой "исторический" приказ о подчинении Колчаку. 25-го - белые взяли Харьков. К концу месяца красные были вытеснены из Крыма. 30-го - пал неприступный Красный Царицын.
Генерал Деникин об’ехал все фронты и, убедившись, что войска воодушевлены единой целью, отдал свой исторический приказ: "двинуться на Москву".
Фронт катился. К концу июля красные сдали Камышин, Балашов, Борисоглебск, Полтаву, Киев, Одессу.
Теперь уже шел последний бой за прямую дорогу на Москву.