- Да-а, вон лысогорцы по хатах живут, семьи охраняют. Спервоначалу думали - прогонют облаву, и никто не пойдет к ним. А теперь кажноденно дежурят и за шкуры дрожат. Никуда от хат не уходят. А пришла в апреле облава, так себе, человек 80, а их, чудаков, 30, - разбежались. За хребтом бегают и головы высовывают, значит, пугают белых. Ну, те полазили, пошарили по хатам, кур, поросят недоваренных поели - и засветло ушли. Разорять все-таки побоялись.
- А на-днях - слыхали? - знову облава на них лазила. Из Холмской, с Кубани. От Папайки стали подыматься, а их четыре зеленых и встретили за третьим хутором. Такого им чосу дали, что до самой Холмской бежали.
- Ну, а на вас облавы лазят?
- Ни, охоты не мают. На що им лазить, колы мы их пока не трогаем. А слухи пущаем, що нас як звездов на неби: в каждой щели тыщи, усих тысяч двадцать, а придавольствию получаем прямо из Грузии.
Весело и ладно бы жили три группы, может-быть когда и тряхнули бы белых: сила собралась ведь в 200 бойцов, да не роднились гости с хозяевами.
Принесет местному что-либо жинка, борща, например, с салом; только расположился над горшком, а пришлые уже и рот заглядывают, не дадут с аппетитом куска проглотить. Хлеб же им дают, варево есть - чего же им еще нужно? Нахлебается местный - отрыжку в животе глушит; перевернется на бок - вторично с’еденное пережевывает. А тут около лежит на спине какой-нибудь из четвертой, небо разглядывает. Местный - в хорошем настроении, ему охота "побалакать", он и начнет участливо заговаривать:
- Видно, дождь будет?… А?.. - и сосет в зубах, мясо вылизывает из них языком. - Ты не обедал?.. Чего ж не садился?
- Не охота что-то, аппетиту нет, недавно же баланду раздавали.
А недавно было часа, может, три-четыре назад. Не понимают друг друга. Все чаще отбиваются местные в чуждые кучки, втихомолку ведут разговоры:
- Прибились нахлебники. Прокорми эту ораву в сто человек. Да на нее целое интендантство заводить надо. На кой чорт сбились в кучу? Досидеться, пока белые облавами выкурят? Сидим тихо, мирно, семьи около, а сорвемся с места - и будем блудить, как неприкаянные. Кто нас примет? Четвертая вон никому не нужна, только обуза на шею.
- Чего они не идут под Прасковеевку. Давали ж им участок?
- Не хотят: глушь, говорят. Не все равно им где сидеть?
А в четвертой свои разговоры меж рабочими:
- Наели себе зады, сами - ни с места и другим не позволяют действовать. Им-то что: у каждого - хозяйство. Наладили пекарню, хлеб выпекают. Благодетели, подкармливают. На чорта нам эта святая бурда. Что мы, не можем сами достать?
- Крамора бы потрусить. Сколько богачей в его дачах жир спущают. Там и едова, и деньги бы достали.
Собралась четвертая в налет. Вторая протестует:
- Ни под каким видом. Вы что нам конспирацию ломаете? Вы пришли и ушли, а нам сидеть тут до прихода красных.
- А что же нам, смотреть, как вы молоко лакаете? Сами достанем, Христа-ради просить не будем.
- Пошлите заказ Крамору. Он человек обходительный. Сам предлагал: "Не отпугивайте моих дачников. Нужно вам сто тысяч - скажите, дам; нужно вам воз муки, два воза! - скажите, пришлю".
- Идите вы под такую!.. С буржуями еще ладить не хватало!
И пошли. И ничего не нашли, потому что Крамор не дурак, и дачники - тоже. Денег, ценностей при себе не держат. Впрочем, 36 000 "колоколами"-тысячерублевками достали, да что с этих денег? Барахлишка немного взяли. Контразведчика привели.
Вторая и первая встречают налетчиков:
- Сходили? Добре. Раз живем вместе, стало-быть и добро вместе. Все в одну кучу - и делить. Чтоб поровну. Чтоб никому обидно не было. Особенно деньги. Они завсегда пригодятся: семьи-то наши чужой дядя не придет кормить?
Четвертая обозлилась:
- В налет не ходили, Крамора вам жалко было, а теперь делить? Что мы: бандиты? Деньги нужны отряду. Пошлем на Лысые горы за продуктами, честь-честью заплатим; никто пальцем на нас не укажет.
Так и не отдали денег. Послали с ними на Лысые горы за продуктами.
Пока спорили, контрразведчик удрал: командир упустил, бывший прапорщик из Пшады. Ничем себя особенно революционным он не проявил, да местным особенно беспокойные и не нужны были, им нужно было, чтоб у них порядочек был - и только. Вот и выбрали его командиром об’единенного отряда. Повел он контрразведчика расстреливать, пошел вместе с ним для контроля и комиссар его Иванков. Командир начал щелкать наганом - не стреляет. Контрразведчик - под обрыв, командир - за ним. Оба и скрылись.
Пришел Иванков на бивак с пустыми руками. Похвалиться ему нечем. Местные зеленые набросились на своего духовного вождя, хотели его самого "разменять", да четвертая отстояла.
Тут уже всем ясно стало: не житье им вместе. Раз контрразведчик сбежал, значит жди облаву. А куда спрячешься с такой оравой? Первая группа ушла, от своих скрылась. Остались четвертая и вторая - конь с коровой в пристяжке.
Ночью - шорох… Просыпаются бойцы четвертой - и вторая исчезла. Что делать? Пока совещались, под’ехали две подводы хлеба с Лысых гор. Бесплатно прислали. Что случилось? Тут, можно сказать, гнали, а туда, будто, зовут. Наскоро собрались, продукты на руки роздали и пошли на Лысые горы. Торопятся, точно к родной матери.
Трудно подниматься, высоко. Шли по мягкому ковру ущелья, перепрыгивая через путающуюся под ногами бурливую речушку; поднимались в лесных зарослях размытыми черкесскими дорогами мимо заброшенных, одичавших черкесских садов… Шли тропинками, пробитыми в глухих уголках гор, будто тут же, вокруг, громоздятся многолюдные города, которым все это не нужно, но откуда толпами снуют жители.
Тащатся зеленые, тянет их к земле ласковая сочная трава - почему не отдохнуть? И отдыхают часто: с непривычки трудно лазить по горам.
Добралась, наконец, четвертая. Хорошо приняли их лысогорцы: дичь их понемногу прошла, теперь уже не собираются в расход списывать, как прежде, Узленко и первую группу. Теперь у себя оставляют: истомились охранять три хутора тремя десятками бойцов, хотят увеличить армию своей лысогорской республики. Зазывают рабочих по хатам, жирно и вкусно закармливают, бабы суют на дорогу куски сала, яиц, пирожков, хлеба… "Но позвольте: почему же на дорогу?"…
- А вы же в щели жить будете? Тут недалеко, верстах в трех, такая глубокая щель, такая непролазная, что ввек не доберется облава. А как хорошо там: травка зеленая, лесок, холодок - на ще вам и хаты сдались.
Хмурится четвертая - видно не спеться им с местными, - расспрашивает про другие группы. Лысогорцы уговаривают: страшно одним оставаться, доберутся-таки до них белые, разорят, сожгут их хозяйства. Почему бы не остаться четвертой: картошки, разных овощей здесь завались - не возят же на базар ничего, опасно; овец, коз - стада несчитанные в горных лугах пасутся. Каждый крестьянин от чистого сердца продаст все, что нужно. Мучицы, правда, нет, в горах не посеешь хлебушка, - так мучицу же можно внизу доставать: в налеты ведь ходить вместе будут.
Четвертая упрямится - чего бы ей еще нужно? Не могут же местные напустить в свои хаты пришлых. Они-то и свои, да все ж лишнее беспокойство. Это значит: прими по нескольку нахлебников, сажай их за стол, обмывай, убирай за ними, а там следи, как бы бабу в соблазн не ввели.
И отступились. Рассказали про Петренко: "Разве вы не слыхали про Петренко? Нет? Ну, как же, а еще около шоссе сидели. Там у него силища! Все крестьянство побережья на него молится, все белые гарнизоны перед ним дрожат! Вот кто такой - Петренко! И сидит он в Левой щели. А насчет проводника - не беспокойтесь, вмиг вас доставит".
Обрадовались цементники: "Наконец-то!" - и маршем через три хутора, через Папайку, Холодный родник.
Прибыли в Левую щель - темнеет, скупо заглядывает в нее солнце. Так уютно, тепло: внизу ручей журчит, прыгает по камням, там хаты настороженно выглядывают из-за деревьев, а там, дальше в горы, в трущобах - покинутые уже землянки зеленых.
Хорошо их приняли архипцы: ох, как гостеприимны они стали с некоторых пор: "Со всех сторон стекайтесь, всех накормим, все достанем у белых!"
Петренко мотается, организует, митингует. Петренко - в Дефановке, договаривается о присоединении к его организации их группы.
Развели костры зеленые, улеглись со стороны ветра, чтобы не глотать дым, - начали варить себе ужин: что с собой принесли от щедрых лысогорцев, что дали архипцы. Костры потрескивают в темноте. Спину холодит чуть-чуть сквозь пиджачишки, шинели, а спереди тепло; истома в сон клонит. Лежат усталые, лениво, тихо разговаривают. Кое-кто поджаривает на огне куски сала, продетые на штык. "Какие счастливцы! Рубашку бы отдал за кусочек этого благоухающего, подрумяненного сала, аж слюна прошибает!"
Но растаял запах шашлыка, подужинали зеленые, мечты сладостные поплыли в туманную даль, и разбрелись гости на ночлег по хатам, сеновалам, а кто у костров улегся. Только одинокие, задумавшиеся над пламенем зеленые сидели согнувшись, с треском ломали сухие ветви о колено и, бросали их в жадное, взвивающееся пламя костров. О чем они могли думать? - О волчьей, пока еще беззаботной жизни… А потом… Что ждет зимой? Красные отступают к Москве - скоро ли придут сюда? Не придется ли здесь, как Шамилю в Дагестане, воевать с полсотни лет? А семьи, брошенные на заводе, - жены, иссушенные работой; беспризорные, нечесаные, немытые, голодные дети?.. Чует сердце: близится счастливое, радостное, а жизнь треплет, дразнит ужасами. Товарищей, более тридцати человек, арестованных во время провала, перешерстили: трех расстреляли; хозяина дома, у которого на чердаке зеленые ночевали, - шомполами застегали; двум дали по двадцать лет каторги, а остальных отпустили, может быть, для нащупывания новых связей. Ведь у каждого кто-либо близкий - зеленый, каждый разыскивать будет, расспрашивать - тут-то шпикам и привалит работы.
Сонно вспыхивают костры, да порой взлетит высоко в клубах дыма густой фонтан золотых искр, когда кто-либо спросонья бросит в потухающий костер охапку дров.
Веет прохладой, бледнеет небо - крепче, спокойней засыпают зеленые.
Конференция в левой щели.
Днем пришел Петренко; жизнерадостный, вьются кудри кольцами, фуражку поднимают; работа идет, зеленые вокруг связаны с ним, а тут сила прибыла: сотня отборных бойцов.
Спрашивают у него Кубрак, Иванков: "Как дела?" Рассказывает. От Левой щели до Туапсинской железной дороги - до десяти групп, словом, у каждой деревни - группа. Связь с ними имеется, то-есть какая там связь: уходили к ним, приходили от них: "Вы против кадетов?" - "Мы за совецку власть". - "И мы тоже". - И расходились, успокоившись, что в случае чего - найдут друг друга за хатами. Легко сказать: об’единить, подчинить. Да они самому Деникину с его стотысячной армией разлуку накручивают; каждый дорожит выше всего волей, покоем, жизнью, а им предлагают от всего этого отказаться, кому-то, серому, подчиниться, и по его указке итти на смерть. Связать группы в горах - пустое дело; подчинить - проблема.
Вскоре связался Петренко и с Екатеринодаром. Приехали оттуда два подпольника: задорный Гриша и многообещающий Витя. Горячо взялись за дело: "Всеобщую конференцию надо! Четвертая, пролетарская пришла - теперь всех зеленых поднимем". (Некому ж начать было прежде: боялись).
Пошли по тропинкам ходоки в группы: и под Геленджик, и на Лысые горы, и за Новороссийск в пятую. Собрались делегаты. Пришел и бродило бородатое, Узленко; дорогу он сюда знает, помнит, как его отсюда, вроде как бы, выперли и чуть не шлепнули, да виду не показывает. А архипцы будто забыли про осеннее после свадьбы: стыдно вспоминать старое.
Много вопросов обсуждали. Об’единилось около полуторы тысячи бойцов, вооруженных, организованных в группы, почти обеспеченных продовольствием.
Представители пятой группы поведали свою бредовую идею, которую удачно всадил им Воловин: взять Новороссийск. Другие представители в недоумении покачивали головой: "Как же это сделать? Все силы перебросить невозможно, а с одной пятой в полтораста человек нападать - хватит ли храбрости? Но если бы и стянули силы, напали, даже взяли город, а потом? Не перебили бы их там в первую же ночь поодиночке?" - И решили: "Отставить". Но тут полезли раскорячившись: Петренко со своими силами будет держать курс… на Армавир, что за 300 верст, а Тарасов с пятой группой… на Екатеринодар. А пока что - воевать у хат: видно, у архипцев память отшибло.
Действовать разом. Уж это: разом - бестолковое, бездарное - не раз губило силы, перспективы в революции. Как чуть-чуть организовались: разом бить… пальцами.
Кубанцы начинали на Кубани, а Петренко с тремя ротами должен был очистить территорию от Пшады до Джубги, пошире вокруг своих хат.
Но в древнем писании сказано: иди в наступление и думай о бегстве. Обсудили приглашение грузинского офицера, служившего у белых и поддерживавшего приятельские отношения с зелеными. Обсудили и решили послать в Грузию представителя просить принять зеленых к себе в гости на случай невыдержки.
В заключение выбрали начальников, и разошлись делегаты по своим группам. Ушел в свою пятую и Узленко. Он должен был остаться представительствовать в главштабе, но надо же доложить группе о происшедшем и предстоящих боях.
Оживление отрядов Петренко.
Выступили на Пшаду главные силы, человек 350, две роты. Тут и Кубрак со своими цементниками и легионерами. Тут и комбат, и замглавком, и сам главком Петренко, и его ад’ютант Витя, и даже начглавштаба Гриша.
В гарнизоне Пшады человек 80 - местных солдат, они готовы сдаться, и человек 45 - казаков. С теми-то и нужно помериться силами. Взобрались на гору Афипс, прилегли. Заря потухает, море огнями играет, в небе загораются редкие звездочки, воздух чудесный, горный, тихо, прохладно, трава сочная, высокая. На море дремлют французские суда, стерегут, направляют прожекторы в горы - бесцельная забава. Зеленые шутят, веселы, как перед праздником.
Выступила разведка. Выступил отряд. Подошли ночью к Пшаде. Разослали партии перерезать провода на Геленджик и Береговую. На Архипку уже перерезали. Двадцать человек послали в засаду по другую сторону Пшады, встретить казаков, если те побегут в Геленджик; пятую роту послали на 45 казаков, а с первой - Кубрака пошли брать сдающихся 80 пшадцев.
При первой же и все высокое начальство сбилось. Условились наступать по сигналу. Брать без выстрела.
Глухая ночь. Собаки лают, все тревожней, все громче, стараются задержать этого жуткого, молчаливого врага, будят своих хозяев.
Загадочный выстрел… Чья жизнь прервалась?.. Затрещали выстрелы. Бегут зеленые пятой роты назад. Что же это: белые ожидали? Предательство? Петренко пытается задержать бегущих - безнадежно, цепь разбежалась.
Но первая рота Кубрака пошла вперед, залегла. Обстреливает казаков: пшадцы подождут.
Казаки бежали, штаб их захвачен, 12 - сдалось. Рота Кубрака пошла на пшадцев; выпустили по обойме - те и сдались. Но казаки залегли на окраине Пшады, засыпают пулями. Петренко послал отличившегося Кубрака с 25 его бойцами во фланг, тот обошел их, засада, сидевшая в тылу, помогла ему - и казаки бежали в горы.
Бой закончен. Рассветает. На шоссе лежат два убитых.
Один из них - командир пятой роты. Он сделал оплошность: вместо того, чтобы выслать вперед четырех с бомбами, подошел со своей ротой гуськом к самому штабу белых, и часовой убил его. Зато казаки потеряли одних убитых 9 человек.
Зеленые стаскивают на шоссе в кучу трофеи - винтовки, цинковые ящики с патронами, шинели. Рота Кубрака в сборе, но где же непобедимые орлы пятой роты? Двенадцать - налицо, но где же остальные 120?
Горнист во все легкие дует в трубу, завлекает их - не вылазят орлы из-за кустов, а иные уже за перевал махнули. Долго заливался горнист, соблазнял: ведь барахлишко, шинелишки, ботинки и прочее такое предвидится. К обеду сошлись крадучись, стыдливо, будто по нужде отлучались не надолго.
Провели митинг. Петренко дал волю своему горячему желанию высказаться. Казаков распустили по домам: скоро хлеб убирать нужно будет.
Выступили. Везли двух убитых и нескольких раненых. Петренко со штабом, трофеями и частью отряда двинулся на Левую щель, 40 бойцов из роты Кубрака послал брать гарнизоны двух глухих поселков, Бетты и Береговой, Кубрак же со всеми остальными бойцами должен был взять Архипку.
Гарнизонишки Бетты и Береговой сдались без боя. Сорок бойцов пошли под Архипку к Кубраку. А он ее уже обложил и начал прощупывать разведками - где посты, где заставы, гарнизон, штаб, квартиры офицеров. Все нужно узнать в точности: Петренко предупредил, что архипский гарнизон наготове, ждет. А тут как-то боязно: весь штаб, все деятели ушли. Почему бы им не показать здесь свою удаль? Гарнизон у белых в 300–350 бойцов, у них 4 пулемета.
Три дня выясняли. Три дня белые в окопах ждали, в заставах сидели. Подкрались зеленые ночью, посты поснимали - и гарнизон без боя сдался.
Пришли в Левую щель, а там что творится! И откуда народу набралось? Песни, оживление! На Кубани разогнали гарнизоны казаков в Ставропольской и Тхамахинской. Намитинговались до хрипоты; выступал, конечно, Иванков. Крестьяне снесли по буханке хлеба, по куску сала, а зеленые тем временем муку из мельницы выгрузили. Набралось подвод тридцать - и поехали в Левую щель. Штаб завален винтовками, патронами, шинелями, сапогами.
Теперь можно отдохнуть непобедимой. Веселятся зеленые. Гулко разносятся их песни по Левой щели. Поверили в свою силу.