Влетела разведка - забрала винтовки. Усадили пленных в угол, на лежанку - сами у стола сели. Раздобара послал одного: "Иди зови наших", - а сам празднично уселся за столом, раскинул полы бурки и, играя рукояткой матово поблескивающего кинжала, начал расспрашивать о гарнизоне.
А Усенко с Тихоном, за несколько верст отсюда, шли с других окраин в центр станицы. Каждый снял посты. Весело шагали отряды посредине улиц: пропуска знают - бояться им нечего. Изредка слышались приглушенные команды. Впереди каждого отряда - пленные казаки, дорогу указывают, своими телами прикрывают от внезапного нападения белых.
Дошли до площади, остановились в темных переулках, связались между собой, послали разведчиков вокруг казармы.
Лают собаки. Выдают. Сошлись враги вплотную. Неравные силы: у одних много бойцов, у других много дерзости.
Пошел Тихон с группой бойцов. Обезоруживать гарнизон. Обезумели собаки, увязываются, провожают. Тревожно бьется сердце. Настал торжественно-жуткий момент…
Недалеко от входа в здание ходят взад и вперед два часовых. У самого входа - адская собачка, пулемет притаился. Около него - два пулеметчика лежат.
Волнуются часовые, волнуются пулеметчики. Собачий лай приблизился, остервенело раздается в зловещих переулках, вокруг. Что это значит? Неужели пришли эти невиданные, страшные, заросшие зеленые? Жутко, предсмертная дрожь охватывает. Не поднять ли всю казарму на ноги?.. А если нет опасности?.. Ведь никогда не приходили зеленые. Налетали банды в несколько человек на посты, а на весь гарнизон кто осмелится? Начни будить - засмеют хлопцы, скажут: примерещилось со страху. Но где патрули? Почему не показываются на площади? Почему ни одного сигнала об опасности?…
Жуткая ночь… Визжат собаки… Вокруг…
Идет патруль. К часовым.
- Кто идет?..
- Свои, свои… патруль.
- Что пропуск? Не подходи!..
Коченеют от ужаса ноги, руки. Идут, не останавливаются. Стрелять? Или свои?..
- Надульник - чего орешь?…
Подошли, тихо шепчутся… Кто-то рванулся… звякнула винтовка…
Пулеметчики обезумели в панике: "Зеленые!..". Выхватили по привычке замок из пулемета - и в казарму… Куда было стрелять? В своих часовых?..
Вбежали, - а там ужас пронесся по комнатам: "Зеленые!"… Вскакивают сонные казаки в белье; бегут к пирамидам с винтовками - и к окнам. А в двери вырос колючий, над головой - бомба…
- Ни с места! Вы окружены - сдавайся!
Пулеметчики - во двор; там тоже пулемет. Только из двери - а навстречу из темноты зловещее:
- Назад… Стрелять будем…
Топчутся перепуганные казаки. Толпятся в английских шинелях солдаты. Выбриты. Наедены. Где же зеленые, где бородатые, страшные? А они хозяйничают, сносят в кучу винтовки.
Усенко - добродушный, спокойный, точно на пирушку пришел, - распоряжается. Посылает команды с проводниками-пленными по хатам, обезоруживать остальных казаков, захватить офицеров.
Быстро рассеялся мрак, проснулась наряженная в снег станица. Удивленные, любопытные жители - старики, девки, бабы - сходятся толпами на площадь, а она уже запружена пленными казаками, зелеными, повозками, двуколками, запряженными, готовыми в дорогу. Конные зеленые по станице скачут, высматривают добычу.
Илья на окраине станицы недоумевает: совсем рассвело, а о Тихоне и Усенко никаких сведений. Зачем же сидеть в чужой станице, где сильный гарнизон? Ждать пока налетят белые, крошить начнут?
Повел цепь. Разведка - впереди, справа, слева. Идут, как слепые. Куда лезут? Не в мешок ли? Не напорятся ли на засаду?
Вправо, на высоком месте, вылетают из дворов галопом конные, сворачивают на улицу - только хвосты лошадей отлетают в сторону - и несутся вдаль… Целый отряд - тридцать… пятьдесят всадников… Что же это? Гарнизон не взят?
Зеленые загаяли, побежали толпами, стреляют. Поскакал вслед Раздобара. Развеваются за шапочкой красные, зеленые ленты, широко разлетелись черные полы бурки.
Кричат зеленые. Точно стадо быков через реку гонят. Командует Илья - тонет его голос в гуле других.
Вскочил он на лошадь - и поскакал вправо, к беленьким хатам, где скрылись казаки: "Не рассыпались ли в цепь, не перестреляют ли наше стадо?".
Никого. Прискакал обратно, повел цепь вперед. Навстречу скачет Раздобара. Кричит, рукой машет. Сияет, черноглазый мучитель девчат.
- На площадь, к школе! Там уже все сделано! Казаки ускакали!
Пришли. Масса зеленых. Толпы народа. Пробрался Илья к Усенко - оба радостные, близкие, как братья. Илья просит проводника к станции - дорогу, мост какой-нибудь взорвать, утолить мечту. Подвернулся и Тихон. Условились, что Илья идет на полустанок, вправо, а Тихон - к станции Линейной, влево. Подобрали себе отряды - разошлись.
Хозяйничают зеленые в Холмской. Влево, в семи верстах, - Ахтырская; вправо, несколько дальше, - Ильская. Обе - с сильными гарнизонами. До Екатеринодара - час-полтора езды поездом. Рассыпались по станице группы зеленых из пятой. Одними руководит Иосиф - они ищут врагов революции. Другими - начхоз, по части выгрузки. Горчаков посты рассылает, разведчиков. Усенко - на площади.
Пришел отряд к полустанку. Разослал Илья зеленых: одних лом железнодорожный искать, других - топор, третьих - пилу, четвертых - шпалы. Ничего нет поблизости. Послал партию на мост, неподалеку от мельницы, где уже шла оживленная выгрузка муки; поручил достать бревен, какой-нибудь лом - разобрать на мосту рельсы или завалить его.
В здании полустанка захватили офицера с чемоданом. К поезду? Или бежал из гарнизона? Круто говорит по-украински, дураком прикидывается. Без погон, в черкеске. Открыли чемодан - погоны спрятаны. Скомандовали: "руки вверх". Наган отобрали, самого в кусты отвели.
Глухо донесся гудок паровоза. Выскочили зеленые к рельсам - и спрятались за кусты:
- Поезд несется! Пассажирский! Из Екатеринодара!
- Заметались зеленые: одни - в цепь, другие пилят телеграфный столб, третьи закружились: бревна ищут под ногами.
Илья - к железнодорожнику:
- С красным флагом, остановите поезд!
Вышел начальник полустанка, машет красным флажком.
С грохотом, с ревом несется осатанелый поезд. Кого он везет? Почему предпочитает раскрошиться в месиво трупов и обломков, но не сдается?
Обезумели зеленые, обезумел Илья, вздернул поводья лошади - заплясала она перед цепью.
- Огонь!..
Затрещали выстрелы, загрохотал пулемет, тучей полетели пули в вагоны поезда - не зацепили Илью, даже - нечаянно. А с пулеметом - Кубрак.
Пронесся поезд. Какие жертвы, кого увез? Может-быть, самого Деникина? Метко стреляли зеленые, под окна строчили: знают, что пассажиры - дамы, генералы, сановники - на полу валялись.
И на мосту его обстреляли - проскочил. Задержат ли на станции Линейной?.. Пропустят - и узнают везде белые, что в Холмской - зеленые.
Оставил Илья цепь, ускакал в центр станицы. А там - большой праздник. Море людей на площади: все жители высыпали подивиться на зеленых; дивчины в новом гуляют; пестрят голубые, малиновые, сиреневые платья, платки. Скачет опьяневший от счастья Раздобара. А солнце над всеми сияет, по-весеннему греет.
По станице ездят от двора к двору зеленые с подводами, как попы с побором. Им выносят из хат пироги, куски сала, хлеб, яйца. Кроме этого, жители готовят всем пятистам зеленым горячие домашние обеды. Когда это бывало? Горячие! Домашние! Обеды!
Затесался Илья в гущу людскую, поднял руку, закричал, чтоб слышала вся площадь, - и опьянел от возбуждения, от тысяч устремленных на него взоров. Дергал поводья. Лошадь гарцевала под ним, налезала на людей, дышала на них жаром, обрызгивала пеной. А он, высоко над толпой, метал искры из глаз, бросал металлические новые слова. Он забыл о своей тактике - не оттягивать пока на себя больших сил белых, чтобы успеть укрепиться, захватить прочно горы, - он говорил открыто о близком разгроме белых, о том, что для них уже приготовлена мышеловка, что Красная армия не только на фронте, Красная армия и в горах Кавказа. Не выбьют ее белые, не осилят, ибо эта армия срослась с населением. Гнать белогвардейщину общими усилиями в Черное море!..
Не помнил он, как кончил речь, когда кончил, как аплодировали, что кричали кубанские казаки-старики.
Хорошо принимают зеленых кубанцы, однако не пошли к ним пленные: каждому охота домой попасть. Распустили их зеленые, даже не раздели.
Много вывезли в горы из Холмской трофей: массу винтовок, два пулемета без замков, полвагона муки, пару саней кожи, пару тюков мануфактуры, воз надаренных продуктов для больных: пусть побалуются сальцем, яичками, пирожками. Денег в казначействе тысяч двести взяли.
Пора и уходить. Вечереет. Местные зеленые теряются: нервы расшалились. Слухи тревожные носятся: конница казаков засела в самой Холмской, ждет темноты, чтобы наскочить врасплох; из Ильской идет конная дивизия, вот-вот нагрянет; в Ахтырской колокольным звоном собирают кого-то, что-то затевают. Вокруг - открыто, вокруг - сильный враг. А Илья приказывает оставаться на ночлег. Зачем? Чтоб окружили, вырезали? Почему в Геленджике не хотел оставаться, когда зеленые настаивали?
Волнуются местные зеленые. А Илья по-своему рассуждал: "В Ахтырскую уже итти нельзя: белые там наготове. В Эриванскую - далеко. На снегу спать - не дело. Зеленые измучены - нужно беречь их силы. А здесь какая опасность ночевать? - никакой. Ночью белые не посмеют нападать: знают, что зеленым ночь - подруга. А посмеют - кусты под боком, уйти нетрудно. Преследовать же тем более не решатся белые: ведь 500 зеленых, в горах, это - целая дивизия. Зато сколько шуму будет, если переночевать: железная дорога замерла. Паника - по всему краю. На фронте слухи зловещие поползут".
- Оставаться!
А местным невтерпеж стало - самовольно уходят. Видит Илья - разложение опять начинается, стянул все части на окраину станицы, на громадную поляну - только разведка по сторонам охраняет, - хочет убедить их остаться, выстраивает, а местные толпами несутся вдаль, подошвами "апостолов" светят.
И начался безобразный, позорный, митинг. Тут уже во что бы то ни стало нужно было хоть кучке остаться ночевать, чтоб не опозорить в глазах белых все зеленое движение, чтоб белые не расхрабрились и не полезли в горы добивать разложившихся зеленых. Какой стыд: сегодня перед тысячами кубанских казаков Илья бросал гордые слова, орлиным взором окидывал их сверху, а теперь… банда, трусливое стадо…
Илью поддерживают все командиры, весь конный отряд, в этом отряде, не шутите, уже растаяли родимые бандиты, в нем 25 сабель; поддерживает, разумеется, особый отряд Иосифа: все 200 пленных, уже привыкших считать себя зелеными, остаются; вся пятая не робеет: она месяцами жила под Новороссийском. А местные? Сгоняют их кавалеристы, а они загалдят, замахают руками - и опять понеслись назад.
Иосиф ругает, стыдит их; он, хоть и картавит, а сгоряча так чеканит, так рубит, что хоть на сцену выталкивай.
Рассыпались зеленые по громадной поляне. Темнеть начинает. Никого в станице. Только на окраине кучка "особистов" охраняет 5 пленных офицеров и местного попа.
Хлопнуло за станицей, прилетел, кувыркаясь, огурец, шлепнулся о землю. Из бомбомета стреляют, соломенный броневик пришел. Выпустил несколько огурцов; поскакали конные во главе с Раздобарой, человек пять, - и испугался броневик, укатил, пятясь назад, на Екатеринодар.
А местные совсем растерялись:
- Броневик! Из орудий стреляют!. - и еще решительней махнули домой.
Скачет Илья по поляне, гоняет местных, хохочет, издевается:
- Огурцов испугались! Ха! Ха! Ха! Трусы! К бабам под юбки! Скорей улепетывай: белые гонятся! Дезертиры!
Увидел Иосифа, подскакал:
- Плюнь ты на них. Они только мешать нам будут. Вернись; нужно подсчитать оставшихся, и закричал по поляне:
- Строить-ся!..
Выстроились - двести пятьдесят. Местных - несколько человек. Вот оно ядро. Вот с кем гулять по Кубани придется. Маловато: гарнизоны везде сильные. Беречь нужно это ядро: разобьют его - и развалится все движение.
Снова поскакали конные в разведку по станице, снова нужно ее занимать. Прошли на окраину, расположились, окружились постами.
Притаилась ночь. Приходят степенные старики, просят. Илье неудобно, что они ждут от него милости. Просят отпустить попа, ручаются за него.
- Не можем: он в церкви агитацией занимается, злоупотребляет своим положением.
Долго просили старики, без шапок стояли на снегу. Не выдержал Илья, вызвал попа:
- Если повторится - на куски изрежем.
Радостно окружили старики попа, пошли с ним, чудесно спасшимся от смерти, горелочкой отпраздновать освобождение.
Пришли учителя. Просят вернуть их жалованье. Илья, не дослушав их, приказал отдать полностью.
Пришли старики:
- В казначействе сиротские деньги были.
Насторожился Илья: этак нигде ни копейки не достанешь, а он хочет на жалованье зеленым денег собрать: по Кубани ведь ходят - нужно, чтоб корректно держались, не грабили. Начал расспрашивать подробно, недоверчиво, наконец, уступил, выдал, но не полностью:
- Остальные власть пусть заплатит. Ведь в казначействе деньги взяли, не в частном банке.
Разведка доносит, что отряд казаков в станице ночует.
- Ну и пусть себе ночует. Побоятся нарваться: знают, что мы настороже.
Братва подобралась хорошая. Спокойно расположилась по хатам спать, верит в свои посты.
Бегство местных.
А трусы - их сама природа жестоко карала за их малодушие, - они бежали всю ночь, вторую ночь уже не спали. На пути были бесчисленные петли ледяных речек с хрупким тонким льдом. Бревна были сняты прошедшим на Холмскую отрядом зеленых, и трусам в постолах пришлось бежать через эти речки вброд. Ночью было морозно, как и накануне, ноги промокли, онучи обвисали ледяными сосульками. Промерзли, измучились, обморозили себе ноги. Останавливаться на отдых нельзя: совсем закоченеют - и бежали, оплеванные, торопились до хат, а до хат, хотя бы до Папайки, тридцать пять верст. Но кому - в Папайку, а кому и дальше. Каждый к родному теплому корыту несется.
Прибежали в свои хаты мокрые, будто их выкупали; одежда в сосульках; глаза от усталости горят. Бабы сперепугу не знают чем помочь кормильцам, спрашивают, раздевают, на печь их засовывают отогреться, а "герои" слова не могут выговорить.
Бежали и лысогорцы. На утро опомнились. Докладывают остававшимся, благоразумным, что в Холмской - полная измена произошла: они голосовали за то, чтобы уходить, а Илья не послушался и с пленными остался. Го-ло-со-ва-ли! Будто их согласие спрашивали, будто этот безобразнейший, позорный митинг в стане врага по уставу полевой службы полагается!.. Потом они рассказывали, что Илья напился пьяный, стянул где-то кусок материи и скакал по станице, а за ним бежали с плачем женщины и кричали на всю улицу: "Отдай, подлец, отдай награбленное". И еще рассказывали, что Илья пьяный выскочил на лошади на площадь, размахивал бутылкой водки и горланил, что всех… Стоит ли перечислять все то гнусное, предательское, что распространялось на Лысых горах, ползло по ущельям в другие группы, дошло и до Пашета, поражая его красочностью описаний.
Глубоко возненавидели лысогорцы Илью, как злейшего врага, который издевается над ними, обзывает дезертирами и обещает перестрелять. Они полтора года гордились, а он их ниже всех ставит.
И полезли делегаты в другие группы с докладами о преступлениях Ильи, с предложениями отколоться от него и выбрать свой реввоенсовет.
На другой день в Холмской.
Зеленые, оставшиеся в Холмской, выспались в теплых хатах, игнорируя панические слухи, приносимые казаками о том, что белые войска их обходят и что в станице ночует отряд конницы белых.
Пришло утро, поднялось солнце, а они не торопятся. Дождались, пока хозяюшки накормили их варениками, пышками со сметаной, маслом. Сбылось пророчество Ильи: от’едаются зеленые, сил набираются для больших боев.
Тихон с несколькими родимыми ускакал под Ильскую в разведку. Отряд Усенко - на базаре. Проехал Илья туда - торговка жалуется: зеленый взял пачку папирос, не заплатил. Усенко вырос около. Вдвоем с Ильей разыграли комедию, приказали обезоружить виновного, чтобы за станицей расстрелять. Напугали зеленого, испугалась и торговка, сама стала просить о его помиловании - уступили ей. Пусть разносит молву, что у зеленых суровая дисциплина. А они и не думали разменивать бойца на пачку папирос.
Собираются уходить на Папайку: боятся, как бы родимые дезертиры не растащили их трофеи. Да и работа предстоит там большая: нужно собрать, обломать местных зеленых. Да и не только местные нуждаются в обработке - все зеленые распущены, не годны для серьезного боя. Нужно поскорей создать реввоенсовет: трудно без его поддержки, трудно без центра.
Но Тихона все нет. Усенко чего-то замешкался. Илья поскакал к его отряду, смотрит - лошади у заборов на привязи, "газеты читают", а родимых не видно.
Вошел в хату - собираются родимые, по последней нагружаются, допивают. Увидал его Усенко - зовет:
- Илья, иди выпей.
Тот добродушно торопит:
- Скорей, скорей, нельзя пить, я не пью. Давно ждут товарищи, - а сам хорошо знает: отказался выпить, значит не друг ты, а враг. Пристает к Илье Усанко, уверяет, что стоит только ему выпить одну рюмочку - и вмиг соберутся родимые.
Выпил Илья - скривился: не привык он к водке. А Усенко торопит всех выходить, угождает Илье, предлагает ему посмотреть коня, которого он для него отобрал.
Вышли. Подошли к дикому рыжему донцу, недружелюбно поглядывавшему на чужих людей. Усенко берет Илью за рукав:
- Нравится? А ну, сидай… Да ты вскакиваешь, как казак.
Проскакал Илья. Вернулся. Бешеный конь, вихрем несет, удила рвет.
- Хорош? Ну, бери его себе.
А Илья с лошади просит:
- Товарищ Усенко, торопите своих… А это что за баба пьяная в седле? Уберите ее: стыдно.
- Мужняя жена. Куда ее теперь? Оставить - зашомполуют белые, пусть уж едет с нами.
- Так чего же она напилась? Разложение вносит.
- Ничего, Илья, мы ее сейчас протрезвим. Ты езжай.
А она пьяно улыбается, качается в седле, засунув короткие толстые ноги в ремни выше стремян.
Ускакал Илья к зеленым. Балуются они, балагурят, смех раздается. Прискакали весело и лихо родимые с зловещим, особенным для конников шумом, точно стая птиц пронеслась.
Пошли. Позади - подвода. Снова бабы, старики выносят куски сала, белые хлебы, пироги.
Вышли на громадную поляну, свидетеля трусости местных. Вспоминают вчерашнее, хохочут, нехорошо обзывают местных. Чувствует Илья - растет он в глазах зеленых: что ни спор - все он прав оказывается.
Прошли в лесок. В стороне выстрелы. Встревожились зеленые. Стихло… Из кустов выходят "особисты" с одеждой офицеров.
И Крылов там был. Иосиф хотел испытать его, предложил ему стрелять в них. Тот отказался: "Не могу, говорит; вы понимаете? Вчера был в их среде, а сегодня расстреливать, будто сам далеко ушел. Я лучше в бою докажу преданность революции". Понял его Иосиф, поняли "особисты" - и уступили ему.
Весело возвращались зеленые в Папайку: баловались, гонялись друг за другом, играли в снежки. Перемешались, сроднились с ними пленные солдаты. Казалось, все уже забыли об их прошлом.