Запорожцы, наконец, уселись на свои лодки и поплыли в Туреччину освобождать братьев. И всполошились насильники, заковывают крепче в кандалы невольников.
"Гей, як почули, турецкие султаны,
Тай извелили ще гирше куваты кайданы"…
Засверкали глаза седоусых, смешались звуки, толпятся, кружатся в вихре: тут и знойное небо, и торопливый плеск весел, и легкие волны синего моря, и стук молотов. Тревога в Туреччине:
"Кайданы куваты!
Куваты кайданы!"…
Расстаяли звуки - и, зачарованные воспоминаниями далекого прошлого их предков, будто сами пережили это, сидят поникшие кубанцы.
Каковы были предки и каковы их потомки…
А Илья встряхнется и вставит:
- И вы и мы хотим лучшей доли народной. Наш общий враг - Деникин. Давно нужно было нам об’единиться для совместной борьбы.
Но не так песни поются - нужно закончить разудало бодро, - и рвут воздух дружно, молодо:
"Гей, ну-те, хлопцы, славны молодцы,
Що ж вы смутны, невеселы?
Гей!..
Хиба в шинкарки мало горилки,
Пива и меду не стало?"…
Оживятся все, словно после праздничного томительного моления, ходить по комнате начнут, закуривать. Весело и Илье. Он вспоминает Царицын осенью восемнадцатого года, когда выезжал с ребятами в подполье, чтобы вырывать из рядов врага жертвы. Наконец-то сбылось!
А они затягивают плясовую, бурную, зажигательную; вскочит кто-нибудь - и пойдет по кругу отплясывать: не то украинскую, не то кавказскую.
Наговорятся, напоются - поэт стихи свои читать начнет. У них свой поэт, худощавый, заросший, молодой с переломанной ногой. Молодцеватый офицер начнет рассказывать о своем искусстве рубить; показывать, как он вешает на плечо карабин вниз дулом, чтобы на скаку лошади он мог моментально поднять его и стрелять.
Приятно Илье смотреть на такого молодца, да мысли нехорошие вызывают эти разговоры: не на рубке ли голов красноармейцев получил такую практику?
Потом гадать начнут. Много есть вопросов невыясненных, многое нужно выпытать у скрытной бабушки-судьбы. Пилюк усаживает за стол мальчугана, кладет его ручонку на стол. Намазывает чернилами ноготь его большого пальца и торжественно предлагает сосредоточить все внимание на этом чернильном блестящем пятнышке. При этом он отмахивается, точно от назойливых детишек, давая знак всему "штабу" молчать - и все замирают в напряженном ожидании; лишь сдавленное дыхание шипяще выползает наружу.
Пилюк спрашивает мальчика:
- Видишь ли ты что-либо?
Мальчуган знает, что интересует их, бывал в тех местах, о которых они жаждут что-либо узнать. Но каждый раз, когда затевается это колдовство, его охватывает суеверный страх, ему кажется, что он и в самом деле видит в чернильном пятне то, что сообщает им. И на этот раз он дрожащим тоненьким голоском, нерешительно отвечает:
- Ви-жу…
- Что же ты видишь?
- Крылечко…
Все удивленно переглядываются, перестают дышать, а Пилюк, как колдун, стоит за спиной мальчика и продолжает спрашивать:
- Что ты видишь около крылечка?
- Пулэмэты… Дилижаны… Орудия… Кони…
- Оседланы кони, или нет?
- Осидланы… Поихалы… в Катэринодар…
Вздох облегчения ветром заметался по комнате.
Пилюк раз’ясняет:
- Значит смена частей, либо на фронт посылают, а нас оставляют в покое.
И так все выпытают у судьбы: и про дела в раде, и про приезд Малиновского, Савицкого, Удовики и других, которые чего-то задерживаются, и про дела на фронте.
Однажды Илья пришел с утра и до того засиделся, что Иосиф всполошился и с несколькими ребятами понесся на выручку его под предлогом, будто на обед звать. Пошли к себе, Иосиф корит его:
- И какого чорта ты возишься с ними?
- Все жду, авось, что выйдет.
- Никакого толку с них не будет.
- Я и сам так думаю. Подождем еще. Вот получу ответ с побережья на свои письма - и пойдем.
Тревоги в Убинке.
И досиделись. Зеленые - молодые ребята, в песнях от штаба пилюковского не отставали, и песни были все украинские; но чаще всего слышался на удивление пилюковцам и жителям, на страх врагам, марш красно-зеленых;
"Пламя красных костров к небу вьется,
Ветры буйные в дебрях ревут…"
А между песнями текла жизнь полная опасностей. Еще в первые дни гостевания, Пилюк дал понять Илье, что жители жалуются на зеленых. Не было бы Пилюка, никто слова не сказал бы, закармливали бы и еще радовались, что зеленые такую честь им оказывают, угощаются, а теперь плакальщик под боком. Но Илья не верит - жители и здесь откармливают зеленых, - он решает, что это богатей какой-нибудь от лица всех нашептал Пилюку. Однако, чтоб избежать разговоров, снарядил экспедицию за продовольствием под командованием Усенко. Зеленые засиделись, рвались в бой, в дело - и набрался потихоньку отряд в 70 бойцов. А растяни их в цепочку - за полк примешь. Захватили с собой и пулемет на санях.
И понесло их под самую Ильскую, где была казачья конная дивизия сабель в 500. Пришли на нефтяной завод, забрали 25 лошадей для усиления своей конницы, продуктов две подводы и, пока возились там, на них наскочила конная разведка калмыков. Ребята, будто они у себя дома, возмутились такой наглости разведчиков и погнались за ними почти до Ильской. Прогнали - и с достоинством пошли домой. Добрались до Дербенки, засели отдохнуть: свои - в Убинке, в пяти верстах, близко. Усенко на-радостях выпивать стал с родимыми: теперь у него конница вырастет почти до шестидесяти сабель. Выпивают и гордятся; богатеют друг перед другом. А других ребят жители по-новинке закармливают.
Тут и налетела на Дербенку лава калмыков. Кое-кто во время заметил странное за Дербенкой, обращался к Усенко, что, мол, опасность грозит, а тот говорит: "Ничего, ничего, мы их сейчас проучим". Не успели выпить еще по одной, как совсем для всех неожиданно прорезало воздух, точно ураган налетел:
- Ги! Ги! Ги!
Калмыки! Пики - наперевес, шашки блестят…
Ребята из хат выбегают, жуют, наспех пояса затягивают, чтоб не растряслось наеденное и, по-привычке, - на бугор около, - и давай стрелять. Кучерявый с пулеметом на санях в переулок свернул - и тоже на бугор! Как застрочил из пулемета - кучей взгромоздились кони, люди. Смешались калмыки - поскакали назад. А из хат по зеленым стреляют. Кучерявого в руку ранили, он замок из пулемета выхватил - и бежать.
Прибежали в Убинку, запалившиеся, перепуганные:
- Погибли… Калмыки… Два полка скачет…
А Илья их на кряже около станицы встречает, в цепь рассыпает, насмехается:
- Перепугались. Что они вам могли сделать. Ложитесь в цепь!
Ребятам и в самом деле стыдно стало - успокоились. Высыпали в цепь и пилюковцы. Больше четырехсот бойцов набралось - кто с ними справится?
А некоторые зеленые прятались в Дербенке. Ускакали калмыки - они и вылезли из щелей, и давай разыскивать казаков, которые из хат стреляли. Один казак, только что приставший к зеленым, приметил откуда Кучерявого ранили, пошел туда - и вырубил всю семью, даже детей не пощадил.
В этой схватке Иосиф окончательно поверил Крылову. Когда налетела лава, он отстал от товарищей - он же не может бежать, - так Крылов с ним остался. И пленных своих не бросил.
С этого и началось. Что ни день, что ни час, то сведения приходят все тревожней: белые готовятся, сильные разведки их вокруг скачут.
Накануне 18 улан из самого Новороссийска пришли. Почти сто верст по горам отмахали. Все интеллигенты, молодцеватые. Теперь Илье верят зеленые - он не опасается, что может подняться шум. Выстроились уланы в ожидании, вышел он к ним, прошелся вдоль строя, весело поздоровался. Те гаркнули дружно и тоже весело. Спрашивает их: "Вместе воевать будем?". Те отвечают, что за тем и пришли. Ну, он их принял: куда же их девать? Ребята Иосифа знакомиться с ними начали.
Тяжело им пришлось итти. Шутливо рассказывают, да как не возвеселишься, если живы остались. Пока их вели от Новороссийска, родимые дезертиры несколько раз собирались расстрелять их. При первой же встрече отобрали у них карабины. И шашки каждый раз пытались отобрать, да все как-то сходило. В каждой деревушке родимые митинговали: самые настоящие белые, все офицеры, нет им доверия, погубят революцию - пошлепать их нужно. Однако проводники горой их отстаивали, уверяли, что Илья без их помощи разберется, что люди воевать хотят против белых - почему не дозволить, если сами с детишками нянчатся.
Пока стояли в Убинке, Илья захаживал к уланам, присматривался: хорошие командиры из них будут, много командиров ему нужно. Те, старые пленные офицеры, что в Папайке карты чертят, те для строя не годятся, тех и не примут зеленые, а эти сразу расположили их к себе: молодые, простые, вежливые.
Спросишь закурить, или еще что-либо, а они:
- Ради бога, пожалуйста.
Приехало к Пилюку несколько человек из Екатеринодара. Пришли в хату, где помещался Илья. Один из приезжих, худой высокий пожилой офицер, занимавший положение в Кубанском правительстве, Удовика, представился Илье:
- Рядовой вашего отряда - товарищ Захар.
Тот чуть не фыркнул от смеха. Но этот Удовика был самый умный из них.
Привезли они газет, из которых узнали зеленые, что наступление белых удалось наполовину: в сальских степях Буденный разбил несколько тысяч конницы генерала Павлова; на левом же фланге Добровольческая армия заняла Ростов и Аксай, подходила к Богаевской. Белые ликовали.
В Убинке было тревожно. Конница зеленых и Пилюка целыми днями скакала в окрестностях, пехота рассыпалась в засадах. Удовика вместе с Ильей уезжал далеко от Убинки. Они гоняли лошадей по глубоким сугробам глухих полян, выбирали места для засад. Тут-то и почувствовал Илья, как он опростился со своим отрядом, забыл правила тактики в большой войне: расставлял посты совсем близко от расположения отдыхающих зеленых, чтобы удобней сменять их; разведку далеко не посылал, донесений точных, своевременных не требовал. Теперь он стал немедленно же исправлять своя ошибки.
Тревога разрасталась. Белые охватывали Убинку с трех сторон, тремя сильными конными отрядами с несколькими батареями орудий - отрезали от зеленых все пути отступления Пилюковцы начали договариваться с Ильей о совместных действиях. Он предлагал им уходить вправо, в казачьи подгорные станицы, а сам собирался действовать левее, где больше иногородных, намеревался сходить на Тамань, где по слухам скрывалось много зеленых.
Пилюковцы ожидали большего. Чувствовали ли они себя заброшенными, оторванными или рассчитывали на заступничество зеленых перед красными, или, наконец, не хотели распылять сил, - но Илье ничего хорошего не сулило об’едииение двух разнохарактерных отрядов: мешать будут друг другу. Казаки против казаков в бой неохотно пойдут и этим могут погубить отряд зеленых; казаки переживают душевный разлад, они жаждут конца борьбы, а зеленые в бой рвутся, им предстоит большая работа; наконец, Илья не особенно доверял пилюковцам: переменится положение - и примирятся с Деникиным. Он предложил им поддерживать с ним связь, при случае помогать друг другу и согласовывать свои действия.
В разгар тревоги, когда, казалось, вот-вот наскочат казаки, к правлению приблизился в темноте тоскливый, молчаливый отряд кубанцев. Пилюк, большой, в бекеше подошел к Илье и тихо, тревожно сообщил:
- Мы уходим.
Посмотрели друг другу грустно в глаза - успели привыкнуть за неделю, - тоскливо становилось при воспоминании о песнях, которые уже в прошлом. Илья тихо спросил:
- Почему? Разве до утра нельзя?
- Нельзя. Советую и вам уходить: масса сил охватывает нас.
- Я все-таки останусь.
Ушел отряд Пилюка - страшно, одиноко стало. Но Илья рассчитывал, что белые не решатся нападать ночью, а днем они неопасны. Его отряду предстоял большой переход за сорок верст на Эриванскую и дальше - на Тамань, чтобы затем захватить в клещи железную дорогу. Уходить на ночь - нельзя: измучаются зеленые в ночном походе по горам, в мороз, без сна.
На заре начали собираться. Сняли заставы, посты, только конная разведка по дорогам скакала.
Выступили - уже поднялось солнце. Притаилась станица, ждет кровавой развязки.
Пронеслись сани вперед по дороге на Дербенку. На них - два раненых и несколько человек охраны. А цепь, чтобы не нарваться на засаду, свернула с дороги в лес.
Спохватился Илья, скачет по цепочке от хвоста к голове и обратно:
- Кто пропустил сани по дороге, какой идиот направил? Не знают, что белые окружают? Где конные?
Но никто ничего не знал. Послать в догонку некого: весь конный отряд разметался в разведку.
Едва отошла цепь от станицы, как сзади раскатисто заклокотала ожесточенная перестрелка. Зеленые шли, точно их это не касалось: пули к ним не летели.
Обогнули глубокое широкое ущелье - снова свернули на Дербенку. Вправо от них за этим ущельем пронеслись по дороге сани (где они замешкались?) и на виду всех зеленых наскочили на засаду белых. Те их обстреляли, они - с саней долой, и бежать через ущелье, к своим. Отсюда цепь засыпала роем пуль засаду белых - и прогнала их в Дербенку.
Снова потащилась цепь. Сзади бой идет, трескотня.
Вышли на окраину Дербенки. Жители передают, что отряд конницы казаков - на другой окраине. Два орудия сюда направлены. Разведчики полезли на крыши, видят - масса кавалерии, орудия.
Выстроил Илья цепь за плетнями, заборами, а сам думает об одном: уйти, пока из Убинки не нагнали.
Постояли. Начали незаметно отходить через дворы.
Тревожно. Вокруг - ровное место; налетят казаки - не скроешься, а плетни, заборы жиденькие, ненадежные.
Тут хохот поднялся. Иосиф бредет по пустому двору, за цепью торопится, а сзади покинутая им кляча трухлявит, потряхивает стременами казачьего седла: выбраться ей некуда.
Прибежали из Убинки два казака, просят в отряд принять. Напуганные, рассказывают о случившемся, а зеленые хохочут, за животы схватываются. Сошлись там отряды казаков к станице. Стылу залетела их разведка с шашками наголо - видно, сказали им жители, что зеленые ушли, - а спереди цепь начала по ним жарить. Те - бежать, в горы, в тыл, к своим, а цепь - им вдогонку. И завязался бой; полдня шла трескотня, много жертв было.
Но здесь, в Дербенке, почему не нападают казаки? Или получится, как в Холмской? Или это - хитрость: ждут, пока другие отряды зайдут в тыл зеленых?
А зеленые уже отошли за Дербенку, стали окапываться на бугре, спрятались за окопами, набросали листвы на кучки снега, чтобы чернело, а сами - под бугор, и пошли весело ущельями в глубь гор.
Довольны зеленые гостеванием в Убинке; весело так воевать: сидели в хатах, в тепле, боев не было, а дважды белые понесли потери. А шум какой поднялся! Растет авторитет Ильи: командиру все неудачи, все успехи относят.
Переночевали на Мезыбке. Утром выстроились - родимые жалуются, что им нехватает шашек, карабинов, а у пеших есть да не дают. Илья приказал обменять, а у зеленых оружие, как игрушка: за ним ухаживают, его разрисовывают, берегут, как ценность. Жалко. Но Илья требует. Неохотно отдают. А один все-таки чего-то ждет. Вскипел Илья, карабин свой с плеча сорвал - и наперевес, - и ринулся к ослушнику… Тот поскорей - выполнять приказание.
Видят зеленые - дисциплина устанавливается твердая, а Илья перед строем речь говорит коротенькую. Напоминает им о конференции на Лысых горах, когда впервые говорил о трех периодах борьбы, - разве не прав был он тогда? А тянул на Кубань - ведь и вправду весело гулять? В отряде 250 бойцов, а белые нигде не решаются вступать с ними в бой.
Не для того он говорит, чтобы похвалиться. Стали бы его хвалить в другой обстановке - мучительно переносил бы это. А здесь ему нужно, чтобы в его разум верили, чтобы с ним никуда итти не боялись.
Переход в Эриванскую.
Вышли для удобства и пущего страха белым, чтоб им показалось, что зеленых бродит видимо-невидимо, - под Холмской, и пошли большой дорогой в сторону Ахтырской. Как в своих владениях. Солнце улыбается, пригревает, итти легко, весело; дорога сверкающая, ровная, широкая. Крестьян много едет на санях. Разведчики приказывают им ложиться на снег вниз лицом и не смотреть, иначе грозят стрелять. Крестьяне, бабы, девки сперепугу падают и ждут смерти. Тут уж и минуты за часы покажутся. А цепь и в самом деле тянется бесконечно. Пройдут зеленые, отпустят крестьян - и несутся те домой вскачь сообщать, что зеленых прошло тысячи: сами видели. А там глядишь - к вечеру и гарнизон в панике разбежится.
Зеленые же под Ахтырской свернули в горы, и пошли бродить: то заберутся в чащу кустарника, то выберутся в заброшенный хуторок, то на дорогу выйдут, - и снова в дебри. Кажется, не день шли, а неделю. И разведчиков белых, проносившихся на санях, спугивали. А впереди грохот стрельбы гулко раздается. Спешить ли на помощь или уходить скорей? Не первая ли группа выступила? Или вторая, беспросыпная, проголодалась?
Спешат товарищи на помощь, а пути конца не видно. Встретили веселого эриванского казака. Шел домой, давно не был, радуется предстоящему свиданию. Взялся вести зеленых. Они уж устали, бредут молча, уныло, а он все рассказывает, рассказывает, точно перед смертью.
Начали подниматься на громадную гору. Скрылись в темноте ночи. Карабкались на снежные скалы все вверх и вверх, пробирались в чаще, натыкались на стволы деревьев; от людей валил пар, шинели промокли, а потом придавил лютый мороз, и шинели обледенели. Илья ехал на лошади, белой, пузатой. Даже он обледенел весь, даже он измучился! Как же было пешим?
Выбрались на гору - глубоко внизу ласково, тепло светятся огоньки Эриванской. Пошел Тихон с разведкой и проводником-казаком вперед. Сколько в гарнизоне, где посты? - ничего не известно.
Постоял, подождал отряд на горе - нет сил, леденит до костей, ноги коченеют - начали мучительно спускаться к станице.
Тихон с разведкой подкрался к крайней хате, узнал, что гарнизон - в правлении, что сил в нем шестьдесят местных казаков, и направился к нему, а весь отряд свалился на окраину, взбудоражил собак и самих жителей, и разместился в хатах греться.
Раздалось несколько выстрелов. Зеленые высыпали из хат - и ринулись в темноту, внутрь станицы, ничего не понимая, не зная, где посты, силы противника. Подбежали к правлению - на улице, около - труп. Из двери вырываются громкие малодушные стоны раненого.
Внутри правления сидели пожилые казаки, с трудом осмысливая происшедшее. А зеленые внесли туда оживленный говор, стук прикладов об пол, топот ног. Пошли мелкие партии в разные стороны станицы с обысками, поисками офицеров, с целью разведки.
Вскоре появился Тихон с пленным потрясенным офицером, начальником гарнизона, и звеняще доложил:
- Шлепнуть его на месте надо: предательски застрелил проводника!
Привели и атамана станицы. Ключей от несгораемой кассы ни у кого не оказалось, и Илья приказал взломать ее топорами и штыками, подозревая, что в ней - ценные документы.
К утру все успокоилось; зеленые, расположившись по хатам и, чуть вздремнув перед зарей, начали знакомиться с гостеприимной станицей.