"За это-то великое преступление, – писал Иван Михайлович Сеченов, – закрыли университет на все время суда над бунтовщиками, что продолжалось три недели".
Все эти большие и малые события, разыгравшиеся в далекой Одессе, становились известными на Мадейре из писем Сеченова и очень волновали Илью Ильича.
"Зачинщиков" студенческих беспорядков – студентов Желябова и Белкина – исключили из университета и выслали по месту рождения. Андрей Иванович Желябов, как известно, стал впоследствии одним из вождей революционной организации "Народная воля".
Вернувшись в Россию, Мечников быстро включился в университетские дела и снова возобновил борьбу за привлечение в университет лучших русских естествоиспытателей. Он стал настойчиво звать в Одессу Александра Онуфриевича Ковалевского. В письме к нему Илья Ильич писал: "С "гражданской" точки зрения Ваше присутствие здесь будет иметь большое значение: мы здесь можем что-нибудь делать только в том случае, когда "нас" будет несколько человек; чем больше, тем лучше. Будучи же в Киеве совершенно уединенным, Вы не в состоянии ничего поделать в совете. Если бы Вы были здесь, то вся наша компания уже могла изобразить собой силу… Приезжайте же, милый Александр Онуфриевич, и отведем вместе душу".
Мечников снова много общается с Сеченовым. Иван Михайлович в своих воспоминаниях обращал внимание на высокую талантливость и сердечность своего молодого друга: "Насколько он серьезен и продуктивен в науке – уже тогда он произвел в зоологии очень много и имел в ней большое имя, – настолько же жив, замечателен и разнообразен в дружеском обществе… Сердце у него стояло в отношении близких на уровне его талантов. Без всяких средств, с одним профессорским жалованьем, он отвез свою первую жену на остров Мадейру, думая спасти ее, а сам в это время отказывал себе во многом и ни разу не говорил об этом ни слова".
* * *
22 апреля 1873 года Илья Мечников похоронил жену. Он был на грани полнейшего душевного расстройства, уничтожил свои бумаги – ценнейшие труды и документы. Мечникова охватила глубокая депрессия.
Сеченов писал ему в эти дни: "Ради самого Создателя, берегите себя, милый, дорогой Илья Ильич. Поверьте слову, что от Вашей деятельности в университете будет зависеть уже не процветание здешнего естественного факультета, а спасение его: теперешние руководители так и тянут университет в сторону уездного училища, а я, по сущности своей природы, сделать против этого ничего не могу, тогда как у Вас в руках есть страшное средство обуздывать гадин – насмешка. Умоляю Вас еще раз быть благоразумным и беречь себя".
Но Мечников уже держал в кармане пузырек с морфием и был близок к самоубийству. Он дважды пытался покончить с собой, но остался жив. Ему хотелось умереть, однако судьба распорядилась иначе. Илье Ильичу было всего двадцать восемь лет, и впереди, как оказалось, были еще долгие десятилетия борьбы, поражений и успехов, яркой и плодотворной жизни.
Спасала Мечникова работа. Почти вся его 11-летняя профессорская деятельность в России, за исключением нескольких месяцев петербургской доцентуры 1868–1869 годов, связана с развитием Новороссийского университета. В Одессе Илья Ильич сразу занял видное положение, как в университете, так и в общественной жизни города и быстро приобрел популярность.
Один из учеников и сотрудников Мечникова, микробиолог Бардах, впоследствии так писал о нем: "Великолепный лектор, излагающий самые сложные, запутанные вопросы науки с удивительной ясностью, – он славился своей чрезвычайной простотой, доступностью и главным образом своей любовью к учащейся молодежи… Весь – движение, с характерным жестом правой руки, отставленной немного вбок; бурным потоком льется его страстная речь, освещаемая и демонстрациями, и рисунками; цветные мелки так и мелькают в руках – и вот на доске прекрасный наглядный рисунок по истории развития какого-нибудь червя или асцидии. Чрезвычайно картинное изложение. Блестящие неожиданные сравнения, выхваченные прямо из жизни, поражающие своей меткостью и образностью. Его слова захватывают и поднимают на, казалось, недосягаемые высоты научной мысли, знакомят с последним словом биологии, но слово это проходит через его острую глубокую критику".
Для характеристики Мечникова в период его жизни и работы в Одессе интересны замечания и оценки И. М. Сеченова: "Из всех молодых людей, которых я знавал, более увлекательного, чем молодой И. М., по подвижности ума, неистощимому остроумию и разностороннему образованию я не встречал в жизни. Насколько он был серьезен и продуктивен в науке – уже тогда он произвел в зоологии очень много и имел в ней большое имя, – настолько же жив, занимателен и разнообразен в дружеском обществе. Да и сердце у него стояло в отношении близких на уровне его талантов… Был большой любитель музыки и умел напевать множество классических вещей; любил театр, но не любил ходить на трагедии, потому что неудержимо плакал".
Илья Ильич был искренне озабочен проблемами развития университетской науки и естествознания, он писал докладные записки в совет Новороссийского университета, например записку "Об усилении ученой деятельности преподавателей описательных естественных наук в русских университетах". Ученый писал о том, что университеты становятся вровень с Академией Наук и являются центрами передовой научной мысли: "В настоящее время уже невозможно смотреть на С. – Петербургскую Академию наук как на главный (и даже единственный) центр научной деятельности в России. В настоящее время у нас… столько ученых, что их не вместить и в несколько академий. Нет никакого сомнения, что если предлагаемые меры будут введены в употребление, то научная деятельность по естествознанию расширится у нас весьма значительно. В таком случае недалеко от нас то время, когда нашим молодым ученым окажется вовсе не нужным отправляться в немецкие университеты и когда они будут ездить за границу уже с полной подготовкой для самостоятельных научных исследований". В другой докладной записке Мечников пишет: "Все развитие естествоведения за последнее время показывает нам, что именно университетские профессора (за немногими исключениями) двигали науку вперед".
Илья Ильич имел все основания говорить о важности совмещения университетской профессурой научной и преподавательской деятельности. Сам он личным примером показал, как это делается. Ученик Мечникова Л. М. Безредко писал в своих воспоминаниях: "Учитель по природе, он умел подходить к молодым, сеять в их душе любовь к экспериментальной работе; он умел приободрить начинающего в минуты разочарования и сдержать его в случае не в меру разыгравшейся фантазии. Он это делал незаметно, без боли для молодого самолюбия, с отеческой улыбкой своих мягких снисходительных глаз".
В первые годы работы в Одессе, не оставляя своих зоологических разработок, Мечников написал серию статей, посвященных анализу дисгармоний человеческой природы, с позиций антрополога-дарвиниста рассматривая проблемы воспитания детей, а также, как уже упоминалось, возраста вступления в брак. Эти статьи полны пессимизма, поскольку сказывались личные переживания, связанные с болезнью жены. Позднее Илья Ильич назвал эти работы "грехом молодости" и видел в них "дань юношескому пессимизму". Тем не менее, они оставили след в формировании его мировоззрения и явились одними из первых исследований в области антропологии, выполненных с эволюционных позиций.
* * *
После смерти первой жены Илья Ильич находился в состоянии депрессии, чувствовал себя одиноким и жил совершенным аскетом, понимая, что в уже сложившийся распорядок его жизни, отданной служению науки, может войти только такая спутница жизни, которая понимает и разделяет его научные интересы.
В доме, где жил Мечников, поселилась семья Белокопытовых, в которой среди пяти братьев и трех сестер младшего поколения выделялись две старшие пятнадцатилетние девушки-близнецы – Катя и Оля. Ученик Ильи Ильича, В. И. Шманкевич, преподавал у них в гимназии естественную историю. Он и сообщил, что Оля интересуется этим предметом. Тогда Мечников предложил давать девушке уроки зоологии, на что она с восторгом согласилась.
Случилось так, что Илья Ильич увлекся своей ученицей и в конце концов добился от родителей согласия на свадьбу еще до окончания Ольгой гимназии. Их свадьба состоялась 14 февраля 1875 года, когда жениху было 29 лет, а невесте всего 16. В жизнь Мечникова пришла не просто любящая жена, но и верный соратник, помощник, ассистент, а впоследствии и биограф.
Ольга Николаевна Мечникова оставила потомкам документ, ставший наряду со "Страницами воспоминаний" самого Мечникова и его эпистолярным наследием основным источником, из которого биографы черпают сведения о жизни этого великого ученого. Она вела откровенную и непредвзятую хронику его жизни.
Интересны письма Ильи Ильича к Ольге, написанные им в первые годы совместной жизни. Мечников во всем приобщал жену к своей жизни, делился мыслями, вводил в свои занятия. Послания Ильи Ильича к Ольге полны подробностей участия ученого в борьбе за отстаивание своих интересов и интересов прогрессивно настроенной профессуры и студенчества.
Спокойной жизнь Ильи Ильича Мечникова никогда не была. Несмотря на свою аполитичность, он находился под наблюдением одесской жандармерии. В одном из отчетов полковника Першина, начальника жандармского управления Одессы, написано: "На стороне профессора политической экономии Посникова, партия, которую я назову либеральной, оказались: Мечников, профессор зоологии, человек крайних убеждений, невозможный ни в каком учебном заведении;… профессор физики Умов – также человек крайних воззрений, с насмешкой отзывающийся по поводу панихиды о в бозе почившем государе императоре".
1 марта 1881 года в Петербурге рядом с Летним садом прогремел взрыв, прервавший царствование Александра II. В Петербурге, Москве, Киеве, Одессе начались политические процессы. Студенты Новороссийского университета выступили против террора, начавшихся погромов и полицейского надзора. В ответ последовали аресты. Не осталась в стороне от событий и профессура. Многие, в том числе и Илья Ильич, "человек крайних убеждений, невозможный ни в каком учебном заведении", выступали в защиту студентов, попавших в полицию. Мечников так писал о событиях, последовавших после убийства царя: "Они чрезвычайно приостановили все университетские отношения… Очень многие постановления совета кассировались высшей властью, видящей во всем вопреки действительности крамолу".
В университете появляется новый ректор – С. П. Ярошенко – "более вредный с точки прения интересов университетской свободы". Позднее Илья Ильич отметит в своих воспоминаниях: "Этими выборами была решена моя участь, и я сразу понял, что искусно организованное реакционное течение выбросит меня из университета".
Несмотря на то, что Мечников старался быть подальше от политики и часто повторял: "Наука – вот моя политика", законы общественной жизни были сильнее его желаний. Поэтому в реакционных кругах его, по словам О. Н. Мечниковой, считали "красным и чуть не агитатором".
Уйдя из университета, ученый занялся семейными проблемами, возникшими после смерти родителей жены и старшего брата. На профессорское жалованье, полученное при выходе в отставку, он построил школу в имении Белокопытовых.
Со временем Илья Ильич решил устроиться на должность земского энтомолога в Полтавской земской управе. "В те времена, – вспоминал ученый, – насекомые производили значительные опустошения на юге России, и мне пришлось заняться вопросом о мерах против этой беды". Еще за два года до ухода из университета, летом 1880 года, Мечников, находясь в сельской местности Киевской губернии, узнал, что злаки сильно страдали от жуков (Anisoplia austriaca), причинявших большой вред всему краю.
"Близко принимая к сердцу такое бедствие, – писала в своих воспоминаниях О. Н. Мечникова, – Илья Ильич придумывал, как бы помочь ему. Несколько лет до этого, случайно заметив на окне большую мертвую муху, всю поросшую плесенью, по-видимому, причинившей ей болезнь и смерть, он спросил себя: нельзя ли бороться с вредными насекомыми, распространяя на них искусственные эпидемии? Теперь он вернулся к этой мысли и усердно занялся ее разработкой. Найдя на трупах жуков (Anisoplia) грибок мюскардину, обволакивающий их своими нитями, Мечников успешно стал заражать здоровые особи этим грибком. Сначала он проводил свои опыты лабораторным путем, впоследствии же граф Бобринский предоставил ему для этого опытные поля. Результаты оказались очень ободряющими, и он передал разработку прикладной стороны вопроса молодому энтомологу Красильщику. Илье Ильичу же работа эта послужила исходной точкой для исследований инфекционных болезней".
Очевидно, что гениальный взлет мысли Мечникова в этой работе не исчерпывается тем, что она послужила исходной точкой для исследования инфекционных болезней. По сути, это была основа учения об антибиотиках. Работая над вопросами борьбы с вредителями сельского хозяйства, он одним из первых в науке разработал и применил биологические методы защиты посевов.
Обстоятельства не позволили Илье Ильичу поработать над развитием энтомологии, однако этот пример показывает, каким универсальным биологом он был.
Неожиданно полученное женой Мечникова небольшое наследство позволило семье отправиться на Средиземное море – в Мессину. Именно там Илья Ильич провел цикл наблюдений, которые стали основой сформулированной им фагоцитарной теории.
Позже он вспоминал: "В Мессине совершился перелом в моей научной жизни. До того зоолог, я сразу сделался патологом. Я попал на новую дорогу, которая сделалась главным содержанием моей последующей деятельности".
Свое первое наблюдение, проведенное в 1882 году в Мессине и явившееся вехой в медицинской науке, Мечников описал очень красочно: "В чудной обстановке Мессинского пролива, отдыхая от университетских передряг, я со страстью отдался работе. Однажды, когда вся семья отправилась в цирк смотреть каких-то удивительно дрессированных обезьян, а я остался один над своим микроскопом, наблюдая за жизнью подвижных клеток у прозрачной личинки морской звезды, меня сразу осенила новая мысль. Мне пришло в голову, что подобные клетки должны служить в организме для противодействия вредным деятелям. Чувствуя, что тут кроется нечто особенно интересное, я до того взволновался, что стал шагать по комнате и даже вышел на берег моря, чтобы собраться с мыслями. Я сказал себе, что если мое предположение справедливо, то заноза, вставленная в тело личинки морской звезды, не имеющей ни сосудистой, ни нервной системы, должна в короткое время окружиться налезшими на нее подвижными клетками, подобно тому, как это наблюдается у человека, занозившего себе палец.
Сказано – сделано. В крошечном садике при нашем доме, в котором несколько дней перед тем на мандариновом деревце была устроена детям рождественская "елка", я сорвал несколько розовых шипов и тотчас же вставил их под кожу великолепных, прозрачных, как вода, личинок морской звезды. Я, разумеется, всю ночь волновался в ожидании результата и на другой день, рано утром, с радостью констатировал удачу опыта. Этот последний и составил основу "теории фагоцитов", разработке которой были посвящены последующие 25 лет моей жизни".
Этот опыт стал началом новой эры в понимании и изучении защитных приспособлений организма, которые обеспечивают его невосприимчивость к инфекциям, т. е. иммунитет к ним. До Мечникова господствовало представление о ведущей роли в иммунитете микробов и других чужеродных тел. Мечников же в многочисленных опытах выяснил огромную, подчас ведущую роль макроорганизма в его борьбе с инфекциями. Он поставил многочисленные опыты, чтобы изучить процесс возникновения невосприимчивости у кроликов к микробу свиной холеры, к возбудителю краснухи свиней, к возбудителю сибирской язвы у голубей и крыс. Во всех случаях было доказано решающее значение фагоцитоза в процессе освобождения организма от проникших в него микробов.
Мечников доказал, что активные клетки организма – лейкоциты – в результате своего взаимодействия с микробами или с их продуктами – токсинами или, наконец, с другими неживыми чужеродными телами специфически изменяют характер и направление своей активности, "меняют свою реактивность". Образно выражаясь, они мобилизуют свои силы и меняют уровень напряжения и активности в соответствии с особенностями и силой "вражеского нападения". "Реакция фагоцитарных клеток, – писал Илья Ильич, – совершается вследствие их чувствительности".
Идеи Мечникова активно критиковали, особенно немецкие ученые во главе с Кохом. Его называли "романтиком", изобличали в воображаемом витализме, считали, что он приписывает природе такие несусветные "чудеса", которые ей не присущи. Но Илья Ильич упорно доказывал свою правоту.
Новыми экспериментами он опровергал аргументы противников или давал более правильное толкование их встречным опытам, если они были верны, или вносил уточнения в свои взгляды, если этого требовали новые факты. В конце концов ученому удалось доказать, что чувствительность лейкоцитов к микробам является результатом положительного химического притяжения – хемотаксиса, которое при некоторых обстоятельствах может стать отрицательным.