И он, огромный, втиснулся внутрь, и мы затащили вслед за ним пострадавшего. Время пошло. Я с брандспойтом в руках, весь мокрый от жары и волнения, поливал и поливал эту проклятую, но спасительную камеру. Часы шли, наконец, солнце зашло, стало прохладней, и я несколько успокоился. Раз не выходит, значит, инструктор жив. Только вечером люк открылся и из него показался мой спаситель.
- Ну, старлей, тебе повезло, получай своего водолаза!
Из люка выполз мой инструктор. Он тяжело дышал, но, главное, был жив и в сознании. Я срочно вызвал санитарную машину и госпитализировал его с баротравмой легких. В машине он мне рассказал, что на дне в мутной воде, пытаясь найти утопленную деталь, неожиданно сделал неловкое движение и резко ударился дыхательным мешком о какую-то железяку, почувствовал сильную боль в груди, стал задыхаться, задергал сигнальный трос и, теряя сознание, сорвал с головы маску. В общем, ему повезло, что его быстро вытащили, а самое главное - он попал в руки опытному врачу-физиологу, специалисту по патологии болезней водолазов Н.И.Сиротину. Моя заслуга, несмотря на грубую оплошность с первоначальной госпитализацией, была в том, что я не потерял его во время транспортировки.
Через много лет мы встречались с Сиротиным в центральном аппарате ВМФ, и я всегда благодарил его за то, что он спас моего инструктора.
Не выполнил приказ командира - расплатись
Вообще несчастные случаи на корабле бывали. В 1959 году нам срочно приказали идти в район Анапы, где разбился военный самолет ТУ-16. Задача - забрать какие-то останки от него и перевезти в Севастополь. Погрузили детали на палубу в район кормы и окольцевали их леерами. Приказ командира: за леера не заходить, ничего не трогать. Корабль взял курс на Севастополь. Поход проходил спокойно и я, предупредив Ясинского, пошел к штурманам, где по какому-то приемнику слушал западную музыку, транслируемую из Турции. Слышимость была отличная и я, как говорит сейчас молодежь, балдел от "кантри", мелодий джаза и прочей иноземной музыки.
Неожиданно по громкой связи прошла команда: "Начальнику медслужбы срочно прибыть в медпункт!". Голос дежурного был взволнованным и я бросился вниз к себе. Около медпункта толпились матросы. На кушетке лежал и стонал старший матрос Красовский. Левая рука его была оторвана ровно по середине предплечья. Было такое впечатление, что кто-то аккуратно отпилил ее. Над ним колдовал Ясинский. В те времена никаких пришиваний конечностей не делали, поэтому оторванная часть руки с очень ровными краями лежала в медицинском тазике. Главной нашей задачей было остановить кровотечение и предупредить травматический шок, что мы и сделали. Корабль в это время был на траверзе Ялты, и до прихода в Севастополь даже хорошим ходом оставалось часа два-три.
Связались по рации с базой и доложили о случившемся. Оказалось, что как только стемнело, Красовский, по профессии котельный машинист, парень высокий, красивый и весьма интеллектуальный, сказал своим сослуживцам по котельному отделению, что при погрузке останков самолета, заметил какие-то баллончики и высказал догадку, что, возможно, они со спиртом. Решив проверить свою версию, незаметно увел один из них и прямо в котельной попытался открыть вентиль, который вначале не поддавался, а при усилении давления на него внезапно сорвался, и под большим давлением аккуратно ампутировал ему руку. Красовский вел себя мужественно, старался терпеть боль, только сетовал, что теперь будет инвалидом. Когда мы вошли в Северную бухту Севастополя, к нам сразу же подошел госпитальный катер, на котором был хирург госпиталя майор м/с Николай Крамеров.
Сразу хочу сказать, что этот случай сблизил нас, и мы с ним почти подружились. Крамеров был очень перспективный хирург, простой в общении, очень симпатичный и, кстати, холостой. Он был старше меня лет на шесть. Судьба его была необычна. В 1962 или 1963 году Гагарин отдыхал в ялтинском санатории и с ним произошло ЧП. Что с ним случилось точно, мало кто знает, но были слухи, что, выбираясь из окна любовницы, он упал и получил травму лица. Срочно вызвали хирурга из Севастопольского госпиталя. Ситуация была сложной, ибо через несколько дней космонавт должен быть выступать на съезде КПСС и, конечно, лицо его попадет на телевизионный экран и вызовет массу кривотолков. Хирургам, вызванным к нему в Ялту, был Николай Крамеров. Он прекрасно справился с делом, заштопал лицо так тщательно, что только при пристальном внимании можно было заметить какие-то небольшие дефекты.
А далее судьба сыграла с Крамеровым злую шутку. Гагарин уже после съезда, в порыве благодарности, спросил его, чем отблагодарить за хорошую работу и есть ли у Коли какие-либо желания по службе. И Крамеров попросил перевода его в Медицинскую Академию имени Кирова. Так он и попал на кафедру профессора Арьева, который возмутился, что прислали нового сотрудника, не согласовав это с ним, и стал "есть поедом" бедного Николая. И довел до инфаркта, от которого он и умер совсем молодым.
А бедному Красовскому он сделал клешню, чтобы хоть частично восстановить функцию левой руки. После длительного лечения он был уволен в запас, а мы долго приводили его печальный пример матросам, как страшную кару за невыполнение приказа командира корабля.
Конь на стенке!
По специальности у меня на эскадре был только один начальник. Зато какой! Это был старший врач эскадры ЧФ полковник м/с Яков Конь. Это была колоритнейшая фигура. До получения медицинского образования он успел окончить училище имени Фрунзе и был дипломированным штурманом. Теперь представьте этот коктейль: штурман и доктор, как теперь говорят "в одном флаконе". Таких людей на флоте я больше не встречал. Когда Конь появлялся на минной стенке, волновались все - и доктора и командиры и, разумеется, штурманы, кто был в курсе биографии этого человека. Никто не знал, с какой целью прибыл Конь. Весть о том, что "Конь на стенке", была аналогична боевой тревоге. Конь проверял докторов каждого корабля эскадры не более двух раз в год.
Но какие это были проверки. Через два часа после начала общения с врачом эскадры ты вдруг начинал понимать, что ничего не знаешь, не умеешь и вообще, медслужба корабля ничего не делает. В завершении слова Коня: "Ну что, пойдем, доложим результаты проверки командиру…" были равнозначны концу всей карьеры. С тяжелым сердцем я брел вслед за ним в каюту командира, который со всей любезностью усаживал нашего начальника в кресло и превращался в самого внимательного слушателя. Я топтался у двери. Конь, строго посмотрев на меня, начинал экзекуцию:
- Командир! Есть отдельные недостатки, просчеты, но мы с доктором договорились, что все к следующей проверке будет исправлено, устранено, улучшено, а так начальник медслужбы корабля старается, и вообще, все не так уж и плохо.
Я не верил своим ушам, ожидая всего, кроме этого замечания. Командир благодарил Коня за проверку, обещал проследить за устранением недостатков, предлагал ему чай, и проверка на этом заканчивалась. Уже на трапе, провожая его и пожимая на прощанье руку, я получал последний "втык":
- Командир командиром, а ты ведь сам видел, сколько у тебя ляпов и недостатков. Так что смотри, приду, проверю еще раз, и тогда доклад командиру совсем другой будет. Понял? - и, весело посмотрев на меня, полностью "размазанного и убитого", успокаивал: - Ну, ты не огорчайся, не огорчайся, у всех бедлам. Работай, работай!
И с этим спускался на берег под пристальным взглядом начальствующих лиц соседних кораблей. Такие проверки заставляли работать, работать, а через определенное время, когда ты начинал расслабляться, Конь появлялся вновь, и все повторялось в том же духе. Он никогда не сдавал нас, если видел, что врач старается, заявляя, что замечания найдет на любом корабле и, не проверяя, а хорошо зная, где их искать. Такая система работы с подопечными заставляла нас быть всегда начеку и уважать его за доскональное знание всей корабельной жизни и за то, что он, умея разнести нас в пух и прах, не давал в обиду командирам. Иногда полковник приходил на корабль и, даже не заходя в медпункт, прямо шел к штурманам. Выполняя волю командования эскадры, проверял у штурманов занятия по специальности или давал какие-то вводные, после чего появлялся разгромный акт. Сами понимаете, многие матросы и даже офицеры не знали о его штурманской подготовке и удивлялись, почему полковник м/с у них на занятиях, и не стеснялись пороть чепуху. Этого командиры боялись больше всего. Вот таким был мой главный начальник по специальности, знаменитый на всю эскадру полковник м/с Я.Конь.
Прошло три года, как я впервые вступил на палубу нашей "коробки" (так офицеры называли свой родной корабль). Ушли на повышение артиллерист Транский, штурман Юровский, связист Ваня Шалимов, старпом Барсуков (Слон), многие командиры групп. А вот бедный механик Якованец после нескольких загулов был понижен в должности и назначен на тральщик командиром БЧ-V. А мой друг помощник командира Борис Афанасьев был назначен старпомом нашего корабля. Так, в одночасье, он стал моим прямым начальником.
Старшим артиллеристом к нам назначили капитан-лейтенанта В.Галанцева. Виталий - воплощение мечты многих женщин: высокий, широкоплечий, блондин с вьющимися волосами и мужественным лицом. Характер - уравновешенный. В общем, воплощение настоящего морского офицера. Мне он сразу понравился, к счастью, взаимно. Жена его, Галя, была врачом, и мы познакомились и подружились семьями. Ходили к друг другу в гости.
Взаимоотношения с другими офицерами были хорошие, и я в коллективе чувствовал себя вполне комфортно. Ко мне часто заходил заместитель командира по политчасти (замполит) капитан 3 ранга Соловьев. Это был простоватый человек, кругозор которого, несмотря на курсы усовершенствования при политической Академии им. Ленина, был весьма ограничен. Молодые офицеры над ним подшучивали, повторяя его словесные "перлы". Как-то он вмешался в наш разговор, когда мы спорили об артистах оперы, и выдал: "Да, Сметанкина (артистка народного жанра) прекрасная оперная певица и очень ему нравится". Офицеры замерли, едва сдерживая себя от смеха, а когда он вышел из каюткомпании, раздался неудержимый хохот, и мы долго рассуждали о "высокой культуре" наших политических наставников. Однажды он пришел ко мне в медпункт, когда там не было моих помощников и начал жаловаться, что ему все надоело, что любимый личный состав ему опротивел, что все эти политзанятия уже обрыдли и скорей бы уйти на пенсию. Меня эти слова из уст замполита удивили и насторожили. Не провоцирует ли он меня? Ведь каждый из нас мог его поддержать и посочувствовать. Но по мере его монолога, я понял, что это крик души, что он все это излагает мне искренне и ему просто необходимо облегчить душу. А так как я, учитывая медицинскую этику, часто помалкивал о том, что мне рассказывают мои подопечные - вызвало ко мне доверие при исповеди не только на медицинские темы.
- Знаешь, доктор, уволюсь и пойду в управдомы, - мечтательно сказал он. - Буду жить тихо и спокойно.
Кстати, через несколько лет он так и сделал, став управдомом одного из больших домов, построенных хозспособом для офицеров эскадры.
А доктор с корабля что-то тянет
В 1959 году меня вдруг вызвал на крейсер комдив капитан I ранга Михайлин. Сразу скажу, что в дальнейшем он станет полным адмиралом, командуя Балтийским флотом, а затем замом Главкома по ВМУзам (училищам). Этот вызов к самому комдиву поверг меня в уныние и размышления. За что? Что я такого натворил, что меня хочет видеть такое высокое начальство? Прибыв на крейсер и найдя "хоромы" комдива, робко постучался.
- Старший лейтенант м/с Разумков прибыл по вашему приказанию, товарищ капитан I ранга, - доложил я.
Комдив, высокий красавец, грозно взглянул на меня.
- Так, доктор, говори сразу, что ты там с корабля тащишь, а?
Ноги у меня подкосились, кровь бросилась в лицо. Я сразу же покрылся липким потом. Господи! Да откуда он узнал? Дело в том, что я никогда ничего с корабля не уносил, а тут, как назло, накануне по просьбе жены для медицинских целей принес 200 граммов спирта.
- Ничего я не выношу, - неуверенно оправдывался я.
- Признавайся, доктор, я все знаю, мне все твоя дочка рассказала!
Я ничего не понимал. Причем дочка, ей-то всего три года. Видя мое состояние, комдив сжалился.
- Ладно, ладно, не волнуйся, у меня вчера в штабе бригады твоя супруга с дочкой на приеме была, квартиру умоляла выделить, так твоя дочка мать перебила со словами: "Да, дядя, срочно нам квартиру дайте, а то в этой комнатушке меня совсем клопы заели, и что папа с корабля не принесет, что не сыплет в щелки - ничего не помогает! Вот, смотрите!" - и она, засучив рукав, показала ручку, где были явные следы укусов и расчесы. Комдив громко рассмеялся и спросил:
- Ну, ты теперь все понял?
И я, действительно, все понял. Жена, без моего согласия, записалась на прием к комдиву и описала нашу жалкую жизнь во времянке, где и фундамента даже не было, с клопами и мышками. Я с ними пытался бороться с помощью дуста и даже гексахлорана, но все было тщетно. Вот и выдала дочка комдиву по полной программе наши семейные секреты.
- Да, доктор, понимаю вас, понимаю, но ведь ни черта нет. Меня уже ваши жены, простите, изнасиловали по-черному, а что я могу сделать? Ждите, ждите. При первой возможности помогу вам. Можете идти.
И я, уже успокоенный, но взмыленный, как боевой конь, помчался на свой корабль. Комдив сдержал свое слово. Через пару месяцев мне была выделена комната в квартире с одной соседкой и с персональным сараем. Но вода и туалет были в квартире! Это такое счастье! Дом находился прямо за Малаховым курганом, так что, сходя с троллейбуса, я поднимался на него и шел мимо знаменитой батареи, прикрывавшей город во время войны, к своему дому "барачного типа". Но и эта комнатушка была великим благом, после нескольких хибар, где мы пожили три года.
Аня
Соседка Аня была довольно симпатичная, не конфликтная, не замужняя, лет под тридцать, женщина. И вот как-то, будучи дома и встав ночью в туалет, я заметил мужскую фигуру, проскользнувшую в дверь Ани. Что-то в этой фигуре было такое знакомое, такое знакомое. Я лихорадочно соображал и вдруг понял, что это наш финансист, мичман Будник. Да, да, сам Будник. Сухой, молчаливый, аскетичный и, по нашему понятию, совсем не "ходок", собственной персоной был в покоях моей соседки. Вот это да! Я молчал, как рыба, ибо моя жена хорошо знала его супругу. Будник не знал, что в этой квартире живет доктор его корабля. И вот история. Я очень опасался, что Инна тоже столкнется с ним в укромном месте. О, что тогда будет! Предупредить его об опасности я постеснялся, думал, обойдется. А зря!
Моя жена имела зоркий глаз и уже через пару недель заявила мне, что вроде бы заметила Будника у Ани. Я стал ей доказывать, что она обозналась, что этого не может быть и т. д. Она успокоилась, как вдруг однажды вечером, когда уже темнело, мы с ней шли в кино по тропинке через Малахов курган. Несмотря на сумерки, видимость еще была неплохая, и я отчетливо увидел пару, идущую нам навстречу. Это были Аня с Будником. Мозг лихорадочно заработал. Как упредить роковую встречу? И решение пришло моментально. Я, имитируя подвывих стопы, рухнул на землю и стал громко стонать, хватаясь за лжетравмированную ногу.
Жена нависла надо мной молчаливой скалой, не выражая никакого сочувствия. Зато я отчетливо услышал ее шипение:
- Вставай, симулянт, я уже их видела!
На всякий случай, помогла мне подняться и перешла от тихого шипения на довольно громкие причитания. В это время пара прошмыгнула мимо нас.
- Ах вы, мерзавцы, ах вы, кобелины проклятые, никому верить нельзя, если даже Будник!..
Она захлебывалась от ярости. Я понуро стоял, не оправдываясь.
- Бабники проклятые, а мы-то, дуры, ждем их не дождемся! Дуры мы! - заключила она и замолкла до самого кинотеатра. Утром, когда я пришел на корабль, появился Будник. Не скрывая волнения, заметил:
- Доктор, вот я влип. Оказывается, Аня ваша соседка. Она и раньше мне говорила, что сосед доктор, но что это именно вы! Спасайте! Инна ведь нас с Аней вчера видела. Вдруг разболтает. Что тогда будет? Моя тигрица мне этого не простит. Что делать?
Я, как мог, успокаивал его, уверяя, что сделаю все, чтобы Инна молчала. И, действительно, серьезно поговорил с ней, объяснив, что если она проболтается, то вызовет скандал в семье, а потом, когда они помирятся, мы оба станем их врагами. И она, и он возненавидят нас. Пригрозил, что в случае чего, сам с ней разведусь, так как на корабле с этим очень строго и мне предательства не простят, так как ты и я - одна сатана. И жена молчала. Будник месяца два подрожал, все ко мне бегал, умаливал, а потом успокоился.
Дураки мы, мужики, дураки
С походами "налево" у нас дело было поставлено на широкую ногу. Впрочем, не только у нас, мужиков, супружницы тоже не дремали. Помню, еще в Поти меня вызвали на стенку.
- Кто? - спросил я у дежурного.
- Да жена, капитан-лейтенанта Т…ского хочет видеть вас, - доложил вахтенный у трапа.
Сошел на берег и направился к стоящей в сторонке женщине, которую не знал.
- Вы доктор "Безудержного"?
- Так точно, а зачем я вам нужен?
- Доктор, вы понимаете, я обращаюсь к вам конфиденциально. Больше я никому не могу об этом говорить, ибо испорчу карьеру своему мужу, которого очень люблю. Но поймите и меня, мне нужно, чтобы кто-то подействовал на моего супруга. Я решила, что именно вы тот, кто мне нужен. Во-первых, вы врач и обязаны хранить тайну, а во-вторых, психологически можете меня понять правильно. Я права, доктор?
- Так, так, а что случилось-то?
- Случилось то, что наш брак с Т…ским висит на волоске и трещит по всем швам. Я уже не могу терпеть этого похотливого мерзавца рядом с собой, но и семью разрушать не хочу, у нас же дети.
- Да что случилось конкретно-то?
- А вы видели эту здоровую блондинку из ВОХРа на проходной, а? Видели?
- Да, знаю, она часто дежурит.
- Так вот я поймала моего мерзавца с ней поздно вечером в самом непристойном виде.
И она горько заплакала. Слезы размазали по ее щеке тушь и стекали черными струйками. Мне ее стало щемяще жаль. "Какие мы все же гады, - подумал я. - Бедная женщина, такая интересная, а он с этой кобылицей забавляется. И что, право, нам нужно?". Всхлипнув напоследок и, вытирая глаза, дама вдруг преобразилась. Глаза ее блеснули воинственно. Голос окреп.
- Доктор, вы знаете, что этот гад мне заявил? "Дорогая, ты у меня одна, тебя беречь нужно, а этих блядей много, чего их жалеть, их трахать надо и все дела"!
Она подняла на меня глаза и вновь всхлипнула.
- Не надо меня так жалеть, ишь, мерзавец, как жалеть задумал! - взвыла она уже довольно громко.
Я оглянулся, испугавшись, что матросы услышат этот крик души.
- Вы объясните ему, подлецу, чтобы меня не жалел таким образом, еще и наградит чем-либо. Поговорите с ним один на один. Скажите, что случайно узнали о его связях. Прошу вас, кто еще мне поможет, не к замполиту же идти.