Семь лет в Семигорье
3 мая 1971 г. на перекладных – до подписания соглашения о прямом воздушном сообщении между СССР и ФРГ пройдет еще полгода – я прибыл в аэропорт Кёльн-Бонн. По обыкновению, вновь назначенного посла встречали чиновник протокольного отдела МИД Федеративной Республики и сотрудники посольства. Взглянуть на преемника посла С. К. Царапкина и, коль получится, задать ему вопрос-другой дали себе труд несколько журналистов. Они-то и стали первыми, кто вступил в диалог со мной на рейнской земле.
Приглашенный обратиться через средства массовой информации с приветствием к западногерманской общественности, допускаю в немецком досадный грамматический ляп. Их будет еще в избытке, сбоев и промахов, всяких и разных. Но так устроен человек – все сопутствующее поднятию или падению занавеса застревает в памяти.
Три четверти часа езды по автобану и предельно загазованной в ту пору федеральной дороге Б9. Вот и вилла Хенцен. С большинством работников, приписанных к резиденции посла, я познакомился в минувшем декабре, когда ненадолго останавливался в Бонне. Как гость я смотрелся и смотрел иначе. Сейчас же нам предстояло общаться каждодневно и довольно тесно.
Здание резиденции – типичный образец архитектуры начала XX в., когда не стесняли себя ни объемами, ни расходами. Поставлено оно в центре парка на самом берегу Рейна. Сердитый Рейн, выходя из себя, затапливал всю территорию и подмывал фундаменты. Стены здания испещрены трещинами. Один угол вообще грозил отвалиться. Владельцы виллы и ее арендаторы обреченно взирали на разрушительные набеги стихии и натиск времени, ограничиваясь припудриванием да подрумяниванием фасада.
Торжественное застолье, что назначил А. П. Бондаренко, свернуто мною до холостяцкой закуски. Затем я пригласил дипломатов для разговора по существу. Посланник А. П. Бондаренко представляет мне каждого дипломата в его официальном качестве. Немножко комично. Что нового я могу узнать об И. И. Зайцеве, М. И. Воронине, А. Я. Богомолове или Г. С. Шикине? Хотя нет – с какого времени в посольстве, кто кем значится в списке дипкорпуса. Без этих и некоторых других примет легко попасть впросак. В эфир ушла моя телеграмма в Москву: "Прибыл в Бонн. Вступил в обязанности посла". Нужно еще сообщить в Москву примерную дату приема нового посла СССР министром иностранных дел ФРГ В. Шеелем перед вручением верительных грамот федеральному президенту Г. Хайнеманну.
Далее предстоит войти в контакт с приемной Э. Бара или, если он будет у себя, с ним лично и зарезервировать время для встречи в ближайшие дни. В мой последний приезд в Западный Берлин было условлено продолжить диалог в Бонне без потери времени, невзирая на протокольные условности.
Выбор места и зданий для размещения советского посольства поражал каждого, кто прибывал сюда. По одну сторону нескончаемым караваном днем и ночью надрывно гудят тяжелые грузовики. По другую, метрах в двенадцати – пятнадцати, железная дорога. Впечатление было такое, что пассажирские поезда являются продолжением товарных. С грохотом они неслись один за другим.
Когда учреждались посольства в обеих столицах, федеральные власти не горели желанием помочь нашим представителям в подыскании приличных помещений. В ту пору советских людей с опаской допускали даже на мосты через Рейн. Вдруг взорвут или к штатным зарядам, уже заложенным в ожидании "агрессии с Востока", прибавят свои мины замедленного, а может, и ускоренного действия. В любом случае лучшего, чем старая придорожная гостиница в Роландсэке, и даже не в Северном Рейне – Вестфалии, а в земле Рейнланд-Пфальц, для посольства СССР не сыскалось.
Злые языки относили прописку в Роландсэке на счет М. В. Сенина. Будто наш первый посланник на Рейне, выбирая из никудышных наихудшее, показал бдительность и счел, что расположенное островом между железной и шоссейной дорогами здание будет надежнее ограждено от нелегального проникновения и подслушивания. Если М. В. Сенин, больше ученый-дидактик, чем дипломат-практик, разглядел особое достоинство своей рекомендации в том, что сотрудники посольства, помещенные в шумовое и вибрационное пространство, будут постоянно бодрствовать, то, пожалуй, его изыск можно было бы оценить.
Другой посол, А. А. Смирнов, определенную активность с переселением посольства СССР проявлял, но без практических последствий. Его преемник и мой предшественник в этом деле тоже не преуспел. Нет, так не пойдет. Важные дела не должны служить оправданием для пролонгирования положения, ущемлявшего государственный престиж и интересы Советского Союза. Статус отверженного совсем не безобиден. Он мешает посольству выполнять свое элементарное назначение связующего звена для тех, кто интересуется нашей страной, но не обязательно располагает в избытке временем и средствами, чтобы отмерять на такси десятки километров в оба конца.
Это между прочим. Чтобы показать: я приехал не на все готовенькое. Это не гуляй по приемам, сам учиняй пиршества и в свободные минуты строчи для отчетности депеши в Москву. Боннское мое бытие как-то изначально завертелось против часовой стрелки. Обычно я сдавал дежурному ключи от своего кабинета далеко за полночь. Шифровальщики – им доставалось больше остальных – роптали: посол загонит и себя и нас до смерти.
Не каждый из сотрудников посольства был бы моим выбором, присутствуй я при их назначении. Но заранее выражать кому-то недоверие кричащих оснований тоже не имею. Хорошо, если бы и не появилось.
Странное ощущение вселяется в вас, когда вдруг выявляется – во всем посольстве нет дипломата, сносно знающего английский язык, ни одного могущего объясниться по-французски. Предположим, Бонн долго слыл дипломатической провинцией, а в ней французский и английский языки – ненужная роскошь. Так и с немецким не блестяще. Наперечет сотрудники, которые не числятся по анкете "прошедшими полный курс обучения", но способны грамотно перевести с русского на немецкий или хотя бы с немецкого на русский.
В мои намерения не входило поощрять мимикрию, холостую суету в виде "пятиминуток" с растянутым до полудня пересказом газетных полос. Если дело ставится по-настоящему, проблем в любом посольстве невпроворот, и каждая голова по-своему незаменима. При том условии, что голова не манкирует.
Кое-кому обновленный режим работы пришелся очень даже кстати. Отменены "оперативки". Посол обычно никого не берет с собой для перевода и записей бесед, а их на дню несколько. Прекращено составление нудных справок, кои дюжинами заготавливались накануне любой встречи или поездки руководителя посольства. Вдруг обнаружилась уйма свободного времени. Чем его занять? Ряд дипломатов скорректировали свои графики таким образом, что появлялись на службе после обеда или под вечер. У других развилась потребность к расширению познаний в истории и географии. Третьи…
Их, откровенно нерадивых, были единицы. Но чтобы синдром приобретенной лени не расползся, не обойтись без напоминания про обязанности. Попробовал отрегулировать незадачу элегантным способом, рассказав когорте советников и первых секретарей французскую притчу: "Почему на Кэ-д'Орсе столь широкая лестница? Чтобы те, кто опаздывает на службу, не сталкивались с теми, кто покидает ее слишком рано". Помогло, но не очень. Последовал приказ – посольство начинает работу в 8.30 утра; под ответственность старших должностных лиц дипломаты должны быть в это время в служебном здании, за исключением выполняющих конкретные поручения вне посольства. Радуются не все. "Он, оказывается, совсем не либерал", – перешептываются ущемленные в вольнице.
За подернутыми порчей деревьями крепкий лес не пропадал из вида. О многих дипломатах, деливших со мною тяготы и радости, с признательностью вспоминаю. Но мои предложения сократить численность персонала примерно на треть, повысив зарплату остающимся сообразно эффективности их деятельности, успеха не имели. Руководители ряда ведомств смотрели на зарубежные должности как на синекуру.
Слабым утешением было, что в Москве быстро иссякало желание пристраивать в Бонн свойственников да родственников. Им требовались места повольготнее и посты подоходнее. А что ждало у нас? Работа и в конце пребывания служебная характеристика по заслугам. Первая предполагала некоторый минимум личных данных, а вторая могла искривить карьеру.
Я не говорю уже о таких акциях посла, как вызвавший переполох в Москве поворот от ворот целой делегации. Всю дорогу до Кёльна члены ее вливали в себя спиртное и, забросив чемоданы в отель, продолжили это занятие в ближайшей пивной. До помутнения рассудка. В себя они начали приходить где-то за Франкфуртом-на-Одере, удивленные, почему опять очутились в вагоне поезда, идущего к тому же на восток. Им показалось, машинист заблудился.
Сегодня, как и два десятилетия назад, считаю, что мало пользы и радости от превращения труда в подвижничество. Короче, советские загранпредставительства жили своей разношерстной жизнью. Как и повсюду, дело делали или гробили не системы, а конкретные люди. Нет, не взял я организационно-кадровые высоты ни в первый, ни в последний год пребывания на посту посла. Сам был повинен в новых промахах, чем наказывал главным образом себя.
По приезде в Бонн с удивлением узнал, что С. К. Царапкин методично складировал в своем личном сейфе поступавшие в посольство копии отчетов о переговорах с делегациями ФРГ по Московскому договору, консульским вопросам и т. д. Сам, надо полагать, читал, но никого, даже посланника А. П. Бондаренко, с ними не знакомил. Что тому причиной – осторожность, отсутствие инструкций, ожидавшийся отзыв в Союз? Не тут ли коренилась разгадка, почему посольство не баловало МИД аналитическими записками, когда во льдах холодной войны появились разводья?
Ради хорошей информации надо побегать или изрядно попотеть, перелопачивая тонны "словесной руды", не чураться встреч с корреспондентской братией, деловыми людьми, не обязательно ворочающими миллиардами, с парламентариями, интеллектуалами, молодежью, учеными. Каждый второй, идущий навстречу, может стать твоим учителем! Вполне возможно. Сегодня дети, вступающие во взрослую жизнь, знают зачастую больше, чем взрослые, впадающие в детство.
Назначение в Бонн лишь отчасти следовало понимать как признание полезности моего участия в процессе оздоровления отношений с ФРГ. Яснее многих это выразил, подписывая в моем присутствии оригинал верительной грамоты, председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный: "Заварил кашу, доводи ее до готовности. Обеспечишь ратификацию Московского договора, повесим тебе на лацкан орден достоинством повыше".
Для меня не секрет, почему у председателя Президиума Верховного Совета СССР других ассоциаций не возникало. Весной 1971 г. стало яснее ясного, что договору суждено продираться через густые тернии как в бундестаге, так и бундесрате. К сожалению, сбывался наш прогноз, его разделял Андропов, что нежелание Громыко сбросить вовремя давление в котле еще аукнется. Тяжелым бременем для социал-либеральной коалиции стала пассивность обеих сторон на исходе 1970 – в первые месяцы 1971 г., низкие темпы берлинских переговоров. Они почти перекрыли ей кислород.
В Бонне лучше ощущалось, что Московский договор – не три листа гербовой бумаги, что ставки по-настоящему высоки и борьба только разгорается. У меня сложное положение. Надо принимать на себя издержки чужой косности и упрямства, в противодействии которым ты дома потерпел неудачу, а в случае провала с ратификацией быть готовым облачиться в шкуру "козла отпущения". То, что при прочих обстоятельствах выглядело бы показателем доверия и широчайших полномочий, – отсутствие директив, в данной ситуации напоминало стремление переложить на посла риск неопределенности.
Опыт дается работой, а не ожиданием ее. Приходит этот опыт, увы, со скоростью уходящих лет. И сколь часто прожитые годы становятся укором вместо богатства! В политике особенно, где не счесть примеров напрасно изведенного, расхищенного времени.
На второй или третий день после прилета в Бонн встречаюсь с Э. Баром. Решаем, что немедленное возобновление наших бдений не будет сочтено за небрежение местными традициями. Если посол США проявит желание присоединиться, будем это приветствовать. В качестве места сбора избираем виллу Хенцен. Она расположена вне города. Подъезды к ней не столь оживленны. Практически нет соседей.
Созваниваюсь с посольством США. К. Рашу сообщено о моей готовности нанести ему визит. Посол приглашает посетить его в служебном здании. Это не очень обычно, особенно по отношению к коллеге, не успевшему вручить верительные грамоты. Видимо, К. Раш задумал поговорить не только о красотах Рейнской долины. Беру на подмогу первого секретаря В. Зарницкого, имеющего кое-какие навыки в английском.
Однако американский посол за беседу с глазу на глаз. Мой спутник коротает время, перелистывая в приемной журналы и строя догадки, какие у нас с К. Рашем могут быть тайны. Тайны имелись. В посольстве, кроме шифровальщиков, никто в детали не вводился. О факте контактов с Э. Баром и К. Рашем знали посланник, шеф моего протокола и повар, готовивший для нас обеды и ужины.
К. Раш проникся деликатностью миссии, которую брал на себя, и хотел быть уверенным в том, что партнеры его не подведут. Естественным также было стремление посла удостовериться, что новый и необычный механизм притирки позиций обладает преимуществами перед четырехсторонним. Наконец, нам надо было сопоставить календари, зарезервировав наперед дни, остававшиеся у американского коллеги не совсем заполненными.
Мысль о встречах на вилле советского посла Раш принял без энтузиазма. Какие-то условности мешают? Затем от Бара узнаю, что Раша беспокоит, не обставлены ли помещения, где мы снимем пикейные жилеты, микрофонами и скрытыми камерами.
Если на вилле и вмонтированы приборы подслушивания и подглядывания, то иностранных разведок. БНД (разведка ФРГ) наверняка кое-чем располагает. Не зря по вечерам в зарослях за оградой парка поднимаются антенны. Даю слово чести, что наши службы будут паиньками. О своих федеральная и американская стороны должны позаботиться сами. Бар принял мои гарантии. Посол США некоторое время осторожничал. Порой переходил почти на шепот. Потом все утрясется. Установится обстановка доброжелательности и доверительности. Но это случится позже.
Визит вице-канцлеру и министру иностранных дел В. Шеелю. Он извещает меня о времени вручения президенту Г. Хайнеманну верительных грамот.
– Мы демократизировали и упростили процедуры. Отменили, в частности, обмен речами. Если послу и президенту есть что сказать друг другу, они в состоянии сделать это в следующей за передачей грамот беседе.
Про себя отмечаю: какой труд пропал! Жаль. Впервые за пятнадцать последних лет писал для себя и от души.
Красивую и приметную речь сочинил. "Советско-западногерманские отношения не могут и не должны оставаться островом беспросветности и обреченности в море совершающихся перемен. Наши народы заслужили лучшую долю". Ладно, что-нибудь в этом духе скажу президенту.
Протокольная тема исчерпана. Обращаемся к актуальным проблемам межгосударственных отношений. Центр будет интересоваться, как В. Шеель прогнозирует развитие в ФРГ и воздействие советского фактора на совершающиеся процессы.
Социал-либеральная коалиция выразила назревшие объективные потребности. Новый лидер христианских демократов Р. Барцель признал это своим лозунгом – "Не так!". Да, перемены нужны, но иные и иначе. Кстати, мой контакт с председателем фракции ХДС установится в июне. На одном из приемов Р. Барцель подденет меня:
– Хоть так удостоюсь быть представленным новому советскому послу. Знакомиться с лидерами ХДС он не спешит. Наша "маленькая" партия наверняка значится где-то в конце его обширного списка.
– Вы были в отъезде. Судя по внешнему виду, грелись на южном солнце. Вступать в связь с фракцией ХДС, не дождавшись ее председателя, согласитесь, не очень тактично.
– Где вы учили немецкий? Какие языки еще в вашем арсенале? Кроме английского и французского. Они, поди, обязательные в советской дипломатии.
– Увы, французский не учил, английский по нерадивости забыл. Остается русский.
– Почему-то я думаю, что английский вы так же забросили, как немецкий.
Договариваемся о встрече "в ближайшие недели". С чего Р. Барцель допытывался, знаю ли я английский? БНД проведала о приездах Э. Бара и К. Раша на виллу Хенцен и тут же копию донесения отослала ХДС/ХСС? А может быть, зря волнения и все это светская болтовня?
Вручение верительных грамот все-таки событие. Вы должны быть при параде. Облачаюсь в посольский мундир. Первый и предпоследний раз. Само собой, никаких орденов не цепляю, хотя это предписывается нашими правилами. И без них убогой выспренности предостаточно. Официальные сопровождающие меня от посольства СССР лица в строгих визитках, заимствованных по данному случаю у фирмы в Бад-Годесберге, которая на архаизме сколотила приличный капитал.
Протокольный отдел МИД ФРГ присылает за мной лимузин. В нем, украшенном флагами двух стран, посла доставляют в резиденцию федерального президента. Все исполнено торжественности – почетный караул, каждый шаг вверх по лестнице, запись в книге посетителей и прочее и прочее. Ритуал или театр? Все зависит от меры.
Г. Хайнеманн, заняв высший государственный пост, сумел остаться Хайнеманном. Минул двадцать один год с момента, когда мы встретились с ним при совсем других обстоятельствах. Тяжелые десятилетия не обошли его стороной, здоровья не прибавили. Но те же глаза смотрят на вас сквозь стекла очков, которые стали еще толще. Улыбка все та же, манера говорить мягким голосом.
– Мы с вами раньше не виделись? – спрашивает президент.
Я отвечаю ему улыбкой, не будучи уверенным, захочет ли он, чтобы в присутствии корреспондентов и большого числа должностных лиц эта официальная церемония напомнила ему про раздумья, приведшие к демонстративному выходу из правительства К. Аденауэра. Как выглядела бы Европа, от скольких передряг избавились бы сами немцы, не скатись в 1950 г. развитие в колею конфронтации? Увы, истории неведомо сослагательное наклонение.
С мая 1971 г., когда я был по всей форме приписан к дипломатическому корпусу, хлопот прибавилось. У посла масса обязанностей, которые необходимо блюсти, независимо от ваших наклонностей и бюджета времени. Вы же огорчитесь, если на ваш национальный праздник не придут приглашенные гости? Тогда извольте почтить своим присутствием торжественную дату в политическом календаре государства, с которым ваше правительство поддерживает нормальные отношения. Представления дипкорпуса президентам и монархам, посещающим ФРГ, званые обеды, от которых не уклониться и на которые надо отвечать. Гости из вашей страны. Если за делегацией стоящий проект, ее не бросишь на произвол.
Встречи в МИДе, визиты в другие министерства, парламент и его комитеты, поездки по землям ФРГ. Партии, профсоюзы, другие организации. Пресса. Задумай всех перечислить, телефонная книга среднего формата получится.