Основываясь на том, что заявление руководства РАПП выдержано в резких выражениях, его авторы обращались к общественности с просьбой помочь в выявлении "конкретных носителей зла" для привлечения к судебной ответственности, публикатор делает вывод: "И всякие слухи смолкли".
Александр Солженицын полагает: общественность замолчала, опасаясь репрессий.
"А вскоре, – заключает публикатор, – и сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова "знаменитым писателем нашего времени". Не поспоришь".
Да, такими словами охарактеризовал Сталин молодого писателя в начале июля 1929 года в письме Феликсу Кону, редактору одной из центральных газет. Но содержание этого сталинского письма нигде не оглашалось, практически никто этой характеристики, данной автору "Тихого Дона", не знал, письмо обнародовано только двадцать лет спустя.
С Михаилом Шолоховым не только спорили в печати, но и подвергали яростной бездоказательной "партийной" критике. Так, например, в ростовской молодежной газете "Большевистская смена" в сентябре 1929 года появилась статья, где писателю предъявлено по тем временам суровое обвинение в "пособничестве кулакам". В новосибирском литературном журнале "Настоящее" опубликована осенью того года статья "Почему "Тихий Дон" понравился белогвардейцам?". Михаилу Шолохову приписывали кровное родство с зажиточным крестьянством, идейную общность с кулачеством, забвение классовых интересов…
Разве посмели бы редакции газет и журналов писать в таких выражениях о Михаиле Шолохове, зная, что Генеральный секретарь ЦК партии называет его "знаменитым писателем нашего времени"! Не знал этой характеристики и автор "Тихого Дона", впервые прочитав о себе в 1949 году в 12-м томе собрания сочинений И. В. Сталина.
И здесь, когда зашла речь о событиях 1929 года, об отношениях между Михаилом Шолоховым и Российской ассоциацией пролетарских писателей, пора разобраться: действительно ли "неистовые ревнители" повинны в дыме, что тянется из далекого прошлого и окуривает имя автора "Тихого Дона" черным облаком?
Издатель "Стремени" полагает, что руководство РАПП причастно к плагиату, своим письмом в газеты оно якобы преследовало цель не установить истину, а заставить замолчать тех, кто знал правду о "Тихом Доне". Одного же из тех, кто подписал письмо, Серафимовича, вообще заподозрил в соучастии в плагиате.
Пытаясь разобраться в сути проблемы, опровергнуть мифы в отношении Шолохова, некоторые наши шолоховеды ответственность за клевету возлагают все на тот же злосчастный разогнанный давно РАПП.
Откроем книгу Константина Приймы "С веком наравне", изданную в 1986 году. Рассказав о помощи Александра Серафимовича, данной им высокой оценке роману в "Правде", автор утверждает:
"Однако руководство РАПП и ее генсек Авербах Шолохова не признали и подвергли резкой критике идейно-художественный замысел "Тихого Дона"".
Действительно, идеологи РАПП критиковали "Тихий Дон" и в рукописи, и после выхода первых книг. Но между понятиями "критиковали" и "не признали" – дистанция огромного размера. Если бы дело обстояло именно так, как полагает Прийма, то три книги "Тихого Дона" не появились бы на страницах журнала "Октябрь", являвшегося рупором РАПП.
Далее Прийма утверждает:
"Узнав из анкеты Михаила Шолохова – делегата I съезда пролетарских писателей (1928), что он не имеет университетского диплома и был лишь учителем ликбеза, солдатом-чоновцем, продкомиссаром и мостил улицы столицы, дипломированные "ортодоксы" РАПП в Москве и Ростове-на-Дону не поверили в редчайший талант этого юноши. Им было невдомек, что Великая Октябрьская социалистическая революция находила свое концентрическое выражение и в появлении из глубин народа выдающихся самородков…".
Кого имеет в виду Прийма под дипломированными "ортодоксами" РАПП? Ясно, что не Серафимовича и не Фадеева, не имевшего законченного высшего образования. Тогда, очевидно, "генсека" Авербаха? Но он бросил учебу в пятом классе гимназии и с головой окунулся в революционную борьбу, став секретарем МК комсомола, членом ЦК комсомола, редактором "Юношеской правды", где дебютировал в литературе бывший продкомиссар, мостивший улицы столицы…
Как Леопольд Авербах, ушел из 5-го класса гимназии Михаил Шолохов…
Наличие диплома или его отсутствие не имело никакого значения для "ортодоксов" этой воинствующей организации, ратующих за пролетарскую литературу, содействовавших притоку в ее ряды выходцев из пролетариата и беднейшего крестьянства, принявших в свои ряды Михаила Шолохова до выхода его книг.
Константин Прийма приводит краткую биографическую справку на генерального секретаря РАПП Леопольда Авербаха, почерпнутую из известной книги С. Шешукова "Неистовые ревнители". Из этой справки явствует, что Авербах в 1926 году стал генеральным секретарем РАПП. Именно на него и других руководителей РАПП пытается Константин Прийма возложить ответственность за клевету.
"Не признав таланта Михаила Шолохова, рапповцы начали против молодого советского писателя закулисную возню и повели открытую борьбу в печати", – пишет Прийма.
Это еще не прямое обвинение РАПП в преступлении против Михаила Шолохова. Однако оно не заставляет себя долго ждать и появляется в виде цитаты из учебного пособия для вузов 1962 года (Ф. Абрамов, В. Гура, М.А. Шолохов, Семинарий, с. 19):
"… рапповские "вожди" состряпали чудовищное обвинение Шолохова в плагиате! Завистники и недоброжелатели из литературных кругов, придумывая различные клеветнические версии, всячески раздували темные слухи, травили талантливого молодого писателя, мешали ему работать".
Где "чудовищное обвинение Шолохова в плагиате" обнародовано, где его хоть какие-то материальные следы?
В советских литературных журналах за 1928–1929 годы можно найти десятки критических статей, где речь идет о "Тихом Доне". Одни относят роман к лучшим образцам отечественной литературы, называют эпопеей, причисляют к классике, другие обвиняют в разных прегрешениях, находят слабости, наклеивают на автора политические ярлыки… Но нет ни одного журнала, ни одной газеты, где бы Михаил Шолохов обвинялся в плагиате. Нет намека на этот плагиат.
Константин Прийма находит этот намек. Где?
"Там, в кулуарах пленума РАПП, из реплик друзей и намеков недругов Шолохов понял, почему генсек РАПП Авербах фигурой умолчания обошел в своем докладе "Тихий Дон": бывшие деятели Донбюро РКП(б) (1918–1919) недовольны изображением во втором томе их участия в съезде казаков-фронтовиков в станице Каменской и при разгроме калединщины (1918). С этого и пошло".
С чего именно "пошло"? Выходит, что с намеков и реплик. Да, Авербах в докладе не упомянул "Тихий Дон". Но о нем говорили другие руководители РАПП как на пленуме, так и на первом съезде РАПП в 1928 году. Хотя бывшие руководители Дона, проводившие "расказачивание", массовый террор, были недовольны романом Шолохова, ни они, ни руководители РАПП нигде не уличали его в плагиате.
Михаил Шолохов нигде и никогда не обвинял РАПП в этом.
А шолоховед Константин Прийма обвиняет!
Из лучших побуждений автор "С веком наравне", прибегнув, подобно автору "Стремени" к доказательствам, основанным на "намеках", наносит вред Михаилу Шолохову.
Именно руководители РАПП в Москве подписали письмо в газеты в защиту своего члена, когда пошли гулять по свету "намеки" и "реплики", которые необходимо было разоблачить публично. Это сделано не кем-нибудь, а "неистовыми ревнителями". Они полагали, что в распространении слухов повинны "враги пролетарской диктатуры, классовые враги". Но и это выдумки. Я уже называл имя одного из советских писателей, члена партии с 1904 года Ф. Березовского, распространявшего клевету относительно авторства "Тихого Дона".
Константин Прийма полагает: в наветах повинны руководители РАПП.
Но ими были не только Авербах, Киршон (первыми подписавшие письмо в газеты), но и Серафимович, Ставский, Фадеев! Неужели Прийма и этих известных советских писателей причисляет к клеветникам?!
В родном крае, Ростове, молодому автору, как и в Москве, не раз пришлось испытать несправедливость. И на малой родине его критиковали, наклеивали политические ярлыки, задерживали публикации и т. д. Но никто и никогда в Ростове, как и в Москве, публично не обвинял писателя в тяжком грехе. Однако Константин Прийма усматривает и в ростовских публикациях "намек".
Где?
Обратив внимание на отчет "критика-рапповца" Ю. Юзовского о литературном вечере, где выступал автор "Тихого Дона", появившийся в газете "Молот" 11 декабря 1928 года, Константин Прийма пишет:
"В первом же абзаце, выдав автору "Тихого Дона" ряд дежурных комплиментов: "Шолохов – это наша удача… "Тихий Дон" – это событие… грандиозная эпопея… ", критик как бы мимоходом, а в действительности с явным намерением, бросил каплю яда и высказал сомнение в авторстве романа заключительной фразой: "И такой размах – в 23 шолоховских года?!" (выделено К. И. Приймой.).
Что означают эти слова?
Была сделана совершенно явная попытка унизить молодого писателя, поставить под сомнение его авторство".
С какой стати утверждение литературоведа, что "Тихий Дон" – "грандиозная эпопея", Константин Прийма относит к разряду "дежурных комплиментов"? Высказаться так значило в 1928 году многое, именно такое мнение утвердилось в литературоведении.
Константин Прийма выделяет жирным шрифтом заключительные слова отчета в газете: "И такой размах – в 23 шолоховских года?!". Он полагает, что восклицательный и вопросительный знаки, поставленные Юровским вместе, и образуют "каплю яда". Никакого "ядовитого сомнения" здесь нет. Есть вполне объяснимое удивление (знак?) и восхищение (знак!) критика, пораженного тем, что эпопея создана автором в 23 года. Кому-кому, а доктору филологических наук надо бы знать правила употребления восклицательного и вопросительного знаков в юнце предложения. Но вот какой он делает вывод:
"Не допуская мысли о том, что этот скромный молодой писатель – гений, критик-рапповец Юзовский поторопился свое ядовитое сомнение двинуть в печать, а редактор Е. Цехер – опубликовать на страницах краевой газеты "Молот" и этим самым посеять среди читателей пересуды об авторстве "Тихого Дона". Надо полагать, что с этого все началось".
Как видим, прежде утверждалось: "С этого и пошло…", то есть с пленума РАПП. Здесь Константин Прийма говорит: "…с этого все и началось", то есть с выступления Юзовского в газете "Молот", редактировавшейся Цехером, пропустившим восклицательный и вопросительный знаки в юнце отчета, где "Тихий Дон" относился к эпопее… Читаешь все это и ждешь, что вслед за названными фамилиями появится следующая из того же ряда. Действительно, вслед за Авербахом, Юзовским и Цехером называется в ряду клеветников … Исай Григорьевич Лежнев.
Напомню читателям, этот литературовед первую книжку "Михаил Шолохов" выпустил перед войной, в 1941 году. Она начинается словами: "Михаил Александрович Шолохов – бесспорно, выдающийся русский писатель нашего времени".
Вторым изданием книга вышла в 1948 году.
Много лет Исай Лежнев руководил в органе ЦК партии "Правде" отделом литературы, через его руки проходили публикуемые на страницах газеты отрывки из романа "Они сражались за Родину". Он проявлял к творчеству писателя пристальное внимание, высоко ценил шолоховские романы, анализировал их, хотя и высказывал суждения неправильные, допустил ряд ошибок, как, впрочем, и другие все шолоховеды. С Исаем Лежневым Михаил Шолохов неоднократно встречался, делился воспоминаниями, сообщил сведения, которые впервые появились в книге именно этого исследователя. Мысли, что Михаил Шолохов совершил плагиат, у литературоведа никогда не возникало, иначе разве стал бы он десятки лет исследовать сочинения "плагиатора".
Но вот в чем обвиняется Лежнев Константином Приймой:
"Спустя 20 лет после этих событий (имеются в виду события 1929 года. – Л.К.) литературовед Исай Лежнев под предлогом "разъяснения" вынес вопрос о плагиате на страницы своей монографии "Михаил Шолохов".
"Рассказывали сперва шепотком, – писал Лежнев, – а потом и в печати, будто "Тихий Дон" написан вовсе не Шолоховым, а каким-то убитым в гражданскую войну белогвардейским офицером, у которого Шолохов якобы уворовал рукопись. Вскоре после выхода в свет первого тома романа в ростовской газете появились три газетных подвала подзаголовком "Неопубликованные главы из ""Тихого Дона", а потом еще статья "Творцы чистой литературы", где Шолохову предъявлялось обвинение в плагиате. За распространение этой клеветы редактор газеты был снят с работы".
Действительно, Лежнев в 1948 году многое напутал: не было в газете никаких сообщений о плагиате, выдвигали на ее страницах против Шолохова другие нелепые обвинения.
При переиздании монографии, когда она вышла в свет в 1958 году под названием "Путь Шолохова", эти и другие ошибки автор устранил, надо полагать, не без помощи самого писателя.
Но на основании исправленного пассажа Исая Лежнева делается вывод сногсшибательный. Не кто иной, а именно автор книг о Шолохове, изданных в Москве, "вместо того, чтобы разоблачить появившиеся в ростовской печати клеветнические "сомнения" Ю. Юзовского, сам возвел клевету на М. А. Шолохова… присочинил в своей информации сплетню "об убитом в гражданскую войну белогвардейском офицере", сплетню, которая с тех пор гуляет по свету, то и дело всплывая на страницах антисоветской прессы" ("Нью-Йорк таймс", 1974, 18 янв., "Таймс", 1974, 20 янв., Лондон, "Джапан таймс", 1974, 20 янв., Токио, "Кейхане", 1974, 20 янв., Тегеран и др.).
Выходит, в появлении клеветнической заметки одного из зарубежных телеграфных агентств, опубликованной во многих буржуазных газетах мира в январе 1974 года, виноват не Александр Солженицын, а умерший в 1958 году Исай Лежнев…
Ситуацию эту прояснил давно сам Михаил Шолохов. После появления статьи "Творцы чистой литературы" 3 октября 1929 года он в письме А. Бусыгину, одному из руководителей Северо-Кавказской организации РАПП, сообщает:
"У меня этот год весьма урожайный – не успел весной избавиться от обвинений в плагиате, еще не отгремели рулады той сплетни, а на носу уже другая…
Надоела мне эта жизнь очень шибко, решил: ежели еще какой-нибудь гад поднимет против меня кампанию, да вот с этаким гнусным привкусом, объявить в печати, так и так, мол, выкладывайте ВСЕ и ВСЯ, что имеете: два месяца вам сроку. Подожду два месяца, потом начну работать. А то ведь так: только ты за перо, а "нечистый" тут как тут, пытает: "А ты не белый офицер? А не старушка за тебя написала романишко? А кулаку помогаешь? А в правый уклон веруешь?". В результате даже из такого тонковоспитанного человека, как я, можно сделать матершинника и невежу, да еще меланхолию навесить ему на шею".
Значит, ничего не "присочинил" Исай Лежнев о белогвардейском офицере, никакой "злобной фальсификации" его против М. А. Шолохова не было.
Письмо А. Бусыгину, хранимое в архиве Института мировой литературы в Москве, ни для кого из шолоховедов не секрет, поскольку давно напечатано, и не где-нибудь, не кем-нибудь, а все тем же Исаем Лежневым в его книге "Путь Шолохова" на с.219. Отрывок из этого письма (но без процитированных строк) попал на страницы собрания сочинений М. А. Шолохова. Почему сделано сокращение? На наш взгляд, это одна из многочисленных фигур умолчания, нанесших вред писателю.
Даже если предположить, что Константин Прийма недоглядел письмо А. Бусыгину, то и без этого мы имеем прямое доказательство необъективности этого исследователя, поскольку ему давным-давно известно, где и когда зародилась легенда о белогвардейском офицере. Вот что по этому поводу он пишет в книге ""Тихий Дон": уроки романа":
"Еще в те годы клевету подхватила буржуазная и белоэмигрантская пресса. На Елисейских Полях Парижа появился было авантюрист, есаул, называвший себя настоящим Михаилом Шолоховым и автором "Тихого Дона" (см. датскую Берлинске тиденде, 7.5.1932 года). Уж очень хотелось буржуазной реакции и белогвардейщине украсть у большевиков роман Шолохова "Тихий Дон"".
Значит, клевета родилась давным-давно, подхвачена и распространена враждебными советской власти кругами, а не редактором газеты "Правда", советским биографом М. А. Шолохова.
Нанося направо и налево тяжелые удары по давно усопшим критикам, Константин Прийма умалчивает (еще одна фигура умолчания!) о ныне здравствующих реальных оппонентах, тех, кто действительно повинен в клевете и фальсификации.
Вернемся к "Стремени "Тихого Дона", где романист относится А. Солженицыным к стану "белогвардейских авторов".
Это – вымысел. Достаточно вспомнить картину скачки Митьки Коршунова и Евгения Листницкого в начальных главах книги, описание семейства купца Мохова и его гостей в первой главе второй части. Здесь, как и на многих других страницах, автор недвусмысленно дает понять, на чьей он стороне.
Наконец, о факте, который, как кажется Солженицыну, особо свидетельствует против Михаила Шолохова:
"А тут еще: не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа (кроме Анатолия Софронова, свидетеля слишком характерного)".
И это опровергается.
Сохранившиеся рукописи романа из третьей и четвертой книг "Тихого Дона" Михаил Шолохов показывал в шестидесятые годы не только писателю Анатолию Софронову, но и литературоведу К. И. Прийме. Он передал по распоряжению автора сохранившиеся рукописи в архив Пушкинского Дома в Ленинграде.
Случилось это в 1975 году, спустя год после выхода "Стремени". Кроме того, одна рукописная страница "Тихого Дона" по традиции хранится в Стокгольме в королевском архиве, где находятся автографы всех лауреатов Нобелевской премии по разряду литературы.
Читаешь Александра Солженицына и ждешь, когда же он приведет хоть один неопровержимый факт, хоть один доказательный аргумент…
Они не появляются и тогда, когда начинается анализ текста романа.
В них издатель "Стремени" видит некие "странности". К ним относит, во-первых, "потерю персонажей, притом явно любимых…" по ходу повествования. Во-вторых, относит к ним "обрывы личных линий". В-третьих, к "странностям" относит вставки больших отдельных кусков, никак не связанных, на его взгляд, с повествованием. Они объявляются "другого качества", то есть, по мнению А. Солженицына, нехудожественными. Ему видятся в романе, наконец, "места грубейших пропагандистских вставок" (в 20-е годы литература еще к этому не привыкла).
Действительно, в третьей книге романа Михаил Шолохов как бы забывает о своих главных героях, Григории Мелехове и Аксинье. На передний план выходят другие персонажи. Но это объясняется тем, что автор ставил задачу показать большевиков, главных действующих лиц Октябрьской революции. Поэтому так много страниц посвящено им, в частности, Илье Бунчуку и Анне Погудко, их страстной любви, описываемой так же ярко и проникновенно, как любовь Григория и Аксиньи.