"На фоне "Среды", – пишет Н. Телешов, – одной из заметных фигур был Сергей Сергеевич Голоушев, врач-гинеколог по профессии, но в сущности литератор, театральный критик, художник, весь отдававшийся искусству. По возрасту он был старше всех нас – кого на десять, кого на пятнадцать лет. Но разница эта не замечалась: всегда интересный, увлекающийся – что называется, живой человек, – он был товарищем и более юным, чем мы. Умер он в июне 1920 года, в возрасте, позволяющем назвать его стариком: ему было шестьдесят пять лет".
Рассказывая далее о том, какая молодая душа была у этого человека, как умел Голоушев анализировать явления жизни и искусства, как ярко мог говорить, Н. Телешов заключает: "Особенно увлекателен он был как оратор и менее всего заметен как беллетрист". Это обстоятельство, судя по всему, не очень огорчало Сергея Голоушева. Он брал свое в другом, сочинил "капитальный труд" – очерк об истории русской живописи, монографию о Левитане.
Сочинял Сергей Голоушев статьи, рассказы и очерки, а на роман не посягал, хотя бы потому, что ему было всегда некогда, время отнимала врачебная практика, журналистика, искусство. Писал Голоушев картины.
Конечно, такую колоритную фигуру хорошо знал Александр Серафимович, давний член "Среды".
Поскольку во второй кампании клеветы была названа конкретная фигура претендента на "Тихий Дон", то сплетня, сколь быстро она появилась, столь быстро и скончалась. Сергей Голоушев многим писателям был хорошо известен, особенно тем, кто жил в Москве в предреволюционные годы. Завсегдатай "Среды" и других собраний, он вел активную общественную жизнь, выступал в разных амплуа – художника, искусствоведа, критика, автора очерков и при всем при том занимался профессионально врачебной деятельностью. Прожить на литературные заработки просто бы не смог, поскольку писателем являлся незначительным, что не мешало ему быть товарищем многих известных литераторов, другом Леонида Андреева. "Дело", о котором сообщал Михаил Шолохов, вскоре заглохло, никаких объяснений автору "Тихого Дона" в тот раз давать не пришлось.
Однако спустя сорок лет забытое "дело", письмо Леонида Андреева другу вспомнили Д* и А. Солженицын, посчитав, что у них в руках реальное доказательство, след, который ведет от этого письма к истинному автору "Тихого Дона". Оба они убеждены, что в письме Леонида Андреева речь идет не об очерке С. Голоушева, а о романе, причем написанном не им, а Федором Крюковым! Голоушев, как им казалось, направил Андрееву чужую рукопись, выступил как посредник, а не автор…
Обо всем этом серьезно идет речь в "детективной" главе, точнее, в ее разделе, озаглавленном "В петле сокрытия". Здесь Д* никак не соответствует данной ему высокой характеристике, проявляет незнание предмета, в частности, творчества такого малоизвестного писателя как Сергей Голоушев: высокая литературоведческая квалификация предполагает знание не только классиков.
Автор "Стремени" отказывает Сергею Голоушеву в способности сочинить не только роман (что соответствует истине), но и путевой очерк (что абсолютная ложь):
"Не только донских очерков Голоушев явно не писал и не мог написать, но и каких-либо других, хотя бы "российских", "московских"".
Почему так решительно отказывает Д* Сергею Голоушеву в талантах? Чтобы доказать: в письме Леонида Андреева речь идет не о его очерках, а романе другого автора.
В "Петле сокрытия" письмо Леонида Андреева перепечатано полностью. Это довольно подробное дружеское послание, где нет никаких даже намеков на роман, а идет речь об очерках С. Голоушева под названием "Тихий Дон", не понравившихся Андрееву. Более того, что написано, нигде – ни в строчках письма, ни между строк – ничего нет.
Но когда есть ярая вражда, ничем не прикрытая злоба, можно обойтись без намека, без фактов, без логики.
Зачем автор "Тихого Дона" прибегал к услугам посредника? Почему его имя не называлось в переписке? Как мог автор создать "Тихий Дон" до 1917 года, если весь роман, начиная с первых глав, пронизан мыслью о грядущем потрясении, кровавой революции? Все эти и другие вопросы не смущают "литературоведа высокого класса", взявшего на себя сомнительную роль "детектива".
Как выяснилось после выхода "Стремени", Сергей Голоушев не только написал очерк о Тихом Доне, но и опубликовал его в 1917 году в Москве, чего не могли предположить ни Д*, ни публикатор. Их версия, построенная на песке, рухнула, как только песок под ней зашевелился.
Кто привел в движение эти пески? Автор "С веком наравне" Константин Прийма полагает: заслуга – его.
Он пишет:
"…у литератора С. Голоушева, как нам удалось установить, не было произведения под заглавием "Тихий Дон". У Голоушева не было ни романа, ни рассказа с таким названием на донскую тему, а был всего лишь газетный очерк "С тихого Дона", подтверждение чему мы находим в его письме к Леониду Андрееву (середина сентября 1917 года)".
Ободренный находкой, Прийма идет дальше и обвиняет спустя полвека составителей и издателей "Реквиема", якобы "тиснувших в нем "письмо Андреева" от 3 октября 1917 года в целях… дискредитации романа "Тихий Дон" и его автора. В "письме Андреева" к Голоушеву трижды повторенная фраза "твой "Тихий Дон" вызвала ликование в стане затаившихся недругов и обывателей".
Итак, один детектив усмотрел в письме то, чего в нем нет, другой – берет это письмо в кавычки и развивает абсурдную мысль, что в сборнике напечатана фальшивка, составители которой украли у Шолохова заглавие "Тихий Дон".
Прежде чем выяснить, а был ли мальчик, выясним – кому все-таки принадлежит честь сдвинуть песок под версией "Стремени".
Здесь впервые хочу назвать имя московского литературоведа А. В. Храбровицкого, знатока творчества В. Г. Короленко. Последние десятилетия в силу возраста, болезней и других обстоятельств он в основном писал не статьи, а письма, и звонил по телефону. В подлинности письма Леонида Андреева, в добропорядочности составителей и издателей "Реквиема" А.В. Храбровицкий не сомневался, да и как можно сомневаться, заподозрить сына Леонида Андреева в том, что он был способен осквернить память об отце публикацией фальшивки?
Писал Леонид Андреев Сергею Голоушеву часто, с охотой, придумывал ему разные шутливые имена, не скупился на слова, но дружба дружбой, а служба службой. Леонид Андреев как редактор газеты "Русская воля" очерк Сергея Голоушева не принял, сообщив в письме, что "забраковал твой "Тихий Дон"".
Он раскритиковал очерк в пух и прах, посчитав его сырьем, предложил написать нечто другое, бытовые и путевые очерки сделать политическими: "без всяких земств, а только с Калединым и Корниловым", чтобы они отвечали "серьезным запросам".
"Отдай "Тихий Дон" кому хочешь", – заключил Леонид Андреев.
Перечитав это письмо, А. В. Храбровицкий решил, что в архиве Леонида Андреева есть смысл поискать ответ Сергея Голоушева, поскольку в нем могли быть дополнительные подробности, способные прояснить до конца суть дела.
Литературовед обратился с запросом в Пушкинский Дом, к хорошо знавшей его сотруднице – кандидату филологических наук Л.Н.Назаровой. Она выполнила просьбу коллеги, посмотрела архив Леонида Андреева и нашла в нем ответ Сергея Голоушева, сняла с него копию и отправила ее в Москву. Что же прояснилось?
Сергей Голоушев, получив отказ Леонида Андреева, если и обиделся, то ненадолго, не теряя времени, отдал очерки в другую газету, московскую, где они пришлись ко двору, не показались "пухлявыми", непригодными.
В середине сентября очеркист писал Леониду Андрееву:
"…когда я получил назад ""С тихого Дона", я пришел в недоумение… Рукопись отдал в "Народный вестник", там ее с благодарностью взяли, и я даже про нее перестал вспоминать".
Вот такой незлобивый человек был Сергей Голоушев, он же Сергей Глаголь – таким псевдонимом заканчивались его донские очерки.
Поспешив в газетный зал Библиотеки имени Ленина, А.В. Храбровицкий заказал имеющуюся в хранилище подшивку газеты и быстро нашел то, что искал, в номерах за 24 и 28 сентября 1917 года. Написать о своем открытии А.В. Храбровицкий нигде не мог: его (одного из корреспондентов А.И. Солженицына) в семидесятые годы нигде не публиковали, даже имя не упоминали. И еще: о "Стремени "Тихого Дона"" после выхода никто и нигде не писал у нас, громко говорили об этом детективном исследовании по радио зарубежные голоса, писали газеты на западе; у нас говорили шепотом, читать "Стремя" могли только специалисты, имеющие особое право на знакомство с такой литературой.
Вот в силу этого мог А.В. Храбровицкий поделиться открытием только с друзьями, коллегами. После выхода в 1977 году книги Валентина Осипова "Дополнение к трем биографиям", где цитировалось письмо Михаила Шолохова Александру Серафимовичу в связи с выходом "Реквиема", А.В. Храбровицкий получил возможность поделиться открытием с автором этой книги. Он отправил ему 10 февраля 1978 года письмо, где проинформировал, что "инцидент с очерком Сергея Голоушева полностью выяснен", напечатан очерк под названием "С тихого Дона" в московской газете "Народный вестник" в № 12 и № 13–14 за 24 и 28 сентября 1917 года. А это удалось документально установить на основании письма, хранящегося в архиве Пушкинского Дома.
Обрадованный автор поблагодарил А. В. Храбровицкого:
"Уважаемый Александр Вениаминович!
Был тронут Вашим письмом и Вашей заботой обо мне. Большущее спасибо за ценное свидетельство, которым Вы, безусловно, обогащаете меня, а главное историю вопроса.
С уважением В. Осипов".
На штампе письма дата – 14 февраля 1978 гола.
Вот таким образом литературоведам стало известно о публикации "Тихого Дона" Голоушева.
Что же тогда установил Константин Прийма? Он выяснил, что в архиве хранится не подлинное письмо Леонида Андреева от 3 сентября, а его машинописная копия. Такое случается. Возможно, документ взяли из архива в ту пору, когда готовился к изданию "Реквием", возможно, наследники Сергея Голоушева не пожелали расстаться с оригиналом Леонида Андреева – о причине можно только строить догадки.
Но вот к какому выводу приходит на основании машинописной копии Константин Прийма:
"Есть все основания предполагать, что авторы машинописного текста "письма Андреева" от 3 сентября 1917 года, фальсифицируя этот документ, украли у Шолохова заглавие "Тихий Дон", подменили им заглавие очерка "С тихого Дона" Голоушева и эту фальшивку опубликовали в ""Реквиеме" как письмо Андреева, для вящей убедительности трижды употребив фразу "твой "Тихий Дон""…
Константина Прийму обескуражило, что очерк С. Голоушева "С тихого Дона" Леонид Андреев называет "Тихий Дон". Почему бы это? Ему также показалось подозрительным: почему вместо оригинала в архиве наличествовала копия.
И вот приговор.
"Вывод: в книге "Реквием. Сборник памяти Леонида Андреева (М., Федерация, 1930) на 134–136 с. опубликовано не настоящее, действительно существовавшее письмо Леонида Андреева к Сергею Голоушеву от 3 сентября 1917 года, а сфабрикованная фальшивка".
Умри, Денис, лучше не напишешь!
Стоило Леониду Андрееву переиначить название не понравившегося ему очерка, который он мог забыть либо изменить, как это бывает, в разговорах или письмах для краткости и удобства склонения, как "детектив" К. И. Прийма уличает составителей и издателей наших в фальсификации с целью… оклеветать М. А. Шолохова.
Вот какие детективы развелись в литературоведении, никак не могут, чтобы не уличать в кражах.
Одним мерещится: украли "Тихий Дон".
Другим:
– Украли заглавие…
– Фальсифицировали документ…
– Сфабриковали фальшивку…
Кто эти преступники? Если не сын Леонида Андреева, значит, другой составитель… А если не он, то, может быть, автор предисловия к "Реквиему" Владимир Иванович Невский, бывший нарком правительства, заместитель председателя ВЦИК, директор Библиотеки имени В.И. Ленина. Именно он – один из издателей этого сборника…
Вот до чего можно додуматься, если дать ход безнравственным методам в литературоведении. Константин Прийма, очевидно, убежден, что защищает честное имя великого писателя. Но, обвиняя в клевете, фальсификации, фабрикации фальшивок деятелей литературы двадцатых годов, он только вредит памяти Михаила Шолохова.
Читаешь разоблачения Константина Приймы и все ждешь, когда же он начнет бороться не с мифическими фальсификаторами, а с реальными, когда опровергнет пущенную сочинителями "Стремени" версию, что автором "Тихого Дона" якобы является Федор Крюков.
Создается впечатление, что Константин Прийма сознательно избегает упоминать это имя в связи с кампанией против М. А. Шолохова. Такая явная фигура умолчания порождает результат, противоположный желаемому.
В дважды изданном сборнике "С веком наравне" о Федоре Крюкове упоминается в примечаниях мелким шрифтом как об авторе одной из статей в белогвардейской газете "Донские ведомости".
Как будто бы не ему приписывают великий роман не только в Париже, но и в Москве.
На карточке каталога с названиями книг Федора Крюкова, хранящихся в Библиотеке имени В. И. Ленина, чья-то рука дополнила список, составленный библиографами: "См. "Тихий Дон"".
Если бы только анонимные библиографы! Вполне конкретные московские писатели в наши дни встают с места в зале Центрального дома литераторов и публично заявляют то же самое, повторяя ложь "Стремени "Тихого Дона". А с недавних пор пишут и в газетах, журналах, говорят по телевидению.
Читая книги, изданные в последние годы, видишь: затрагивая тему авторства "Тихого Дона", они старательно избегают имени Федора Крюкова, забывают истину, что запретный плод сладок. Вот, например, вышедшая в 1987 году работа Валентина Осипова "Книга молодости по М. А. Шолохову", того самого автора, который "был тронут письмом и заботой" А.В. Храбровицкого, выяснившего инцидент с очерком С. Голоушева "С тихого Дона". Обогащенный так давно информацией по "истории вопроса", Валентин Осипов не спешит передать ее народу, сидящему на голодном пайке полуправды о Михаиле Шолохове. И избегает острых углов, не упоминает имени Федора Крюкова.
Избегает его и Анатолий Калинин, в 1987 году написавший пространный ответ "Учителю словесности". Думаю, не засомневался бы деревенский учитель литературы и другие скептики в таланте Шолохова, не пришлось бы заводить речь о сумке белогвардейского офицера и исчезнувшем кованом сундучке, если бы так старательно не выстраивали вокруг писателя фигуры умолчания, одна выше другой, многие из тех, кто считает себя друзьями великого романиста.
Нельзя не согласиться с Анатолием Калининым, когда он пишет: "Все та же фигура умолчания не позволила нам вовремя предостеречь тот момент, когда "персональный мефисто" автора "Тихого Дона", вдруг вывернувшись из ночной мглы, неожиданно нанесет ему удар в спину".
Но только ли виноват злой дух, мефисто? Если бы не последовала кара тем, кто посмел после долгого забвения назвать в печати имя Федора Крюкова, разве ухватились бы за его образ наездники, вдевшие сапоги в стремена, чтобы затоптать истинного автора?
В 1974 году после выхода "Стремени" в СССР промолчали, сделали вид, что ничего особенного не происходит. Капля по капле камень точит. А Шолохов был человек, к тому времени тяжело больной. Вспоминая кампанию травли семидесятых годов, Анатолий Калинин признает:
"Вероломно нанесенный ему удар сделал свое дело. Не предостерегли, не предотвратили, не упредили. Объясняли на этот раз фигуру умолчания тем, что ни "Тихий Дон", ни его автор не нуждаются в защите. Они сами себя защищают".
Вступив в запоздалый поединок с тенью, сопровождавшей всю жизнь Михаила Шолохова, писатель решает наконец-то коснуться запретной "другой, более обширной темы, и уже пришла пора рассмотреть ее во всем объеме. В атмосфере гласности, порожденной XXVII партсъездом, фигура умолчания является, по меньшей мере, анахронизмом".
Действительно, пришла пора.
После всех этих деклараций ждешь, что маститый писатель сокрушит фигуры умолчания своим ответом учителю словесности и всем другим недругам М. А. Шолохова. Статья большая. Но точки над i не ставит, многое не договаривает до конца.
"Когда в АПН я познакомился с книжкой, сразу же понял, что это грубый, хотя и закамуфлированный под научный труд пасквиль. Но по старой корреспондентской привычке я все же сделал из него необходимые выписки. Никто не препятствовал мне, как не препятствовали потом в Библиотеке имени Ленина познакомиться с сочинениями того, на кого, как на главного кандидата в авторы "Тихого Дона", ссылался анонимный автор пасквиля…"
Верно, "Стремя "Тихого Дона"" – пасквиль. Но почему Анатолий Калинин, которому давно в отличие от многих никто ни в чем не препятствовал – ни читать эту книгу, ни делать из нее выписки, знакомиться с сочинениями "главного кандидата", почему он умалчивает имя Федора Крюкова и на сей раз?!
Кто в обстановке гласности не позволяет ему сделать это, кто запрещает сегодня?
Наверное, Анатолий Калинин полагает, что обязан и дальше накладывать на хорошего донского писателя табу как друг Михаила Шолохова… И забывает: утаивая такую малость, он пополняет и без того густой строй фигур умолчания, вместо того, чтобы их рушить.
Ну, а Михаил Александрович Шолохов – упоминал ли о Федоре Крюкове? Упоминал, не раз. Будучи в Швеции, рассказывал студентам-славистам о нем, говорил, что в пору, когда писал "Тихий Дон", сочинений этого писателя не знал.
Еще одно свежее свидетельство Ивана Жукова, бывшего корреспондента "Комсомольской правды", которому в середине семидесятых годов М. А. Шолохов рассказал: "Я хочу познакомить вас с содержанием одного письма – это почти стенографический отчет с международного симпозиума славистов. Профессора в ходе дискуссии пришли к выводу, что обвинять меня в каком-то плагиате – несостоятельное дело, но об этом совещании в нашей печати, да и за рубежом ничего не было сказано. Замолчали. Оказывается, в США, как сообщал "Голос Америки", предлагали 5 тысяч долларов тому, кто докажет, что не я автор "Тихого Дона". Ничего не получилось. Группа скандинавских славистов использовала даже компьютер, сопоставляли тексты мои и Крюкова, – кстати, скучнейшего литератора, у которого я будто бы что-то заимствовал. Я о нем ничего и не знал, когда писал "Тихий Дон". Так вот, признал и компьютер, что я автор своего романа. "Голос Америки", говорят, передал об этом короткую информацию: научным путем доказано, что "автор "Тихого Дона" Михаил Шолохов…".
– Замолчали, – сокрушался Михаил Шолохов".
Когда истину замалчивают враги, понятно. Почему ее утаивали те, кто считал себя другом?
Некорректные, мягко говоря, действия против Федора Крюкова вызвали реакцию против Михаила Шолохова. Клевета в отношении его в атмосфере замалчивания попала в питательную среду и расцвела махровым цветом.
Каждый, взяв в руки "Стремя "Тихого Дона"", без труда бы убедился: анализ Д* строится на песке. Но только как ее было взять? Как сказано выше, мне пришлось, чтобы увидеть эту книгу, съездить туристом во Францию…