Глава четвертая. Кусок прозы 1925 года
Глава четвертая, из которой мы узнаем о первоначальном варианте романа "Тихий Дон", датируемом осенью 1925 года. Этот вариант романа, неизвестный исследователям, полностью подтверждает рассказ автора о том, как он начал он свой многолетний труд, завершенный в 1940 году. В этой главе впервые публикуется текст этого пра-"Тихого Дона".
Как широка и безбрежна Волга, при впадении в море образующая лабиринт рукавов и островов, богатых рыбой, птицей, разным зверьем, природных заповедников, раскинувшихся в устье великой реки. И однако же крошечный исток "матери родной", как называют в песнях эту реку, едва заметный ручей волнует сердце не меньше, чем необъятная дельта, став местом постоянного паломничества на Валдае.
Так и "Тихий Дон": как ни велика эпопея, состоящая из четырех томов, объемом в девяносто печатных листов, исследователей всегда волновал вопрос: с чего начинался роман, где его исток. Михаила Шолохова до последних лет жизни спрашивали часто об этом.
Поэтому несколько листов пожелтевшей бумаги, наиболее ранние, особенно заинтересуют не только шолоховедов. Эти листы – не что иное, как исток "Тихого Дона". Да, десять начальных листов сохранились, не затерялись в бурном круговороте великих событий XX века.
Прежде чем их дать прочесть, хочу напомнить, что говорил по поводу начала работы над романом Михаил Александрович Шолохов, выступая на встречах с читателями, давая интервью журналистам, литературоведам.
Начну с мемуаров литератора Михаила Обухова, включенных в сборник "Творчество Михаила Шолохова" (Наука, 1975), где автор вспоминает о встрече Шолохова в Ростове-на-Дону в Доме печати со студентами университета, происходившей в 1928 году, в год выхода "Тихого Дона".
"Михаил Александрович заговорил о том, как создавался "Тихий Дон". Первоначально была задумана повесть о Подтелкове и Кривошлыкове. Когда Шолохов начал писать сцену их казни, то подумал, что читателю будет неясно, почему казаки-фронтовики отказались расстреливать подтелковцев.
По этому поводу писатель вновь много разговаривал с жителями станицы Букановской и соседнего с ней хутора Пономарева, возле которого проводилась казнь казаков-революционеров, походил по окрестным станицам и хуторам. И тут пришел к мысли: не повесть надо писать, а роман с широким показом мировой войны, тогда станет ясным, что объединяло казаков-фронтовиков с солдатами-фронтовиками. После этого Шолохов вновь много расспрашивал участников первой мировой войны, изучал архивы. И только когда собрал громаднейший материал, засел за роман.
Но в процессе работы вновь почувствовал неудовлетворенность. Хорошо ли поймут читатели, что отличало казаков от "мужиков"? Опять отложил работу, пришлось искать новое начало. Так он пришел к довоенным годам….
– А что сделали с ранней редакцией о Подтелкове и Кривошлыкове? – задал вопрос кто-то из слушателей.
– Все кстати пришлось, – Шолохов улыбнулся веселой, белозубой улыбкой. – Так получилось: второй том написан раньше первого (я думаю, что главным героем еще не был Григорий Мелехов. – М.О.)".
Насколько мне известно, это единственное свидетельство, где упоминается про некую "повесть о Подтелкове и Кривошлыкове", которую автор начал и не довел до конца, поскольку почувствовал необходимость создать роман. Повесть была первым подходом к заветной теме, первой попыткой, когда, прибегая к спортивной терминологии, вес ему не покорился.
В рассказе Михаила Шолохова мемуарист выделяет и вторую попытку, также неудачную. Работа началась с другого конца – описания событий мировой войны. И вновь приостановилась, зашла в тупик. Автор почувствовал необходимость начать ее на другом материале. "Так пришел он к довоенным годам". Третья попытка оказалась счастливой…
Вопрос "С чего начинался "Тихий Дон"?" задавался неоднократно не только читателями, но и журналистами, естественно, не могли обойти вниманием его и шолоховеды. Но если читатели и журналисты действовали оперативно, их письма, вопросы последовали "по горячим следам", после выхода первых частей романа, то литературоведы занялись проблемой спустя много лет после того, как автор завершил "Тихий Дон", многое позабылось, перестало волновать, вспоминалось в самом общем виде.
Все практически без исключения сочинения шолоховеды на протяжении последних десятилетий утверждают: вернувшись на Дон из Москвы в 1925 году, Михаил Шолохов приступает к работе над романом под названием "Донщина". В этом все авторы единодушны, какой бы концепции они ни придерживались.
"Было написано около четырех печатных листов романа, который получил название "Донщина"" (Л. Якименко. Творчество М. А. Шолохова).
"Возвращение на Дон. В станице Букановской приступает к работе над романом "Донщина"". (Ф. Абрамов, В. Гура, М. Шолохов).
Все, кто упоминает о "Донщине", имеют в виду сочинение, к которому писатель приступил в конце 1925 года. О нем он сам неоднократно упоминал. Но, в отличие от шолоховедов, никогда не называл – "Донщина".
Почему?
Откуда вообще появилась "Донщииа", кто первый и когда заговорил о ней? Так сказать, ввел в научный оборот? Побывавший в предвоенные годы в доме автора "Тихого Дона" писатель Виталий Закругкин пишет, как при первой встрече Шолохов охотно рассказывал ему о своей поездке в Скандинавию. Но как только гость завел разговор о литературе, о романе, над которым тогда еще работал хозяин дома, то вместо ответа услышал в свой адрес недоуменный вопрос:
"Ты, друг, репортер, что ли? Бог с ними, с прототипами. Давай лучше поговорим о стерляди".
Однажды Михаил Шолохов сделал исключение из правил и ответил именно репортеру на многие литературоведческие вопросы. На эти высказывания опираются все шолоховеды. Я имею в виду репортера газеты "Известия" Исаака Экслера, в предвоенные годы по специальному заданию редакции не раз прилетавшему в Вешенскую. В 1935,1937 и в 1940 годах на страницах "Известий" помещены три репортажа из станицы, где впервые сообщается ценная информация о том, как создавался "Тихий Дон".
Вот запись их беседы, состоявшейся в конце 1937 года. Она происходила спустя двенадцать лет после начала работы над романом. Итак, цитирую:
"– Вы хотите, чтобы я рассказал, как писался "Тихий Дон"! Многое уже забылось, выветрилось из памяти, кажется таким бесконечно далеким. Не могу я рассказывать, – сказал в начале беседы Михаил Шолохов".
Однако настойчивый репортер не сдается и предлагает компромисс – он будет задавать вопросы. Писатель соглашается на них ответить.
"– Скажите, как возникла у вас мысль написать "Тихий Дон"?
– Начал я писать роман в 1925 году. Причем первоначально я не мыслил так широко его развернуть. Привлекала задача показать казачество в революции. Начал я с участия казачества в походе Корнилова на Петроград… Донские казаки были в этом походе в составе третьего конного корпуса… Начал с этого… Написал листов 5–6 печатных. Когда написал, почувствовал, что не то… Для читателя останется непонятным – почему же казачество приняло участие в подавлении революции. Что это за казаки? Что за Область Войска Донского? Не выходит ли она для читателей некой терра инкогнито?
Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе. Когда план созрел – приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта.
– Это было?..
– "Тихий Дон", как он есть, я начал писать примерно с конца 1926 года".
Как видим, здесь ни о какой "Донщине" Михаил Шолохов не упоминает. Он говорит только, что начал роман писать в 1925 году с описания похода казаков на Петроград. Потом бросил начатое сочинение, не дописав его до конца, и "примерно с конца 1926 года начал "Тихий Дон", как он есть".
В каком отношении к нему была "повесть о Подтелкове и Кривошлыкове", о которой Михаил Шолохов рассказывал читателям в Ростове за много лет до беседы с репортером "Известий"?
Раскроем подшивку газеты "Известия" за 1940 год. В номере от 12 июня напечатан еще один репортаж Исаака Экслера из Вешенской под названием "Как создавался "Тихий Дон"". Этот материал появился в связи с тем, что писатель к тому времени завершил и опубликовал всю эпопею. Газетный репортаж состоит, как и предыдущий, из двух пластов. Первый принадлежит корреспонденту, информация в нем образовывалась из его наблюдений, бесед с близкими писателя, его земляками, она – обобщенная, типизированная. Второй пласт образуется из цитирования ответов самого писателя.
Эти пласты по достоверности неравноценны: в первом, репортерском, порой встречаются неточности, погрешности, в то время как в шолоховском тексте – сообщении из первых рук, первоисточнике, информация более правильная.
В репортерском пласте в публикации от 12 июня есть информация, взятая всеми шолоховедами:
"В 1925 году после выхода в свет "Донских рассказов" двадцатилетний начинающий писатель Михаил Шолохов принимает твердое решение вернуться домой, чтобы писать там большое произведение о Доне. По-видимому, эта мысль зрела давно. Во всяком случае, когда Шолохов озаглавил свою первую книгу "Донские рассказы", он это сделал не случайно.
Уезжая из Москвы на Дон, Шолохов еще сам твердо не знал, во что выльется его затея. Весьма скупой на рассказы, он однажды заявил нам:
– Хотелось написать о народе, среди которого я родился и который я знал.
Шолохов возвращается на Дон в станицу Букановскую. К осени 1925 года он уже начинает работать над новым произведением. Уже было название – "Донщина". Шолохов решил описать роль казачьих дивизий после февраля 1917 года. Он понимал, что перед ним задача трудная.
Будущему исследователю еще предстоит восстановить обстановку, в которой работал писатель в то время. Шолохов не любит вспоминать об этом".
Вот где в газетном материале появляется первый раз упоминание о "Донщине". Репортер относит это название к работе, начатой осенью 1925 года, к описанию событий "после февраля 1917 года".
Еще за три года до этой беседы Михаил Шолохов признавался, что "многое уже забылось, выветрилось из памяти, кажется таким бесконечно далеким".
Название "Донщина", без сомнения, журналист услышал от писателя. Но к чему относилось это название, репортер, по-видимому, не понял, до конца не разобрался, в чем, вероятно, виноват не столько он, сколько тот, кто давал интервью, поскольку многое из того, о чем говорилось тогда, казалось ему "бесконечно далеким", не волновало.
Скорее всего, "Донщина" относится к названию "повести о Подтелкове и Кривошлыкове", не написанной.
Роман с самого начала работы над ним назывался "Тихий Дон". Это мы узнаем, кстати, из тех же репортажей "Известий", когда их автор переходит от собственных наблюдений к цитированию Михаила Шолохова и его жены Марии Петровны.
Да, как в воду глядел Исаак Экслер, когда писал. Он имел возможность видеть не один день автора "Тихого Дона". Был его гостем, спутником в поездках по Дону, заслужив доверие, это позволило ТРИЖДЫ поведать о жизни Шолохова в Вешенской в газете, чего писатель всегда остерегался. Сообщая о жизни писателя в 1925 году, журналист пишет:
"Нам рассказывали об этом периоде следующий эпизод. Шолохов, еще когда жил в станице Букановской, в доме своего тестя, закрывался в комнате и писал. Он выходил с красными воспаленными глазами, словно пьяный.
– Что ты пишешь? – спрашивали у него.
– Роман!
– Роман?! Так-таки целый роман? – шутили над ним.
– Да, целый роман!
– Как же этот роман будет называться?
– "Тихий Дон".
– Что же это за название такое? Роман – и вдруг река.
– Это прекрасное название! – отвечал он убежденно. – И это будет настоящий роман".
Как видим, там, где цитируются слова Марии Петровны Шолоховой, речь идет именно о "Тихом Доне".
Был и другой журналист, с которым Михаил Шолохов не раз беседовал на литературоведческие темы, сообщив много ценного о себе, о том, как создавался "Тихий Дон". Это уже известный нам литературовед и сотрудник "Правды" Исай Лежнев. И здесь повторяется знакомая нам ситуация. Когда автор цитирует – информация точна, значима, когда пишет сам, пытается воссоздать картину работы 1925–1926 годов, нередко ошибается, порой не проясняет, а затушевывает картину.
Вот что говорил писатель, будучи в редакции "Правды":
"Я начал с описания корниловщины, с нынешнего второго тома "Тихого Дона", и написал изрядные куски. Потом увидел, что начинать надо не с этого, и отложил рукопись. Приступил заново и начал с казачьей старины, с тех лет, что предшествовали Первой мировое войне. Написал три части романа, которые и составляют первый том "Тихого Дона". А когда первый том был закончен, и надо было писать дальше – Петроград, корниловщину, – я вернулся к прежней рукописи и использовал ее для второго тома. Жалко было бросать уже сделанную работу".
Как видим, и здесь Михаил Шолохов не говорит о "Донщине".
О ней, однако, упоминает автор монографии, не ссылаясь при этом на первоисточник. Был им не автор романа, а уже знакомый нам корреспондент "Известий". Вслед за ним Исай Лежнев повторяет: "В Вешенской, куда Шолохов переехал осенью 1926 года, он продолжает работу над первоначальным вариантом романа, который имел предполагаемое название "Донщина". Действие этого романа начиналось с событий, непосредственно предшествовавших Октябрьской революции. Но примерно к концу 1926 года автор перестроил свой прежний план, значительно раздвинув рамки повествования".
Слушая, читая высказывания Шолохова, никто подумать не мог, что сохранилась целиком рукопись не только четвертой части "Тихого Дона", где описывается начало революции, корниловщина. Сохранился о тех же событиях кусок прозы 1925 года, начало начал. Тот самый ручеек, который превратился в широкое полноводное течение "Тихого Дона".
Возможно, что и впредь выходили бы книги, где первоначальный вариант романа называли бы "Донщина". Возможно, что и дальше не было бы ясности: когда и с чего именно начинался роман, кто был его главный герой, если бы не сохранившиеся страницы рукописи, привезенной в Москву Михаилом Шолоховым весной 1929 года.
В папке, где хранится четвертая часть "Тихого Дона", нашел я кусок прозы 1925 года. Сейчас каждый сможет прочесть его сам и увидеть, с чего именно начинался великий роман.
Первая страница текста пронумерована цифрой 11. Чем это можно объяснить? Есть два ответа. Автор, сев за стол с намерением сочинить роман, вначале пронумеровал страницы. Первые десять страниц, возможно, его не удовлетворили. Начал второй раз с одиннадцатой страницы…
Так, мы знаем, он поступал.
Есть и второе объяснение. Михаил Шолохов первые десять страниц мог перенести в другое место романа, а начало написал новое, что он также делал. Все это частности, предисловие. Главнее – сохранившиеся страницы романа.
Над текстом заголовок:
"Тихий Дон"
Роман
Часть первая".
В углу страницы, вверху, Шолохов вставил дату: "1925 год. Осень".
Таким образом, мы получаем документальное подтверждение, что еще той далекой осенью, на 21 году жизни, писатель начал работу над сочинением, которое тогда уже получило название, ставшее единственным, неизменным – "Тихий Дон".
Сохранилось двадцать страниц этой рукописи. В ней действительно, как вспоминал не раз Шолохов, речь идет о событиях, относящихся к лету 1917 года, когда генералы решили поднять мятеж, подавить красный Петроград, ввести туда казачьи полки, сняв их с фронта.
Роман начинался с описания местности:
"Просачиваясь сквозь изжелта-зеленую лохматую листву орешника, солнечные лучи серебряной рябью пятнили землю. В лесу густела прохлада. Крепко и хмельно пахло надвигающейся осенью, листом-падалицей и вянущим острым и тоскливым запахом мертвой травы. За топью, за зеленой непролазью ольшаника, возле шоссе, убегающего к местечку Изволочь, с перебоями работал немецкий пулемет. В промежутках раскатисто громыхали винтовочные залпы".
Во втором абзаце автор называет имя главного героя романа:
"Абрам поглядел на коня, звякнувшего стремем, и снова припал к кусту…".
На второй странице рукописи узнаем его фамилию:
"– А штой-то ты, Ермаков, будто с лица сошел? Должно, зоревал с бабой ноне сладко?".
Абрам Ермаков. Так вот как намеревался назвать Шолохов главного героя. Одним из прототипов Григория Мелехова был донской казак Харлампий Ермаков. Человек незаурядный, сильный, сложной судьбы. Он воевал и в рядах белых, и в Красной Армии, отличившись в боях.
Очевидно, не случайно герой романа первоначально носил фамилию Ермаков. Можно предположить теперь, что знакомство Шолохова и Ермакова состоялось еще до того, как начал он писать "Тихий Дон", то есть до осени 1925 года. Редкое имя Харлампий писатель заменил на столь же редкое в казачьей среде имя – Абрам.
Роман начинался с описания стычки, произошедшей между Абрамом Ермаковым и вахмистром после того, как казак вернулся из засады, где убил из винтовки немецкого солдата, испытав после этого "приступ колючего сожаления и тоски".
На шутку вахмистра Ермаков неожиданно "длинно и безобразно выругался".
Далее мы встречаемся с хорошо знакомым по "Тихому Дону" героем казаком Федотом Бодовсковым. На недоуменный вопрос вахмистра, не понимавшего причину внезапной ярости Ермакова, он отвечает:
"– Четвертый год пошел, как нас в окопы загнали".
Федот Бодовсков вспоминает, как шли казаки на войну, с песнями и плясками.
Заканчивается глава первая вопросом:
"– Скажи, за что воюем?".
Место действия второй главы – землянка, где казаки на отдыхе играют в карты. Сюда доходит тревожная весть: "Два полка дикой дивизии идут в тыл. Казаки гутарили, што с ними генерал Корнилов…".
Возникает стихийно митинг. Узнав, что дикая дивизия идет "громить революционный Петроград", Ермаков обращается к казакам:
"– По домам, ребята!".
На митинге выступает, уговаривая выполнить приказ генерала, полковой командир. В расположение казаков прибывает офицер-ингуш, призывающий их вслед за командиром идти на Петроград. Этим фигурам противостоят председатель полкового комитета Чукарин, казак вешенской станицы, и Абрам Ермаков, заявляющий открыто, что полк не желает выступать вместе с генералом Корниловым.
"– Станишники, мы не хотим междоусобной войны".
Полк поддерживает Абрама Ермакова. Его внимание привлекла белая полоска шелка на подкладке рукава офицера-ингуша:
"…Оглянувшись в последний раз, Ермаков увидел эту, сверкающую, ослепительно белую полоску шелка, и перед глазами почему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зеленые гривастые волны и косо накренившееся, чертящее концом верхушку волны белое крыло чайки-рыболова".
Таково вкратце содержание сохранившегося куска прозы "Тихого Дона" 1925 года. Литературоведы досконально разберут его, по-видимому, найдут, что это еще не тот великий Шолохов, каким он стал позднее, что это пока только "проба пера", как нередко писал на рукописях автор.
Но без этой "пробы пера" не было бы "Тихого Дона".