Итак, помещения первого и второго этажа (бельэтажа) сдавались только вместе. Вполне вероятно, что Пушкин, желая иметь "особый кабинет", устроил его себе в первом этаже; оттого у тех, кто посещал именно Пушкина, особенно тогда, когда он один приезжал с дачи, создалось впечатление, что он живет в первом этаже. Парадные комнаты, где собирались гости, комнаты сестер, Натальи Николаевны, детей с кормилицами и няньками располагались в бельэтаже. "30 чистых комнат" - это самое большое жилье, какое Пушкины снимали в Петербурге. Пушкин рассчитывал на доходы, которые, как показало время, не сложились. Позднее семье пришлось переехать в квартиру поменьше в том же доме. В пушкинское время это был трехэтажный дом на подвале, с одиннадцатью окнами по фасаду и мезонином с полуциркульным окном, который в конце 1880-х годов был обращен в четвертый этаж. В доме Баташева Пушкины жили дольше, чем на других квартирах.
Еще 14 августа 1834 года, пока Наталья Николаевна была в Полотняном Заводе, Пушкин переехал на новую квартиру, заплатив за перевоз мебели 35 рублей. Помимо возврата денег князю П. А. Вяземскому, снимавшему эту квартиру с 1 мая 1834 года, Пушкин, видимо, возместил еще тысячу рублей К. Л. Курдюмову, успевшему ее снять до него. На год квартира стоила шесть тысяч рублей. Оба уплатили деньги вперед, а жить стали Пушкины. Платить за эту большую квартиру он будет в складчину со свояченицами, на приезд которых и был рассчитан ее размер. 7 ноября Надежда Осиповна из Михайловского сообщает дочери: "Наконец у нас есть вести от Александра. Натали опять брюхата, сестры ее с нею и снимают очень красивый дом пополам с ними, он говорит, что это ему удобно в отношении расходов, но несколько стесняет, ибо он не любит менять своих привычек главы дома".
Новый, 1835 год Пушкины встречали у В. Ф. Одоевского, который запечатлел их на рисунке вместе с другими гостями. На нем представлены сидящие за праздничным столом Жуковский, Кривцов, Пушкин, Соболевский, Иван Киреевский, Глинка и Любимов. По другую сторону стола весьма схематично изображены спиной к зрителю семь дам. Наталья Николаевна, судя по прическе, описанной некогда Пушкиным, сидит наискосок от мужа, напротив Соболевского.
В первый день нового года Пушкин с женой зашли в гостиницу Демута к его родителям накануне их переезда в квартиру, присмотренную для них сыном на Моховой улице. Уже в доме Кельберга они дважды, 3 и 4 января, посетили родителей Александра Сергеевича. Надежда Осиповна, сообщая дочери о новом жилье, пишет и о светских успехах невестки и ее сестер: "Здесь все по горло в праздниках. Натали много выезжает со своими сестрами, однажды она привела ко мне Машу, которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик и, воротившись домой, когда у нее спросили, почему она не хотела поцеловать бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье. Саши я еще не видала".
Наталья Николаевна наносила уже только семейные визиты. 5 марта Сергей Львович известил дочь: "Натали уже не может подниматься на лестницы, по крайней мере, врач ей это запретил. Позавчера она к нам заезжала, она хотела видеть мама, но та просила ее остаться в коляске. Мы живем в третьем этаже". Через несколько дней, 11 марта, Надежда Осиповна, расспрашивая Ольгу Сергеевну, гуляет ли ее сын, пишет: "Его кузина Маша, которая его старше, тоже всегда это делает, едучи ко мне, хоть путь и не долог. Сашу я не видаю, у него идут зубы. Натали более не отваживается подыматься на лестницы, я не видала ее с именин Леона, она родит в мае месяце". Именины Льва Сергеевича приходились на 18 февраля, так что с того дня Надежда Осиповна, по болезни не выходившая из дома, и Наталья Николаевна, из-за беременности не имевшая возможности подняться к ней, не виделись. Пушкин же, оставляя жену или дома, или в коляске, заходил к матери чаще, чем когда-либо, обеспокоенный ее состоянием. 21 марта Надежда Осиповна пишет дочери: "Александр здоров, навещает меня по утрам, у Натали большой флюс. Маша прелестна, она тоже меня навещает, но Сашу, у которого идут зубы, я не видаю. Он так часто хворает, что его боятся выводить".
В очередном письме от 22 апреля 1835 года Надежда Осиповна отвечает на расспросы дочери о брате и невестке: "Я редко ее видаю, она здорова, почти всякий день на спектакле, гуляет; она родит в конце мая месяца. Они занимают очень красивый дом на большой набережной за шесть тысяч семьсот рублей. Это должно быть прекрасно, судить же не могу: с тех пор как я в Петербурге, я вижу лишь дом Кельберга".
Первого мая Пушкин заключил новый контракт с хозяином дома Баташевым о найме той же квартиры за шесть тысяч рублей в год до 1 мая 1836 года, уплатив сразу треть суммы. Остальную сумму он обязался заплатить в два приема:
1 сентября 1835 года и 1 января 1836-го. Надежда Осиповна сообщила об этом дочери 8 июня и добавила: "Натали поручила мне тебя поцеловать, на этот раз она слаба; она лишь недавно оставила спальню и не решается ни читать, ни работать, у нее большие проекты по части развлечений, она готовится к Петергофскому празднику, который будет 1-го июля, она собирается также кататься со своими сестрами на Островах, она хочет взять дачу на Черной речке, ехать же подалее, как желал бы ее муж, она не хочет, - словом, чего хочет женщина, того хочет Бог". По поводу же планов самого Пушкина Сергей Львович пишет: "Александр не решил, что будет делать этим летом, по крайней мере, мы о том не знаем". Родители, да и никто из близких, не знали, что Пушкин ждал решения своей судьбы, отправив 1 июня 1835 года письмо графу Бенкендорфу с просьбой разрешить ему выпуск газеты.
Около середины июня 1835 года Пушкины переезжают на лето в Новую Деревню за Черную речку, сняв, как и в 1833 году, дачу на участке Миллера. На обложке неоконченной статьи "О Байроне и о предметах важных…" Пушкин сделал помету: "1835 г. Черн. Речк. да<ча> Мил<лера> 25 jюля". Александра Николаевна Гончарова пишет брату Дмитрию: "Мы переезжаем на Черную речку, следственно лошади необходимы… Еще два мужских седла, одно для Пушкина, а другое похуже для Трофима". Торопя брата с присылкой лошадей, она передает и просьбу Пушкина: "Пушкин ради Христа просит, нет ли для него какой-нибудь клячи, он не претендует на что-либо хорошее, лишь бы пристойная была; как приятель он надеется на вас".
Вскоре после переезда на дачу, в субботу 22 июня, в Иоанно-Предтеченской церкви на Каменном острове крестили новорожденного сына Пушкиных Григория. Восприемниками были В. А. Жуковский и Е. И. Загряжская.
Перед отъездом Пушкин написал значительную часть "Сцен из рыцарских времен", в которых, начиная с первой сцены, где Бертольд просит денег у Мартына, а Франц скорбит о бедственном своем состоянии, невольно отразились заботы, владевшие автором. Под текстом была сделана помета: "15 августа", не только датирующая рукопись, но и соотносящая текст сцен, в которые вставляется переработанное стихотворение "Легенда" о рыцаре, поклоняющемся исключительно Пресвятой Деве, с Днем Успения Богородицы. И вновь, как в Болдине, хотя и в шутливом варианте второй песни Франца, развивается тема женской неверности:
Воротился ночью мельник…
Женка! что за сапоги?
Ах, ты пьяница, бездельник!
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. - Ведра? право? -
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне, ни на яву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор.
Так в "Сценах" соседствуют темы идеальной любви и обыденной супружеской неверности.
В день рождения Натальи Николаевны, 27 августа, Пушкин расписался в получении свидетельства об отпуске до 23 декабря. Перед отъездом Пушкина в Михайловское он с Натальей Николаевной посетил в Павловске родителей, сестру Ольгу с ее сыном Львом, о чем та на другой день написала мужу: "Вчера приезжал Александр с женой, чтобы повидаться со мною. Они больше не собираются в Нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как мадам и слышать об этом не хочет. Он удовольствуется поездкой в Тригорское, а она не тронется из Петербурга". Наталья Николаевна действительно никогда не хотела уехать в деревню, но в данном случае не ее желание, а воля императора изменила планы Пушкина.
В конце августа 1835 года Пушкины вернулись с дачи на прежнюю свою квартиру в доме Баташева на Французской набережной. 3 и 4 сентября Ольга Сергеевна Павлищева, приехавшая на три дня в Петербург, посещает брата на его городской квартире. Три года она не видела Наталью Николаевну и нашла ее еще более похорошевшей. Познакомившись со свояченицами, она отозвалась, что они хороши, "но ни в какое сравнение не идут с Натали". К своим племянникам Маше и Саше она привела познакомить их кузена, своего сына Леву, или Лоло, как она звала его по-домашнему.
Пятого сентября Е. Н. Вревская пишет брату А. Н. Вульфу: "…поэт еще не приехал, да мне и не верится, чтоб он расстался с женой на такое долгое время". Она оказалась права: Пушкин выехал в Михайловское только 7 сентября и, не пробыв и полутора месяцев, 20 октября отправился к жене в Петербург.
Последний год жизни Пушкина с Натальей Николаевной начался с их участия в торжественной церемонии в Зимнем дворце по случаю Нового года. С утра была отслужена литургия в дворцовой церкви, а в час пополудни в Золотой гостиной приносились новогодние поздравления императрице Александре Федоровне. Вечером Пушкин с женой вновь прибыл во дворец на публичный маскарад, устроенный в честь десятилетия царствования Николая I. Приглашенных было множество. Барон Павел Александрович Вревский написал брату Борису в Голубово 8 января 1836 года: "Мадам Пушкину я замечаю всегда среди достойных быть замеченными. Я был впервые 1-го января на большом маскараде во дворце. Это праздник самый популярный из всех в этом роде существующих".
В дневнике супругов Паниных, который они вели вместе весь 1836 год, день 1 января отмечен рукой графини Натальи Павловны: "Мы отправляемся к выходу двора. Я опаздываю и проношусь галопом по всем залам, чтобы быстрее попасть на свое место". О происходившем в Золотой гостиной она записала: "Императрица желает мне красивого младенца в качестве новогоднего подарка". Ее тезке Наталье Николаевне, находившейся в том же положении, Александра Федоровна, скорее всего, также пожелала рождения красивого ребенка. Наталья Николаевна ожидала родов в конце мая, Наталья Павловна - в середине июля.
Любитель костюмированных балов граф Виктор Павлович, отправившийся уже один, без жены, на маскарад во дворец, вернулся, как она замечает, "в хорошем настроении". Дневник Паниных тем более интересен, что они жили в ближайшем соседстве с Геккереном, а некоторое время даже в его пустующей квартире, освободив ее к 18 мая 1836 года - дню возвращения посла из Гааги. Эта квартира Дантеса и Геккерена располагалась в двухэтажном вытянутом доме по Невскому проспекту, принадлежавшем семейству графов Влодеков. Хозяйкой его числилась "жена генерал-лейтенанта Влодека", не жившая в Петербурге, а фактически им владели ее зять, граф Василий Петрович Завадовский, и дочь Елена Павловна.
В наступившем году долги накладывались на долги, зависимость на зависимость; душевное состояние Пушкина оставляло желать лучшего, что замечали в первую очередь самые близкие ему люди. 18 января Прасковья Александровна Осипова отвечает на письмо Пушкина от 26 декабря: "Оттенок меланхолии, которая царит в вашем письме, перешел и в мое сердце, и каждый раз, что я его перечитываю, чувство это возникает вновь, а между тем одному Богу известно, как я желаю, чтобы вы были счастливы и довольны". Сразу же после этих слов по вполне понятной ассоциации она пишет о Наталье Николаевне, припомнив только что полученное ею письмо от барона Вревского: "Один знакомый пишет мне из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает быть первой красавицей среди красавиц на всех балах. Поздравляю ее с этим и желаю, чтобы можно было сказать о ней, что она самая счастливая среди счастливых. Прощайте, искренно мною любимый Александр Сергеевич, моя нежная дружба к вам тоже выдержала испытание временем".
В середине января 1836 года Пушкин написал Нащокину, единственному корреспонденту, которому без оглядки доверял свои домашние обстоятельства: "Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились".
В этих строках своего письма, перекликающегося со стихотворением "Вновь я посетил", Пушкин написал было: "…и смерти нечего бояться", а потом зачеркнул слово "смерти", заменив его на "старости".
В том же письме Пушкин заметил по поводу своей жены: "А у ней пречуткое сердце".
Последнее лето совместной жизни Пушкины вновь провели на Островах. Еще в первой половине апреля 1836 года Пушкин, вернувшись из Михайловского после похорон матери, договаривается о снятии на лето дачи Доливо-Добровольского на набережной Большой Невки на Каменном острове. Давняя его тригорская приятельница Анна Николаевна Вульф, сообщая матери из Петербурга о том, что пушкинский "Современник" "не пользуется большим успехом", не без ехидства заметила: "А жена его уж на будущие барыши наняла дачу на Каменном острове еще вдвое дороже прошлогоднего". Дачу, конечно, снимал Пушкин, он учитывал свои доходы и просчитывался, а виноватой оказывалась Наталья Николаевна. Выпад Анны Вульф против жены Пушкина конечно же объясняется ее давними чувствами к нему. Однако именно такого рода неблагожелательные отзывы некоторых современников Пушкина, в том числе и лиц из его ближайшего окружения, создали тот фон, который в конечном итоге и определил отношение к Наталье Николаевне, и влияет на него даже в наше время.
Переезда на дачу Пушкин не дождался. Наталья Николаевна без него, с сестрами и детьми, около 10 мая перебирается на новую дачу, располагавшуюся неподалеку от Каменноостровского театра. Владельцем дачи был Флор Иосифович Доливо-Добровольский, член совета при Главноначальствующем над Почтовым департаментом. На участке значилось два дома, оба были сняты Пушкиными: в одном жили Александр Сергеевич с Натальей Николаевной, в другом - дети и свояченицы. От дачи открывался красивый вид на Старую Деревню. Посол Франции де Барант писал: "Острова составляют одну из красот Петербурга. Вообразите себе по ту сторону реки, за мостом, целый лабиринт, около двух квадратных верст дерна, лесов, садов, перерезанных тысячами потоков, то маленькими ручейками, то речками или озерами; все это граничит с большими сосновыми лесами, прилегающими к морю".
Пушкин же отправляется в Москву. Каретный мастер И. Эргарт едва успел поправить пушкинскую карету, что обошлось в 344 рубля 80 копеек. Перед отъездом Пушкин успел подписать 1 мая 1836 года новый, дошедший до нас контракт с отставным гвардии полковником и кавалером Силой Андреевичем Баташевым на наем другой квартиры в его доме под двадцатым номером в Литейной части. Квартира занимала в нем "верхний этаж, состоящий из двадцати жилых комнат, с находящеюся в ней мебелью, значащуюся в приложенной при сем описи". По поводу срока найма и цены в контракте значилось: "На один год с платежем, т. е. по первое июля будущаго тысяча восемь сот тридцать седьмаго года ценою за четыре тысячи рублей ассигнац.". При заключении контракта Пушкин заплатил в соответствии с его условием 1333 рубля 33 копейки, обязавшись уплатить в следующий раз такую же сумму 1 октября 1836 года и остаток 1 февраля 1837-го. Но за месяц до истечения второго срока оплаты, 1 сентября 1836 года, Пушкин уже заключил новый контракт на наем в доме княгини С. Г. Волконской жилья, которому суждено было стать его последней семейной квартирой.
Светская дама
Еще женихом Пушкин не мог не размышлять о том, как вывезет Наталью Николаевну в большой свет, что нашло отражение в восьмой главе "Евгения Онегина":
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
"Большой свет" - так в наброске общего плана будущего издания Пушкин условно назвал девятую главу романа, завершив 26 сентября 1830 года в Болдине работу над ним. Жизнь внесла в этот план перемены: восьмая глава, подвергшись существенной редакции, была выделена и превращена в "Путешествие Онегина", а ее место заняла девятая, перенумерованная в восьмую. Очевидная симметрия замысла, когда восьмая глава по закону контрапункта перекликается с четвертой, уже в Царском Селе была дополнена письмом Онегина к Татьяне.
Собственно большим светом называли в пушкинские времена только петербургский высший свет, близкий к двору, составлявший его обрамление, в которое теперь Пушкину предстояло ввести Наталью Николаевну. Став его женой, она обратила на себя внимание самой высокой сферы тогдашней русской жизни, и интеллектуальной и придворной. Если первое могло доставить ее супругу только удовольствие, то второе вызывало опасения. Он понимал неизбежность сближения с двором и императорской четой, но хотел по возможности оттянуть его. Холера уже не в первый раз расстроила планы Пушкина, который не хотел сразу вводить Наталью Николаевну в водоворот светской жизни, теперь же это происходило почти помимо его воли. Еще в августе сестра поэта Ольга Сергеевна, вовсе далекая от двора, отвечает мужу в Варшаву на его расспросы относительно Натали: "Моя невестка прелестна; я вам писала… ею восхищается Царское, а императрица хочет, чтобы она была при дворе; ее это огорчает, потому что она неглупа; или не совсем так: хотя она вовсе не глупа, но пока еще немного робка, но это пройдет, и она поладит и с двором, и с императрицей, как женщина красивая, молодая и любезная. Но думаю, что Александр, напротив, на седьмом небе; я сердита, что я далеко от Царского и не вижу их хозяйства. Физически они совершенная противоположность: Вулкан и Венера, Кирик и Улита и проч. и проч.".
Вспомним, что еще К. Я. Булгаков сравнил чету Пушкиных с Вулканом и Венерой, имея в виду контраст их внешности. Сопоставление же Ольгой Сергеевной своего брата и его жены со святыми Кириком и Иулитой, трехлетним мальчиком и его матерью, казненными во времена гонения на христианство, исходит разве что из их разницы в росте и представляется, мягко говоря, весьма ироничным.
На знаменитом полотне "Парад на Марсовом поле 6 октября 1831 года", исполненном художником Г. Г. Чернецовым, среди публики, наблюдающей парад, представлен и Пушкин рядом с Жуковским, Крыловым и Гнедичем. 15 апреля Пушкин в доме графа Кутайсова позирует художнику. Под карандашным наброском тот подписал: "1. Александр Сергеевич Пушкин, рисовано с натуры 1832 года, апреля 15-го, ростом 2 аршина 5 вершк. с половиной стоя". Это единственное документальное свидетельство о росте Пушкина - 166,7 сантиметра, правда, с учетом каблуков.