Глава двадцать третья
- Пойдём, Буню увозят в зоопарк, проводим… - Захарыч прервал Пашкину работу - тот, как раз, заканчивал чистку овощей.
Все, кто были свободны в этот час, пришли попращаться с Буней. Даже те, кто репетировали на манеже, услышав об этой новости, подошли к слоновнику.
Слониха щекотала хоботом Славкину спину и рыжий затылок, пока тот снимал цепь с её ноги, брала сухари из рук Захарыча и представителя местного зоопарка, куда теперь переезжала бывшая цирковая звезда на вечные времена. Она мирно прикрывала ресницы и улыбалась глазами.
- Вот и ещё один ветеран уходит на покой… - на лице Захарыча резко обозначились морщины. Он был траурно печален, словно провожал в последний путь дорогого товарища. - Я её помню ещё слонёнком, - Захарыч протянул очередной сухарь Буне. - думаю она меня тоже не забыла. У слонов отличная память! Я тогда вокруг неё всё время крутился, подкармливал, уж очень она тосковала по родине… - Захарыч улыбнулся, ненадолго погрузился в волны воспоминаний прошлого и вынырнул со словами:
- Её к нам сразу после войны привезли, из Германии, из питомника Карла Гагенбека. Маленькая такая, стоит ушами хлопает, трубит как паровозик "железной дороги" Дурова! Ресницы, как у девчонки - пушистые, длиннющие. Влюбились в неё все! Настоящее её имя по документам было - Брунгильда. Тогда все завозмущались: имя не цирковое, к тому же - "фашистское". В первый же день "перекрестили" её в Буню. Так и осталась… - Захарыч погладил кончик хобота слонихи. - Теперь ей лет сорок-сорок пять. А может и больше. Слоны как люди - живут долго…
Во дворе цирка открыли "слоновозку", к которой прикрепили трап-пандус. Вошли служащие зоопарка со словами: "Всё готово!" Александр Анатольевич строгим голосом инспектора манежа отодвинул всех "посторонних" с прохода и дал команду к погрузке.
Дело оказалось не таким простым. Буня тромбоном в высоком регистре выкрикнула своё несогласие покидать цирк. Она совсем не понимала чего от неё хотят, топталась на месте или, сделав пару шагов, возвращалась обратно. Это было на редкость доброе и сообразительное животное, но сейчас оно находилось в полной растерянности. "Слоновожатый" Славка заходил с одной стороны, с другой, ему помогали опытные служащие зоопарка. Они специальными небольшими крюками, направляли животное к выходу. Эти крюки всегда использовались в работе со слонами. Травм они не наносили и боли не доставляли, но с помощью них можно было дать понять животному чего от него хотят. На этот раз Буня заартачилась не на шутку. Она угрожающе подняла хобот и растопырила уши. Из её недр послышались низкие рокочущие звуки. Инспектор манежа тут же приказал отступить. Уж он-то, как никто, знал нравы и повадки слонов.
- Что будем делать, Захарыч? Чужих она не подпустит. - "А.А." стоял озабоченный. Слониха явно представляла угрозу окружающим. - Если она пойдёт в разнос…
- Не паникуй. Постоим, покурим, время покажет. Ворота во двор пока открой и людей убери.
В слоновнике остались растерянный Славка, с которого, казалось, осыпались лишние конопушки, Стрельцов и инспектор манежа. Остальные перебрались во двор цирка, где стояла в ожидании "слоновозка" с распахнутыми дверьми. Захарыч подошёл к животному и стал ей спокойным голосом рассказывать об их первой встрече. Буня хлопала ресницами, вслушиваясь в человеческую речь. Стрельцов протянул сухарь. Слониха осторожно взяла и положила его в рот. Захарыч поласкал кончик хобота Буни, подул в него. Слониха встрепенулась ушами и заблестела глазами. Так они "беседовали" несколько минут. Захарыч осторожно потянул Буню за хобот, та сделала первый шаг.
- Браво, Буня, браво! Пошли, милая, пошагали! Там тебе будет хорошо!.. - Захарыч неторопливо и осторожно тянул за хобот мощное животное. Буня, паровозным гудком подала голос, и медленно зашагала к воротам.
- Молодец, Буня! Браво, старушка! - поощрял в свою очередь "А.А." - Хм, старушка, ну сказал! - сам себя поправил инспектор, вспомнив сколько живут слоны.
Рыжий Славка, невольно отстранённый от дел, шёл сзади, подстраховывая "процессию".
Незаметно дошагали до фургона. Буня осмотрелась, и как-то, по-человечески, глубоко вздохнула - словно ей всё стало ясно…
Инспектор манежа, достав из кармана пиджака носовой платок, вытер лоб и шею. Неожиданно слониха протянула хобот к "А.А." и забрала у него платок. Тут случилось то, что меньше всего люди ожидали увидеть. Слониха села на задние ноги и стала махать платком, прощаясь, как она это делала в конце своего номера много лет на манеже. Затем встала, развернулась и, то и дело оглядываясь по сторонам, осторожно, задом, сама пошла по трапу в "слоновозку". Это она делала в своей жизни тоже многократно. Буня зашла в свой передвижной дом и продолжила махать на прощание.
Всхлипнула Люба Комиссарова, уткнувшись в булавы, в голос реванула служащая Котовой, мужчины потянулись за сигаретами.
- Трап уберите, закрывайте! - каким-то странным срывающимся голосом скомандовал Александр Анатольевич. Он многое видел в своей цирковой жизни, работал и со слонами, но такое…
Захарыч отвернулся и побрёл на конюшню. Служащие зоопарка быстро подняли борт. Славка прыгнул в кабину тяжёлого грузовика. Взревел мотор. Люди стояли кучкой с печальными лицами, глядя вслед медленно выезжающему со двора цирка "слоновозу".
- Через полчаса будет на новом месте… - сказал кто-то. Люди, не глядя друг на друга, стали медленно расходиться.
- Sic transit gloria mundi… - пробормотал полётчик Женька.
- Чего, чего? - переспросил Володя Комиссаров, который нервно теребил в руках булаву - они с Любой прямо в репетиционном, не переодеваясь, выскочили во двор.
- "Так проходит мирская слава!" - перевёл с латыни Женька и добавил: - Уроки Или Яковлевны Новодворской по истории цирка в ГУЦЭИ…
- Слышь, Жека, "не мунди", и так тошно. "ЧБ", пошли репетировать…
Пашка зашёл в опустевший слоновник. Гулкая пустота ударила тишиной. Лишь толстая муха, как в прошлый раз, снова билась в стекло. В углу лежали остатки сена, недоеденного Буней. Витал её знакомый запах. Мёртвой змеёй на деревянном помосте свернулась цепь с расстёгнутым кожаным ремнём…
Молодой служащий вспомнил своё первое знакомство со слонихой после того злосчастного дня рождения, криво улыбнулся. Было ощущение, что прошло не три месяца, а много лет. Странно в цирке ощущается время… Здесь так часто приходится прощаться…
Вот и сегодня, казалось бы животное, - но, как-то по-человечески, навсегда попрощалось с манежем, со своей цирковой судьбой, своей молодостью, - всем тем, что все эти годы составляло её жизнь…
Перед глазами Пашки вновь вырисовался синий квадрат прицепа, в котором престарелая слониха машет платком…
Глава двадцать четвёртая
Между представлениями Валентина подошла к Павлу, коснулась его предплечья и словно заглянула в душу. Его сердце запрыгало…
- Мне Захарыч сказал, что у тебя проблема с математикой?.. - её глаза смеялись, гипнотизировали, убивали, воскрешали, то и дело меняя цвет с зелёного на серый и обратно.
Пашка почувствовал себя, как на качелях, которые то резко взмывали вверх, то, до холода в животе, тут же летели вниз.
- Заходи, как-нибудь, помогу. Скажем, завтра в полдень, удобно?
Пашке действительно трудновато давались "точные" науки. Он, видимо, был "гуманитарий" до мозга костей.
- Ты же… кгхм… - Пашка кашлем попытался избавиться от предательского спазма, перехватившего горло от волнения - ты же в школе в это время!
- Завтра понедельник - в цирке выходной, отдохну и от школы, - пропущу! Ну, что, придёшь? - Валя спросила это нараспев, с ленцой в голосе. И с загадочной улыбкой Джоконды посмотрела поверх Пашки - словно ей были безразличны и школа, и Пашка, и весь окружающий мир. Но в то же время в её голосовых руладах было что-то такое, что заставило Пашку безвольно кивнуть, как если бы напоследок спросили у прыгающего "в последний путь" кролика про его отношение к удаву…
Валентина стала удаляться, пока не исчезла во мраке неосвещённого дверного проёма. Она шла покачивая бёдрами, плавно, неторопливо, с величайшим чувством собственного достоинства, как будто уходила в туманное предрассветное море непобедимая атомная субмарина с гордым вымпелом на рубке флагмана флота…
…Гостиница цирка неторопливо просыпалась. После воскресных трёх представлений и ночных посиделок молодёжь отсыпалась, мучая бока до "победного". Кто-то "намылился" в парилку и теперь ходил, хлопая дверьми, по номерам, собирая компанию. Кто-то готовил завтрак. У кого-то "орала" музыка, и кто-то кому-то за это выговаривал.
- Привет, Пашка, в баню идёшь? - заспанный, слегка помятый Женька стучал в очередную дверь. Этажом выше с тем же предложением обходил коллег его партнёр по полёту.
Традиционный выходной в понедельник, когда обычные, "нормальные" люди идут на работу, у цирковых неторопливо набирал обороты.
Пашка, с трепетом в сердце, тоже постучал в дверь.
С того "памятного" дня, когда отмечали день рождение Валентины, он не спускался на этот "проклятый" этаж. В конце коридора угадывался дверной проём того самого двухкомнатного "люкса" отца Валентины, где и проходило "незабываемое" событие.
Теперь Пашка Жарких стоял перед закрытой дверью номера, где обитала Валентина, и откровенно трусил. Он испытывал острое желанием сбежать, но всё ещё медлил. Его обуревали противоречивые чувства, и, если бы не слово данное Вале вчера, он бы не пришёл сюда до конца своих дней.
- Входите, не заперто!..
Молодой парень нерешительно толкнул дверь. По глазам ударило солнце, сияющее, как раз напротив окна. Он на мгновение ослеп. Сквозь радужное сияние Павлик увидел силуэт Вали. Сердце в груди предательски сделало "сальто-мортале".
"Так! Пора брать себя в руки! Мужик я или кто?" - подумал Пашка и попытался на себя обозлиться. Получилось не убедительно. В его руках был учебник по алгебре за девятый класс и тетрадка.
- Кофе будешь? - по-домашнему спросила Валентина и как-то просто улыбнулась. Пашка сразу немного успокоился.
На ней была одета длинная, тёмно-красная в чёрную клеточку, мужская рубашка. Она была искусно подобрана не по размеру. Рубашка была на три-четыре размера больше необходимого. Тёплая хлопковая ткань облегала её плечи, свисая швами на предплечья. Снизу на рубашке были сделаны глубокие полукруглые вырезы, которые открывали длинные рельефные ноги гимнастки, затянутые в эластичное чёрное трико. Нет-нет, при повороте, слегка расстёгнутая рубашка на мгновение приоткрывала "тайны" отсутствующего бюстгальтера. Туфли на приличном каблуке подчёркивали всю прелесть и стройность фигуры молодой артистки. Весь наряд манил изысканным сокрытым шармом и какой-то хорошо продуманной женской беззащитностью.
В мочках её ушей потревоженными маятниками трепетали длинные серьги. В чернёном ажурном серебре овальные тёмные камни играли сияющими крестами. Точно такой же камень сиял крестом в перстне на среднем пальце руки Валентины. Какие бы положения камни не принимали, магические сияющие кресты всё равно оставались на местах.
- "Блэк стар" - "Чёрная звезда"! Камень, который добывают только в Индии - там и купили в прошлом году, когда работали. - Валентина пояснила, видя как любуется игрой магических светящихся перекрестий её визитёр. - Жаль, что носить украшения могу только за кулисами. В работу не наденешь - можно в воздухе остаться без ушей и пальцев, если зацепишься за костюм ловитора или за свой. Такое уже бывало, и не раз. Даже ногти, вот, не могу отрастить - травмировать партнёра можно. - Валентина, словно жалуясь, объяснила специфику своей профессии.
Валя неторопливо насыпала несколько больших ложек молотого кофе в джезвей и бросила кусочки рафинада. На мгновение пахнуло "арабикой".
- Сварю кофе на кухне и вернусь, ты пока посиди. - Она пододвинула гостю стул с гостиничным инвентарным номерком на спинке и самодельным меховым ковриком-подстилкой.
Валентина вышла, и Павлик осторожно осмотрелся.
Его номер, безусловно, отличался от комнаты Валентины. Там, пару этажами выше, стояли две раздолбанные кровати, четыре колченогих стула, две обшарпанные тумбочки и прожжённый утюгом стол. Занавески на окнах висели кособоко. Выручал, придвинутый в угол к окну, видавший виды шкаф, который то и дело открывался, если выпадала многократно сложенная газета, стопорившая дверцы. О туалетной комнате вообще лучше было не вспоминать. В такие номера обычно селили командировочных, когда оставались лишние места в гостинице. Пашка, видимо, попал в категорию приезжих, чужих…
В комнате Валентины пахло какими-то нежными ароматами.
Гостиничный номер Вали был уютным. Жила она одна, что было редкостью для цирковой молодёжи. По одному селили только с разрешения директоров цирков. Исключение делали взрослым солистам, руководителям номеров и иногда учащимся. Остальных селили, как правило, по двое. Отец Валентины, Виктор Петрович, имел звание, поэтому жил вообще в "люксе". Естественно, он похлопотал о дочери и "пробил" ей одноместный номер. Фамилия этих артистов принадлежала к "высшей касте" циркового мира…
На одной из тумбочек, в номере Вали, стоял переносной телевизор, рядом миниатюрный японский кассетный магнитофон. У стены, подрагивая, тихо гудел взятый "на прокат" холодильник.
На трельяже, перед зеркалом, расположилась россыпь иностранной косметики. Всевозможные крема в тюбиках возлежали шпалерами. Круглые баночки с золотыми надписями возвышались сторожевыми башнями. Палитры теней для макияжа прятались за прозрачными пластиками. Блестящими красноголовыми пулями смотрели вверх футляры губной помады. Целая галерея женских духов заполнила оставшееся пространство. Вычурные формы флаконов удваивались в отражении зеркала. Всё это женское роскошество благоухало невероятными ароматами.
На стенах висели фотографии Валиного "воздушного полёта" и её самой во время исполнения трюков.
На тумбочке, бок о бок, в рамках красного дерева, стояли два одинаковых по стилю фотографических портрета. На них были запечатлены женщины удивительной красоты в старинных широкополых шляпах с вуалью, невероятно похожие друг на друга. Они наклонили головы к обнажённым плечам и сладко зачаровывающе смотрели в глаза невидимому фотографу. На одном из портретов Пашка не сразу узнал Валю. Здесь она казалась совсем взрослой.
- Это мама и я. Год назад. На кинопробах "Ленфильма"… - кошкой, тихо вошла Валя, держа в руках дымящуюся кофеварку. Запах кофе отрезвил и спас Пашку от аромата, в чарах которого он витал последние несколько минут. Валентина начала расставлять кофейные чашечки перед гостем.
Пашка Жарких однажды видел маму Валентины. Мельком, правда, месяца полтора тому назад. Он бы, наверное, и не обратил внимания, если бы вокруг не было столько суеты и разговоров. Приезд этой знаменитости в цирк стало событием!..
Мать Вали жила отдельно от семьи в Ленинграде. Она работала в театре. Была известной актрисой и невероятно красивой женщиной. Её колдовские зелёные глаза всегда приковывали взгляды мужчин, заставляя тех мгновенно становиться рабами на всю оставшуюся жизнь. Сколько разбилось мужских сердец за эти годы, сколько развалилось семей - ведал один господь! О её многочисленных романах слагались легенды. А что было правдой, что ложью - знали только два человека: она - актриса театра и кино и её избранник - выдающийся воздушный гимнаст Виктор Петрович. Да и знали ли? Хотели знать?..
Она приезжала к нему редко из-за постоянной работы в театре и на киностудиях. Виктор Петрович в Ленинграде тоже был наездами. Их подчас разделяли тысячи километров и разные часовые пояса. Были ли они по-настоящему мужем и женой? Скорее - считались таковыми. Страдали оба невероятно, так как любили друг друга искренне и без оглядки. Они поженились, наперёд зная, что один никогда не бросит цирк, а другая театр. Это было трагедией для обоих… Так продолжалось несколько лет…
…Позже мать Вали несколько раз выходила замуж, но постоянно была в "роли невесты". Время от времени, "по старой памяти", всё равно приезжала к Виктору Петровичу…
Валя выросла у бабушки в Ленинграде, пока её, подросшую, не забрал к себе отец. Виктор Петрович всю свою мужскую заботу и любовь сосредоточил на дочери. С каждым годом она всё больше становилась похожей на мать. Её глаза, повадки, манеры, голос - нет-нет, ковыряли "ржавым гвоздём" чуть зарубцевавшееся сердце одинокого мужчины. Но время - великий доктор…
…Валентина разлила кофе по чашечкам из красивого джезвея, украшенного чеканкой, разломала плитку шоколада на дольки и сделала первый аккуратный глоток.
Пашка тоже отпил. Густой напиток приятно ударил по нёбу незнакомым вкусом. На языке собрался мелкий "песочек" хорошо помолотых ароматных зёрен кофе. Подобного он не пробовал в своей жизни никогда. То, что он вспоминал, ну там, в столовых, в буфетах, тоже называлось кофе. Это были абсолютно два разных напитка. Валя пододвинула шоколад.
- А теперь попробуй вприкуску. Ну как? - Вале нравилась бесхитростность Пашки и его манера по-детски удивляться всему, чего он не знал или не пробовал.
Валентина, поигрывая глазами, так аппетитно облизала влажным языком свои испачканные шоколадом пальчики, что Пашка не удержался и лизнул свои.
Девушка, громко засмеялась, откинувшись на соседнем стуле. Распахнувшаяся на мгновение рубашка Вали подарила Пашке секунду лёгкого обморока…
- Пашка! Какой же ты ещё… - Валентина, продолжая смеяться, не закончила фразу, вместо этого многозначительно помотав головой.
В дверь неожиданно постучали каким-то замысловатым стуком.
- О, нет!.. - со вздохом лёгкого раздражения тихо сказала Валентина, сразу померкнув лицом. - Ну, вламывайся, мушкетёр! Ты чего не на занятиях?
В дверях появилась "гнедая" голова Валерки Рыжова. Он, как полицейский доберман-пинчер, стрельнул рыжими глазами по Пашке, по полупустым чашкам с кофе, по наряду Валентины.
- А-а, сбежал с последней пары. Привет, Пашка! А мне кофейку? - сделал просительное выражение лица одноклассник.
- Ну, проходи, гость незваный…
Валентина разлила остатки кофе на три чашки. Валерка бесцеремонно лопал шоколад, сидя на кровати Валентины, тем самым, как бы всячески показывая Пашке, что он тут во всю - "свой". Без умолку "трещал" о школьных делах, о том, как он "отмазал" Валентину на сегодня, как сбежал с уроков сам.
- У тебя пузо не треснет? Скоро будешь, как Портос! - Валентина ткнула кулаком в брюхо школьного соседа по парте.
- Не-а! Я вместительный! - Валерка громко заржал.
- Ну, ладно, нам пора алгеброй заниматься. - Валентина в свою очередь без церемоний и лишних поклонов вытолкала Валерку за дверь, которая снова приоткрылась и в ней опять показалась рыжая голова:
- Я… - попытался было что-то сказать Валерка, но увидев свирепый взгляд Валентины, осёкся, успев добавить:
- Понял, потом!..
Пока Валентина мыла на кухне кофеварку и чашки, потом неторопливо всё расставляла по местам и готовила стол к занятиям с Пашкой по математике, Валерка ещё трижды забегал к Валентине по разным поводам, пока она не закрыла дверь на ключ. Позже он ещё как-то раз слегка подёргал дверь, нерешительно поскрёбся, постоял, посопел и оставил "ситуацию" на волю судьбы…