- Тут недалеко есть кинотеатр! - Пашку обрадовало её предложение. Появилась возможность и повод ещё немного побыть с Валей в этот незабываемый день. Они пошагали вдоль пруда в сторону бульвара, где шуршали шинами автомобили и тренькали зазевавшимся прохожим красно-жёлтые трамваи…
…Глаза Валентины то вспыхивали отражёнными лучами кинопроектора, то проваливались чернотой ночи. На экране что-то происходило, шли какие-то монологи, слышалась стрельба, крики, звучала то тревожная, то весёлая музыка. Всё это проносилось мимо сознания Пашки, касаясь его ушей лишь звуковым фоном. Они сидели одни на последнем ряду почти пустого кинотеатра. В этот час обычного рабочего дня людей в зрительном зале набралось немного. Валентина, покупая билеты, игриво шепнула Пашке, что последний ряд в кинотеатрах - это "места для поцелуев"…
…Когда она ему шепнула: "Поцелуй меня!", тот не поверил своим ушам. Он немного поколебался и чмокнул её в щёку. Она посмотрела на него недоумевающе и с упрёком, словно он её разыгрывал и, закрыв глаза, подставила губы. Пашка поёрзал на казённом дерматиновом сидении и робко коснулся губ Валентины своими. Та беззвучно засмеялась:
- Бабушку так будешь целовать! Смотри как надо, ковбой! - Валентина привлекла его лицо к себе и он ощутил её губы на своих. Пашка сначала напрягся, хотел было вырваться, но вдруг покорно замер. Ему было невероятно приятно и сладко. Подобного ощущения он ещё не испытывал. Валентина впилась в Пашкины губы долгим сочным поцелуем. Он неожиданно ощутил, как кончик её языка проник между его губ, погладил их и коснулся его языка. То, что в обыденности существовало для человеческого общения, теперь яростно касалось друг друга, кружа, то ли в каком-то эротическом танце, то ли в собственном поцелуе. Наконец Валя отпустила Пашку.
- Я же обещала тебе, что сегодня напьюсь и стану делать глупости. Пусть сегодня будет день глупостей. Наш день… - её голос трепетал, дыхание было неровным и жарким. Голос Валентины входил в душу и сердце молодого неискушённого парня, заволакивая его сознание сладким дурманом крепче любого алкоголя. - Теперь ты, повтори!..
У Пашки всё получилось по-своему, не так, но, судя по всему, тоже весьма неплохо. Валентина, напряглась, прильнула всем телом к парню, прерывисто задышала, потом чуть слышно застонав, обмякла. Его губы мягко и нежно обволакивали губы Валентины, её руки гладили его щёки. Вдруг она нашла его руку и притянула к себе. Опьянённый близостью и новыми ощущениями, которые тёплыми ручьями разливались по созревающему мужскому телу, Пашка не сразу понял, где оказалась его рука. Он почувствовал сначала плетения кружев под расстёгнутыми перламутровыми пуговками, потом нежная кожа девушки обожгла тыльную сторону его ладони. Под рукой трепетало что-то упругое, тёплое и мягкое. Вдруг до его сознания дошло, что это грудь Валентины. Он не понимал что делал. Его рука скользила по горячему телу, исследуя ранее неведомое, но желанное для любого мужчины на уровне подсознания. Как-то само собой случилось, что грудь Валентины освободилась от плена импортного бюстгальтера. Она была восхитительна по форме и размерам. Валентина откинула голову назад и привлекла Пашку к себе.
- Поцелуй меня сюда…
Его губы коснулись груди девушки. Поцелуи нежно и бережно покрывали округлые формы. Он неожиданно коснулся чего-то твёрдого и заострённого. Он не сразу сообразил, что это сосок. Влажный горячий язык сам собой прошёлся вокруг него…
Мысли проносились роем, с экрана что-то грохотало и кричало. Вспышки кинолучей то освещали лицо Валентины, то проваливали зал в черноту первозданного космоса. Пашка то взлетал от нахлынувшего желания и восторга, то проваливался в отчаяние, что это всё вот-вот закончится. Его ум отсутствовал, лишь краем сознания тот цеплял и фиксировал какие-то новые открытия и ощущения. Всё было неведомо, всё было впервые…
- Поцелуй меня в грудь сильно-сильно…
Пашка попытался исполнить просьбу девушки.
- Не так, глупенький! Надо вот так… Вот тебе от меня на память!.. - Валентина впилась губами в шею Пашки и сильно втянула в себя его кожу. Пашке показалось, что его слегка укусили, но было невероятно приятно. Валентина отодвинулась. Улыбаясь, она прошептала:
- Завтра на этом месте у тебя будет засос - так понимаю, первый в твоей жизни. Оставь мне на память такую же отметинку на моей груди.
На это раз Пашка был сообразительней. Учился он быстро. В нём проснулась уверенность и напористость. Его руки бесстыдно рыскали по телу Валентины. Ладони Пашки познали тонкие рубчики вельвета брюк, простоту застёжки "молнии", гипюр тонкого нижнего белья девушки и обжигающую влагу того места, которое они когда-то с пацанами, однажды, подглядывая в процарапанное окно душевой женского рабочего общежития, особенно старались рассмотреть. Когда его пальцы углубились в её плоть, она сжала его руку и тихо прошептала:
- Глубоко не надо…
Кино неожиданно закончилось, пошли титры. Некоторые нетерпеливые зрители стали покидать свои места, спеша на выход. Валентина похлопала Пашку по руке, останавливая. Она спешно застегнула куртку, молнию на брюках и поправила причёску.
- У-ух! Бр-р-р! - она тряхнула своими густыми волосами, словно стряхивая с себя наваждение. - Ну ты даёшь, Ромео! Мужи-ик! - с восхищением пропела соблазнительница.
Пашка тоже встал со своего места немного оглушённый произошедшим, с растерзанной одеждой и полуослепшими глазами от вспыхнувшего света в зрительном зале. Он не знал что делать и что говорить в этих случаях. Валентина посмотрела на Пашку и как-то нервно рассмеялась:
- Завтра у тебя будет роскошный синяк на шее! - она это сказала странно улыбаясь и неожиданно холодно. - Засосом особо не светись и не трепись кто его автор, договорились? Не понравится, потрёшь солью, быстро сойдёт.
Пашка смотрел на Валентину непонимающе и обиженно хлопал глазами. Его поразила резкая перемена в девушке, которая ещё несколько минут назад была с ним так ласкова, нежна и беззащитно доступна. Её трепетный шёпот, ласка рук, которые он ещё не пережил, совсем не вязались со словами и тоном, которым она сейчас с ним говорила.
- Я что-то сделал не так? - Пашка попытался объясниться.
- Всё так! Даже больше! Ты - молодец! - Валентина туда-сюда гоняла "молнию" на куртке, то высовывая шарфик наружу, то пряча его внутрь. Её тон стал окончательно ледяным и раздражённым. Пашка был сбит с толку, смущён. Он никак не мог понять, что произошло.
- Ладно, иди! Я обещала, что наделаю глупостей, я их наделала. Пока, Ромео!..
Валентина села на своё место, давая понять, что в гостиницу они вернутся порознь. Пашка потоптался на месте и голосом человека приговорённого к вечной каторге, которому дали последнее слово, чуть слышно сказал:
- Прости… не понимаю…
…Домой он шёл, не замечая сигналящих машин, вызванивающих надтреснутыми трелями трамваев, накрапывающего дождя и жёлтых фонарей, которые сообщали Пашке о том, что наступил осенний вечер. Он был опустошён, обессилен, растоптан. В голове надоедливым роем носились сумбурные картины событий последних часов. Все перепуталось. Было ощущение, что его ограбили, забрав что-то бесценное, чему он не знал названия. Впереди ждал холодный гостиничный номер, ночь с комарами, расшатанная скрипучая кровать и зыбкие юношеские сны…
…Утром он видел, как к гостинице подъехал автобус, заказанный в аэропорт. В него погрузились "Ангелы". Полётчики цепочкой передали сумки с вещами, покидав их на заднюю площадку. Из гостиницы вышла Валентина. На ней была всё та же чёрная глянцевая куртка, новые обтягивающие тёмно-синие джинсы и высокие модные сапоги. Пашка невольно отодвинулся от окна, боясь быть замеченным. Отец подал Валентине руку, она царственно вошла в автобус. Пашка прижался лбом к холодному стеклу. Автобус рыкнул пару раз, пустил облако сизого дыма и медленно откатил от дверей гостиницы.
- Вот и всё… - сказал себе Пашка. Потёрся лбом о холодное стекло и медленно с грустью повторил: - Вот и всё…
Глава тридцать третья
…К концу очередного представления пришла ошарашивающая новость, которую тут же стали обсуждать за кулисами: директор цирка попал в автокатострофу. По пути с дачи в его машину врезался грузовик. Он получил многочисленные ушибы, сотрясение мозга и открытый перелом бедра. Самое страшное - осколком сломанной кости была повреждена артерия. Пока приехали медики, пока его вытащили из груды металла, наложили жгут, Эдуард Андреевич потерял много крови. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Его с трудом вывели из болевого шока. А тут ещё такая кровопотеря! Положение было критическим. К тому же у него была редкая группа крови - четвёртая с отрицательным резусом. Как это часто бывает, в донорском банке подобной крови не оказалось. Начали срочно обзванивать все медицинские учреждения - пусто! Кровь из другого города, в срочном порядке, пообщали доставить, но не ранее, чем через часов пять…
Поздний вечер, воскресенье. Где экстренно найти доноров? Куда обратиться? Медики обзвонили всё. Пусто. Позвонили в цирк. Это была их последняя надежда…
Заместитель директора, молодой парень с встревоженным лицом и печальной вестью прибежал за кулисы.
Смыков только что вышел с манежа. Ему остался ещё один выход и всё - финал гастролей. Расчёт он получил ещё в пятницу. Завтра, в понедельник погрузка и отъезд в Монголию. Киногруппа уже там. Снимают "натуру"…
Сегодня после представления, по традиции, накроют с женой в гардеробной фуршетный стол. Все, кто захотят, придут, поздравят с окончанием. Посидят, повспоминают, повеселятся. Так было в его жизни много раз…
Смыков прислушался, что говорит, жестикулируя, замдиректора в окружении артистов и подал голос:
- У меня четвёртая отрицательная. Я дам кровь.
Котова, которую перебросили во второе отделение программы из-за окончания "Ангелов", вздыбилась дикой кошкой, оправдывая фамилию:
- Толя! Ты чего? Да ему нормальные люди мочи не дадут, не то что кровь!
- Он цирковой…
- Какой, в п…де, цирковой! Гнида он партаппаратная!
- Согласен, Люся, - гнида! Но… - Смыков вздохнул, улыбнулся и развёл руками. - Теперь гнида цирковая…
Он обратился к инспектору манежа Александру Анатольевичу:
- Без меня продержитесь, без репризы? - "А.А." секунду подумал и кивнул. - Ну, тогда меня с окончанием. Женя! - крикнул Смыков к ассистенту - Пакуй реквизит, жена поможет! Когда буду не знаю. - Клоун взял за плечо заместителя директора:
- Пять минут! Грим сниму, переоденусь. Встречаемся на вахте…
…За окном служебного автомобиля город мелькал фонарями знакомых улиц и проспектов. Светофоры, словно договорились, горели только зелёным. "Хм, понимают!.."
Мокрый асфальт наматывался на колёса несущейся "Волги" словно глянцевая плёнка на бобину чёрно-белого кино…
Смыков ехал и думал: "Странно устроена человеческая жизнь! Никто не знает, что ему приготовила судьба в ту или иную минуту. Как же надо ценить эту хрупкую паутинку под названием - жизнь!" На ум пришла чья-то фраза: "Спешите делать добрые дела, чтоб не хватило времени на злые!.." Время… Его так мало у людей! Казалось, ещё совсем недавно он, рязанский парень, окончив цирковое училище, вышел на манеж блондином с волнистыми, зачёсанными назад волосами. Молодой, шустрый, стройный, но уже тогда с круглыми румяными щёчками… И вот он уже едет "густо-лысым" спереди и с жиденькими волосами сзади к директору, который обхамил его из-за тучной фигуры. Мм-да-а, время-времечко-песок…
- Время, блин!..
- Да-да, время… Что - время? - Смыков встрепенулся, смахнул воспоминания, как надоедливых мух с обеденного стола.
- Врачи опасаются, что время упущено! - замдиректора озвучил свои мысли, терзавшие его всё это время. - Они Эдуарда Андреевича там на каких-то препаратах держат, называли, не запомнил. Кровь нужна позарез! Привезут из другого города только через пять часов, не раньше! А это - время! Дай, Бог, чтобы хоть мы успели!..
Они влетели в больницу и в пять минут решили все формальности. Тут же измерили давление, температуру. Заставили выпить стакан воды. Смыков рассказал врачу, что сегодня ел. Он не пил, не курил, болезней, мешающих забору крови у него никогда не было. Времени на настоящую, положенную законом, проверку его крови не было тоже. Верили на слово. Врач шёл на нарушение всех предписаний и уставов, даже на нарушение "клятвы Гиппократа" - не навреди! Если что-то с кровью Смыкова не так - его ждёт тюрьма. Если больной умрёт в ожидания той, которая проверенная, но которую только везут, он станет узником собственной совести на всю жизнь. Врач метался по кабинету, не зная, что выбрать.
Смыков тоже не остался в долгу - соврал, глазом не моргнув, сообщив, что он "почётный донор", тем самым ответив на вопрос доктора: "сдавал ли тот когда-нибудь кровь?" И на финал добавил: "И по нечётным - тоже!.." Никто не улыбнулся…
- Да ладно вам, чего вы мучаетесь! У меня кровь классная - клоунская! Кого хочешь на ноги поставит. У меня люди умирали только от смеха…
- Вашими бы устами, Анатолий Васильевич… Ладно, будь что будет, тянуть дальше нельзя, готовимся к забору крови и к операции.
Вошёл взъерошенный анестезиолог и обратился к врачу, беседовавшему со Смыковым:
- Борисыч! Там, видимо, "отходняк", - больной "буйствует"! Матерится на чём свет стоит, хоть святых выноси! - Он удивлённо хмыкнул - Ну эти циркачи дают! Давление, как в спущенной шине, гемоглабина - ниже могильной плиты, другой бы уже дуба дал, а этот - вопит, кроет всех, да ещё угрожает!..
- Значит жив ещё! - буркнул "Борисыч", по ходу что-то записывая в своих бумагах.
- Для поддержания сделали всё, что смогли. - отчитался анестезиолог. - И чего не смогли, кстати, тоже! Анализы и результаты есть - я готов на все сто. Александр Борисович, надо бы оперировать! Или мы его потеряем!.. Шарманку заводить?
- Сейчас кровь будет и начнём.
- Ну, тогда - рок-н-ролл! - анестезиолог азартно потёр руки.
- Аллилуйя! - мрачно отозвался врач.
Смыкова положили на кушетку. Он закрыл глаза. В этой белой комнате никто даже представить себе не мог, как он всю жизнь боялся врачей и особенно их "причиндалов". А они сейчас над его ухом звякали металлом, стеклом, пахли эфиром, словно змеи извивались резиновыми жгутами. Всё это сопровождалось какими-то мудрёными медицинскими терминами, которые пугали не меньше.
Врач по-прежнему не находил себе места, высказывал свои опасения вслух, тревожа себя и медперсонал. Анестезиолог добавлял сомнений и страхов. Все были на взводе.
Смыков поработал кулаком и громко ойкнул, как девчонка, когда ему вогнали в вену толстую иглу.
- Нам сейчас не до смеха, Анатолий Васильевич! - доктор подумал, что пациент решил их по-клоунски развеселить. Смыков же чуть не умер от страха - уколов он панически боялся с детства. Потихоньку приоткрыв глаза, он увидел, как тёмно-бурая жидкость собирается в размеченный дозами пузырёк. В руке пульсировало и жгло. "Лучше не думать и не смотреть!" - решил Смыков. - Интересно, а о чём мне сейчас думать? О том, что в гардеробной жена накрыла стол для ребят, а меня нет? Ну и кто там чего будет говорить? За что будут пить?.. Да-а, хорошенькое окончание у меня вышло, ничего не скажешь! Такого ещё не было. Как-то вроде даже и не закончил… - Смыков не заметно "улетел в цирк"…
- Всё, - четыреста пятьдесят!
- Не густо!.. Где же взять ещё, хоть немного?.. - Александр Борисович озабоченно метался по кабинету, как тигр в клетке. Его тревожные глаза взбухли красными прожилками. - Как операцию начинать с этим мизером? Не дай бог что - кранты!..
Смыков вернулся из забытья.
- Берите ещё сколько надо!
- Свыше четырёхсот пятидесяти милилитров мы забирать не имеем право. Это предел! Такую дозу берём только у "бывалых", типа вас. И то не у всех.
- Вы на мой вес посмотрите, на мои розовые щёки - берите вам говорю! Я в отличной спортивной форме! - сказал он и невольно улыбнулся. - Правда некоторые с этим не согласны!.. - Смыков даже негромко хмыкнул - знали бы сейчас врачи кто этот - "некоторые"!..
Хирург вновь заметался по кабинету. Сегодня он нарушил всё, что мог! Потом, словно решившись, махнул рукой:
- А! Семь бед - одна тюрьма! Ещё немного заберите! Вы бессценный человек, Анатолий Васильевич! Спасибо вам, дорогой мой! На таких - мир держится!
- И на таких врачах, как вы!..
…На продырявленую вену клоуна наложили повязку. Медсестра чмокнула во влажный лоб донора. Смыков улыбнулся и решил было встать, но его тут же уложили как ребёнка, строжайше отчитав при этом.
- Куда! До утра из корпуса ни шагу! Это - приказ! Утром мы вас отвезём в цирк! Из вас больше поллитра крови выкачали, шутите! Вы в любой момент можете потерять сознание, а там… Сейчас мы вас покормим по-царски. Ребята уже поехали в дежурный гастроном. Скоро восполним все ваши потери калориями. - Врач белым вихрем умчался в операционную, где его уже давно ждали.
У Смыкова действительно немного плыло перед глазами. Он невольно прислушался к себе - на такой подвиг этот "бывалый" решился впервые - да нет, вроде, самочувствие как всегда, хотя…
- Мне надо упаковываться! Завтра отъезд за границу. Ничего не собрано! Дайте хоть позвонить! - Смыков заёрзал на кушетке.
- Лежите, лежите! - теперь уже заволновалась медсестра. - Мы позвоним куда угодно сами, вы только продиктуйте кому и что сказать. Отдыхайте. Сейчас, Анатолий Васильевич, главное для вас покой…
Смыков всё это время не мог избвавиться от мысли и вопроса: как там директор, жив ли ещё?..
- Уже оперируют, теперь жить будет точно! Успели благодаря вам! А там, глядишь, обещанную кровь подвезут. Ещё раз спасибо вам, Анатолий Васильевич! Вы настоящий герой! - молодая медсестричка смотрела на него с восхищением и неподдельным интересом. Она впервые в жизни видела клоуна без грима и не в цирке. "Хм, человек, как человек!.."
- Совсем плохо там у него? - полюбопытствовал Смыков, уж очень все суетились с встревоженными лицами.
- Не волнуйтесь, теперь всё "починят", сошьют, где порвалось, загипсуют, где сломалось…
- Помажут сбитые коленки зелёнкой, поругают и отпустят домой! - перебил медсестру донор.
- И помажут, где надо!.. - поддержала шутливый тон медсестра. - А вот и деликатесы приехали! - в комнату вошли два санитара с авоськами в руках. - Сейчас закатим пир на весь мир, что бы долго жилось вам и вашему Эдуарду Андреевичу!..
…Операция шла несколько часов…
Через какое-то время директор пришёл в себя и чуть не умер во второй раз, узнав кто дал ему кровь и по сути спас его.
Как только он боле-мене отошёл от наркоза, тут же попросил позвать к себе Смыкова. Тот уже был на погрузке в цирке. Созвонились. Через час его привезли в больницу.
В сопровождении врача Анатолий Васильевич вошёл в реанимационное отделение…
К больному вели трубки капельницы, ещё какие-то провода. Что-то попискивало в стоящей рядом мудрёной аппаратуре. Пахло больницей и бедой…
Директор изрядно забинтованный, пожелтевший, с замотанной как у мумии ногой лежал на кровати. При виде этого зрелища сердце Смыкова сжалось, потом встрепенулось и детским воздушным шариком полетело куда-то к горлу…
Эдуард Андреевич открыл припухшие глаза, сделал несколько попыток заговорить. Наконец у него это получилось. Его напору и жизненной энергии можно было позавидовать. Стержень в нём, безусловно, был.