* * *
В тот период я много размышлял как о роли "Динамо" в жизни страны, так и о роли спортивных обществ в целом. В каждой многоконфессиональной стране есть ведь своя история развития спорта. В 30-х годах прошлого века - как раз те годы, когда страна боролась с басмачами в Азии, в нашей стране было обилие спортивных обществ. Люди в тогдашнем правительстве сидели неглупые, понимали, что спорт, помимо того, что дает здоровое поколение, может еще играть роль наднационального единения. Его можно сделать либо инструментом объединения страны, либо средством национального конфликта. Ведь когда в соревнованиях выступает команда "Динамо" или сборная профсоюзов, никто не кричит в ней: "Мочи мордву!" или "Татарин, бей узбека?" Как только мы загоняем спорт в национальные окраины, мы тут же начинаем провоцировать национальную рознь.
На базе всех обществ у нас существовали экспериментальные группы спортсменов, и это было крайне важно уже для большого спорта. Прежде чем внедрять какие-то инновации в национальные сборные команды, все это проходило опробование в обществах. Такие эксперименты прежде всего носили методический характер, и каждый тренер, предлагающий в методическом плане что-то новое, первым делом был обязан свою методику защитить и обосновать. Это сильно поднимало и тренерскую конкуренцию - мы получали очень хорошо подготовленный кадровый резерв.
Система обществ обеспечивала очень четкие вертикали: армия, внутренние войска, "Локомотив" со всеми железными дорогами страны, транспорт, "Урожай", объединяющий сельский и деревенский спорт, студенческий "Буревестник" - все они были меж-территориалыными. Как только вертикали исключили, система потеряла устойчивость. По мере того, как спортивные общества в нашей стране прекращали свое существование, никто не озаботился тем, чтобы создать альтернативную структуру. Спортивные федерации начали жить своей собственной и крайне обособленной жизнью. Если раньше в Спорткомитете существовали всевозможные управления - прикладных видов спорта, единоборств и так далее - они создавались не просто так, а с учетом того, что между теми же единоборствами есть очень много общего в методике. Как только вид спорта уходит в свой узкий коридор - он неизменно начинает гибнуть.
Именно это начало происходить в России, как только федерации стали обособляться.
Общества - это еще и вопрос болельщицкой преданности. Никто и никогда не ответит: как и когда в человека проникает тот "микроб", который заставляет его болеть за "Динамо", "Спартак" или "Торпедо". Помню, уже будучи генералом, я ехал по Москве за рулем, и меня остановил гаишник. Я ему говорю: мол, я - свой, динамовский, что ж ты меня тормозишь? А он отвечает: "Я вообще-то за "Спартак" болею". Ну, я пожал плечами: "Бывает…"
Я видел, как болеет за "Спартак" министр промышленности и строительства Алексей Иванович Яшин. Если бы кто увидел его в момент матча "Спартака" на трибуне, то, пожалуй, вообще усомнился бы в том, что он нормален. Столь же отчаянно болел за "Спартак" заместитель председателя Гостелерадио Владимир Иванович Попов.
* * *
Определенную роль в перестройке спортивного будущего всей России сыграл тогда Шамиль Тарпищев. Он вообще был сторонником того, чтобы перевести "Динамо" на клубную систему. Мы много раз с ним это обсуждали, и в целом я выступал "за". Просто я понимал, что переводя общество на клубную систему, нужно было в обязательном порядке сохранить весь динамовский потенциал, чтобы система не рухнула, а оставалась жизнеспособной. Те спортивные федерации, что существовали тогда, экономически были не слишком дееспособны, как и нынешние. Поэтому сам по себе эксперимент по разрушению обществ казался мне достаточно рискованным. И уж точно это не было тем вопросом, с решением которого следовало спешить.
Если рассуждать глобально, в клубной системе очень много плюсов. Просто применительно к нашей стране она до сих пор имеет слабые стороны, а значит - не решает всех проблем, особенно с учетом того, что ее вовремя не оформили ни законодательно, ни нормативно. Экономически эта система базируется у нас, как правило, на государственных деньгах, а в этом случае система неизбежно превращается в механизм использования бюджета для личного бизнеса с "отщеплением" части средств на развитие собственно спорта. Вся эта зараза началась с футбола и очень быстро стала распространяться во все стороны. Оттуда же пошел конфликт между клубными и национальными сборными: тех, кто вставал во главе клубов, интересы страны начинали интересовать лишь во вторую очередь.
В чем была уникальность "Динамо"? За период своего существования и развития оно достигло той структуры, к которой сегодня путем бизнес-эволюции пришел футбольный "Манчестер" - клуб, имеющий свои сооружения, свои предприятия, свою индустрию, акции, "играющие" на сингапурской бирже, то есть "Манчестер" - это огромная самодостаточная корпорация, витрина которой - футбольный клуб.
У "Динамо" имелось семьдесят шесть различных предприятий, четырнадцать отраслей промышленности от деревообработки до полиграфии, за счет этих доходов общество и жило, имея индульгенцию от государства в виде освобождения от налога с товарооборота, который по тем временам составлял порядка двухсот миллионов рублей в год. Эти деньги шли в Центральный совет и распределялись по региональным динамовским организациям. В отличие от того же ЦСКА, все наши сборные команды содержались за счет средств общества, а не госбюджета.
"Динамо" имело свое управление по строительству и эксплуатации спортивных сооружений, финансово-плановое управление, всевозможные медицинские подразделения, управление международных связей, промышленные управленческие структуры. Когда после Московской Олимпиады я принимал аппарат у Петра Степановича Богданова, численность этого аппарата составляла шестьсот человек. То есть это однозначно была самая большая спортивная инфраструктура Советского Союза. Промышленная база Спорткомитета была значительно ниже.
* * *
Когда после того совещания я направлялся в свой кабинет, позади меня шел заместитель министра внутренних дел по кадрам - он входил в Президиум. Я тогда остановился прямо в коридоре и в лоб спросил его:
- Что же вы творите?
Когда человека ошарашиваешь прямым вопросом, он обычно говорит правду - просто не успевает просчитать другие варианты. Вот он мне и ответил:
- Вы, Валерий Сергеевич, слишком сильно контрастируете с другими руководителями, занимая этот пост.
Вот тут-то я и вспомнил: когда мы вступали в Европейский союз полицейских, и я привез в Москву президента этой организации - испанца, проблема была в чем: "Динамо" олицетворяло и КГБ, и МВД и могло войти в этот Союз только своим "милицейским" сегментом. Но присутствие в международной организации КГБ иностранцев сильно смущало - что было абсолютно понятно. И тогда я уговорил министра внутренних дел Вадима Бакатина этого испанца принять. Он согласился, благодаря чему мы в этот Союз полицейских все же вступили.
До этого Бакатин как-то обращался ко мне с просьбой дать ему возможность посмотреть своими глазами, что такое московское "Динамо". Сам он когда-то играл в русский хоккей, был довольно спортивным. И когда мы с ним поехали по всем спортсооружениям, проехались по спортивным базам, когда он увидел витрины с призами, кубками и понял, какая за всем этим стоит история, то сказал:
- Да… "Динамо" - это не клуб. Это - империя.
Ну а любая империя, как известно, имеет свое время для того, чтобы упасть. Я вернулся в госпиталь, долечивался там вплоть до самого лета, и все это время в "Динамо" велась работа по моему уничтожению. Оппоненты оказались жестокими. Я старался понять их - и не мог. Ну ладно, уничтожить меня. Но зачем было уничтожать "Динамо"?
Когда "выходишь в тираж" - становится очень заметно, как вокруг тебя меняется мир. Заходит, допустим, в зал на каком-нибудь мероприятии человек, в судьбе которого ты принял достаточно большое участие, проходит кружным путем мимо, а потом так тихонько и вроде как невзначай подбирается поближе - поздороваться, но так, чтобы окружающие обратили на это как можно меньше внимания. Вот это самое неприятное - понимать, что люди отворачиваются от тебя лишь потому, что ты не при должности. Привыкнуть к этому невозможно - я пытался. Потом понял, что просто не нужно обращать на это внимания.
К моему великому счастью таких людей вокруг меня оказалось не так много. Но именно в тот период своей жизни я понял, что главное заключается не в том, чтобы подняться после того, как судьба швырнула тебя вниз, а в том, чтобы не затаить внутри себя обиду, переходящую в ненависть по отношению ко всему вокруг. А ведь я был очень близок к этому, когда распустил "Динамо" и в жизни началась полоса, на протяжении которой я в основном скитался по больницам.
Откуда идут все мои рабочие неприятности, я к тому времени понимал очень хорошо. И чувствовал, что у меня внутри по отношению к этому человеку растет какая-то черная, звериная ненависть. Готов был его удушить своими руками, уничтожить. Причем это состояние было не аффектом, как тот миг, когда я чуть не швырнул табуретку в голову Чурбанова, а длилось несколько месяцев и не становилось слабее.
Переживать это было очень тяжело. Но в один прекрасный день я совершенно неожиданно для себя вдруг даже не произнес, а ощутил в себе фразу: "Бог ему судья". С того самого дня вся обида на внешний мир и ненависть на отдельных людей просто ушли. Более того, с этими же людьми я стал совершенно спокойно общаться, если того требовала ситуация: эмоционально они перестали вызывать у меня какую бы то ни было реакцию.
Глава 13. Игры патриотов
Очередной этап моей государственной службы начался в день моего пятидесятилетия. Я как обычно был в клубе под трибунами, занимался разгребанием каких-то очередных проблем, и тут вдруг безо всякого предупреждения начали съезжаться с цветами и подарками мои бывшие динамовские коллеги - из Молдавии, Эстонии, Армении, Грузии. Мы быстренько организовали столы, чтобы хоть как-то угостить людей, отметить праздничное событие, так сказать, в разгар застолья к нам присоединился Шамиль Тарпищев. Поздравил, посидел немного, потом вдруг встает и говорит:
- Не расходитесь. Я сейчас вернусь.
Часа, наверное, три, если не больше, мы его ждали. Вернулся Шамиль с подарком - указом Ельцина: "Назначить Валерия Сысоева председателем Координационного совета по физической культуре и спорту при Правительстве России".
Должность в высшей мере странная - без штатного расписания, без всего. Но - указ Президента.
Оказывается, прецедент был не первым. В свое время Борис Николаевич точно таким же образом назначал на какую-то правительственную должность Владимира Маслаченко. По тем временам сборная ветеранов футбола периодически играла товарищеские матчи со сборной Правительства России. Однажды в "правительственные" ворота поставили Маслаченко. Ребята из команды ветеранов по этому поводу вслух возмутились: какое отношение Маслаченко имеет к Правительству России?
Борис Николаевич тут же подозвал секретаря:
- Дай лист бумаги.
И собственноручно написал Указ: "Назначить…"
Как только матч был закончен, он ту бумажку собственноручно же и разорвал.
Все это страшно напоминало первоапрельскую шутку. Тем не менее, Шамиля я тогда совершенно искренне поблагодарил - в тот момент мне была ценна не должность, а моральная поддержка. Но потом вновь наступил странный для меня период. После развала страны была создана координационная комиссия, которую возглавлял Геннадий Бурбулис, а одним из главных идеологов этой комиссии был Борис Федоров. Он откровенно фильтровал, что ему подойдет в его деятельности в Национальном фонде, какие и кому оставить фабрики, спортивные сооружения. Это же читаемо потом стало. И пока не пристроили в бизнес все то, что раньше принадлежало Спорткомитету СССР, никаких штатных перестановок не совершали. Периодически кто-то поднимал вопрос о том, что надо создавать руководящий спортивный орган, оформлять штатное расписание, то есть начинать работать. И когда на одном из совещаний Бурбулис попросил присутствующих высказать предложения по кандидатуре председателя Спорткомитета, Петр Виноградов ему сказал:
- Что тут думать? Вот, готовый председатель.
И на меня показывает.
* * *
Зачем я тогда был нужен Тарпищеву? Возможно, это просто была своего рода благодарность в мой адрес: когда-то, придя в "Динамо", я взял к себе Шамиля, когда того уволили из Спорткомитета. Не исключаю и того, что в тот период я был нужен Тарпищеву, как противовес Смирнову. В свое время Виталий Георгиевич продвинул Тарпищева в Международный олимпийский комитет, но потом возникла ситуация, когда позиции Шамиля в МОК пошатнулись. Сватали в МОК Бориса Березовского.
Тогда даже была заметка в "Коммерсанте" о том, что Хуан-Антонио Самаранч приезжал в Москву, но не захотел встречаться с Тарпищевым. А когда Шамиль обратился к Смирнову, чтобы тот объяснил ему, что происходит, Виталий Георгиевич сказал: мол, Самаранч приезжал по личной просьбе Черномырдина, и на то, чтобы встречаться с кем-то еще у него просто не нашлось времени.
После того разговора со Смирновым Шамиль приехал ко мне. Надо отдать должное, на тот период он считался с моим авторитетом, иногда приезжал советоваться по каким-то вопросам. Я ему сказал:
У тебя единственный выход из этого положения - встретиться с Самаранчем лично. Иначе тебя затопчут и уничтожат.
Подобный прецедент в Международном олимпийском комитете уже имел место: примерно по этой же схеме в свое время пытались убрать Ивана Славкова - был такой представитель Болгарии в МОК, зять Тодора Живкова. Когда в Болгарии случился переворот и Живкова убрали, Славкова тоже стали душить. Спас его как раз Самаранч - "прикрыл" олимпийской Хартией и дал свою личную защиту. Вот и Тарпищеву я тогда посоветовал:
- Раз уж ввязался в политические игры - ищи защиту.
С Самаранчем Шамиль в итоге встретился и в итоге свое место в МОК сохранил. А спустя какое-то время в стране появилась теннисная Академия. Имени Самаранча.
* * *
Решение перевести Спорткомитет с Лужнецкой набережной на улицу Казакова принадлежало тоже мне. Когда Борис Николаевич Ельцин с подачи Тарпищева отписал здание на Лужнецкой российскому Олимпийскому комитету, я уже был председателем Спорткомитета. Однажды пришел к Смирнову и предложил ему сделать на третьем - "начальственном" - этаже два кабинета с одной приемной: один его, один мой. Сказал даже, что готов на общественных началах стать у Смирнова одним из заместителей, чтобы совсем уж никак не ущемлять его собственный авторитет.
Его авторитет в российском и международном спортивном движении был настолько велик, да и сделано для страны было многое, чтобы эти позиции пошатнуть. Но Смирнов отказался наотрез. С моей точки зрения, я вообще не представлял для него никакой угрозы, но постоянно ощущал очень большую настороженность.
Особенно заметным это стало после всех динамовских событий связанных с ликвидацией общества. Поскольку исторический вклад общества в спортивную жизнь страны был достаточно большим, я собрал тогда пленум о роли "Динамо" в олимпийском движении. Виталий Георгиевич тогда оказался в непростой для себя ситуации: НОК СССР, который он возглавлял много лет, существовать уже перестал, первым президентом НОК России был Владимир Васин, я сам был свидетелем того, как разрабатывалась целая операция: как уговорить Васина, чтобы он отказался участвовать в выборах - снял свою кандидатуру.
Когда мы со Смирновым стали работать параллельно - я в качестве председателя Спорткомитета, а он - президентом НОК, что бы я ни делал, все подвергалось заочной критике.
Виталий Георгиевич однажды спросил меня:
- Не понимаю, почему к тебе так хорошо относится Самаранч.
Вся суть его тогдашнего ко мне отношения собственно и проявилась в этой фразе.
Что касается отношения ко мне Самаранча, один случай был анекдотичным. Как-то мне позвонил Смирнов и сказал, что Хуан Антонио просил передать мне его поздравления с новым назначением и сказать, что он очень за меня рад.
Я тогда сломал себе всю голову, пытаясь понять, в чем дело. А потом прочел в газетах, что состоялось назначение Олега Сысуева вице-премьером России. Самаранч тогда просто не понял, услышав схожую по звучанию фамилию, что речь идет не обо мне, а совсем о другом человеке. История, впрочем, на этом не закончилась. Когда несколько лет спустя я стал директором комиссии по игорному бизнесу, как-то я присутствовал у Сысуева на совещании. И когда оно было закончено, и люди стали расходиться, Олег Николаевич, которого я тогда, кстати, увидел впервые в жизни, вдруг мне и говорит:
- Не представляете даже, как я из-за вас страдал, пока жил в Самаре: каждый раз, когда вас куда-то назначали по спортивной линии, мой сосед меня с этим поздравлял…
Я отвечаю:
- Это все ерунда. Вот как я из-за вас пострадал! - и рассказал историю с Самаранчем.
* * *
Когда стало понятно, что в Олимпийском комитете нет места ни для меня, ни для моих сотрудников я и стал думать, куда деваться. На базе бывшего института физкультуры тогда располагался научно-исследовательский институт, и мы приехали к ним - в их графские развалины на улицу Казакова.
Отремонтировать кабинет мне помогли друзья, но общее положение было плачевным: денег нет, зарплаты копеечные. В аппарате остались только те специалисты, кто дожил до пенсионного возраста и кому по большому счету уже было некуда деваться. Часть людей взял к себе в московскую профсоюзную организацию Лев Борисович Кофман - тем поступком он просто помог людям выжить.
В один из дней мне вдруг позвонил Квантришвили:
- Мы тут решили Партию спорта создать, даже Ельцин поддержал инициативу. Завтра в Колонном зале учредительный съезд. Вы не могли бы приехать, как председатель государственного органа?
Я разозлился.
- Ты меня, вообще, за дурака, что ли, держишь? Понимаешь, что создаешь японскую якудзу, только в еще более худшем варианте на территории России? И ты хочешь, чтобы я вас поддержал?
- Да вы не выступайте. Просто будете сидеть в зале - и все.
Я отказался. Понимал, что если появлюсь на этом сборище, аудитории будет понятно, что я тоже "за".
В Кремле тогда собрались многие известные люди: Смирнов, Тарпищев, Федоров, представлявший Национальный фонд спорта, Александр Гомельский… С Квантришвили же у меня тогда пошло открытое противодействие. Отари при каждом удобном случае приезжал на телевидение, брал с собой известных спортсменов - Николая Балбошина, Тихонова. И постоянно гнул одну и ту же линию: "Генерал Сысоев? Да это вообще человек в нашем деле случайный, сторонний от спорта".
Я же все отчетливее понимал, что либо что-то должно случиться уже совсем неприятное, либо надо тоже начинать открыто воевать.
Некоторое время спустя я должен был выступать на Олимпийском собрании, и меня спросили:
- Как считаете, есть в спорте мафия или нет?
Ну, я и отвечаю:
- Не знаю, есть в спорте мафия или нет, но давайте я вам расскажу, как создавалась Партия спорта, а дальше вы уже решайте сами…