Подобные идеи вполне совпадают с призывами анархистской листовки образца 1909 года: "Берите кирки и лопаты! Подрывайте основы древних городов! Все наше, вне нас – только смерть… Все на улицу! Вперед! Разрушайте! Убивайте!"
В знаменитой книге о постимпрессионизме американский историк искусства Джон Ревалд поведал о царившей в среде парижских интеллектуалов атмосфере насилия: "Между сторонниками враждебных или даже родственных концепций разыгрывались ожесточенные битвы, в окрестностях Парижа происходили многочисленные дуэли… Менее кровавые столкновения разыгрывались на террасах уличных кафе. В мастерских художников царило возбуждение, в редакциях кипели страсти. На этом фоне то и дело взрывались бомбы анархистов".
Итак, как мы видим, европейский авангард с самого начала интересовался радикальными теориями. И порой призывы символистов и футуристов не отличить от террористических воззваний.
Ненормативное поведение
Ненормативное поведение, шокирующее нормативное общество, имеет давнюю традицию. История донесла до нас достаточно ярких примеров.
Желая показать, что истинный философ не нуждается в материальных благах и не подчиняется законам, по которым живет толпа, греческий философ-киник Диоген выступал против общепринятых норм морали. Жил в бочке, блуждал с фонарем "в поисках человека", просил подаяние у статуй, публично мастурбировал…
Герострат поджег храм Артемиды, чтобы прославиться. Прославила его молва – массмедиа тех лет.
Калигула привел своего любимого коня по кличке Инцитат на заседание сената и сделал его гражданином Рима, затем сенатором, кандидатом в консулы. И, наконец, объявил "воплощением всех богов". Вероятно, таким неординарным образом император высмеивал сенатских бездельников.
Нерон поджег Рим, чтобы насладиться зрелищем. Надев театральный костюм, император наблюдал за пожаром, играя на лире и декламируя отрывки из поэмы о гибели Трои.
В эпоху modernity ненормативное поведение стало частью художественного дискурса.
Образ собаки
Помню, однажды в школьные годы в компании мальчиков старше меня года на три прогуливался по Суворовскому бульвару. Впереди шли две незнакомые девочки в школьных формах с белыми бантами в волосах. Один из мальчиков, будущий художник Виталий Комар, сказал: "Я сейчас подойду к той, что слева, и укушу за сосок". У меня потемнело в глазах. Вскоре мы оказались в узкой тесной комнате коммуналки в Мерзляковском переулке. Скинулись. Мальчиковых денег хватило на флакон ярко-зеленого одеколона "Шипр". На стол водрузили кастрюлю с жирным холодным супом. Чтоб не под сукнецо. Старший мальчик Виталий Комар глотнул пахучую жидкость, крякнул от удовольствия, запил половником супа и пустил флакон по кругу. Я запрокинул голову и… от ужаса вылил одеколон за ворот рубашки.
Дома мама отругала за то, что не умею душиться…
* * *
Афиняне называли Диогена собакой. Тот не возражал: "Я – собака. Кто бросит кусок – тому виляю, кто не бросит – облаиваю, кто злой человек – кусаю".
Герой романа Федора Михайловича Достоевского "Бесы" Николай Ставрогин укусил за ухо губернатора и заодно оттаскал за нос помещика Гаганова.
Лирический герой Владимира Маяковского в стихотворении "Вот так я сделался собакой", к своему удивлению, обернулся лучшим другом человека: "Провел рукой и – остолбенел! Этого-то, всяких клыков почище, я не заметил в бешеном скаче: у меня из-под пиджака развеерился хвостище и вьется сзади, большой, собачий <…> И когда, ощетинив в лицо усища-веники, толпа навалилась, огромная, злая, я встал на четвереньки и залаял: Гав! гав! гав!"
Как я уже упоминал ранее, маэстро Анатолий Зверев становился на четвереньки и налетал с лаем на "других" собак.
Художник Олег Кулик, пребывая в образе собаки, набрасывался на людей, рычал. Укусил искусствоведа Марину Бессонову, после чего той потребовалась медицинская помощь. Наш герой артикулировал свое поведение, в отличие от вышеупомянутых персонажей, как художественный перформанс.
Храм искусства
В 1985 году в Государственном Эрмитаже в Ленинграде безумец Бронюс Майгис уничтожил картину Рембрандта "Даная", облив шедевр серной кислотой.
В конце 90-х иконоборческие провокационные жесты ряда художников нового поколения приобрели вполне террористический характер. В 1997 году в музее Стеделейк в Амстердаме Александр Бреннер начертил краской из баллончика для граффити знак доллара на известной картине Казимира Малевича "Белый крест". Акция артикулировалась автором как протест против коммерциализации искусства.
В отличие от Майгиса, Бреннер использовал смываемую краску и долго выбирал страну, законы которой предполагают наиболее мягкое наказание за подобный акт вандализма.
Акция Бреннера была нацелена исключительно на средства массовой информации, на оповещение населения ("молчаливого большинства") о содеянном. И в этом смысле была подобна террористическому акту. Актами террора террористы, как правило, не добиваются выполнения своих требований. Единственной целью террористов являются массмедиа.
Жан Бодрийяр в своей книге "Фантомы современности" писал "Его (терроризма) единственное "отражение" – вовсе не цепь вызванных им исторических следствий, а рассказ (recit), шокирующее сообщение о нем в средствах массовой информации. <…> Терроризм не приводит к революции… Он ориентирован на массы именно в их молчании, массы, загипнотизированные информацией. Он концентрирует свое внимание исключительно на современном социальном, на этой постоянно влияющей на нас белой магии информации, симулирования, разубеждения, анонимного и произвольного управления. На этой магии абстракции – магии, которую он максимально активизирует и которую, таким образом, подталкивает к смерти, используя магию иную, черную, магию абстракции еще более сильную, более анонимную и более произвольную: магию террористического акта".
Общество
В эпоху modernity искусство предприняло атаку на общепринятые нормы морали. Романтизм, символизм и сюрреализм романтизировали "цветы зла" и породили вереницу привлекательных загадочных "негодяев": Мельмот-скиталец, Мальдорор, лермонтовский Демон…
Эпатаж стал неотъемлемой частью художественной деятельности. В эпоху сексуальной революции демонстрация голого тела и публичный секс превратились в рутинную практику в творчестве художников.
В 1972 году художник Вито Аккончи осуществил перформанс "Seedbed" в галерее Илианы Зонабенд в Нью-Йорке. Во время "спектакля" Аккончи, лежа под пандусом галереи, публично мастурбировал и одновременно через громкоговоритель оповещал зрителей о своих фантазиях (почти как Диоген).
Спустя годы вслед за Аккончи художник Бреннер занимался онанизмом, стоя на вышке осушенного бассейна "Москва", протестуя против реконструкции храма Христа Спасителя.
В 2008 году члены группы "Война" устроили публичный секс в Зоологическом музее в Москве. Перформанс назывался: "Е…ь за наследника медвежонка". Акция была приурочена к президентским выборам и явилась иронической поддержкой кандидата на пост президента Дмитрия Медведева.
Олег Кулик совокуплялся с животными (в данном контексте не важно, взаправду или нет) и показывал фотографию своего детородного органа в боевой готовности, оседланного несчастным бельчонком.
Иконоклазм
Художник Александр Косолапов задумал отлить из бронзы скульптуру, изображающую Ленина, Микки-Мауса и Христа; взявшись за руки, закадычные друзья бодро шагают неизвестно куда. Попросил координаты моей литейки в Италии (кстати, предприятие принадлежит религиозной католической семье). Через некоторое время приезжаю туда. Захожу в цех. Вижу три внушительных размеров гипсовые формы. На первой красными буквами размашисто написано: "КОСОЛАПОВ – МИККИ-МАУС". На второй: "КОСОЛАПОВ – ЛЕНИН". На третьей: "КОСОЛАПОВ – БОГ".
* * *
В 1987 году американский художник Андрес Серрано представил на суд публики фотографию "Piss Christ", на которой было изображено распятие, погруженное в мочу художника.
В 1999 году английский художник Крис Офили изобразил Богородицу с помощью слоновьего дерьма.
С конца 90-х Косолапов работает над десакрализацией религиозных символов. "Икона-икра", "Это моя кровь", "Это мое тело", "Герой. Лидер. Бог".
"Икона-икра" представляет собой всамделишный оклад для иконы Богоматери, обрамляющий вместо образа Святой Девы черную икру. Художник приравнивает дорогой продукт питания к святому образу.
В картинах "Это моя кровь" и "Это мое тело" наш герой проделывает приблизительно то же самое. Кровь Иисуса сравнивается с американской газировкой кока-колой, а тело Христа – с едой фастфуд в крупнейшей в мире сети ресторанов быстрого питания "Макдоналдс".
От иконоборчества к политическому активизму
Коммунисты уничтожали храмы и рубили иконы.
"Воскресенье. 2 февраля 1930 года на Буденновском поле состоится массовое сожжение икон. Сбор рабочих по казармам в 3 часа дня. Казарменные колонны под руководством К. Л. направляются на Буденовское поле. Начало сожжения икон ровно в 10 ч. у Троицкой церкви. Играет оркестр легкой музыки", – гласил текст советского плаката. Украшение плаката виньетками и завитушками, а также наличие оркестра в объявляемой акции помещает предполагаемое действие в пространство искусства.
В 1998 году художник Авдей Тер-Оганян осуществил в московском Манеже перформанс "Юный атеист", в процессе которого разрубил топором иконы (в данном случае не имеет значения, были ли доски освящены в церкви).
В 2012 году девушки из группы "Пусси Райот" в храме Христа Спасителя в Москве пропели святотатственный текст "срань Господня…". Акция "Пусси Райот" явилась более радикальным высказыванием, нежели косолаповская "Икона-икра", так как местом высказывания было выбрано реальное сакральное пространство – амвон храма, а не мнимое – музей. Соответственно и массмедийный резонанс получился мощнее.
Текст песни помимо святотатственных слов "срань Господня" содержит политический протест: "Богородица, Путина прогони". Соответственно акция стала частью популярного в наше время политического активизма.
Закат Европы
Композитор Карлхайнц Штокхаузен назвал террористический акт, совершенный 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке арабскими террористами, "величайшим произведением искусства".
Можно с бо́льшим основанием назвать гибель европейской цивилизации поражающим воображение перформансом, устроенным Танатосом-художником.
Танатос заколдовал европейцев. Соблазнил призраком древней истины (Гермес Трисмегист) и золотым веком человечества (Платонова Атлантида). Европейцы влюбились в руины и смерть. И с тех пор последовательно разрушают базовые ценности своей цивилизации. Эта роковая любовь обернулась фатумом, судьбой Европы.
Скорее всего, эта часть мира будет в дальнейшем переименована. Возможно, и памяти о нас не сохранится. Так как само понятие, предполагающее коллективную память, – "история" – европейское. Альтернативные цивилизации – "новые варвары", вроде "Исламского государства", – уничтожают историческое и культурное наследие. Чему свидетелями мы являемся в наше время.
Грядет общество без памяти.
* * *
Модернизм – эпоха познания – часть движения европейской культуры к гибели.
Но мы – любители руин – знаем, что увядание и смерть прекрасны. В ХХ веке они породили ряд замечательных художников и писателей, без творчества которых мы не можем помыслить мир.
Второе дружеское послание погибшему всерьез Дмитрию Александровичу Пригову от Брускина Григория Давидовича
Воспоминание! Красивое слово. Вспомнишь одно – будет один человек. Вспомнишь другое – другой. Вспоминать – воссоздавать, а точнее, создавать заново. Творить собственного человека. В данном случае – собственного Пригова. Из праха, естественно, из него. Голем слушается своего создателя-мемуариста. Мемуарист владеет тайным "Именем" и словом "Истина". А потому, драгоценный Дмитрий Александрович, уж извините, мне, право, неловко, но пока я помню буквы, Вы полностью в моей власти. Обещаю Вам быть искренним. Но уж если забуду заветные сочетания, то Вы обретете власть и будете водить моей рукой. Оттуда. Договорились? Согласитесь, деваться в общем-то некуда. Ни мне, ни Вам.
* * *
Линейна ли память? Да нет, пожалуй. Мы часто переставляем события, путаем сны с действительностью, литературу с жизнью, принимаем желаемое за бывшее. А бывшее забываем. Сомневаемся. "Сомнение" – вот чудное слово! Я бы сказал – принцип. Принцип нарратива. Или еще лучше: творческий метод. Где же Вы, досточтимый Дмитрий Александрович? Куда подевались? Мы сейчас сели бы с Вами за столик, скажем, в "Билингве", где Вам хозяин подносит бесплатное пиво, и обсудили бы свежую идейку.
* * *
Скучно начинать с "Я встретил Пригова в 19…". Точные даты и выверенные события – удел профессионалов-биографов. Не будем отбирать у них хлеб насущный. Анализ же творчества – занятие искусство– и литературоведов. Так что и в эту степь мы не пойдем. Да и не пристало художнику-то о художнике. Художник, он такой: похвалит – по дружбе, отругает – из зависти. Да и писатель – тип еще тот. Нам ли с Вами этого не знать!
Кстати, а в каком году мы встретились? Что-то не припомню точно. Где-то в конце 70-х. Первый раз я Вашу фамилию услышал от своего приятеля юности Игоря Козлова, ныне сгинувшего где-то в туманной английской глубинке, а в то время весьма преуспевающего ученого-биохимика и отчаянного игрока в рулетку и нарды. Игорь был женат на англичанке Гленис. Гленис Козлова и Ваша жена Надя Бурова работали в одной и той же переводческой конторе. И дружили. Игорек меня время от времени спрашивал: "Ты такого Пригова знаешь?"
* * *
Может быть, Рубинштейн Вас привел? Библиотека, в которой трудился Лев Семенович, располагалась в том же доме, что и моя мастерская – по адресу ул. Горького, д., если не ошибаюсь, 30 / 2. Где магазин "Колбасы". Там всегда была толкучка: москвичи и "плюшевый десант" расхватывали дефицитные ветчинно-колбасные изделия. Кстати, рядом торговали пончиками, жаренными в кипящем масле и присыпанными сахарной пудрой. За пончиками всегда стояла очередь. Порой вполне сорокинская. Вход в библиотеку, так же как и вход в мастерскую, был со двора. Только библиотека была на первом этаже, а мастерская на чердаке.
Я то и дело встречал симпатичного малого во дворе. Малый этот был, как и я, длинноволос, как и я, бородат, как и я, носил очки. Как и я, выглядел иногда слегка подвыпившим. А иногда, как и я, вдрабадан. И, как и я, несомненно, являлся лицом, как тогда говорили, некоренной (а ныне говорят негосударствообразующей) национальности. "Кто же это такой?" – время от времени раздумывал я. В какой-то момент инкогнито появился в мастерской. Оказался поэтом Львом Рубинштейном. И сразу стал читать замечательные тексты на карточках.
* * *
Да и Вы, достойнейший Дмитрий Александрович, тоже, как переступили порог, сразу за свое. За стихи. Вот только что в НЛО вышла весьма и весьма интересная книга про Вас: "Неканонический классик". В ней воспроизведена фотография тех лет: Вы сидите у меня в мастерской, на моем стуле, за моим столом. Днем из окна виднеется столь любимый и не единожды мной изображенный дом на противоположной стороне улицы Горького. Над столом на стене висит гипсовый божок-гермафродит с острова Пасхи, искусно затонированный мною под дерево. Вам и в голову не приходило, что гипсовый. Слева, у самого края, на стене можно различить столь мне дорогую фотографию папы в молодости в шикарном костюме. А возле окна дагеротип юной бабушки Тамары с рано умершей тетей Галей на руках. Рядом бабушкина сестра – малюсенькая тетя Роза (та, у которой ноги с детства были парализованы) со своим мужем – хорошим человеком дядей Максом. Иосиф с Ревеккой в Петергофе. Вышитый бисером пейзаж – напоминание о незабвенной бабушке Любе. Вокруг мои кисти, мои краски, моя палитра, мои холсты. Моя жизнь, наконец. Под фотографией подпись: "Чтение в мастерской художницы Светланы Богатырь, начало 1980-х".
* * *
Да, забавны бывают всякие путаницы, случайные ошибки и прочие "очепятки". Обожаю. Например, в увесистом томе "Другое искусство" на 256-й странице напечатан портрет Сергея Чеснокова, а подпись гласит: "Л. Рубинштейн. Фото И. Пальмина". В 87-м номере "Нового литературного обозрения" на 267-й странице воспроизведен рисунок, который Вы мне подарили еще во времена царя Гороха (вот я держу его в руках), а под репродукцией значится: "Ранний рисунок Д. А. Пригова. Из архива Вадима Захарова. Впервые опубликован в 6-м выпуске журнала "Пастор" (Кельн)". Но самая смешная история, конечно, случилась в Кунстхалле в Бонне на открытии выставки "Европа, Европа". Помните? Конечно, помните. Мы стояли с Вами и болтали. Подошла дама, как потом оказалось, жена немецкого журналиста Норберта Кухинке – обожателя творчества художника Лени Пурыгина – и, не обращая на меня никакого внимания, сказала Вам по-русски: "Я вас сразу узнала: вы художник Гриша Брускин". Как мы с Вами потом хохотали: Панаев, мол, и Скабичевский.
Это был довольно странный случай. Про себя я мог бы сказать словами Сергея Довлатова: я известен настолько, что, когда меня не узнают, я удивляюсь, но когда меня узнают, я тоже удивляюсь. Но Ваше-то лицо было действительно хорошо известно в наших художественно-литературных кругах. Да и не только. Попробуй забудь. Должен Вам сказать, Вы всегда были невероятно фотогеничны. И выразительны. Одни Ваши уши чего стоят! У простых смертных таких не бывает.