Мы, работники клуба, были на левом крыле атаки, у всех нас забрали винтовки и только мне дали пистолет ТТ с одной обоймой в восемь патронов. Вторую обойму забрали. От смерти нас спасла наступившая темнота. Ночью немцы, как оказалось, не воюют, да и в лес заходить боялись.
Мы вернулись к своим палаткам. К нашей клубной машине пришли начальник штаба 1-го батальона лейтенант Базаров и старший лейтенант, командир 9-й роты. Всего нас собралось 11 человек.
Командиры – оба москвичи, участвовали в боях на озере Хасан и Халхин-Голе. У них был планшет, карта, компас. Первоначально мы ехали на нашей клубной машине. По лесным дорогам лежали трупы наших солдат, разбитая военная техника. Лежали и живые – без ног, без рук, плачущие, просящие помощи. Они были голодные, просили воды. Ужасная картина.
В одном месте по дороге были рассыпаны макароны, крупа и другие продукты из разбомбленного обоза. Очень много разбитой техники – машины, тракторы, танки. Всюду валялось оружие: пушки, пулеметы, винтовки. В лесах мы видели большие склады артиллерийских снарядов, мин, пулеметов, винтовок. Все это оставалось нетронутым и потом досталось немцам.
Подъехали к разбитому мосту. В болотах возле него застряли большие танки. Это были самые тяжелые в мире танки КВ – "Клим Ворошилов" из 17-й Алтайской танковой дивизии. Они шли к нам, но застряли в болотах. Я насчитал их двадцать! Возле озера на небольшой площадке стояла 76-мм пушка, весь расчет которой сгорел от термического снаряда, и их сгоревшие фигуры продолжали лежать рядом, а заряжающий даже продолжал стоять, совсем как живой. Из-за того что одежда сгорела, люди были голые, а у заряжающего даже член был в стоячем положении. Рядом лежали два подносчика снарядов, они были черные, как смола. Все это было очень страшно.
Мы положили на балки деревянного моста доски, и Хренов искусно провел машину на тот берег, хотя сам стоял на подножке, управляя одной рукой и готовый выпрыгнуть в любой миг. Мы уже переходили мост, как нас неожиданно обстреляли из миномета, ударил пулемет.
Под пулями мы бросились к машине. Несмотря на то что будка вся была в пробоинах, мы успели выехать из-под огня.
Машину спрятали в укрытие. Вокруг много окруженцев. Все они идут на восток, к своим. Все голодные. Мы нагнали колхозное стадо коров. Наши солдаты напали на коров и телок. Я сам видел, как они валили животных и рубили их, отрезали у еще живых животных куски мяса. Тут же разводили костры и жарили или варили в касках мясо. Вдруг начался обстрел. Опять из минометов и пулеметов. Мы бросили все и в панике побежали. Я даже не успел захватить свою плащ-палатку, о чем потом очень жалел. Из нашей команды, к счастью, никто не пострадал. Голодные, мы двинулись дальше. Заезжали в деревни, просили у крестьян хлеб, картошку, мясо, птицу. Нам давали, и мы сами готовили пищу. Стали выходить на большак и нападать на одиночные машины, брали из них продукты.
На перекрестках больших дорог фашисты высадили небольшой десант – маленький танк, несколько минометов, пулеметы и десяток солдат. Таким образом, они дважды нас основательно напугали. Так или иначе, но мы доехали до окраин Волковыска. Это был небольшой чистый городок в Западной Белоруссии. Окружен он лесами, полянами. В городе уже были немцы. Мы на своей летучке подъехали к городу и остановились, так как не знали, что делать дальше. Мосты были разбиты, а те, что сохранились, хорошо охранялись немцами. Вокруг было много тысяч советских солдат и командиров, которые не знали, куда им идти и что делать. Сверху пролетали немецкие самолеты, но нас не бомбили. Я сел в тень дерева, побрился и стал думать, что делать дальше.
В толпе все рядовые. Все политруки и командиры переоделись и тоже стали рядовыми. Я тоже хотел надеть старую гимнастерку, которая была в машине, но лейтенант Щепетков запретил это делать.
Я только закончил бриться, как ко мне подошла группа солдат. Они сказали, что задержали подозрительного человека, скорее всего, шпиона. Хотели расстрелять, но он упросил, чтобы его допросил какой-нибудь политработник. Поскольку я был единственным, у кого на рукаве осталась красная звезда политрука, то они привели его ко мне. Задержанный сказал, что он – дивизионный комиссар, показал свой партийный билет. Все документы у него были спрятаны внутри подкладки сапога. По внешности он действительно был похож на шпиона. Я запомнил его имя – Яков. Вероятно, он был евреем.
Я объяснил солдатам, что это советский человек, к тому же большой начальник. Отправил их назад, а дивизионный комиссар остался с нами. В то время в листовках немцы писали о своих успехах на фронте и постоянно добавляли: "Бей жида политрука, морда – просит кирпича!"
Яков тепло поблагодарил меня и пошел дальше на восток. По рассказам солдат, под Волковыском был и посланный из Москвы самим Сталиным маршал Кулик. Направляли его к нам навести порядок, но вскоре он тоже оказался в нашем положении. Его сопровождала большая группа командиров. Я видел их, но именно маршала не разглядел. Говорили, что он был переодет в женское платье.
Потом я слышал, что ему удалось выйти из окружения, и он честно рассказал Сталину все, что было. Тому это не понравилось, и он разжаловал его до майора.
На большой поляне под Волковыском из окруженцев стали формировать батальоны и строить их в колонны, которые стали куда-то направлять. Одну такую колонну отправили на южную сторону, ее повели два полковника. Начали формировать еще один батальон. Я взял автомат с диском и стал в первый ряд. Подошел полковник и выкинул меня из строя. "Ты политрук – маленький, иди в последний ряд. Впереди строя должны стоять высокие ребята". Я обиделся и ушел. В этот момент послышались пулеметные очереди. Жирные полковники стали говорить: "Вот видите, ваши товарищи уничтожают фашистский десант, сброшенный сюда, чтобы уничтожить всех окруженцев". Отправилась вторая колонна, человек пятьсот. Через 20–25 минут снова началась стрельба из пулеметов, рвутся гранаты. На майдан вернулось два-три красноармейца, они рассказали, что нарвались на устроенную фашистами засаду, а эти полковники – переодетые диверсанты.
В это время вернулись полковники, которые увели первый батальон, чтобы набрать новых жертв. Что было дальше с ними, не знаю, так как наша группа пошла на восток самостоятельно. Вступать в бой с врагом, который, как правило, двигался в больших колоннах, не было никакой возможности. Нас было всего 11 человек. Тем не менее дважды мы нападали на одиночные машины. Закидывали их гранатами, стреляли, потом забирали все, чем можно было поживиться, прежде всего продукты, и уходили в лес. Отойдя от места нападения километров на десять, делали привал. Однажды напали на охрану железнодорожного переезда на магистрали Минск – Москва, южнее Орши. Уничтожили четырех немцев, забрали их оружие, продовольствие. В районе между городами Борисов и Орша, когда мы шли по лесной дороге, прямо на нас выехала легковая машина. Свет фар осветил нас, в том числе и меня. Фашисты схватились за оружие, но мы их опередили. Автоматной очередью я скосил водителя и полковника, который сидел рядом. На заднем сиденье было еще два офицера. Всех четверых мы убили, продукты забрали, оружие выбросили, а колеса прокололи. Через 15–20 минут начался какой-то шум. Оказалось, что неподалеку от этого места в деревушке находился штаб немецкого полка. Полковник ехал в свой штаб. Захваченный нами его портфель мы посмотрели на следующий день, естественно, ничего не поняли, а потом передали встреченному нами советскому полковнику. Тот отступал с группой в человек тридцать. С ним была его жена. Он предложил нам присоединиться к нему, но нам что-то в них не понравилось, и мы отказались.
В первые дни войны все наши бойцы и командиры были уверены, что старая граница хорошо укреплена и там враг обязательно будет остановлен. Накануне войны я несколько раз пересекал ее возле городка Негорелое, когда ездил в командировку в Минск. Теперь же, двигаясь по тылам врага, мы наконец дошли до старой, довоенной границы между СССР и панской Польшей. Существовала эта граница до 17 сентября 1939 года. Эти земли были захвачены поляками (Пилсудским) после Первой мировой войны. Поскольку отношения с Польшей у СССР были плохими, граница была укреплена: везде стояли доты и дзоты. В них были пушки, крупнокалиберные пулеметы, запасы снарядов, еды, патронов. Доты были построены в очень удобных для обороны местах – на возвышенностях и контролировали все дороги с запада.
Когда в июне 1941 года мы подошли к этим укреплениям, то увидели разбитые пушки, пулеметы, много боеприпасов и никого из бойцов. Стало очень обидно. Мы поняли, что зацепиться на старой границе Красной армии не удалось. С немецкого самолета сбросили листовки с фотографией, на которой сын Сталина Василий в плену, слева и справа от него два немецких офицера. У Василия штаны без пояса, чтобы нельзя было бежать. Под фотографией была надпись: "Рус, сдавайся. Сын Сталина Василий Сталин добровольно сдался в плен. Сопротивление бесполезно". Такие листовки лежали повсюду.
На восток шли тысячи и тысячи командиров и красноармейцев. Среди них были и летчики. Они плакали от обиды. Накануне войны одну из частей нашего Белорусского особого военного округа перевели из глубины России в местечко Альбердин, что недалеко от города Слоним, который находился у самой границы. Командование распорядилось разобрать самолеты на профилактику, а самих летчиков отпустили в увольнение по бабам. А баб там было полно. Притом бесплатно и без церемоний – бери не хочу! На улицах городов и деревень горели красные лампочки публичных домов. Вот наши летчики и развлекались в этих заведениях. Когда началась война, они даже не успели воспользоваться своей авиатехникой. Враг все обдумал, рассчитал, а наши прошляпили. Молодые пилоты шли с нами на восток и переживали за все это. Они были уверены, что все это было сделано специально.
Что ждало нас впереди, никто не знал. Кого только не встретишь, отступая неорганизованно. Ведь нас обманули, что войны не будет. Мы победоносно освободили Западную Украину и Западную Белоруссию, прибалтийские страны, Молдавию. Все предполагали, что так будет и дальше.
Командиры рассказывали, как утром 22 июня фашисты разбомбили казармы войсковых частей в пограничной полосе. В одной казарме осталось в живых 11 человек, в другой – 30 человек. Это в нашей 10-й армии генерала Павлова. Номера полков я забыл. Остались в живых те, кто в то время был вне казарм: на посту, в командировке, в разъездах, в увольнении.
Рассказывали, что перед началом войны по Западной Белоруссии ездили немецкие шпионы, переодетые в форму советских милиционеров и военнослужащих. Да и сами граждане недавно присоединенных западных областей Белоруссии были против советской власти. С момента их присоединения к СССР они открыто говорили нам о том, что в 1941 году будет война. "Немцы придут, а вы вылетите, как пробка из бутылки".
Вскоре машину пришлось бросить. Шли днем, ночью отдыхали, спали в лесу. Укрывались кто плащ-палаткой, кто шинелью. С правого берега Западного Буга мы вошли в Беловежскую Пущу, откуда взяли направление на Волковыск. Пришлось переплывать реку Россь – приток Немана, потом через Зельвянку, тоже приток Немана. Севернее города Зельвы дважды переплывали реку Щара. Севернее Слонима взяли курс в направлении города Городище, что севернее Барановичей. Оттуда мы направились в сторону Минска, в городок Кайдалово, что в 30 километрах от Минска. Не в сам городок, а в леса и села возле него. Немцы уже давно заняли эти места и сам Минск тоже. В городах их кишело, а в леса они не заглядывали, видимо, боялись. Как-то мы оказались южнее дороги Минск – Москва, в 40–50 километрах южнее Минска. Это был седьмой день начала войны. Хотели перейти на северную сторону дороги, где виднелась какая-то деревня. Дорога была свободной, было тихо, взошло солнышко, было часов семь утра. Как только мы сунулись на дорогу, как загудели моторы и в сторону Москвы двинулись машины, мы отступили метров на двадцать пять от магистрали и залегли в кустах. Место было болотистое, с тысячами комаров, от которых нам не было никакого спасу. Все тело, голова, лицо, глаза были искусаны… Мы прятались в плащ-палатку. Есть было нечего. Продолжалось это двое суток. Мимо нас на Москву шли подразделения танковой дивизии СС "Мертвая голова". Наконец все стихло. Мы поднялись и с трудом перешли дорогу. Ноги онемели, от голода и жажды у нас совершенно не было сил. На той стороне дороги нас встретил и позвал в свой хлев старый высокий белорус. Его жена принесла две буханки горячего ржаного хлеба. Всем нам раздала маленькими кусочками. Потом принесла еще одну буханку. Через 20 минут принесла ведро парного молока, прямо из-под коровы. Всем досталось по кружке. Мы хорошо подкрепились. Сказали тысячу благодарных слов этим добрым людям и пошли дальше.
Старый белорус, накормивший нас, ознакомил с обстановкой в деревне, показал направление нашего дальнейшего пути. Сказал, что вчера в сторону Москвы прошли два наших генерала, один был с автоматом. Мы пошли на восток севернее Борисова. Голод, а потом сытная еда надорвали наш желудок, и, справляя нужду, все мы очень страдали.
Около Борисова мы переплыли реку Березину, потом ее притоки Бобр, Свислочь и пошли в сторону городов Толочин, Коханово и дальше южнее Орши. Возле города Барань вышли к истоку реки Днепр. Лето закончилось, мы шли сентябрь, октябрь… Стало холодно. Партизанских отрядов мы нигде не встречали. Вероятно, они возникли позже. Наши командиры Щепетков и Базаров были москвичами и твердо намеревались перейти фронт. Наша большая группа им, видимо, казалась помехой, и они предложили нам расстаться. Мы согласились. Наши командиры пошли на восток, а мы повернули на юг.
Щепетков до войны был командиром 9-й роты нашего 128-го стрелкового полка, Базаров был начальником штаба 2-го батальона этого же полка 29-й стрелковой дивизии, которой на тот момент командовал генерал Бикжанов.
Если говорить по правде, они были правы, что покинули нас. Шла страшная война, жизнь и смерть шли рядом. Они были опытными командирами, повоевавшими на Хасане, Халкин-Голе, в Финской войне. Они сделали для нас все возможное, спасли наши жизни в самых первых схватках. Научили нас, как нападать на одиночные и небольшие обозы, одиночные автомобили, железнодорожные переезды. Так мы действовали на всем нашем пути от Бреста до самой Орши. Было тепло, немцы были беспечны. Теперь наступила осень, начались дожди, насыщенность немецкими войсками была запредельная. Да и стали они осторожнее, немцы, без надежной охраны уже по дорогам не ездили. Были мы не одни, таких небольших групп, действовавших в тылу врага, в ту пору было множество.
Когда мы попрощались с нашими командирами, выслушали их наказы и напутствия, нам было очень тяжело. Каждый плакал и молча вытирал слезы.
До сих пор всегда кто-то принимал решения за нас, теперь все надо было решать самим.
Теперь наша основная задача заключалась в том, чтобы переплыть Днепр, перейти через магистраль Минск – Москва на его южную сторону. Реку в мелком месте мы переплыли ночью, так как мосты и переправы хорошо охранялись. Дорогу перешли вечером, когда только стемнело. Местные жители наставляли нас, где и как переходить и как дальше двигаться в сторону Украины – на юг.
Направление выбрали на Быхов, а оттуда – на Рогачев. Шли днем прямо по дорогам. Немцы на нас не обращали внимания. Старосты деревень разрешали ночевать в колхозных помещениях или у местных жителей. Разрешали копать и брать себе для еды колхозную картошку. Да и жители деревень тоже были добрыми людьми. Они кормили, чем могли, жалели нас. В Белоруссии были села и целые районы, в которые даже не ступала нога фашистов.
В одном городке мы вышли на базар. У нас оставались советские деньги. К тому же на лесных дорогах мы встречали разбитые сейфы воинских частей и кучи денег. Бери, сколько хочешь. Конечно, брали. На базаре в два ряда на земле сидели продавцы. Они продавали сельхозпродукты, одежду, обувь. Когда дошли до конца этих рядов, то увидели наряженных, красивых девушек на табуретках, рядом с каждой девушкой сидела ее мать. Нам объяснили, что сегодня ежегодная ярмарка невест. Все, кто желал, мог выбрать себе девушку, и она станет его женой. Их можно понять. Ведь в этой большой деревне, кроме старых мужчин и малолетних мальчиков, ни одного мужика не было.
Нам предлагали: оставайтесь, а после войны уйдете, мы вас держать не будем. Зато дома чоловичий голос будет, говорили они. Мы их не послушали. Как я потом жалел…