Сейчас Костин выглядит совсем по-иному. В нем ощущается бодрость, энергия, быть может, потому, что он создает оружие, которое имеет не меньшую силу, чем мины, бомбы, снаряды. Недаром берлинских радиокомментаторов приводит в ярость голос "Правды" о том, что Ленинград всегда был городом русским, советским и фашисты смогут пройти по его улицам не иначе, как только пленными.
Пока печатается тираж "Правды", к зданию на Херсонской улице подходят почтовые машины, фронтовые "газики", "виллисы", зеленые армейские мотоциклы. Бредут сюда по снегу и одинокие путники - мужчины, женщины, подростки.
- Вам что нужно? - спрашивает сторож человека в пенсне, почти с ног до головы запеленатого в большущий женский шерстяной платок.
- Я, дружок, с Тверской улицы. Мне бы газетку. У нас все жильцы отощали, нет силы подняться. Один я в строю. Меня и послали. Не откажите в любезности. Сами знаете, газета сейчас цену хлеба имеет.
Сторож извлекает из кармана тулупа свою газету и молча подает мужчине.
- Спасибо, спасибо, дружок, - лепечет человек в пенсне. - Не обессудьте, если я еще вас побеспокою.
Он торопливо засовывает газету под пальто и выходит из проходной, продолжая отвешивать поклоны сердобольному сторожу.
"ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА"
…На Неве, против Зимнего дворца, в ледяном поле стоит плавбаза "Полярная звезда". К ее бортам прижались узенькие длинные корпуса подводных лодок.
Лодки недавно пришли из походов. Одна из них к Октябрьским праздникам возвратилась от берегов Германии, куда ходила в разведку. Другие лодки потопили по нескольку вражеских кораблей и на обратном пути пробивались сквозь льды, нынче раньше обычного появившиеся в Финском заливе.
А сейчас все силы брошены на защиту Ленинграда, и подводники заняты не совсем обычным делом.
В метели и в тихие морозные дни на набережных и площадях они изучают приемы штыкового и гранатного боя, постигают тактику уличных боев.
Всякое может случиться. Вдруг фашисты прорвут фронт и бои начнутся на улицах Ленинграда. Тогда вступит в дело целый полк, состоящий из моряков-подводников. Сконструированы и построены десятки специальных саней, на которых легко можно установить пушки с подводных лодок.
Командиры, получившие в училищах специальность штурмана, минера, инженер-механика, сошли с кораблей на землю, командуют стрелковыми взводами и ротами, составленными из трюмных, торпедистов, акустиков.
После занятий подводники возвращаются на корабль, обедают и вторую половину дня заняты ремонтом механизмов.
"Полярная звезда" - один из тех немногих уголков города, где по магистрали идет пар, горит свет, работает баня, но зато на каждый квадратный метр приходится не меньше трех-четырех жителей.
Командир базы Александр Климов - высокий, полный моряк, с большой окладистой бородой - радушно встречает гостей. Иногда я у него ночую.
Как-то рано утром нас разбудили. Дежурный сообщил, что к кораблю идет машина командира бригады подводных лодок Героя Советского Союза Трипольского, того самого Трипольского, который волновался в Таллине по поводу исчезнувшей лодки, а затем так искренне радовался, когда она вернулась.
Климов вмиг сорвался с койки, еле успел надеть шинель и, немного сконфуженный, встретил комбрига у дверей своей каюты.
Александр Владимирович Трипольский, обычно вежливый и добродушный, на сей раз разгневался.
- Долго спите, товарищ начальник, - сказал он с укоризной. - Можно подумать, что у вас нет никаких обязанностей.
- Виноват!.. Виноват, товарищ капитан первого ранга, мы тут поздно засиделись… - пытался оправдаться Климов, но Трипольский махнул рукой, дав понять, что разговор на эту тему закончен. Его интересовало другое:
- Чем у вас заняты люди?
- Ремонтом, боевой подготовкой, товарищ комбриг.
- А еще?
- Осмелюсь доложить, и этого хватает, - отчеканил Климов.
- Ну так вот, будут у вас еще и другие заботы. Садитесь и давайте все обсудим.
Климов осторожно присел на край стула.
Трипольский продолжал:
- Нам поручили своими силами взяться за восстановление главной водонапорной станции. Надо дать воду хотя бы в центральный район. Работы уйма, придется отмораживать трубы, ремонтировать дизеля. Трюмных послать туда лучших, самых опытных. Давайте списки, посмотрим, с каких лодок можно снять людей.
Трипольский взял списки:
- Вот начнем с триста третьей.
- Нельзя, - решительно заявил Климов. - С этой лодки все трюмные посланы на восстановление табачной фабрики.
Трипольский отложил листок и взял новый:
- На триста одиннадцатой тоже хорошие специалисты.
- Уехали на заготовку дров.
Трипольский терпеливо перекладывал листки с одного края стола на другой, пока не нашел тех, кому можно поручить это дело. Когда все было решено, Трипольский направился в ремонтную мастерскую, оборудованную здесь же, на корабле. Мастерская помещалась в трюме, и матросы работали в тесноте, чуть не задевая локтями друг друга.
Матрос Кучеренко копался в сложном сплетении проводов гидроакустического прибора, его сосед разбирал мотор. При появлении Трипольского они вскочили, но комбриг сделал знак - продолжать работу. Подошел к электрикам и сказал:
- Вам есть поручение.
Матросы встали.
- Эрмитаж знаете?
- Еще бы, напротив нас будет. Мы там летом картины и гробницу Александра Невского упаковывали.
- Правильно, - сказал Трипольский. - Стало быть, вы должны знать и директора Эрмитажа академика Орбели.
- Знаем, - почтительно отозвались матросы.
Трипольский продолжал:
- Сейчас он пишет научный труд, а в кабинете тьма, хоть глаз выколи. Ходит с фонариком "жиу-жиу". Мозоли на руке натер. Мы случайно узнали об этом и обещали помочь. Надо побывать у него сегодня же и провести с корабля электричество прямо к нему в кабинет.
- Это мы вмиг сделаем, товарищ комбриг, - сказал старшина электриков. И тут же рассказал, как в первые дни войны эвакуировался Эрмитаж. Упаковкой картин, скульптур, различных антикварных вещей занимались сотни людей. Им помогали курсанты Военно-Морского училища имени Фрунзе. Они явились тогда в кабинет академика И. А. Орбели и доложили:
- Прибыли в ваше распоряжение. Что прикажете делать?
Иосиф Абгарович сидел у телефона - ему должны были звонить из Москвы.
- Я сейчас не могу отсюда отлучиться, - пояснил он, - а вы сами, пожалуй, не найдете зал с картинами Ван-Дейка. Там научные сотрудники заняты упаковкой. И вам дело будет…
- Почему же не найдем? Найдем! Не раз у вас в музее бывали.
- Это дальний зал.
- Мы знаем. Разрешите идти?
Академик Орбели только развел руками.
- Ну что ж, попробуйте.
Поговорил по телефону и отправился за курсантами, убежденный, что они не найдут зала с картинами Ван-Дейка. Каково же было его удивление, когда, придя в зал, он застал там курсантов, уже действовавших вовсю…
- Сами нашли? Молодцы! - сказал Орбели.
- Что мы, Ван-Дейка не знаем! - обиженным тоном заметил кто-то из курсантов. - Сколько раз ходили к вам на экскурсии.
Этот случай остался в памяти старшины, и, быть может, потому он с таким жаром принял теперь поручение Трипольского.
В тот же вечер моряки-подводники протянули провод в кабинет ученого. Возвратившись, старшина рассказывал:
- Пришли мы, а там действительно темнота… Подвели шнур к настольной лампе, дали свет. Академик обрадовался, даже в ладоши захлопал. Потом сели - закурили. Он на больные ноги жалуется; глянули мы под стол, а электропечка бездействует. Ну, мы мигом подвели контакты к печке, и спираль стала накаляться. Академик не знал, как нас благодарить. Вспомнил, что во время эвакуации моряки упаковывали картины Ван-Дейка, а мы говорим: "Так это мы и работали". Он еще больше обрадовался. "Ну, - говорит, - в долгу я перед флотом, после войны рассчитаемся". Потом мы ему вопросик подбросили: "У вас баня есть?" Он очень удивился: "Какая же в Эрмитаже может быть баня?" А мы ему: "В таком случае, просим к нам на "Полярную звезду". У нас по субботам можно вымыться…"
С тех пор академик Орбели стал частым гостем на "Полярной звезде". Но еще чаще видели его на линкоре "Октябрьская революция", на крейсере "Киров", на миноносцах, тральщиках, "морских охотниках". За время блокады он выступил более двухсот раз с докладами о боевом прошлом великого русского народа и на другие темы. Он считался своим человеком среди балтийских моряков. Он был их другом.
КУШНАРЕВ И ДРУГИЕ…
В эти тяжелые дни наш флот живет, борется с врагом и готовится к летним плаваниям. На страницах газеты "Красный Балтийский флот" рядом со статьями и очерками о боевых схватках можно прочитать не менее примечательные материалы о том, как люди, у которых ноги подкашиваются от голода и усталости, ремонтируют корабли, сражавшиеся при обороне Таллина, Ханко, Ленинграда.
Я побывал на судостроительном заводе и понял: то, что делают рабочие и моряки на ремонте кораблей, не укладывается в обычное понятие трудового подвига. Нет, это нечто более высокое и неповторимое.
Инженер Илья Семенович Кушнарев был один, когда я вошел к нему в большой холодный кабинет. Он сидел за письменным столом в ватнике и старенькой барашковой шапке-ушанке, растирая коченеющие руки, и читал какое-то письмо.
Мы поздоровались, и он первым делом протянул мне бумагу со штампом "Военный совет Краснознаменного Балтийского флота". В этом письме содержалась просьба моряков к судостроителям ускорить ремонт миноносца, ввести его в строй к открытию навигации.
- Люди у меня в дистрофии. Умирают каждый день. И, откровенно говоря, не знаю, как справиться с таким делом, - проговорил Илья Семенович.
Кто был этот пожилой человек?
Мне рассказывали, что прослужил он на заводе около двадцати лет начальником отдела технического контроля. В начале войны отправил семью на Урал, а сам остался. Теперь он выполнял обязанности директора, главного инженера и всех остальных начальников.
- Смотрите, что делается, - сказал он, подойдя к окну и показывая через заиндевевшее стекло на подъемные краны, которые остановились еще в ноябре, когда прекратилась подача энергии, и стояли теперь, покрытые снегом, разрисованные инеем. - Наши старожилы не припомнят такого даже в двадцатом году. Тогда хоть вороны жили в цехах, а нынче и они подохли. Впрочем, что поделаешь, - тяжело вздохнул он. - Надо жить и флоту помогать.
Затем он свернул бумажку, положил в карман, и через несколько минут мы шагали по узенькой тропинке, проложенной среди искореженных стропил, нагромождений кирпича и сугробов снега.
- Есть у нас бригадир, парень что надо, - продолжал он. - Есть и другие хорошие люди, коммунисты, все силы флоту отдают. Но ведь проклятый голод ни с чем не считается: нужный ты работник или нет - все равно косит. Морозы какие… Пальцы к варежкам примерзают. А попробуйте на открытом воздухе ремонтировать этакую махину.
Илья Семенович поднял руку, потер нос, щеки, пофыркал в застывшие ледяные усы и зашагал быстрее.
- Конечно, не зря пишут нам моряки. Народ у нас золотой. С такими бы горы ворочать! Взять хотя бы Васю Копейченко. Вы его не знаете? - Кушнарев вопросительно посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой, и тогда он сказал: - Тоже прекрасный мастер. С разумом. А уж до работы жаден, поискать надо; к тому же весельчак, всегда с шуткой, прибауткой.
И вспомнил Илья Семенович, как вчера подошел он к Васе и взглянул на него. Сухое, обтянутое кожей лицо, и только в черных запавших глазницах на миг вспыхнул огонек. Вася попытался улыбнуться, но не получилось: губы потрескались, блеснули розоватые от крови зубы. Голод, цинга, десны кровоточат.
Илья Семенович продолжал размышлять вслух:
- Сурин такой крепкий мужик, и того голод ломает. Вчера ходил, а что сегодня будет - не знаю. Энергии в нем было столько, и сейчас еще глазами бы всю работу переделал, говорит мне: "Не могу, Илья Семенович, видеть, как корабль в лед вмерзает. Давайте месяца в два попробуем его поднять…" Зайдем-ка к Сурину, - сказал он и зашагал быстрее.
Мы пришли в общежитие. Кушнарев организовал его при заводе, чтобы люди не тратили силы на ходьбу домой: многие жили далеко от верфи.
Мы прошли по длинному коридору. Илья Семенович открыл дверь. В углу комнаты на железной кровати, покрытой одеялами, пальто, закутанный в платок, лежал Сурин. На широком отечном лице было спокойное, отрешенное выражение. Илья Семенович подошел, наклонился к нему. Сурин открыл глаза и медленно, с усилием проговорил:
- Да-а… Вот так… Не встал сегодня.
Мы оба знали, что значит это "не встал". Случалось не раз: ослаб человек, не хватило сил подняться, стал малоразговорчив, потом умолкал навеки. Илья Семенович сперва нахохлился, помрачнел, потом окрепшим голосом сказал, обращаясь к Сурину:
- Сейчас, дорогой мой, мы что-нибудь придумаем.
И мы направились дальше. По дороге услышали стук молотков и зашли в единственный действовавший цех, где у станков стояли десятка три людей в ватниках и шапках с опущенными ушами. Это были рабочие и моряки из команды миноносца, который пострадал во время осенних налетов немецкой авиации на Кронштадт. Только и здесь, на новом месте, ему явно не повезло. В корпус попало несколько снарядов, и он стоит у ближайшего причала с развевающимся на корме бело-голубым флагом, как воин, весь израненный, но не склонивший головы перед врагом.
С командой корабля было тоже много злоключений. Поначалу она поселилась на берегу, в старинном кирпичном здании заводоуправления. Во время одного из обстрелов через окно угодил снаряд: дневальному раздробило ногу. Моряки снесли товарища в лазарет, а сами стали перебираться в ремесленное училище. Скоро обжили новую квартиру; устроили кубрик, в подвале сложили кирпичную печь, вмазали в нее котел на тридцать ведер, и получилась баня, что надо.
Теперь жизнь как будто наладилась: по утрам часть команды отправляется в цех и на ремонт корпуса корабля. Остальные - в наряд на камбуз, носить воду, добывать топливо. Это, пожалуй, самая трудная обязанность: из-под снега глубиной в несколько метров выкапывать бревна и доски. Но что поделаешь? Теперь не мирное время, бесполезно ходить в порт. Топливо не получишь по интендантским нарядам, его надо добывать своими силами.
- А где командир корабля? - поинтересовался я.
- Дойдем и до командира, - ответил Кушнарев. - Без него ни одно дело не делается.
Действительно, вскоре мы пришли в командирскую каюту; если можно назвать каютой большущую четырехугольную комнату, посреди которой стояла печка, а над ней протянулся железный рукав. Возле печки сидели трое: моряк с широким добродушным лицом, непрерывно попыхивающий своей трубкой, и два гражданских товарища средних лет с худыми, землистыми лицами. Длинными высохшими пальцами они держали алюминиевые кружки, не торопясь подносили их к губам и совсем медленно пропускали глоток за глотком.
- Прошу с нами чайком согреться, - сказал командир корабля и подал нам кружки, из которых заманчиво струился пар. - Наверно, вы такого чая еще никогда в жизни не пробовали. Блокадный высшего сорта.
Я попробовал. Действительно, по тем временам это был вкусный, ароматный чай.
- Кто же его изобрел? - спрашиваю командира.
- Наш вездесущий интендант Мишин, - поясняет он, улыбаясь.
Я хотел было узнать подробности, но тут в разговор вмешался Илья Семенович. Он протянул командиру письмо Военного совета, стал рассказывать о том, что люди умирают, и он не знает, как быть дальше.
Командир задумался. Поразмыслив, предложил:
- Давайте соберем коммунистов и посоветуемся с ними, что делать, как выходить из положения.
- Ваших коммунистов? - спросил Илья Семенович.
- Не только наших, но и ваших. Все вместе соберемся.
Илья Семенович согласился. И после рабочего дня мне довелось быть свидетелем собрания двух партийных организаций, объединенных сейчас одной общей задачей. Моряки и рабочие сидели на скамейках, стояли усталые, изможденные и слушали Илью Семеновича Кушнарева.
Понятно, ничего утешительного он им сообщить не мог: с каждым днем тают силы рабочих, некому ремонтировать корабль, а война продолжается, страна не может остаться без флота. Все дело упирается в людей. А существование людей зависит от питания. Самые ценные специалисты выбыли из строя: инженер по котлам где-то в госпитале, инженер-электрик - дома, умирает голодной смертью. А без них что без рук… Они строили эти корабли и знают без схем и чертежей каждую мелочь.
Илья Семенович говорил об этом своим товарищам глухим, суровым голосом, говорил о самом главном - о спасении человеческих жизней, о спасении жизни и для людей, и для дела, великого дела! Он кончил. Все молчали, глядя на него потускневшими глазами.
- Давайте посоветуемся, как выйти из этого трудного положения, - сказал командир корабля и обвел взглядом сидевших перед ним и стоявших сзади, за скамьями.
Никто не решался взять слово. И вдруг люди зашевелились, раздвинулись и дали дорогу начальнику интендантской службы корабля Мишину. Он полез в карман, вынул три картофелины и положил на стол.
- Товарищ командир, - сказал он, вытянувшись, точно была подана команда "смирно". - Вот эта картошка из-под Колпина. Там совхозные огороды есть. В осень не успели снять овощи. Рискнуть добраться туда - и все будет в порядке.
Командир посмотрел на него с удивлением:
- А вам откуда это известно?
- Как откуда?! - с обидой произнес Мишин. - Я же до войны в Ленплодовощторге работал. Все совхозы как свои пять пальцев знаю.
- Что нам с того, что под Колпином есть? Там ведь немцы стоят, - возразил командир корабля.
На это Мишин заявил:
- Немцы не в самом Колпине. Все, что засеяно, - это наша земля.
Все были за предложение Мишина. Тут же нашлись добровольцы, которые согласились поехать под Колпино.
- В таком случае мы с Ильей Семеновичем все как следует обмозгуем и, по всей вероятности, снарядим экспедицию, - объявил командир корабля.
На этом собрание закончилось, все разошлись, мы вернулись в каюту командира. Он сразу взялся за телефонную трубку, позвонил кому-то из начальства и, рассказав все до малейших подробностей, попросил послать грузовик под Колпино на огороды, а положив трубку, сообщил нам:
- Возражений нет, надо готовиться.
Разумеется, Мишин был тут как тут.
- Вам поручается возглавить операцию, - коротко сказал командир.
- Можете быть спокойны, товарищ командир, я постараюсь, а ребята мне помогут.
Илья Семенович молча сидел за столом, глаз не сводил с Мишина и нервно постукивал пальцем. Потом он встал, подошел к Мишину совсем близко, дружески положил ему руку на плечо и сказал:
- Товарищ Мишин! Вы, должно быть, хороший моряк и коммунист. Не мне судить об этом. Но раз командир корабля поручает вам такое дело - значит, вы заслуживаете. Только вы еще молоды, горячности много, а тут требуется осторожность, надо все хорошенько обдумать. Картофель спасет жизнь нашему коллективу, но помните, что каждый человек у вас на вес золота. Если вы привезете картофель ценой жизни здоровых, трудоспособных работников, тогда игра свеч не стоит. Помните - картошка нужна для людей, а люди - для победы! Вы меня поняли?!