Нет, это была не пчела, чье нападение мы однажды доблестно отразили с Василием Уткиным во время парного комментария какого-то корпоративного футбольного матча на окраине Москвы. Пике неизвестной бразильской особи было гораздо более стремительным и целенаправленным. Вероятно, из-за ее неизвестных мне природных отличий от тогдашней прозаической сборщицы пыльцы. Но, возможно, и потому что задачи выбора между двумя объектами на этот раз попросту не существовало.
Одним словом, укус был внезапным, и опухоль росла параллельно со счетом, который к концу первого получаса игры был уже 5:0 не в пользу Бразилии. Наслаждаться просмотром мешали и боль, и мысли о том, как комментировать финал, который, слава богу, был еще не завтра, но… И даже пиво не в радость, разве что охлажденная бутылка хороша для компресса… И слезы…
Сразу после просмотра, в гостиничном лифте, спускаясь в аптеку хоть за каким-нибудь лекарством, я "плакал" вместе с двумя бразильцами. И было видно, что они благодарны мне за сочувствие.
Что же касается финала между Германией и Аргентиной на стадионе "Маракана", то опухоль за пять дней почти не спала, и я чувствовал себя этаким комментатором настольного тенниса: шарик налево - шарик направо, а ты вертишь головой туда-сюда. Вот и здесь, чтобы успевать следить за ходом игры, пришлось вовсю поработать шеей.
Попадая в Берлин, я теперь задираю эту же шею, чтобы посмотреть на гигантское изображение Марио Гетце. "Золотой мальчик" на стене дома забивает тот самый "золотой гол" в дополнительное время решающего матча. Смотрю и мысленно подвожу итог "моих" финалов. Лос-Анджелес, Париж, Берлин и Рио-де-Жанейро - четыре города. Бразилия, Франция, Италия и Германия - это четыре чемпиона.
Будет ли пятый репортаж? И если да, то будет ли он парным? А может, тройным? Эта форма, как в свое время одеколон той же маркировки, набирает сейчас все большую популярность.
Как отреагировать на неожиданный вопрос незадачливого коллеги по репортажу: "Помните точно такой же гол в 83-м?" На мой взгляд, сглаживающим неловкость ответом может быть такой: "Не помню, но верю".
Вот так же и про пятый финал: "Не знаю. Но верю…"
Глава седьмая
За кого болеют комментаторы
- Дави "Динаму"!
- Товарищ, но "Динамо" не склоняется.
- Ничего, перед ЦДКА все склоняются!
Старая байка
"Вратарь, не суйся за штрафную!"
"За кого болеют комментаторы?" Книгу с таким названием корреспондента спортивной редакции ТАСС Александра Левинсона в свое время раскупили мгновенно. Она была хорошо написана, к тому же Саша явно угадал с названием.
Телезрителю во все времена было крайне интересно, кому же отдают симпатии люди у микрофона. И хотя Левинсон, кроме очевидных пристрастий, типа Маслаченко - это "Спартак", особых секретов не раскрывал, заголовок срабатывал отличной приманкой.
Когда Первый канал показывал матчи чемпионата РФПЛ, к нам в редакцию приходило довольно много писем. Забавляло то, что критическая часть почты, скажем, после игры ЦСКА - "Спартак" из раза в раз делилась на две равные части. В одной из них утверждалось, что комментатор беззастенчиво болеет за армейцев, в другой авторы спрашивали: ну, сколько можно так открыто поддерживать красно-белых?
Что ж, возможно, причина такой "неразберихи" в том, что я с детства - поклонник ни ЦСКА, ни "Спартака", а московского "Динамо"? Но столь неудачный жизненный выбор, видимо, даже не укладывается в голове телезрителя.
Уверен, все еще поправимо. И первый шаг уже сделан. И мое "Динамо" будет достойно играть на стадионе имени Льва Яшина - главной легенды за всю историю бело-голубых.
С Яшиным удалось познакомиться в далекие 80-е во многом благодаря спортивному журналисту Михаилу Шлаену. Работая в "Советском спорте", он предложил мне выступить в роли соавтора большого материала. В Москву тогда прилетел Франц Беккенбауэр, который, естественно, не мог не встретиться со своим давним соперником и другом.
Согласился я с большим удовольствием. Во-первых, потому, что до того видел своего кумира только с трибуны. А во-вторых, потому что хотел спросить Льва Ивановича о весьма неприятном периоде в его жизни, когда я по-мальчишески рыдал от несправедливости, а мой папа…
Впрочем, обо всем по порядку.
Яшина гнобили. И начало моего футбольного боления пришлось как раз на это время. Только один раз в жизни я видел, как мой отец бил человека. Нет, конечно, не бил, а как-то неловко по-интеллигентски пихал в грудь, словно пытаясь остановить поток извергавшейся брани в адрес "проср…вшего все Левы". Было это на традиционной для нас с отцом Северной трибуне стадиона "Динамо" в тот короткий промежуток времени, когда Яшин продолжал получать по полной за поражение сборной на чемпионате мира 1962 года в Чили, но еще не получил "Золотой мяч" как лучший футболист Европы-63. Почти невероятно, но орущим непристойности был знаменитый драматург, называть имя которого я не хочу.
Сегодня, когда Яшин занимает вратарское место в символических сборных мирового футбола, когда он признан лучшим голкипером всех времен и народов, когда о нем снимают фильмы, когда есть яшинские монеты, улицы и памятники (в том числе в Рио-де-Жанейро), сложно представить, что этот человек подвергался таким гонениям. Причем даже не со стороны властей и официальных лиц, что было бы нормально для того времени, а со стороны любителей футбола, введенных в заблуждение газетными репортажами из Чили.
Отечественное телевидение начало показывать мировые первенства с 1966 года, причем, надо сказать, сразу взяв быка за рога. Помню, как отцу пришлось даже брать напрокат второй телевизор. Ведь прямые трансляции из Англии шли одновременно на двух каналах, и мы ломали глаза, пытаясь не пропустить ни одного интересного момента на экранах поставленных рядом черно-белых приемников.
Но чилийский чемпионат советский зритель еще не видел и вот доверился отчетам корреспондентов, сваливших все на Яшина. Сегодня в Интернете можно легко найти те пропущенные мячи. Да, они были, как говорят комментаторы, не из разряда неберущихся. Но абсолютно уверен в том, что жесткий вывод был обусловлен двумя факторами. Во-первых, у пишущих не хватило профессионализма, чтобы проанализировать многогранные причины неудачи. А зачем ломать себе голову, рассуждая о тактике и уровне физической подготовки игроков, если можно просто свалить все на вратаря? Во-вторых, найти козла отпущения было уж очень в стиле того времени. Ведь по советской морали весь коллектив, а уж тем более выполняющий почетную миссию за рубежом, просто не мог ошибаться.
Справедливости ради надо сказать, что у великого Яшина, как у любого голкипера, были свои неудачные дни. Так, прекрасно помню пропущенный им, правда, уже на склоне карьеры, гол от Николая Осянина, когда спартаковский нападающий поразил ворота "Динамо" ударом метров с сорока. Но для футбольной истории гораздо важнее этих отдельных оплошностей было яшинское новаторство. Ведь он задал новые принципы игры в своем амплуа, оторвавшись от линии ворот, действуя по всей штрафной и даже за ее пределами. Тему с успехом развил и продолжает развивать великолепный Мануэль Нойер. А Евгений Евтушенко посвященное Яшину стихотворение назвал: "Вратарь выходит из ворот" и даже использовал необычный для того времени стиль игры голкипера в качестве аллегории:
…Захватывала эта смелость,
когда в длину и ширину
временщики хотели сделать
штрафной площадкой
всю страну.
Страну покрыла паутина
запретных линий меловых,
чтоб мы,
кудахтая курино,
не смели прыгнуть через них.
Внушала,
к смелости ревнуя,
Ложно-болельщицкая спесь:
вратарь,
не суйся за штрафную!
Поэт, в политику не лезь!
К тому же голкипер новой формации, Яшин прекрасно выбирал позицию, а начиная атаки, точным вводом мяча рукой словно рассылал партнеров по нужным местам. Ну и, конечно, ему удалось показать себя с лучшей стороны именно тогда, когда на него смотрел весь мир. Блистательные 45 минут в воротах сборной мира на лондонском матче в честь столетия футбола, намертво взятый пенальти от Сандрино Маццолы в римском матче 1/8 финала Кубка Европы с итальянцами и его другие феноменальные действия в той игре…
"Ничья равна победе" - написали тогда газеты, и в этом случае уже были правы, поскольку вкупе с домашним успехом она позволила нам продолжить участие в турнире. Кстати, прекрасный отчет для журнала "Огонек" в ноябре 63-го подготовил упоминавшийся здесь в качестве сокомментатора моего дедушки писатель Лев Кассиль. А Маццола, объясняя свою неудачу, скажет: "Просто Яшин лучше меня играет в футбол".
В дальнейшем, на мой взгляд, вот так же, если хотите, повезло другому прекрасному вратарю - Ринату Дасаеву. Он несколько раз "выстрелил" ровно тогда, когда это было надо, став в 1988 году Голкипером года в мире. Каждое лыко - в строку: даже мяч, пропущенный от голландца Марко ван Бастена в финале чемпионата Европы, на мой взгляд, сыграл свою роль. Невероятный гол не только не бросил тень на Дасаева, но и добавил ему популярности в футбольном мире. Такое, согласитесь, бывает крайне редко.
…Встретив нас со Шлаеном в одном из кабинетов Спорткомитета на Лужнецкой, Лев Иванович внимательно выслушал мои сетования на тех несправедливых болельщиков. Приобнял и, улыбнувшись, сказал: "Но провожать-то пришли полные "Лужники". А может, просто так были рады, что ухожу?" И расхохотался.
Ужин с Пеле
Много лет спустя Валентина Тимофеевна Яшина, вдова Льва Ивановича, сделала мне предложение, от которого отказался бы лишь сумасшедший. В дни чемпионата Европы 1992 года в Швеции я должен был в одном из ресторанов Гетеборга сопровождать ее на встрече при свечах с Бобби Чарльтоном, Жюстом Фонтэном и Пеле!
Эта блистательная тройка решила пригласить Валентину на ужин в память о ее муже и их друге. К тому же именно тогда, во время "Евро", Яшина в очередной раз включили в футбольную сборную всех времен, так что имелся и дополнительный повод.
За красиво сервированным столом Фонтэн, владелец рекорда по количеству голов, забитых на одном чемпионате мира (13 на ЧМ-58 в той же Швеции), хвастался специально отпечатанными стильными черно-белыми фото с местом для автографа. На что его соседи по столу с деланной обидой отвечали: "Конечно. Куда нам такие "визитки"! Мы же в жизни столько не забивали и уже не забьем на одном турнире!" После чего последовал всеобщий взрыв смеха. Благо объяснять шутку жене вратаря необходимости не было.
Чарльтон, помню, удивил неожиданно теплым отношением к российскому автопрому. "Моя жена с огромным удовольствием ездит на "Ладе", - вдруг неожиданно сообщил он под очередной тост за футбольную дружбу. - Компактная, удобная машина, особенно для такого города, как Лондон". Почему сэр Роберт упомянул английскую столицу, хотя, по логике моих рассуждений, должен был жить в Манчестере, я тогда не уточнил. Впрочем, не в этом суть.
С Бобби Чарльтоном случилась еще одна памятная встреча - уже в дни мирового чемпионата-98 во Франции. Не буду хвастаться, про встречу в Гетеборге он уже не помнил, но был крайне любезен и податлив во время телеинтервью. Использую это довольно странное слово "податлив", потому что наш, увы, уже покойный оператор Игорь Чульпенев просто замучил именитого британца своей известной пунктуальностью при установке света и камер.
Но самое забавное заключалось в том, как Игорь при этом обращался к великому футболисту. Дело в том, что в дни французского чемпионата исполнился год со дня гибели в парижском туннеле принцессы Дианы. В связи с этим отовсюду звучало и у всех на устах было имя ее мужа принца Чарльза. С другой стороны, я предупредил Чульпенева, что Чарльтона по правилам этикета надо называть "сэр". В итоге моя вводная и парижская осведомленность Игоря переплелись самым причудливым образом, и объект интервью получил в устах оператора этакое комбинированное имя - Сэр Чарльз. "Сэр Чарльз - то зе лефт, ноу э литтл бит то зе райт, вот так, гуд…"
Чарльтон, думаю, догадываясь, в чем тут дело, лишь широко улыбался и время от времени одобрительно похлопывал забавного русского по плечу. Уверен, несмотря на словесную путаницу, он чувствовал в нашем друге большого профессионала своего дела. Именно таким Игорь и был. Светлая память.
Ну а что же Пеле? Тогда, в Гетеборге, выпив очередной бокал какого-то очень специального красного вина, он согласился поведать мне историю своего имени. Доверительно взяв меня за плечо, Эдсон Арантис ду Насименту сказал: "Нет, почему "Пеле" я точно не знаю, к тому же это долгая история, чтобы ее рассказывать сейчас. А вот про "Эдсона" все очень просто. Мой отец считал изобретение электрической лампочки главным в истории человечества. Вот и назвал меня в честь американского ученого Томаса Эдисона. Так что я вполне мог стать и Томасом".
Встреча с "королем футбола" тоже оказалась не последней. Шесть лет спустя на мировое первенство во Францию Пеле прилетел в роли представителя одной из ведущих международных банковских систем. Какой-то из его рабочих дней был целиком посвящен телеинтервью. Каждые четверть часа в номер "люкс" дорогой парижской гостиницы поднималась следующая по очереди съемочная группа. К четвертому часу разговоров, когда пришел наш черед, герой был похож на выжатый лимон, но держался молодцом и, по свидетельству выходящих, обязательно говорил что-то теплое о конкретной стране.
Вот и здесь Пеле, увы, тоже не вспомнивший наше шведское застолье, мило улыбнулся и сказал, что хочет для начала обратиться к телезрителям. И только потом ответить на три положенных вопроса. Начало "королевского" обращения стало шоком.
"Я приветствую всех болельщиков с родины футбола. И должен сказать, что в числе ваших соотечественников у меня много друзей. Например, Бобби Чарльтон…"
"Одну секундочку, - спасая ситуацию, взмахнул руками американский организатор интервью Тони Синьори, - это телевизионщики из России!"
"Да? - Пеле удивленно вскинул брови, при этом почему-то ткнув меня в грудь. - Тогда давайте еще раз".
Оператор дал отмашку, и Пеле, снова расплывшись в широкой улыбке, произнес: "Здравствуйте, друзья. Я люблю вашу холодную, но гостеприимную скандинавскую страну".
…Пятнадцать минут или три вопроса спустя я отправил свою группу с отснятой кассетой на местный телецентр, а сам решил дождаться Тони. Уже ближе к полуночи, пожав друг другу руку на ступеньках отеля, мы вспоминали, как Пеле тепло говорил о Яшине, как хвалил активного Роберто Карлоса, несмотря на ошибки атакующего защитника в обороне… И, конечно, посмеялись на тему "Скандинавии".
После чего я, признаюсь, не без гордости заметил: "Слушай, а как Пеле в самом начале купился на мой английский - даже принял меня за их журналиста".
"Видишь ли, Виктор, - улыбнулся Тони, - по-английски с ним сегодня говорили многие. И некоторые, уж извини, даже лучше, чем ты. Но за англичанина он принял только тебя. Знаешь почему? Да потому что больше ни у кого на груди не было британского флага!"
Обмененный утром у английского коллеги значок поблескивал на кармане рубашки, куда я пристроил его, чтобы не потерять…
Добавлю, что тогда же я вручил Пеле свитер хоккейного ЦСКА середины 90-х. На эмблеме из привычной красной звезды вылезал задорный "питтсбургский" пингвин. Знаете ли, еще один географический казус.
Это были веселые встречи и забавные разговоры. А самым грустным интервью в моей жизни в итоге оказалось взятое у Бобби Мура. На уже упомянутом здесь Евро-92. Я был недоволен беседой и, закрывая блокнот, по-журналистски критически оценил ответы собеседника как "вялые". И зачем я уперся в тему будущего мирового футбола?!
Легендарный капитан сборной Англии, чемпион мира-66 умрет от рака полгода спустя…
Подкат под Еврюжихина
Детские симпатии к динамовцам Игорю Численко, Виктору Цареву, Владимиру Козлову, Валерию Маслову, Александру Маховикову, Валерию Зыкову (стоп, а то никогда не остановлюсь) ставят их для меня почти на одну доску с великим вратарем бело-голубых.
И, конечно, Еврюжихин. Говорю о нем отдельно, потому что судьба назначила нам с Геннадием Егоровичем неожиданную встречу.
Но сначала была детская влюбленность в стремительного крайка, который именно в таком амплуа и ворвался в состав бело-голубых. Уже в своей первой игре в Петровском парке он на наших глазах забил ростовскому СКА (мы с папой ходили на все московские матчи "Динамо"). И тем же летом в "Лужниках" - три мяча "Спартаку", разгромная победа над которым 4:0 стала поводом для моего мальчишеского торжества. Ведь друзья по дачному поселку, конечно же, болели за "народную" команду. И только у меня была белая футболка с численковским номером 7. И синие "семейные" трусы, над нижней кромкой которых мама нашила белые полоски.
В те годы красно-белые были не просто принципиальным соперником для "Динамо", но еще и архисложным, я бы сказал, каким-то неудобным, вне зависимости от конкретного турнирного положения. Каким, скажем, для самого "Спартака" многие годы являлось "Торпедо". Возможно, я здесь преувеличиваю, но проверять статистику не полезу. Повторяю: меня окружали исключительно "спартачи", и это создавало особую ауру.
Еврюжихин! Думал ли я, что десять лет спустя буду отчаянно бросаться в ноги кумиру, пытаясь прервать его фирменный фланговый проход. И что сам при этом буду капитаном армейской команды! Нет, не ЦСКА или СКА, а сборной советских военных специалистов. И что случится это в Африке, куда я, кстати, улетел 14 августа 1977 года - уже на следующий день после распоряжения Совета Министров СССР о направлении в Эфиопию советских военных советников. И, кстати, на следующий день после похода с отцом на победный для "Динамо" финал Кубка СССР с голевым пасом Михаила Гершковича (боже, какие детали хранит память!) и победным мячом Владимира Казаченка в ворота "Торпедо". Вот были времена: поздно спохватившись из-за хлопот с моим отъездом, папа уже не успел купить билеты на центральную трибуну стадиона в Петровском парке, и мы впервые сидели не на Северной, а за воротами.
Как сказал Владимир Маяковский: "Я недаром вздрогнул…"
Начинавшееся этими словами стихотворение посвящено дипкурьеру Теодору Нетте. С аналогичной миссией прибыл в Эфиопию и новоиспеченный сотрудник МИДа Геннадий Еврюжихин. За год до того в матче против киевского "Динамо" ему сломал ногу Леонид Буряк, и на футбольной карьере пришлось поставить крест. В 32 года. Предложение Константина Бескова помочь в спасении оказавшегося в Первой лиге "Спартака" было уже неактуальным.
А я действительно вздрогнул, даже еще не увидев его лица. Узнаваемая, почти родная фигура динамовского полузащитника. Словно письмо из дома, словно напоминание о какой-то бесконечно далекой, мирной жизни. Рядом никто не курил, но я, честное слово, даже почувствовал до боли знакомый такой легкий на свежем воздухе сигаретно-папиросный запах динамовских трибун.