Во-первых, не стоит преувеличивать "дидактическое" значение этой кампании. Как-никак, "Дневник Вырубовой" на площадях не сжигали, за хранение его не расстреливали! А создатели его (Толстой и Щёголев) нимало не пострадали; напротив – продолжали благоденствовать, до самой смерти оставаясь благополучными и востребованными "людьми Системы". Толстой – тот и вовсе был превознесён и возвеличен Советской властью сверх всякой меры, а в конце концов удостоился посмертного общегосударственного траура! И это – во время Великой Отечественной войны!
Во-вторых, больно уж характерна ситуация с "Минувшими днями", в которых публиковался (и "мотором" которых являлся) "Дневник Вырубовой". Слишком уж она напоминает историю с небезызвестным еженедельником Юлиуса Штрейхера "Штюрмер"! Дело в том, что Покровский после скандала с липовым "Дневником" добился решения ЦК ВКП(б) о закрытии "Минувших дней". Сильная мера? Но так ведь и погромнопорнографический "Штюрмер" тоже "преследовался" высшими бонзами Третьего Рейха. И что? – кто-то на этом основании решится отрицать роль "Штюрмера" в становлении идеологии официального антисемитизма в нацистской Германии?!
Любое тоталитарное государство понимает, что "мамы разные нужны – мамы всякие важны". Тоталитаризму всегда приходится задействовать широкий арсенал приёмов. На то он и тоталитаризм! Для шибко умных – научные труды (пусть – идеологически выдержанные, но с претензией на академизм). Для масс – поделки попроще: "Дневник Вырубовой", "Протоколы сионских мудрецов", "Заговор императрицы", "Еврей Зюсс"…
Но "кликуш" у коммунистов в 20-е – 30-е годы и без того хватало. Один пролетарский поэт Демьян Бедный чего стоил! А акын Джамбул? А кремлёвский комендант Мальков? По грубости и примитивности, по откровенному идиотизму их "творения" вполне могли дать фору "Дневнику Вырубовой". Но – не критиковались! Никто в Советской России не обзывал их "вылазками бульварщины". За что ж "Дневнику" такая немилость?
Именно здесь, пожалуй, и кроется очень специфическое "в-третьих". Проблема в том, что в любом деле надо "выдерживать стиль". Всё хорошо – на своём месте. Трудно сочетать в одном флаконе площадную нецензурщину и тонкий яд. Щёголев и Толстой решились на серьёзный и ответственный шаг – взялись написать полноценную историческую фальшивку (что требует осмотрительности, внимания к деталям, известной "добросовестности" и трудолюбия), а к делу подошли – как к еженедельному фельетону в заводской многотиражке!
Помимо явной надуманности всех приведённых в "Дневнике" фраз и поступков (которые "от доски до доски" подтверждают идеи, высказанные ранее в "Заговоре императрицы"), Щёголев и Толстой позволяли себе чудовищные "ляпы". Чего стоит постоянное упоминание Александрой Фёдоровной своей сестры… Лизы. Хотя для императрицы великая княгиня Елизавета Фёдоровна всю жизнь была Эллой. С другой стороны, понятно, что человек невежественный, знающий только то, что сестру государыни в Православии звали Елизаветой Фёдоровной, только такой уменьшительный вариант вывести и мог!
И вся эта наивная, шитая белыми нитками халтура – ещё и преподносится с совершенно глупым вызовом (вынесенным прямо на обложку, в виде рекламной аннотации): "Дневник Вырубовой представляет исключительный интерес и не имеет ничего общего с вышедшими за границей воспоминаниями этой ближайшей сподвижницы последних Романовых". Вот уж с этим не поспоришь! Любой умеющий читать сразу поймёт, что реальная Вырубова – опубликовавшая в 1923 году в Париже собственные (весьма хитрые и осторожные) мемуары "Страницы из моей жизни" – никак не могла быть автором подобного бреда.
Так откуда же у фальсификаторов такая смелость (если не сказать – наглость)? Возможно, всё дело в том, что как раз в 1926 году – напомним, что "Заговор императрицы" вышел в 1925-м, а "Дневник Вырубовой" начал публиковаться в конце 1927-го! – в советской прессе (в частности, в журнале "Прожектор") появились ошибочные сообщения о смерти за границей бывшей фрейлины Вырубовой. Нельзя исключать, что в числе прочих советских граждан, поверивших этим сообщениям, оказались и Щёголев с Толстым. Именно это могло подстегнуть их извращённое воображение – ведь теперь можно было, ничего не боясь, врать от имени покойной!
Но тут случилась неприятность: благополучно здравствующая (и живущая совсем недалеко от Ленинграда, в Финляндии) Анна Вырубова узнала о появившейся фальшивке и весьма оперативно – уже в феврале 1928-го (то есть практически одновременно с публикацией "Дневника" в "Минувших днях"!) – выступила в эмигрантской печати с решительным опровержением.
Так что распространённое мнение, будто советские историки "сами опровергли эту негодную ложь", не выдерживает никакой критики. Письмо Вырубовой датировано 10-м февраля и опубликовано 23 февраля 1928 года. А первый критический отзыв в Советской России прозвучал только 11 марта 1928-го (на страницах "Правды"). То есть узнали, спохватились, "посоветовались с товарищами" и приняли решение на самом высоком уровне.
А решение тут могло быть только одно! Мы не случайно упоминали о том, что Советская власть в своё время была вынуждена отреагировать на выход книг Вильтона, Дитерихса и Соколова. Большевики понимали, когда можно безбоязненно настаивать на своей лжи, а когда – упираться не стоит.
То же самое было и теперь. Пассивно отмалчиваться – дожидаясь, пока от этой фальшивки не оставят камня на камне представители "контрреволюционного зарубежья", – было бы донельзя глупо. Всё равно как большому начальнику благодушно закрывать глаза на плутни ретивого подчинённого – заведомо зная, что плутни эти уже разоблачены и о них "сигнализируют в Центр"! Ведь обоим придётся отвечать! А вот если он своевременно "проявил бдительность" и сам "положил предел" стараниям не в меру увлекающегося подчинённого, то с него взятки гладки: подчинённый напортачил… "Эксцесс исполнителя", так сказать. А советская историческая наука – "вся в белом"; всему миру показала, что она грязных приёмов не приемлет. Соответственно, остальным утверждениям советских историков – можно верить.
И это – не домыслы и не "версии". Именно такими соображениями объяснили необходимость решительного осуждения "Дневника" сами красные историки!
Об этом недвусмысленно говорится в финале разгромной статьи "Об одной литературной подделке", помещённой в журнале "Историк-марксист". Надо заметить, что Иоффе процитировал его весьма лукаво – выборочно, – изменив тем самым смысл приведённой фразы на прямо противоположный! Вот как звучит эта фраза полностью: "Вместе с тем, надо сказать, что опубликование этой литературной подделки под видом подлинного документа заслуживает самого строго осуждения не потому только, что "Дневник" может посеять заблуждения научного характера, а потому, что пользование этой фальшивкой компрометирует нас в борьбе с уцелевшими сподвижниками Вырубовой и защищаемым ими строем. Следовательно, значение разобранной нами здесь публикации выходит за рамки литературного явления, становясь уже фактом политического порядка".
Лучше не скажешь: боимся, "что пользование этой фальшивкой компрометирует нас в борьбе с уцелевшими"… Пользование ей – политически невыгодно. Другими фальшивками – пожалуйста, пользуйтесь; а этой – ни-ни! Эта фальшивка уже "запомоена". Надо срочно "рвать концы"!
§ 2.5. Конечно, такое простое объяснение истории с разоблачением "Дневника" (руководитель экспедиции полоснул стропорезом по верёвке, на которой повис оступившийся носильщик, – пока тот не потянул всех остальных…) кому-то покажется неубедительным.
Что ж, пусть кто хочет и дальше восхищается "щепетильностью", проявленной красной профессурой в этом частном вопросе. Но вот что доподлинно известно – так это то, что Советская власть, когда считала нужным, не чуралась самых подлых исторических фальсификаций и подтасовок! Только сработаны они были чуть поумней и потщательней, чем "Дневник Вырубовой". Соответственно, не возникало и необходимости в их срочном опровержении.
Стоит привести несколько примеров такого вранья – характерных именно тем, что они хронологически относятся к тому же периоду, что и злосчастный "Дневник Вырубовой"!
Для начала надо сказать, что вообще-то Советы вовсе не боялись "скандальных тем" и "жареных" фактов, касавшихся жизни царской семьи. Напротив! – очень любили в них покопаться. И – широко эти темы освещали. А ну как в "февральские" месяцы кто-то не успел "проникнуться"? С этой целью в Советской России на протяжении 20-х годов – наряду с "Перепиской Николая и Александры Романовых" – тиражировались самые дикие и неправдоподобные сплетни и домыслы.
Так, в 1924 году в Москве и Ленинграде была издана книга "Три последних самодержца (Дневник А.В. Богданович)" – своего рода антология петербургских великосветских сплетен. Например, из этой книги советский читатель мог узнать, что вдовствующая императрица Мария Фёдоровна хотела отстранить от власти своего сына, императрица Александра Фёдоровна была лесбиянкой и т. д.
Образ Распутина и других "таинственных личностей у трона" по-прежнему будоражил умы отечественных интеллектуалов. И Советская власть охотно тиражировала их откровения! Так, в 1922 году в Москве выходит книга Ковалевского "Гришка Распутин". В 1924-м в Ленинграде издана книга Евреинова "Тайна Распутина". Тогда же появляется книга Семенникова "За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева".
Но были вещи и покруче! В 1925 году в Ленинграде вышла книга Бецкого и Павлова "Русский Рокамболь (Приключения И.Ф. Манасевича-Мануйлова)", действительным автором которой оказался всё тот же неугомонный мистификатор Щёголев. А в 1927 году в Москве издаётся "роман-хроника" чекиста Никулина под названием "Адъютанты Господа Бога", где "на документальной основе" живописуются похождения Распутина, Рубинштейна, Питирима, Осипенко и прочих проходимцев.
Не менее интересен факт публикации в Советской России дневников видного представителя "клана Владимировичей" – великого князя Андрея Владимировича (двоюродного брата Николая Второго, мужа его бывшей любовницы балерины Кшесинской, младшего брата и сподвижника "императора в изгнании" Кирилла Первого…). Первая публикация – под названием "Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича" – состоялась в 1925 году в Ленинграде. В 1928 году в Москве, в журнале "Красный архив", был издан ещё один фрагмент дневников.
Цель таких публикаций достаточно очевидна. Рисуемая в них картина "разложения правящей верхушки", карикатурный Николай Второй, Александра Фёдоровна ("демон в юбке"), инфернальный Распутин, всевластная Вырубова – все эти образы, по мнению большевиков, служили прекрасным "моральным оправданием" революции!
§ 2.6. Но главное – то, что советские историки-академисты сами не чурались сомнительных поделок. Что, собственно говоря, не удивительно (если вспомнить слова Покровского о том, что "история – это политика, опрокинутая в прошлое", и то, что мораль в политике большевики отрицали в принципе).
Тут уместно будет ещё раз напомнить, что "проштрафившийся" Щёголев тоже был известным историком, признанным специалистом по эпохе Николая Второго. В частности, именно он готовил к изданию материалы Чрезвычайной следственной комиссии (в Советской России была издана большая часть следственных материалов ЧСК в семи томах). Правда, Щёголев "погорел" на "Дневнике Вырубовой" – но примерно тем же самым занимались и другие! Просто остальные мэтры "совместительствовали" более осторожно.
Например, видный большевистский функционер и журналист Сосновский (именно ему Партия поручила подготовку к изданию "романовских бумаг") был в то же время одним из первых мастеров советского фельетона. Интересно, разделял ли сам Сосновский две эти ипостаси своего "революционного служения"? Другой, не менее известный участник разбора "романовских бумаг", профессор истории Сторожев (именно его считают виновником утечки материалов за рубеж), тоже не гнушался черновой пропагандистской работы. Так, в 1919 году – то есть параллельно разбору романовского архива! – из-под его игривого пера пачками выходят фельетоны с такими характерными названиями как "Между предательством и преданностью", "Из сказки о большом Вилли и маленьком Ники", "Конец вырубовско-распутинского самодержавия" и т. д.
Советские историки явно не читали статей Иоффе! – потому и не знали, что им, "вооружённым передовым учением", ни к чему повторять старые февральские байки про царицу, Вырубову и Распутина…
Характерно, что некоторые из историков революционной эпохи, чьи произведения активно использовались Советской властью в пропагандистских целях, давно уже изобличены как профессиональные фальсификаторы – только произошло это с ними несколько позже, чем с Щёголевым! Так, в своё время большим успехом пользовалась изданная в 1920 году в Петрограде книга литературоведа и историка Лемке "250 дней в царской ставке (25 сент. 1915 – 2 июля 1916)". Книга, надо признать, зубодробительная! И царь, и его окружение, и его генералы вызывают при прочтении ненависть и презрение. Такие люди могут только проиграть войну и привести страну к гибели.
Написана книга очень лукаво – в форме дневника (что придаёт ей убедительности в глазах неискушённого читателя). Правда, подённые записи иногда перебиваются неожиданными сентенциями: "перечитывая приказы по всем нашим армиям за всё время войны, особенно же за 1915 год…" и т. п. Так что удивительная авторская прозорливость, выказанная на страницах этого дневника, не должна никого смущать. Автор явно был "задним умом крепок".
Авторский настрой тоже понятен – он проявляется в таких щедро рассыпанных в "дневнике" фразах как "Романовы развратили всю страну", "шайка правительственных злодеев" и т. п. Но беда не в этих обобщениях, а в самих излагаемых "фактах". Вот, например, типичная "зарисовка с натуры":
"– Ваше величество, не прикажете ли своевременно приветствовать оба съезда? – спросил Алексеев на докладе.
– Стоит ли? – ответил Николай. – Вся эта работа – систематический подкоп под меня и под всё моё управление. Я очень хорошо понимаю их штуки… Арестовать бы их всех вместо благодарности.
– Но, ваше величество…
– Ну, хорошо, хорошо, пошлите им. Придёт время, тогда с ними сочтёмся…".
Вот какой злобный и коварный царь! Если он и не сделал ничего плохого русской "общественности", – так это он просто не успел!
Верить или не верить в достоверность таких пассажей – дело читателя. Только читателю надо помнить, что Лемке всегда был "левым"; что его героями всегда были русские бунтари, революционеры и "революционные демократы", а антигероями – цари и их чиновники. И что после революции Лемке, как и следовало ожидать, вступил в РКП(б). Но самое главное – время выхода книги. 1920 год! В стране – Гражданская война, в Петрограде – едят кошек. И в этом же голодном Петрограде Советская власть издаёт "250 дней в царской ставке". Вот до какой степени "востребованной" и своевременной оказалась работа!
А много лет спустя Лемке был-таки "пойман за руку"… Правда, не со своими "дневниками", а с милыми его сердцу революционными демократами. Было доказано, что Лемке сам выдумал никогда не существовавшую в действительности книгу Некрасова "Как я велик", "записку Герцена для Огарёва" и т. д. И чего же стоят "свидетельства" этого профессионального фальсификатора-болыпевика о том, что он видел и слышал в царской Ставке? Цена им – ровно один грош!
§ 2.7. Старательно развивался в Советской России и главный сюжет "февралистов": окружение Николая Второго и немецкий шпионаж. Хотя, как говорится, чья бы корова мычала!
Впрочем, последнее – только естественно. Деятелям Советской власти поневоле надо было валить с больной головы на здоровую. Например, знаменитый генерал Бонч-Бруевич (первый царский генерал, перешедший на сторону Советской власти) поддерживал связь с большевиками ещё в 1915–1916 годах! Что не удивительно – ибо его родной брат Владимир был видным большевиком, ближайшим соратником Ленина. Поэтому в годы Мировой войны секретные документы штаба Северного фронта попадали прямиком на страницы большевистского журнала "Сборник социал-демократа", издававшегося в Швейцарии.
Недаром Бонч-Бруевич в 1915 году сыграл такую активную роль в позорном деле Мясоедова (закончившемся казнью невиновного)! И впоследствии, уже при Советской власти, Бонч-Бруевич продолжал рассказывать сказки об измене "на самом Верху". В частности, он писал: "Благодаря моему официальному положению, я имел постоянный доступ к этим тайнам и волей-неволей наблюдал обстоятельства, о наличии которых другие лишь подозревали. Я видел, как с первых дней войны германская и австрийская службы разведки с ужасающей безнаказанностью чувствовали себя хозяевами в наших высочайших органах управления, что в значительной степени содействовало моему разочарованию в старом режиме".
Надо сказать, что по поводу военного министра Николая Второго генерала Сухомлинова у Советской власти никаких сомнений даже не возникало! О нём в "Кратком курсе истории ВКП(б)" было сказано коротко и ясно: "Сухомлинов выполнял задание немецкой разведки – сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек, не давать винтовок".
Но как быть с самим Николаем Вторым и его ближайшим окружением (императрицей, Распутиным)? У многих советских историков 20-х – 30-х годов не было сомнений и на этот счёт. Так, разоблачению "предательской сущности" Романовых и их окружения были посвящены книги Семенникова "Политика Романовых накануне революции (от Антанты – к Германии)" (1926 год) и "Романовы и германские влияния во время мировой войны" (1929 год). Своеобразную позицию занимал Покровский: мол, все они там были такие сволочи, что вопрос о предательстве Распутина не принципиален и не интересен. Ибо Распутин ради собственных выгод и ради своих венценосных "патронов" мог и без немецких денег сделать любую подлость и предать кого угодно!
Однако ж все эти версии ещё можно (при большом желании) назвать "добросовестным заблуждением". Куда интересней другие случаи! – когда злонамеренная "антиромановская" ложь была сутью и основным содержанием сложной организованной провокации советских спецслужб.
Показательна в этом отношении одна из операций бывшего генерала Комиссарова. Этот Комиссаров был чем-то вроде аналога Бонч-Бруевича в Отдельном корпусе жандармов – такой же подлый, беспринципный, ни перед чем не останавливающийся негодяй. Мнения коллег-жандармов о Комиссарове на редкость единодушны. Ещё в 1917 году Комиссаров сошёлся с большевиками, состоял "для особых поручений" при Военно-революционном комитете. А в 1920-м – выехал за границу, где развернул активную деятельность на благо молодой Советской власти (в частности, был задействован в кампании по дискредитации эмигрантского монархического движения в Европе). После разоблачения Комиссаров был вынужден переехать из Европы в Америку, где продолжал работать на ОГПУ.