А теперь откроем вышедший в 1929–1932 годах двухтомник Звонарёва (Звайгзне) "Агентурная разведка" (уже цитировавшийся выше) и с удивлением обнаружим там такой пассаж: "В декабре 1924 года бывший русский жандармский генерал Комиссаров поместил в одной из американских газет сообщение, в котором утверждает, что германцы знали также маршрут английского фельдмаршала Китченера, что дало им возможность взорвать английский крейсер, на котором Китченер ехал в Россию. Причём, по словам Комиссарова, маршрут этот немцам передал некий Шведов (псевдоним), специально ездивший для этой цели из Петрограда в Стокгольм к германскому посланнику фон Люциусу. По возвращении в Петроград Шведов якобы был арестован, судим и повешен. В предательстве Китченера Комиссаров обвиняет, прежде всего, Распутина, А.Ф. Романову и Вырубову. См. "Красную Газету", № 288, 17 декабря 1924 года)".
Ох и извилист же оказался путь этого "разоблачения"! То есть сначала ОГПУ даёт задание своему агенту Комиссарову. Тот его добросовестно выполняет – даёт интервью соответствующего содержания. Чуть ли не на другой день после публикации скандального материала в заокеанской прессе большевистская "Красная Газета" повторяет эту информацию на своих страницах – уже как "вести из-за бугра". Вот, мол, о чём толкуют эмигранты из числа бывших жандармов в далёком капиталистическом мире… Оказывается (по мнению этих посвящённых господ), секреты немцам во время войны передавали Александра Фёдоровна Романова, Вырубова и Распутин! А потом эта ересь (со ссылкой на советскую печать) попадает в серьёзную литературу – в толстые многотомники с грифом "Для служебных целей". Круг замкнулся.
Конечно, такой путь куда длительнее, сложнее, муторней и затратней, чем тупая штамповка "Заговора императрицы", "Дневника Вырубовой"; а вслед за "Дневником Вырубовой" – ещё и "Дневника Распутина" (как намеревались Щёголев с Толстым). Зато такой путь вернее и надёжней. На "Дневнике Вырубовой" далеко не уедешь! А вот на ядовитой смеси "дозированного" академического вранья (из уст официальной советской историографии) с безудержным "неакадемичеким" (из уст затейников от "масскульта") – коммунисты ехали 70 лет. И пытаются ехать до сих пор!
Глава 3
§ 3.1. Но вот миновали страшные 20-е – 40-е и "волюнтаристские" 50-е. Наступила "золотая осень" советской эпохи – благословенный Застой. За прошедшие десятилетия многое поменялось в официальной идеологии! Давно уже стало обязательным к месту и не к месту поминать патриотизм (хотя, преимущественно, "советский"), рассуждать о "прогрессивном значении" присоединения тех или иных земель и народов к России (хотя бы и царской…). Давно уже разнесли в пух и прах покойного академика Покровского. Поубавилось откровенной ходульности и "вульгарного социологизма" в исторических работах. Изменились трактовки многих исторических событий. Сгладились (а порой – поменялись на прямо противоположные) оценки многих деятелей дореволюционной России.
Однако оценка личности последнего царя (именно потому, что он был последним; потому что свергли и убили – именно его!) осталась неизменной. И для советской исторической науки, и для советского искусства он оставался тем же, чем был в далёкую революционную эпоху, – карикатурой, лицом на мишени, "Николаем Кровавым"… Команду "фас!" в отношении его никто не отменял.
Более того! Именно в 60-е – 70-е годы поднялась очередная волна лжи и клеветы на Николая Второго. Отчасти это было своеобразной "защитной реакцией" – ответом на внезапную угрозу извне. Дело в том, что как раз в 60-х – 70-х годах на Западе возрос интерес к личности последнего русского царя. Чему в немалой степени способствовали скандалы и судебные разбирательства, связанные с появлением очередной лже-Анастасии. Откровением для западной публики стала книга Роберта Мэсси "Николай и Александра" и снятый по ней голливудский фильм. Пусть художественные достоинства последнего были невелики, но общий настрой – выражающий откровенное сочувствие главным героям – выгодно отличал его от прежних западных поделок (типа "Распутин и императрица" или "Распутин – сумасшедший монах").
Поэтому советские идеологи решили, что пора организовать достойный отпор "махровым антисоветчикам, сделавшим немало и в литературе, и в кино для реабилитации царизма и извращения подлинной истории".
Соответственно, и в 60-е – 70-е годы сохранялась прежняя властная "установка": старательно поливать грязью Николая Второго, его семью и окружение. А поскольку никакого нового "компромата" за несколько десятилетий усиленных поисков найдено не было, советским историкам и "инженерам человеческих душ" пришлось мусолить старые, затасканные байки. Так, в 1960-х годах на советском телевидении крутили телеспектакль "Крах" (по незабвенной пьесе Щёголева-Толстого "Заговор императрицы"). Сюжетец, придуманный Щёголевым и Толстым, оказался столь востребованным, что тогда же – в 1966 году – было решено снять по "Заговору императрицы" полноценный художественный фильм (ибо, как говаривал Ленин, "из всех искусств для нас важнейшим является кино").
Правда, образовательный и культурный уровень советского кинозрителя застойной поры несколько отличался от "стандартов" послереволюционной эпохи. Поэтому заказчикам и создателям пришлось помучиться – менялись режиссёры, сценаристы (и в конце концов был написан новый сценарий); фильм неоднократно переименовывался, возвращался на доработку и т. д. В результате кинокартина, задуманная ещё в 1966 году (к 50-летию Октябрьской революции) и получившая своё окончательное название ("Агония") в 1967-м, была показана зарубежному зрителю только в 1981-м, а на советский экран вышла ещё позже – весной 1985-го (аккурат к началу горбачёвской Перестройки).
"Агония" Элема Климова показательна тем, что создавалась не как заурядная "агитка", а как серьёзное произведение искусства. Тут были задействованы лучшие творческие силы застойной эпохи: талантливый режиссёр (Климов), талантливые сценаристы (Лунгин и Нусинов), талантливый композитор (Шнитке), целое созвездие талантливых актёров (Петренко, Ромашин, Фрейндлих, Броневой, Талызина, Солоницын, Катин-Ярцев, Калягин и другие), было затрачено много лет упорного труда ("половина моей жизни", по словам режиссёра).
А что получилось "на выходе"? – примитивная карикатура, антология лживых штампов! Несчастная Россия под игом кровавого, бесчеловечного режима. Император – пьяница и злодей. Императрица – махровая русофобка (даже молящаяся… по-немецки). Кстати, императрицу почему-то возит в кресле-каталке фрейлина Вырубова (хотя её в это время саму возили в каталке!). А главный герой фильма – полусумасшедший Гришка Распутин, полностью подчинивший себе безвольного царя и меняющий по своему усмотрению министров. Итоговый приговор сему творению может быть только один: "развесистая клюква".
Вопрос поставим так: а что ещё могло получиться у уважаемого режиссёра? – когда он сам в 1968 году, в процессе "пробивания" фильма, писал в ЦК КПСС: "Сейчас ещё не упущено время, мы ещё имеем возможность выпустить наш фильм на советский и мировой экран раньше, чем будет закончена американская картина (Климов имеет в виду "Николая и Александру"), и таким образом нейтрализовать её влияние на зрителя. Наш фильм (он носит название "Агония") может иметь весьма высокие прокатные перспективы как внутри страны, так и за рубежом. Он может стать серьёзным оружием контрпропаганды".
Так что, как видим, в этом вопросе ничего не изменилось со времён Февраля (главная цель творческих усилий: не допустить "реабилитации царизма"!). А как известно, когда говорят пушки, музы молчат…
§ 3.2. Но то – кинематография. Да и странно было бы требовать многого от такого специфического жанра как "историческое кино". А как обстояло дело на литературном фронте? Что предлагали литераторы застойной эпохи жителям "самой читающей страны"?
Именно литераторы-то и отличились больше всего! При знакомстве с некоторыми советскими книгами 1960-х – 1970-х годов складывается впечатление, что писались они для каких-то грубых революционных люмпенов времён "военного коммунизма", – столько там было и откровенной жестокости, и низкопробной клеветы.
Образчиком первого направления может служить изданная в 1968 году Средне-Уральским книжным издательством повесть Якова Резника "Чекист". Здесь есть над чем задуматься! Ведь 1968 год был годом "юбилейным": пятьдесят лет со дня екатеринбургского злодеяния. И место издания отнюдь не случайно: Средне-Уральское книжное издательство – это Свердловск, бывший (и нынешний) Екатеринбург. Именно в Екатеринбурге, именно к пятидесятилетию убийства царской семьи издаётся апологетическая книга о руководителе расстрела – коменданте "дома особого назначения" Янкеле Юровском!
Советский писатель Резник всю жизнь штамповал идеологически выдержанные (то есть – лживые и прилизанные) биографии героев социалистического пантеона: Орджоникидзе, Кошкина (создатель танка Т-34), Юлиуса Фучика и других. И вот – хвалебная песнь о героическом цареубийце Юровском. Понятно, что не просто так штатный псалмопевец Резник вдруг решил разродиться – притом, именно к юбилейной дате! – очередным панегириком. И вряд ли он сам, по собственной инициативе, решился бы поднять тему цареубийства! Он всего лишь выполнял очередной партийный заказ…
Образчиком другого направления – очернительски-клеветнического – является роман Валентина Пикуля "Нечистая сила" (журнальный вариант был опубликован в 1979 году в "Нашем современнике" под названием "У последней черты").
На романе этом придётся остановиться поподробнее. Во-первых, роман Пикуля – произведение очень известное, переиздаваемое и читаемое до сих пор. Во-вторых, первая же публикация в "Нашем современнике" вызвала большой общественный резонанс (и волну критики в свой адрес) – что поныне даёт некоторым исследователям повод для исторических спекуляций. В-третьих, именно по этому произведению наш русский обыватель поныне судит о Николае Втором и его окружении…
Для начала надо напомнить, что популярный советский писатель Валентин Саввич Пикуль успешно развивал в своём творчестве традиции французского романиста Александра Дюма. Творчеству Пикуля были свойственны следующие характерные черты: использование в качестве основного сюжета произведений ярких моментов отечественной истории (в связи с чем в глазах неискушённой публики он выглядел чуть ли не "знатоком русской истории"), вопиющая недобросовестность в обращении с источниками (порой он довольствовался всего одним, но и его цитировал и толковал как заблагорассудится), удивительная поверхностность суждений и поспешность выводов, совершенно произвольное наделение реальных исторических персонажей положительными или отрицательными качествами, предельно пошлый слог и какая-то болезненная склонность к скандальным подробностям (особенно – альковного характера).
И вот такой человек взялся писать роман о царствовании Николая Второго. Неудивительно, что главным героем книги оказался авантюрист Григорий Распутин. Впрочем, гадостей и исторических несуразностей в романе хватает и без Распутина! Стоит привести, навскидку, несколько цитат из романа – исключительно в расчёте на культурных людей (у которых на полке не стоит полное собрание сочинений Валентина Пикуля), дабы они получили некоторое представление об этом опусе.
Вот Пикуль пишет об Александре Третьем: "Император же продолжал жить так, будто никакого нефрита у него нет, и его почки – это железные насосы, способные денно и нощно перекачивать от одного отверстия до фанов другого литры коньяку, водки и шампанского…". А вот – о его сыне: "На парадах, когда Николай II, сидя в седле, перебирал поводья, пальцы рук его безбожно тряслись, и лощёные гусарские эскадроны, в которых было немало мастеров-вахмистров, готовых выпить и закусить огурчиком, про себя отмечали: "Эге, Николашка! А ты, брат, тоже, видать, зашибаешь…". А вот – о Распутине: "Гришка слёг в постель, велел Нюрке набулькать в кухонный таз мадеры и стал пить, пить, пить… Один таз опорожнил – велел наполнить второй".
А вот каким языком изъясняются у Пикуля лидеры думских фракций: "Поверьте, – сказал Пуришкевич, – моя речь не будет даже криком души. Это будет блевотина, которую неспособен сдержать в себе человек, выпивший самогонки больше, чем нужно…". Прекрасное, надо сказать, описание самой сути творчества Валентина Саввича!
У цариц, у тех – своя напасть… Вот Пикуль пишет о вдовствующей императрице Марии Фёдоровне: "После этой рискованной операции Мария Фёдоровна сразу же произвела вторую. Неожиданно для всех она вышла замуж. Из трёх своих любовников царица выбрала в мужья одного – своего гофмейстера князя Георгия Шервашидзе…". А вот – об Александре Фёдоровне: "Охотница она до наслаждений Венеры была очень большая! Так царица во время плавания на "Штандарте" остановила свой выбор на Николае Павловиче Саблине… Личность неяркая. Обычный флотский офицер. Неразвратен, и этого достаточно. Живя в этом содоме, он страдал одним чувством – бедностью и унижением от этой бедности. Царица открыла ему сердце, но не кошелёк…".
Не мог Пикуль обойти молчанием тему набожности Александры Фёдоровны: "В алтарных пределах храма она велела выдолбить для себя глубокую нишу, в которой и скрывалась. Время от времени из тайника, словно из гадючьей норы, высовывалась её голова. Быстро оглядит молящихся – нет ли опасности, и снова спрячется, задёрнув ширму". И т. д. и т. п. Но не довольно ли?
§ 3.3. Порой Пикуль просто забывал, о какой эпохе взялся писать! Вот как, например, он живописует царское правосудие: "Всюду работали Шемякины судилища, не успевавшие вешать, стрелять и поджигать. Тюрьмы переполнялись. Заключённых стали убивать даже в камерах. В глазок двери всовывалась винтовка, человек вжимался в стенку – и пули приколачивали его к стене, как гвоздями". Автор явно попутал царскую власть с Советской.
При этом Пикулем были дословно повторены все "февралистские" и большевистские легенды. Он не пропустил ни единой!
Германофильство царицы? – пожалуйста, вот вам зарисовка из семейной жизни Николая и Александры! "Заядлая лежебока, теперь она сидела на постели. Сидела не как-нибудь, а в дорожной ротонде и в шапке, держа возле себя саквояж с драгоценностями. "Алике, что ты делаешь тут в потёмках?" – "Разве ты не видишь, что я еду". – "Ты… едешь? Куда же ты едешь?" – "Пора бы уж знать, Ники, – отвечала она мужу, – что у меня есть единственная дорога – до родного Фридрихсбурга…".
Отстранение императора от власти Александрой Фёдоровной и Распутиным? – тоже имеется! "Распутин до предела упростил роль русского самодержца. Штюрмер и сам не заметил, когда и как Гришка задвинул его за шкаф, а все дела империи решал с царицей, которая стала вроде промежуточной инстанции, передававшей мужу указания старца. Николай II не обижался!"
Намерение правительства Николая Второго заключить сепаратный мир? – и это есть! "Кайзеровское правительство понимало настроения Путиловых, в Берлине предугадывали тайные вожделения Романовых – выходом из войны избежать наступления революции!"
Предательская позиция Распутина? – да ради Бога! "И всё время, пока русская армия наступала, Распутин был не в духе, он материл нашу армию, а царя крыл на все корки: – Во орясина! Мир бы делать, а он попёрся…".
Готовность придворной камарильи "открыть фронт" немцам? – сколько угодно! "Распутин утешал императрицу, что на случай революции у них есть верное средство: "Откроем фронт перед немцами, и пущай кайзер сюды придёт и порядок учинит. Немцы, они люди строгие… не балуют!" Или вот: "Распутин, думая, выпил две бутылки мадеры. – Ещё рано, – сказал, – пятки салом мазать. Погожу и царей тревожить. Ежели наши растократы на меня ополчатся, я сделаю так, что весь фронт развалится за одну неделю… Вот те крест святой: завтрева немцы будут гулять по Невскому!"
В общем, тёмный ужас.
§ 3.4. И в итоге… роман Пикуля жестоко разругали. Так, в августе 1979 года он был раскритикован на страницах "Литературной России" историком Пушкарёвой (специализирующейся на предреволюционной эпохе). А в октябре 1979-го видный литературный критик Оскоцкий разгромил его не где-нибудь, а на страницах "Правды". После такой показательной порки выход романа отдельным изданием задержался до времён горбачёвских Гласности с Перестройкой.
Почему так получилось? Вновь процитируем объяснение Иоффе: "Советская историография стремилась представить крушение царизма, говоря современным языком, итогом "системного кризиса", а Распутин в соответствии с этим подходом являл собой далеко не самое главное его проявление. Вот почему распутинская тема долго не была предметом изучения в советской исторической науке. Кажется, В. Пикуль стал одним из первых, кто поднял её в своей книге "У последней черты". Но она как раз шла вразрез с официальной линией советской историографии и была подвергнута жёсткой критике".
И вновь спросим: да уж так ли это?! Не проще ли обстояло дело? Ведь Пикуль – в силу своего паталогического безвкусия и дремучего невежества – "подставился" со своим романом столь основательно, что его нельзя было не разругать. Чего стоят одни бесконечные непристойности, которыми роман переполнен сверх всякой меры! А поздний СССР, если кто не помнит, был государством достаточно ханжеским и "аморалку" ни под каким соусом не приветствовал.
Кроме того, Пикуль – в силу своего маниакального антисемитизма – затронул ещё более "неприличную" тему: еврейский вопрос.
Да ещё как затронул-то: "Еврейский вопрос – это выдумка! Российскую империю населяло множество угнетённых народов, так или иначе бесправных". Вот это – Иоффе точно подметил! – действительно шло вразрез с официальной линией советской историографии. Пикуль судил о положении евреев в царской России слишком уж вольно: "Да и о каком, спрашивается, "бесправии" могли толковать Рубинштейны и манусы, гинцбурги и симановичи, владевшие банками, державшие конторы на Невском, хозяева редакций и универсальных магазинов?" Слышится в этом что-то до боли знакомое… Айсберги! Это мы понять можем. Десять лет как жизни нет. Всё Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи.
А чего стоят упомянутые Пикулем регулярные свидания Протопопова с "еврейской мафией"? Ибо "сионисты уже поддели на крючок запутавшегося в долгах Добровольского, теперь зацепили за кошелёк и Протопопова". Да, сионисты – они повсюду! "Протопопов сказал, что в разговоре с царём хотел бы в первую очередь коснуться злободневного "продовольственного вопроса", но Симанович грубо пресёк его: – Сначала – евреи, а жратва – потом…". Понятно теперь, кто виноват в бедах русского народа? – Симановичи.
Интересно, что главную причину учинённого Пикулю нагоняя верно подметил ещё в 1980 году сын премьер-министра Столыпина, Аркадий Петрович Столыпин: "Пикуль, с одной стороны, неумело лгал, а с другой – перешагнул через черту предписанного и дозволенного".