Последние годы службы Александра Дмитриевича в должности командира Отдельного корпуса пограничной стражи были, как никакие другие, трудными. Просторы России полыхали пожаром революционной стихии. Через границу, особенно финляндскую, в страну доставлялись оружие, боеприпасы, антиправительственная литература. Случались нападения на пограничные посты. На острове Сааремаа (Эстония) пограничникам пришлось десять дней выдерживать осаду разбушевавшейся толпы, которая громила все казенные учреждения острова. В финских шхерах пограничные суда обнаружили английский пароход "Джон Графтен", который пытался выгрузить крупную партию оружия. И таких фактов немало. Чтобы оградить армию от проникновения в ее среду политических идей и процессов, Совет министров принял 16 декабря 1905 года решение о ее деполитизации. Военнослужащим и гражданским чинам военного ведомства запрещалось входить в состав и принимать участие в каких бы то ни было союзах, группах, организациях, товариществах, партиях и т. п., образуемых с политической целью, а равно присутствовать на разного рода собраниях, обсуждающих политические вопросы. Это постановление касалось и пограничной стражи, хотя командир корпуса, не ожидая указаний, уже развернул работу по разъяснению ситуации в стране.
Его указания о поддержании твердого порядка в подразделениях, об исключении случаев политической работы среди новобранцев убедительны и категоричны. Он добивается, чтобы корпус не был втянут в политику, а четко выполнял служебные обязанности, требует от офицеров: "Следует внушать нижним чинам о долге присяги и достоинстве русского солдата, а самим в то же время служить добрым примером для них". И пограничная стража осталась верной воинской присяге, обеспечив необходимый порядок в пограничной полосе, на государственной границе и не применив при этом ни разу оружия против российских граждан, даже в самые бурные дни 1905–1907 годов.
Конечно, не все удалось осуществить опытному генералу, возглавившему пограничный корпус. Современники, особенно те, кто служил не в штабах, а непосредственно на границе, отмечали, что реформы замыкались главным образом на благоустройстве частей корпуса и всевозможных вспомогательных служб. Они мало коснулись важнейшего – охраны государственной границы. Штатный состав стражи долгие годы оставался почти без изменений, то есть в количестве, явно недостаточном для выполнения возложенных задач. Мало изменилась и система борьбы с контрабандой, прежним остался порядок охраны границы. Единственным крупным нововведением явился закон об употреблении в деле оружия в пограничной полосе, который, однако, не дал ожидаемых результатов. При пересечении границы было убито и ранено немало нарушителей границы, но число контрабандистов и разного рода бродяг не сократилось.
Служба на границе осложнилась новыми инструкциями и непосильной перепиской. Письменными распоряжениями и подробными указаниями новые руководящие инстанции подавляли границу. Если, например, в 1893 году бригада имела переписку объемом в девяносто страниц, то спустя год она возросла до полутора тысяч. Приказов, циркуляров, указаний было так много, что стали издаваться специальные "Алфавитные указатели распоряжений по корпусу".
Перечитать и запомнить все это было нелегко, распоряжения же и указания "ссылались" друг на друга, что создавало эффект перекрестного огня. Неисполнительность, разумеется, наказывалась.
Отвлекали людей от службы и хозяйственные дела. Надо было заготавливать на месте продукты, корма для служебных животных, ремонтировать посты, строить дороги. А поскольку все описанное выше происходило не в течение месяца или двух, а постоянно, то нетрудно понять, как сложно было офицерам выкраивать время для службы на границе.
Командир корпуса, достигнув многого в "военизации" пограничной стражи, тем не менее не смог существенно повлиять на качество службы по охране границы.
В апреле 1908 года генерал от артиллерии Свиньин пишет царю прошение об отставке; через месяц ему исполнялось семьдесят семь лет, поэтому отставка была с пониманием принята. По ходатайству Шефа пограничной стражи В.Н. Коковцова 16 апреля 1908 года он был назначен членом Государственного совета.
Государственный совет был создан в 1810 году по проекту М.М. Сперанского. В 1906 году на основании принятых в России документов он, по сути, превратился в верхнюю палату государственной законодательной власти.
Естественно, что для бывшего командира пограничного корпуса ближе всего были законопроекты, относящиеся к охране государственной границы. В 1909 году он участвовал в обсуждении законодательного акта о закрытии режима "порто-франко" на Дальнем Востоке и установлении таможенных тарифов на иностранные товары, ввозимые в регион из-за границы. На основании этого закона, принятого по представлению Свиньина, охрана границы в Приамурском таможенном округе возлагалась на таможенные посты из таможенных досмотрщиков, подчиненных особым надзирателям. При его помощи готовятся к изданию "Правила об Отдельном корпусе пограничной стражи", вышедшие в свет 10 декабря 1909 года. В них впервые в России вводится 12-мильная полоса территориальных вод. Позднее он участвует также в разработке и обсуждении законопроекта "Об организации в Отдельном корпусе пограничной стражи агентуры для разведки о контрабанде", с которым в 1913 году вошел с представлением в Государственную думу Шеф пограничной стражи В.Н. Коковцов. В соответствии с этим проектом для ведения агентурного дела в погранстраже предусматривалось введение двадцати одной офицерской должности, с выделением из госбюджета двенадцати тысяч рублей на финансирование.
В последние годы жизни старого генерала беспокоили раны и ему часто снилась война. Он видел своих храбрых солдат и офицеров, штурмующих Плевну, занесенную снегом Шипку, и болгар, встречающих их как родных братьев. Он слышал грохот артиллерийских батарей, свист пуль, разрывы гранат, и ему казалось, что он снова молод и что впереди – целая жизнь.
А еще ему снилась извилистая граница России с разбросанными по ней постами пограничной стражи, которая стала для него своеобразной итоговой чертой службы. Он грустил, однако ни о чем не жалел, зная, что всю свою жизнь отдал Отечеству – генерал прослужил более пятидесяти пяти лет…
"Герой долга"
Полковник пограничной стражи Федор Федорович Тютчев
Кому неизвестен Федор Иванович Тютчев и его прекрасные лирические стихи? Ну, хотя бы вот эти:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Но был и другой Тютчев – Федор Федорович, сын знаменитого стихотворца, тоже вошедший в историю литературы. Как ни странно, но именно известная фамилия поэта-отца не способствовала популяризации творчества писателя-сына, а впоследствии и его литературного наследия. Современники Ф.Ф. Тютчева отмечали, что "в изящной словесности на темы из военного быта он не имел себе соперников по силе выказанного таланта", восхищались безупречным русским языком его произведений, подчеркивали, что в литературе он оставил видный, "талантливый след".
Ф.Ф. Тютчев
Мы же со своей стороны подчеркнем главное – Федор Федорович Тютчев был прежде всего "пограничным писателем", посвятившим большую часть своих произведений описанию быта и службы пограничников и таможенников, их напряженной борьбы с контрабандистами. Почти тридцать пять лет своей жизни писатель прослужил на границе офицером Отдельного корпуса пограничной стражи. Многие отдаленные окраины Российской империи он исходил пешком и объездил на лошадях, хорошо узнал и солдатскую службу, и жизнь офицера-служаки, не раз участвовал в боевых стычках с нарушителями границы, и поэтому описанные им сцены отличаются величайшей достоверностью. Сколько точных наблюдений, сколько ярких образов, сколько прекрасных картин живой природы! Вот отрывок одного из рассказов Ф.Ф. Тютчева "Герои долга": "Высоко-высоко, как гнездо орла, почти на самом гребне голой скалы ютится пост пограничной стражи. Кругом на десятки верст тянутся во все стороны бесконечные хребты гор. Зияют глубокие ущелья. Громоздятся одна над другой голые, седые скалы, по темным оврагам скачут и пенятся бешеные горные потоки. Глушь, почти первобытная, царит над этой погруженной в мертвую тишину природой, и среди этой дикой пустыни, подобно кораблю, затертому льдинами, окруженная столпившимися кругом горами и скалами, своеобразной жизнью, подобно крошечному муравейнику живет небольшая горстка русских людей.
Со всех концов Руси-матушки сошлись они сюда и живут в этом царстве скал в чужой, непривычной для них обстановке".
Пятидесятые годы прошлого столетия доставили великосветскому петербургскому обществу весьма привлекательный повод для пересудов и сплетен. Еще бы! 50-летний цензор Министерства иностранных дел, действительный статский советник, известный поэт Ф.И. Тютчев, презрев мнение общества, вступил в связь с 24-летней Еленой Александровной Денисьевой! Да еще у них появились дети! Общество не могло простить им противозаконной любви и быстро создало вокруг нарушителей устоявшихся правил игры полосу отчуждения. Особенно трудной оказалась участь Елены Александровны – ведь Федор Иванович на разрыв с семьей не пошел и его семейная жизнь, по крайней мере внешне, оставалась неизменной. Двусмысленность положения, страдания любящего сердца привели к неизбежной развязке: в июле 1864 года, после четырнадцати лет "незаконной" связи, она скончалась от чахотки.
Любила ты, и так, как ты любить -
Нет, никому еще не удавалось.
О, Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось.
Так выразил Федор Иванович свое состояние, вызванное этой страшной трагедией. Но осталось трое детей. Четырнадцатилетняя дочь Леля и годовалый сын Коля ненадолго пережили свою мать и умерли в один и тот же день в мае следующего года. Для Федора Ивановича это стало последним ударом; он сразу постарел, замкнулся в себе. "Теперь я что-то бессмысленно живущее, какое-то живое, мучительное ничтожество…" – с горечью написал он А.И. Георгиевскому, мужу сестры Денисьевой.
Так закончилась эта печальная история большой любви. После нее остались стихи так называемого "Денисьевского цикла" и сын Федор, будущий писатель, родившийся 11 октября 1860 года в Женеве, где в то время отдыхали его родители. Судьба уготовила ему нелегкую долю – в неполные тринадцать лет он, дворянский сын в мещанском звании, остался сиротой. Не знавший родительской ласки и внимания, худенький, с хрупким здоровьем и болезненно ранимым самолюбием мальчик не мог естественным путем войти в окружающую действительность: в нем проснулся дух противоречия и неприятия всего, с чем ему пришлось соприкоснуться. Факт незаконнорожденности (несмотря на то что впоследствии отец усыновил его) давал ему слишком мало прав в том обществе, в котором он жил, и долгие годы являлся предметом его постоянной и унизительной озабоченности. Он рос в Петербурге на попечении тетки его матери А.Д. Денисьевой, которую любил и звал бабушкой, а потом в Москве у старшей дочери поэта А.Ф. Аксаковой-Тютчевой, не имевшей своих детей. Учился сначала в лицее, основанном в 1868 году редактором "Московских ведомостей" и "Русского вестника" М.И. Катковым, а затем в Лейпциге, в одном из частных немецких пансионов. Но учеба трудно давалась мальчику, и вскоре он оказался в Праге, в семье А.А. Лебедева, архиерея Русской православной церкви, на которого И.С. Аксаков рассчитывал как на хорошего педагога. Видимо, и эти надежды не оправдались, потому что в одном из писем Аксаков заключает, "что Феде одна карьера – поступить вольноопределяющимся в полк", хотя он и допускал возможность, что "из него выйдет поэт, сочинитель, но разочарованный…".
И действительно, в июле 1879 года Ф.Ф. Тютчев поступает вольноопределяющимся в Первый Московский драгунский полк, а 1 сентября того же года зачисляется в Тверское кавалерийское юнкерское училище. Здесь он много читает, ведет записи в тетрадях-дневниках, пишет первые стихи и маленькие рассказы. Пробует публиковаться, но этого как раз и не разрешалось делать учащимся военных заведений. Страсть к сочинительству настолько увлекла его, что он решает оставить службу и, аттестовавшись на прапорщика, увольняется в запас. Устраивается секретарем в петербургской газете "Свет", много и напряженно работает, однако так и не может обеспечить сносные условия жизни своей вскоре появившейся семье. Пять лет поистине каторжного труда, который полностью поглощал все свободное время и исключал какую-либо возможность для собственного творчества, привели его к мысли вернуться на военную службу. К тому же обострилась болезнь жены, и врачи настоятельно рекомендовали сменить сырой петербургский климат.
Начались хлопоты. В июле 1888 года Тютчева зачисляют в армию подпоручиком, а спустя некоторое время по собственному желанию переводят в пограничную стражу. Сделать это было несложно, так как офицерский корпус стражи в то время комплектовался из армейских офицеров, в первую очередь из окончивших кавалерийские училища.
И вот первое назначение – Ченстоховская бригада Варшавского округа. Прямо из столицы корнет Тютчев попадает в захолустье, на отдаленный пост пограничной стражи с горсткой утомленных повседневной службой нижних чинов, с малоприспособленным для жизни помещением.
"Никогда в жизни я не видел ничего подобного, – пишет он в своем автобиографичном во многих отношениях романе "Кто прав?". – Самый сквернейший подвал в Петербурге – Эльдорадо в сравнении с помещением, которое нам дали на посту Думбики Думбовицкого отряда. Там мы прожили десять месяцев, откуда нас, наконец, перевели в лучшее помещение, но, увы, было уже поздно".
Да, было уже поздно. Болотистая местность, сырой, влажный климат и плохое жилье обострили течение болезни его жены, и она, прожив на границе чуть более года, умерла совсем еще молодой женщиной. Ей едва исполнилось 28 лет. Горечь невосполнимой утраты, чувство личной вины с тех пор никогда не покидали Тютчева. Он, словно гонимый своей печальной судьбой странник, уже не может подолгу задерживаться на одном месте, обживаться и создавать домашний уют. Едва минет год, а он уже пишет рапорт о новом переводе, не ища для себя личных выгод, а стремясь лишь туда, где всего опаснее и где чаще свистят пули.
Служба в Ченстоховской бригаде позволила Тютчеву собрать богатый материал для будущих повестей и рассказов (бригада блокировала важнейшее направление контрабандной деятельности), таких как "Ясновельможная контрабандистка", "Комары", "Убили" и другие. Вот как рисует писатель одну из сцен по задержанию контрабандистов в повести "Ясновельможная контрабандистка", взятую им прямо из жизни:
"Словно серые волки залегли пограничные солдаты в густом молодняке, разросшемся по краям шоссе. Двое из них притулились в канавке под мостиком, четверо притаились в гущине леса. Один с лошадьми поодаль, присев на срубленный дуб, апатично посматривал по сторонам и на щиплющих траву коней.
Не шевелясь, лежат солдаты и зорко поглядывают на дорогу. Сердца их учащенно бьются, у каждого на уме одна и та же мысль: "Ах, кабы удалось!.."
Прошло минуты полторы томительного ожидания. Точка росла и превратилась в темную, сверкающую массу. Быстро мчатся горячие, статные кони, далеко разбрасывая клочья пены и звонко ударяя сухими, жилистыми ногами о крепкий грунт шоссе, горит и сверкает в прощальных лучах закатившегося солнца вылощенная, лакированная, изящная карета, легкий столб багровой пыли летит за нею… вот она уже достигает мостика, вот уже гремит по настилке, миновала…
– Стой! – раздается громкий окрик, и на дорогу впереди кареты выскакивают серые, суровые фигуры с ружьями в руках, впереди офицер и вахмистр с вытянутыми револьверами; в то же время позади кареты, из-под мостика выскакивают еще двое и останавливаются на въезде мостика с ружьями наперевес".
Недолго прослужил Федор Федорович на границе с Пруссией. Следует перевод в Бессарабию, где он в чине поручика командует постом пограничной стражи. Затем, пристроив детей у родственников жены в Петербурге, отправляется в Закавказье, где надеется обогатиться новыми впечатлениями. Здесь он попадает в Эриванскую бригаду, командует Зорским, Джульфинским и Азинским отрядами и, не теряя времени, изучает быт, обычаи и язык местных жителей.
Нести службу в этом суровом краю было крайне тягостно. Грабежи, разбои, контрабанда составляли "естественный" фон жизни пограничных селян. Стражники, по сути дела, находились в положении солдат регулярной армии. Поэтому и родились здесь у Тютчева навеянные условиями службы печальные строки романа "Беглец":