Три моих выстрела прошли через одежду полковника Росса; я же не получил ни царапины. После первых наших выстрелов я не обменялся с полковником Россом ни единым словом; тем не менее я не испытывал к нему враждебности. Я часто благодарил Бога за то, что он не дал мне причинить ему какой-то вред, – моим единственным намерением было защитить своего друга. Дж. Фотрелл".
В то время, когда происходили описанные события, мистер Каррик, владелец дублинской "Морнинг пост", был весьма уважаемым джентльменом, который принимал любых лиц и выслушивал их. Первым делом полковник Росс должен был указать, что именно он считает ошибочным, и мистер Каррик и капитан Фотрелл, разобравшись, сочли бы себя обязанными компенсировать нанесенный вред, не прибегая к той альтернативе, на которой настаивал капитан Гамильтон, когда он показал на пистолеты и отказался выслушать объяснения. Мы считаем, что это была очень несправедливая и бессмысленная дуэль. Если какой-либо офицер в высоких чинах пытается запугивать свидетеля, который исполняет свой общественный долг, он не может считать себя несправедливо оскорбленным, если какое-либо честное издание изложит все факты; и прежде, чем бросить вызов автору статьи, он должен указать слова, которые не соответствуют истине.
Благородство и мужество капитана Фотрелла значительно превосходят его осторожность. Он благородно скрыл имя своего информатора, потому что могли бы пострадать и другие участники этой неразберихи; он мужественно стоял под четырьмя выстрелами, ни один из которых не прозвучал бы, если бы полковник Росс не заявил об уроне своей чести и не отказался от публикации материала в газете с уточнениями. Мы хотели бы даже по прошествии времени изменить общественное мнение об истоках этой истории и решительно заявить, что из-за публикации фактов в прессе нельзя принимать каких-либо вызовов.
В конце июня 1829 года в газете "Эйдж" появилась следующая публикация, которую любой джентльмен, связанный с прессой, должен был принять за правду:
"Каждый бич общества, чьи черные деяния сделали его объектом ужасных, но справедливых и частых комментариев, – от мошенника Семпла до карманного вора Сомса и, наконец, убийцы Тартелла – все они жалуются на предубеждение, с которым к ним относятся в прессе; и без сомнения, каждый и все они потребовали бы уголовного преследования редактора, который оказывает обществу услугу, разоблачая их, если бы приговоры, ссылки на каторгу или казни, к счастью, не мешали бы их намерениям".
Наша истовая преданность принципу независимости прессы не является открытием, подтверждением чего может служить следующая цитата из нашей "Школы для патриотов и порядочных людей", опубликованной в 1824 году.
"Патриот стоит, как бессонный часовой, на страже общественной прессы, следя, чтобы ее права не нарушались, и он всегда будет снисходительно относиться к мелочным огрехам и к случайным вспышкам эмоций, которые связаны с человеческой деятельностью.
Пока эти бесценные, хотя и экзотические растения надежно не утвердятся в нашей почве, мы должны осторожно относиться к прививке и обрезке их, чтобы не угрожать существованию растения; и когда, подобно благородным кедрам, корни их проникнут до самых глубин земли, уханье совы в ветвях не сможет отпугнуть путника, который отдыхает в их тени.
Нет человека, – говорит Курран, – над которым в свое время не смеялись бы. Но каждый новый день приносит какие-то поводы для осмеивания, которые занимают свое место. И еще он говорит: "Каждая личность получает свое положение по рождению, которого ее невозможно лишить и на которое невозможно воздействовать газетными скандалами; если они бессмысленны, то к ним надо относиться как к капризам погоды, которые быстро проходят. Когда они возникают, надо помнить, что луна, выходя из-за облаков, снова сияет".
Это безупречное свечение и несгибаемая преданность общественным принципам, которую он принял на себя, дает нам право гордиться таким знакомством, и его монумент не в силах разрушить никакие вандалы – вот так рукой мастера описаны редакторские обязанности; и если общественный вкус столь испорчен, что не принимает такую манеру выражаться, давайте посмотрим на моральную культуру интересующего нас поколения, которое сменило наше.
Пресса, – говорил мистер Курран, – великолепный общественный наставник; ее обязанность та же, что у историков и очевидцев, и ее досягаемость должна достигать самых дальних горизонтов истины, то есть говорить правду королям, донося до них мнение народа и до народа – мнение короля, и нигде не должна прозвучать ложная тревога, не говоря уж об ущербе истине; пресса не должна оставлять без внимания ни одного сигнала опасности, пусть даже предупреждения о грядущей неминуемой гибели окажутся тщетными.
С нашей стороны, пусть мы можем стать жертвой редакторских нападок, пока у нас есть перо, чтобы писать, или мы можем поднять одинокий голос, мы с неизменной преданностью будем защищать это великое общественное устройство, потому что считаем его ключевым камнем триумфальной арки гражданской и религиозной свободы".
МИСТЕР ГРЭТТАН И МАЙОР ЭДЖУОРТ
В сентябре 1827 года "Фрименз джорнал" опубликовал резкую статью о покрытии мостовых в Дублине, которая нанесла серьезное оскорбление уважаемому человеку, члену королевской парламентской комиссии, и он почувствовал, что должен обратиться с претензией к мистеру Генри Грэттану, члену городского муниципалитета и владельцу оскорбившего его издания. Мы должны заметить, что на самом деле речь должна была идти о редакторе (потому что владелец понятия не имел о статье, пока она не вышла в свет), а имя майора Эджуорта нигде не упоминалось в статье, которая приводила только общее описание ситуации.
В том состоянии, в котором тогда находилась Ирландия, человек со стороны мог предположить, что политики негласно замешаны в этой ситуации; но в данном случае, исходя из отчета членов королевской парламентской комиссии, представленного для изучения в Дублинское дорожное управление, разобраться в этом было нелегко, особенно учитывая влияние, которым в то время пользовалась пресса.
"Ивнинг мейл" среди прочих упоминаний об этом учреждении заметил, что "оно расточительно, корыстно и продажно, его сотрудники обворовывают общество и растут по службе – в этих фактах невозможно сомневаться, и их нельзя отрицать".
Исходя из последующих документов выяснилось, что на первых порах мистер Грэттан не решил, какой линии поведения ему следует придерживаться; скорее всего, манера изложения в какой-то мере повлияла на его отказ принять вызов. Поскольку эта история вызвала к жизни множество редакционных комментариев, – а на мистере Грэттане уже лежал грех, потому что в свое время ему пришлось платить компенсацию оклеветанному Дублинскому университету, и сомнительно, чтобы пристрастное общественное мнение сложилось в его пользу, – приведем несколько извлечений из текстов его современников, которые могут пригодиться в будущем.
"Редактору "Саундерс ньюс леттер"
Харкорт-Плейс, 3,
вечер субботы 15 сентября 1827 года.
Сэр! Поскольку мне пришлось обрести дурную славу, к чему я явно не стремился, моя личность подверглась лживым и оскорбительным нападкам представителя дублинской прессы в его собственной газете. Обстоятельства, которые затем возникли в ходе моих попыток защитить свою честь, носят столь странный и беспрецедентный характер, что мне, к сожалению, не осталось иного выбора, как представить общественности нижеследующие документы.
Имею честь оставаться
Вашим покорным слугой
Т.Н. Эджуорт".
"Харкорт-стрит, 36,
суббота вечером, 15 сентября 1827 года.
Мой дорогой Эджуорт! Я не стал терять ни минуты, едва только мне в руки попал вчерашний номер "Фрименз джорнал", в котором Вы подвергаетесь нападкам. Решив действовать как Ваш друг, я проследовал в контору гербовых сборов, чтобы до встречи с мистером Генри Грэттаном досконально выяснить, является ли он владельцем этого издания или нет. Убедившись, что он является ответственным владельцем, я тут же направился в его резиденцию на Стивен-Грин, решив или добиться устранения противоречия данной оскорбительной статьи в его газете – я предварительно подготовился, – или же потребовать удовлетворения, которое при тех обстоятельствах, в которых мы очутились, один джентльмен обязан дать другому.
Явившись в его резиденцию, я выяснил, что он в Тиннехинче в графстве Уиклоу, куда незамедлительно отправился за ним, предварительно оставив у него дома визитную карточку со своим адресом. К сожалению, в Тиннехинче мне сообщили, что незадолго до моего приезда он внезапно куда-то отбыл, и я вернулся в Дублин. В город я попал лишь к шести вечера и прямиком направился в дом мистера Грэттана, где мне снова сообщили, что его здесь нет, – я оставил еще одну карточку и сказал слуге, что зайду снова через полчаса. По прошествии этого времени я явился, и мне было сказано, что мистер Грэттан обедает. "Это, – сказал я, – не важно, потому что я пришел по куда более важному делу и должен увидеться с ним". Мистер Грэттан вышел из столовой и пригласил меня в свой кабинет. Нижеследующий текст – суть того, что произошло, переписанное из записки, которую я отправил прямо в газеты сразу же после того, как мы расстались.
Я принес свои извинения мистеру Грэттану за то, что побеспокоил его во время обеда, и тут же перешел к цели моего визита. "Я пришел, сэр, – сказал я, – из-за своего друга, майора Эджуорта, которого оклеветала ваша сегодняшняя газета". Мистер Грэттан удивился и сказал: "Какая газета? Моя? Понятия не имею ни о каких газетах!" – "Сэр, – сказал я, – вы ответственный владелец "Фрименз джорнал". – "Ну, сэр, – сказал мистер Грэттан, – если у вас есть какие-то претензии, вам лучше обратиться к сотрудникам редакции". Раздосадованный его попыткой отрицать связи с газетой и рассерженный его стараниями снять с себя ответственность, я довольно горячо ответил: "Вы предполагаете, сэр, что майор Эджуорт или я будут искать вашего печатника или редактора, когда у нас есть вы? Он считает вас, сэр, ответственным за все, что появляется в вашей газете, и я тоже возлагаю ответственность на вас". – "Я отлично знаком с законом", – сказал мистер Грэттан. "Как и я, сэр, – ответил я, – но есть и закон чести, из которого я и исхожу". – "В таком случае, – сказал мистер Грэттан, – я полагаю, что для меня лучше всего будет свести вас с моим другом". – "Несомненно", – ответил я. Затем он упомянул какого-то майора, но из-за спешки я не разобрал его имени и попросил записать его вместе с адресом, но, уже собравшись это сделать, он внезапно воскликнул: "Нет! Подумав, я решил отправить вас к другому моему другу, мистеру Уоллесу, которого в данной ситуации я назвал бы "советником Уоллесом". Я спросил, где я могу встретиться с ним, на что мистер Грэттан ответил, что "Уоллес живет в сельской местности, но он (Грэттан) незамедлительно свяжется с ним". После чего я удалился, сказав, что "буду рад встретиться с мистером Уоллесом, как только вы свяжетесь с ним".
Чтобы избежать любых возможных недоразумений, я написал мистеру Грэттану следующее письмо.
Письмо 1
"Вечер пятницы, половина десятого.
Харкорт-стрит, 36
Мистер Монтгомери со всем уважением к мистеру Генри Грэттану хотел бы знать, в какой час утра он должен ждать мистера Уоллеса, приятеля мистера Грэттана.
Мистер Монтгомери не беспокоил бы мистера Грэттана в это вечернее время, но им уже было потеряно несколько часов из-за того, что ему не повезло сегодня встретить мистера Грэттана в Тиннехинче, а также застать его в резиденции".
События, которые вслед за тем имели место, лучше всего могут быть объяснены письмами 2 и 3, копии которых прилагаю.
Письмо 2, копия
"Суббота, четверть первого ночи.
Харкорт-стрит, 36
Сэр,
я оставался дома до двенадцати часов ночи, ожидая или ответа на мою записку прошлого вечера, или сообщения, что Ваш друг мистер Уоллес прибыл в город.
Только что звонил в его городской дом, но его там не нашел.
Я буду дома до двух часов, к каковому времени надеюсь получить сообщение о мистере Уоллесе или о каком-то другом Вашем друге, который будет представлять Ваши интересы.
Имею честь оставаться
Вашим покорным слугой,
Джеймс Монтгомери".
Письмо 3
"Суббота, три часа ночи.
Харкорт-стрит, 36
Сэр,
прождав дома полчаса сверх назначенного мной срока, не получив от Вас никакого ответа ни на одно из моих обращений и снова безуспешно попытавшись связаться с мистером Уоллесом, я прошу Вас считать, что мой друг майор Эджуорт, придя к выводу, что Вы не собираетесь давать ему удовлетворение, как подобает джентльмену, вынужден прибегнуть к единственной альтернативе, которую Вы оставили ему.
Имею честь быть
Вашим покорным слугой,
Джеймс Монтгомери".
Вернувшись домой в шесть часов вечера, я нашел записку от мистера Уоллеса, копию которой прилагаю:
"Мистер Уоллес выражает сожаление, что его не было дома, когда мистер Монтгомери заходил к нему днем, – он будет на месте примерно через час, если у мистера М. есть желание увидеть его.
Суббота вечером, четверть пятого.
Эсквайру Монтгомери, Харкорт-стрит 36".
Откровенно говоря, после всего, что имело место, я не считал себя обязанным идти навстречу мистеру Грэттану или давать ему возможность выпутаться из очень непростой ситуации, в которой он оказался, но, обеспокоенный тем, что Вы не должны отдавать долг этикету или дипломатии и что спор должен быть решен или его отказом от своих слов, или при встрече, я не стал терять время. Мистера Уоллеса снова не было дома, когда я пришел, но, поскольку до отъезда в сельскую местность он должен был явиться, я остался до его возвращения. Очень краткого изложения того, что произошло, будет достаточно, чтобы понять, чем была вызвана необходимость написания этого письма:
"Мистер Уоллес сказал, что не был уполномочен мистером Грэттаном получить от меня неприязненное послание и что он (мистер Грэттан) не считает, что несет личную ответственность перед мистером Эджуортом. Я с удивлением спросил, какими полномочиями располагает мистер Уоллес, на что он ответил – кроме как сказать, что мистер Грэттан не хочет получать никаких посланий, никаких больше полномочий у него нет. Я выразил свое удивление, что мистер Грэттан сразу же посоветовал мне обратиться к своему другу-военному; в то же время я дал понять мистеру Уоллесу, что результатом могут быть самые неприятные последствия, поскольку я намерен рекомендовать образ действий, которого Вы пока избегали. Он выразил сожаление, но сказал, что у него нет права на дальнейшие действия. Затем мистер Уоллес сказал, что две мои последние записки мистеру Грэттану так и остались неоткрытыми, и предложил вернуть их мне, но я отказался принять их. Я надеюсь, что мистер Уоллес не откажется признать, что я вел себя совершенно спокойно и что "если я в чем-то действовал неправильно, в распоряжении мистера Грэттама есть мой адрес".
Преданный Вам,
мой дорогой Эджуорт,
Джеймс Монтгомери".
В субботу вечером в доме мистера Грэттана было оставлено следующее письмо:
"Харкорт-Плейс, 3,
вечер субботы, 15 сентября 1827 года.
Сэр! Вы ложно оклеветали меня в своей газете, присяжным владельцем которой являетесь; отказавшись опровергнуть свою клевету или дать мне удовлетворение, как подобает джентльмену, я не знаю других эпитетов, применимых к Вам, кроме как КЛЕВЕТНИК и ТРУС. Действуя по совету моего друга, я не собираюсь прибегать к поискам иного выхода, кроме как лично рассчитаться с оскорбителем.
Ваш
Т.Н. Эджуорт".
Следующее извлечение из "Фрименз джорнал" от 19 октября, опубликованное за два года до того, как был получен вызов, предназначено пролить некоторый свет на эту историю:
"Мы сочли возложенной на нас обязанностью сообщить об обстоятельствах, при которых контора гербовых сборов почти полностью исключила "Фрименз джорнал" из списка газет, печатающих объявления этого ведомства, – это пример фаворитизма, недопустимого для руководства данного учреждения, которое должно знать о широком распространении "Фрименз джорнал". Мы также полагаем нашей обязанностью рассказать о подобном же поведении дорожного управления. Не так давно мы увидели в некоторых газетах объявление, озаглавленное "Материалы для дорожных покрытий", которое не было прислано в "Фрименз джорнал". Мы считаем себя вправе протестовать против такой пристрастности и предубеждения. Отдельная личность имеет право высказывать свои упреки и выражать неприязнь, но только не общественное учреждение, которое существует за счет налогов, взимаемых с домовладельцев этого города, и проявление с его стороны какой-либо личной враждебности является вопиющей несправедливостью и злостным нарушением доверенных им интересов. Мы призываем управляющего дорожным строительством ответить обществу, почему объявления данной корпорации были изъяты из "Фрименз джорнал", в котором присутствовали много лет.
Была ли эта приостановка вызвана необходимой и объективной критикой в "Фрименз джорнал" некоторых действий данного управления по вопросам состояния мостовых, освещения и чистоты города?
Была ли публикация этих объявлений чистой формальностью? В таком случае публикация была бы бесцельной тратой общественных средств. Но если объявления полезны и необходимы, – а кто скажет, что нет, – почему изымать их из газет, предоставляя распространение только избранным изданиям? Правительство недавно объявило о желании провести чистку некоторых общественных учреждений – и положить конец подозрительному приватному "управлению", которое вызывает заслуженное недоверие к нашей стране. И мы считаем, что в ходе всеобщего улучшения нельзя обойти вниманием эти остатки феодальной несправедливости.
Мы представили перечень наших претензий к дорожному управлению, не вдаваясь в подробности более крупных нарушений, разве что выявленных, скажем, майором Тейлором, который упорно настаивал, что камень для дорожного покрытия не стоит привозить из Шотландии и Англии, когда более крепкий и стойкий можно найти у себя дома, всего в нескольких милях от Дублина. И мы полны справедливого негодования по поводу этой нелепости".