После двухчасового артиллерийского обстрела из занавеса пыли выехали вперед советские танки. Румыны сражались с отчаянным мужеством. С цепи гор вокруг Тундутова саперы обстреливали стальные фаланги вражеских танков. Артиллеристы, подразделение которых стояло к югу от Червленой, выпускали один снаряд за другим из устаревших орудий. Саперный батальон под командованием полковника Морато также боролся с советскими передовыми отрядами и нес огромные потери. Румыны давали себя обогнать и следовали за танками с ручными гранатами. Пехотный полк полковника Мангесиуса даже начал сплоченное контрнаступление. Тысячи мужественных румынских солдат попытались остановить советские танки.
Это им удалось.
Вскоре после начала советского наступления командир 297-й пехотной дивизии генерал Пфеффер позвонил в командный пункт 20-й румынской армии и попросил доложить об обстановке. Румыны предоставили ему донесение и потребовали немедленного уничтожения зенитных и штурмовых орудий.
Генерал посоветовал им каждые пять минут звонить в армейский штаб и повторять свое требование до тех пор, пока оно не будет выполнено.
Генерал Йенеке, командовавший IV армейским корпусом, также пожелал узнать точное местонахождение врага. Он еще держал в руке трубку, когда русские танки поехали мимо его командного пункта. Они шли целыми группами. В районе Червленой они гнали перед собой бегущие румынские военные формирования. Их гусеницы давили и живых, и мертвых.
Однако были на фронте участки, где советские войска встретили ожесточенное сопротивление. 2-й румынский артиллерийский батальон удерживал свои позиции, пока половина его личного состава не погибла. Битва закончилась лишь тогда, когда подразделение полностью выбилось из сил.
Тогда один молоденький румынский лейтенант пожертвовал своей жизнью для своих товарищей: он взял ленту ручных гранат и взорвал их, когда над его позицией находился вражеский танк.
К вечеру того дня, когда началось наступление, советские войска прорвали румынские позиции на территории к югу от Сталинграда. Брешь имела ширину 50 километров.
Наступление продолжалось в направлении Калача.
Маршрут передвижения советских войск во время наступления напоминал клешни, в чьем центре лежал город Сталинград.
Около города, на севере и на юге, немецкие и румынские войска отчаянно сражались с приближающими "клешнями" советских войск. Временные боевые формирования, тыловые службы, роты рабочих и подразделения снабжения собирали и отправляли в бой. Люди, которые еще вчера вели спокойную жизнь, оказывались на передовой.
От каждой новой боевой единицы требовали практически невозможного. Не имеющие боевого опыта, люди видели перед собой группы советских танков. Часто новым солдатам не хватало примитивных теоретических военных знаний: они попросту не знали, как должна вести себя пехота. Как следствие, эти боевые единицы несли огромные людские потери.
Русские с успехом шли вперед. По численности они многократно превосходили обороняющихся немцев. Кроме того, на их стороне был момент неожиданности.
Мало-помалу повсюду начинал господствовать хаос.
В четвертом часу дня 23 ноября сомкнулись советские танковые "клешни". Прорвавшиеся южнее и севернее Сталинграда танковые подразделения соединились у Калача. Еще 21 ноября в результате внезапного нападения танков были захвачены временные мосты через Дон.
Немецкие войска в Сталинграде были окружены.
День ото дня беспорядки становились все сильнее. Бегущие подразделения, штабы и транспортные колонны толпами сбивались на шоссе в районе Дона. Советские штурмовики появлялись из облаков и атаковали. Нельзя описать то, что там происходило.
Однако теперь в бой вступило русское гражданское население. Имея лишь примитивное оружие, люди поджидали вражеские боевые группы и, нападая из засады, забирали множество немецких жизней.
Лишь регулярные войска кое-где еще держались. Однако и им скоро предстояло испытать давление советских превосходящих сил.
Хаос все рос. На дивизионном медицинском пункте в Варновке скапливались машины с ранеными. Перед врачами и санитарами стояла практически неразрешимая задача.
3-й батальон "школы зенитной артиллерии Бонна" был практически полностью уничтожен. Выжившие были отправлены защищать аэродром "Питомник", который в последние дни сопротивления приобретет печальную славу.
103-й мотопехотный полк также был разбит в ожесточенных сражениях и понес большие потери. 108-й полк постигла та же судьба.
Уже в те дни ощущалась большая нехватка перевязочного материала, медикаментов, боеприпасов и горючего.
В то самое время, когда советские танковые клинья достигли Калача, командующий 6-й армией генерал-полковник Паулюс и большая часть его штаба покинули находящуюся в 15 километрах к северо-востоку от Калача Голубинскую. Позже об этой поездке будет ходить множество слухов. Злые языки утверждали, что поспешный отъезд очень напоминал побег.
В своей новой штаб-квартире в Ново-Чирской Паулюс получил следующую радиограмму из ставки фюрера: "Командующий вместе со своим штабом отправляется в Сталинград. 6-я армия занимает круговую оборону и ждет дальнейших приказов".
Следующую радиограмму из ставки фюрера Паулюс получил в ночь на 22 ноября. Там было приказано базирующиеся между Доном и Волгой подразделения 6-й армии впредь называть "сталинградской твердыней".
Ранним утром 22 ноября в штаб-квартиру 6-й армии пришел командир зенитной артиллерийской дивизии генерал Пиккерт. Паулюс спросил его, какие бы меры он принял на его месте в данной ситуации.
Пиккерт ответил, что он отдал бы приказ прорываться на юго-запад. Для подобной попытки у зенитной артиллерии было еще достаточно боеприпасов и горючего. Впрочем, он считал, что в ближайшее время 6-я армия не получит с воздуха удовлетворительного количества необходимых ей материалов.
Паулюс молча принял к сведению это объяснение. Начальник его штаба генерал Шмидт заметил, что 6-я армия получила строгий приказ удерживать город. Кроме того, прорыв с последующим переходом по заснеженной степи связан с огромным риском. Наряду с этим нужно будет оставить большую часть вооружения и снабжения и около 15 000 раненых. Впрочем, потребуется снабжение войск с помощью люфтваффе. Было получено обещание, что самолеты смогут доставлять снабжение в необходимом количестве.
Спустя несколько часов после этого разговора генерал-полковник Паулюс и генерал Шмидт вылетели в окруженный Сталинград.
Больше в руководящих штабах разговоры о прорыве не поднимались. Положение было критическим, однако отнюдь не безнадежным. Немецкие подразделения были измотаны. Тем не менее им еще должно было хватить сил для удара по окружающему их врагу. В общем, силы солдат Сталинграда к тому времени еще не были сломлены окончательно.
Однако во время всех этих стратегических размышлений один вопрос имел особую важность. Он касался того факта, что в окружении находилось около 15 000 раненых, которых в случае прорыва нужно было оставить. Для тех, кто планировал отступление, эта мысль была тяжким душевным бременем. Чтобы спасти целую армию, необходимо было пойти на эту огромную жертву.
Генерал-полковник Паулюс также обдумывал возможность прорыва из советского окружения. Радиограмма, отправленная им вечером 22 ноября 1942 года Гитлеру, была явным доказательством такого намерения. Паулюс в этом радиосообщении говорил о том, что армия полностью окружена. В то время в Сталинграде и на северном участке фронте можно было наблюдать активную разведывательную деятельность. На западном крае котла – на участке в районе Голубой к востоку от Дона – была готова оборонительная линия. Южный участок фронта к востоку от реки еще был открыт. Однако было под большим вопросом, можно ли защитить этот участок фронта, если для этой задачи подтянуть войска с северной стороны. Если это невозможно, значит, оставление Сталинграда является единственной альтернативой. При помощи концентрированного удара в южном направлении можно было соединиться с 4-й армией. Поэтому он просил свободы действий.
Следовательно, генерал-полковник Паулюс был готов сдать Сталинград. С другой стороны, он прекрасно осознавал опасность, ожидавшую армейские боевые подразделения после прорыва в зимнюю степь.
В тот же самый день командующий группой армий "Б" генерал-полковник барон фон Вейхс отправил радиограмму в главное командование армии. Ссылаясь на спланированную генерал-полковником Паулюсом попытку прорыва, командующий группой армий "Б" следующим образом попробовал обосновать план прорыва: "Я признаю, что предложенная операция связана с большими жертвами, в особенности материального характера. Потери все равно будут несравнимы с неизбежными жертвами голода, которые будет вынуждена принести армия в котле".
Фон Вейхс был убежден в том, что начальник Генерального штаба армии генерал-полковник Цейтцлер будет поддерживать попытку прорыва.
И снова все зависело от решения фюрера.
Начальник Генерального штаба Цейтцлер энергично взялся за этот план, полностью соответствующий его взгляду на все законы стратегического планирования.
Он официально попросил Гитлера дать разрешение для запланированного отступления 6-й армии из окруженного Сталинграда. Было бы преступлением, говорил он, бросить на этом участке фронта целую армию. Кроме того, у советских войск тогда появилась бы возможность уморить немецкие военные формирования голодом. Уничтожение 6-й армии было равносильно катастрофе для всего Восточного фронта.
Гитлер не позволил себя смягчить. Он хотел получить город, носивший имя его заклятого врага, вне зависимости от того, какую цену за это придется заплатить. Он возразил, что людям в Сталинграде просто нужно держаться. Он собирался со временем деблокировать 6-ю армию и тем самым освободить ее из опасного положения.
Тем временем в разрушенном городе на Волге продолжали разрабатываться планы прорыва. 22 ноября во время обсуждения положения на фронте в Гумраке генерал II армейского корпуса фон Зейдлиц-Курцбах ознакомил командиров нескольких полков с подробностями задуманных операций. При этом он объяснил, что вражеский фронт должен быть прорван в юго-западном направлении.
Генералы Йенеке, Штрекер, Хюбе и генерал-полковник Гейтц поддержали план прорыва. Генерал-полковник Паулюс и начальник его штаба Шмидт также разделяли мнение командующих корпусами. В конце концов 25 ноября было выбрано датой прорыва. Группа армий "Б" уже выразила свое одобрение. Теперь не хватало только согласия ОКХ.
Согласно плану операции, 130 танков должны были прорвать кольцо окружения на линии Мариновка – Карповка. Танковые соединения 3-й и 29-й моторизованных дивизий должны были за ними следовать. В качестве первой волны планировалось использовать 1700 боевых групп. В качестве ударных отрядов второй волны планировалось использовать 40 000 боевых групп.
Было принято решение о прорыве 6-й армии из Сталинграда.
* * *
Между тем положение на фронтах вокруг города на Волге становилось все спокойнее. Немецкие солдаты оборудовали свои позиции и сооружали бункеры.
Настроение солдат было не таким уж и плохим. Хоть их рацион и был довольно скуден, однако доверие к командованию позволяло им переносить и эту проблему.
День за днем лежали обороняющиеся в своих снежных ямах и смотрели в небо. Самолеты Ju-52 пролетали над полем воронок и заходили на посадку на аэродроме Басаргино. Самолеты привозили боеприпасы и продовольствие. Отправляясь обратно, они забирали с собой раненых.
Однажды от позиции к позиции быстро распространилась новость о запланированном прорыве 6-й армии.
Унтер-офицер Вернер Гельшер из 384-й пехотной дивизии позже рассказал о том времени:
"Я лежал в лазарете в Дмитровке, так как получил серьезное обморожение обоих предплечий. И тут началось. С северного и западного участков фронта на грузовых машинах стали беспрерывно доставлять раненых. В машинах несчастных укладывали друг на друга. Каждый раз, когда прибывал подобный транспорт, получившие легкое ранение люди должны были разделять живых и мертвых. Раненые, лежавшие в верхнем штабеле, обычно были занесены снегом и чаще всего уже мертвы. Беднягам, лежащим внизу, несмотря на все беды, все же было немножко лучше. Однако все равно большинству помочь уже было нельзя. Они были слишком слабы и полностью истощены.
Я не мог больше находиться в этом аду, пропахшем мочой и потом, гноем и фенолом. Так что я начал думать, как можно оттуда улизнуть.
На помощь мне пришел случай. Это произошло где-то около 24 ноября. Тогда в лазарете появилось несколько офицеров. Они приказали собираться тем, кто получил легкие ранения. Спустя два часа мы на грузовиках ехали в южном направлении.
Мы не имели никакой информации, но внезапно все заговорили о том, что нас отправляют в район Мариновки. Там должны были собраться все подразделения. После этого в одну из следующих ночей мы должны были отправиться в путь. Нам предстояло вырваться из окружения!
Чем ближе мы подходили к Мариновке, тем больше становилось оживление. Теперь нам не нужно было ничего объяснять; теперь мы сами видели, что происходит. К северу от Мариновки танки и бронированные разведывательные дозорные машины занимали исходные позиции. Батареи зенитной артиллерии выстраивались в колонны и занимали огневые позиции. Также можно было видеть штурмовые орудия.
В Мариновке располагалась саперная часть, в которой все и происходило. Каждый говорил о том, что скоро "время придет". Настроение было великолепным. Даже на лицах солдат нашего отряда, состоящего только из больных и раненых, я видел радость. Перед зданием штаба полыхал огонь. Ординарцы строили целые горы из связанных стопками бумаг и бросали их в огонь. Продовольственный склад был полностью очищен. Спустя много дней мы наконец снова получили горячую еду. Только алкоголя не было.
Когда в конце концов пришел приказ о выступлении, все пошло как по маслу. Мы узнали, что должны выступить между Мариновкой и Карповкой. Оттуда мы должны были продвигаться в южном направлении. Солдаты были преисполнены радостной уверенности. Мы все очень ждали приказа начать наступление…"
В ночь на 24 ноября 1942 года в штабе, расположенном в Старобельске, зазвонил телефон. Начальник Генерального штаба Цейтцлер требовал связи с генералом фон Зоденштерном, начальником штаба группы армий "Б". Цейтцлер объяснил, что Гитлер после многочасовой беседы с ним решил дать согласие на прорыв 6-й армии из окружения в Сталинграде. Письменный приказ еще не был отдан, так как у фюрера просто не было возможности его подписать. Однако он будет передан группе армий телеграммой.
В штабе группы армий люди вздохнули с облегчением. 6-я армия была уведомлена об этом по еще не обнаруженной русскими телефонной линии. Также было передано, что к прорыву через вражеское окружение можно было приступать 24 ноября.
На территории Сталинграда солдаты с облегчением узнали эту новость.
Однако в предполагаемый срок столь ожидаемая телеграмма так и не пришла. Так как время шло, в ставку фюрера в Виннице обратились с телефонным запросом. Там лишь объяснили, что выход приказа откладывается.
Что на самом деле произошло, в то время не могли знать ни в группе армий "Б", ни в штабе 6-й армии в Сталинграде. Однако потом произошло нечто неожиданное. В бункер связистов 6-й армии поступила следующая радиограмма из ставки фюрера:
"6-я армия временно окружена советскими силами. Я собираюсь оставить армию в районе (следует указание района). Армия должна быть уверена, что я сделаю все, чтобы снабдить ее всем необходимым и вовремя освободить. Я знаю мужественную 6-ю армию и ее командование и убежден, что они свой долг выполнят.
Адольф Гитлер".
Это был приказ, разрушивший все надежды.
Еще лишь один человек мог повлиять на ход событий. Этим человеком был командующий 6-й армией генерал-полковник Паулюс.
Вероятно, в те часы судьба обороняющегося Сталинграда была неразрывно связана с личным становлением этого военачальника. Генерал-полковник Паулюс был сыном учителя. То есть он происходил из того слоя народных масс, который вполне справедливо называли "опорой государства". В его положении верность и послушание вершителям судьбы государства были чем-то само собой разумеющимся. Начальник его штаба генерал-майор Артур Шмидт держался так, что непреднамеренно распространял свое влияние на окружающих. В противоположность Паулюсу Шмидт был личностью, которая могла воздействовать на других. Само собой разумеется, генерал-полковник это понимал, и существовало много признаков того, что этот контраст стал причиной его внутреннего напряжения.
Впрочем, генерал-майор Шмидт считал, что 6-я армия должна была подчиниться приказу фюрера. Кроме того, Гитлер пообещал снабжать армию всем необходимым и вовремя освободить из окружения.
Командиры корпусов, присутствовавшие на обсуждении положения на фронте, придерживались другого мнения. Генералы Штрекер, Хюбе, фон Зейдлиц-Курцбах и Йенеке высказались за прорыв из вражеского окружения.
Что должен был сделать генерал-полковник Паулюс?
Он остановился на относительно простом решении, подчинившись приказу Гитлера.
Генерал фон Зейдлиц-Курцбах возражал против этого решения. В своем меморандуме он потребовал осуществления прорыва, несмотря на приказ фюрера. Если в такой ситуации армию оставить в окружении в Сталинграде, то это будет преступлением. Теперь Паулюс должен был действовать в интересах немецкого народа, пусть даже ослушавшись приказа.
Генерал-полковник Паулюс передал эту докладную записку командованию группы армий, которое отправило ее в ставку фюрера.
Гитлер со всей резкостью среагировал на бунт. О генерале Зейдлиц-Курцбахе было сказано, что его поведение приравнивалось к проявлению трусости.
В общем, меморандум не принес никаких результатов. Как и прежде, приказ фюрера оставался в силе.
Солдаты, уже занявшие исходные позиции, были перегруппированы и отправлены на новый участок обороны. Они чувствовали, что им больше не на что надеяться. Им был отдан приказ удерживать позиции до последнего вздоха.
Они слишком хорошо понимали, что это означало.
Однако попытки спасти 6-ю армию продолжались. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн принимал в них самое непосредственное участие.
28 ноября фельдмаршал прибыл в Старобельск. Он был тем временем назначен командующим только что созданной группой армий "Дон", сформированной из 4-й и 6-й немецких армий, так же как и 3-й и 4-й румынских армий.
В беседе с бароном фон Вейхсом оба военачальника пришли к единому мнению по принципиальным вопросам. Они считали, что 6-я армия должна вырваться из вражеского окружения, даже если при этом придется оставить значительную часть орудий и техники, а также всех раненых.