Журавлёв, видя, как изменился в лице его друг, о чем думал, терзался, мучился, всю дорогу молчал, понимал, – что сейчас вмешиваться и о чём-то спрашивать, не следует.
Резко изменилась погода. Проглянувшее ранее солнце спряталось за нависшей над лесом хмарью. По шершавым стволам деревьев, как будто стекали небесные слезы. Молча приехали в родную обитель, прощаясь, пожали друг другу руки.
Анатолий повесил шинель в прихожей на вешалку, поставил в угол картину и прошел на кухню. Достал из холодильника бутылку, молча выпил рюмку, закусив корочкой хлеба, уставился на божницу. О ногу Анатолия терся кот "Тарзан", как бы понимая хозяина и жалея его. Матушка сидела возле окна и что-то вязала.
– Сынок, что случилось? Гляжу на тебя – ты как не свой.
– Успокойся ты, мать, ничего не случилось, устал я, прилягу.
Анна Васильевна, взглядом проводив сына, продолжала вязать носки к зиме, но материнское сердце подсказывало ей, что у Анатолия на сердце кручина.
Капитан прилег на диван, не раздеваясь, положив сцепленные руки под голову, задумался: "Кто тот человек? Если это муж ее то, что к ней липнет у прохожих на виду? Если любовник?.. То серьезная женщина этого приставания не допустит, а что если она хочет склеить личную жизнь, как разбитую вазу? – вдруг пришло в голову Анатолию. Но он не заметил в лице Наташи той решительности, наоборот, оно было бесстрастным. Нет… Что-то тут не так". Любовь и ревность подобно зверю метались в железной клетке. Сердце ныло, и вновь стянуло болью ногу. Взгляд капитана пал на потолочную матицу с крюком и кольцом для детской колыбели.
Глядя в потолок, вспомнил Анатолий слова покойного учителя по рисованию – Игната Васильевича: "Когда человек при деле, некогда заниматься самокритикой. А если смотреть в потолок и решать, на что похож кусок отвалившейся штукатурки, из этого ничего хорошего не будет. Если человек умеет рисовать, он рисует, а когда не умеет, занимается "сочинительством". Не топчись на одном месте, будь в движении, общайся с людьми".
Капитан потряс головой, открыв глаза, набрав полную грудь воздуха, затаил дыхание и подумал: "Надо взять себя в руки, освободиться от химеры".
Так размышляя над собой и маячившей рядом судьбой, Анатолий успокоился, достал с полки книгу и стал листать ее. Взгляд остановился на серединной странице, он прочитал строчки стихотворения А.Блока, которые частично вернули всколыхнувшую душу к успокоению.
Скрипка стонет под горой.
В сонном парке вечер длинный,
Вечер длинный – лик невинный,
Образ девушки со мной.
Скрипки стон неутомимый
Напевает мне: "Живи"…
Образ девушки любимой -
Повесть ласковой любви.
За окном сумерки сменились тьмой длинной ночи. Деревья, крепко переплетясь ветками, друг с дружкой, слились в единую бурую массу. В черной космической бездне далеким маяком зажглась первая звезда. А где-то на земле в одиноком окошечке деревянной избы долго горел огонек не затухающей любви.
Глава восьмая
Этот прошедший день, принесший капитану Воробейчику печаль и разочарование, неотвратимо коснулся и егеря Журавлева. Приехав домой, он не обнаружил привычного огонька в окнах, призадумался: "В это время жена всегда была дома с детьми, неужели задержалась в сельмаге, хотя рабочий день уже давно закончился, а детей, вероятно, оставила у бабушки?"
Семен подъехал к дому своей матери, жившей отдельно в конце улицы. От нее узнал, что с базы Орса пришла машина груженная разными товарами и продуктами, Зина ушла в магазин. Журавлёв решил пойти и помочь жене таскать мешки, ящики и прочие коробки.
У сельмага толпятся односельчане.
– Здравствуйте, люди! – поздоровался егерь.
– Здорово, Семен! – невесело отвечали мужики.
– Чего стоим, чего ждем?
– Хотим, вот, свеженького привоза попробовать, да продавщица закрылась и не пускает.
– Наверно, она по накладным товар сверяет? – предположил Журавлев.
К нему подошел старичок в телогрейке, отозвал в сторону, шепеляво сообщил:
– Семен, мы с мужиками товары на склад перетаскали уж давненько, твоя Зина за работу обещала поставить магарыч. Ты уж прости, я украдкой подсмотрел через неприкрытую штору и вот, что узрил: твоя жена с водителем за прилавком пили водку. Зина веселая была, а потом они ушли в темный склад, где на полу мешки лежат.
Семен, чувствуя, как у него внутри закипает, вскочил на завалинку, прильнув к краю окна, глянул в зал магазина. Действительно, в помещении никого не было, а дверь в подсобное помещение, именуемое складом, захлопнута изнутри.
Журавлев точно знал, в эту кладовку электричество не проведено; не трудно догадаться, что там делать в темноте.
Семен соскочил с завалинки, стал колотить в дверь, но в ответ реакции не последовало. Вырвав из забора штакетину, Журавлев ударил по оконному стеклу.
– Кто это тут хулиганит?! Я вот сообщу участковому! – открывая дверь, громко кричала Зина, но, увидев грозное лицо мужа, осеклась и, пряча дыхание и пунцовое лицо, пробормотала:
– Это ты, Семен, чего не ждешь меня дома?
Семен, едва сдерживая гнев, дрожащими губами прошипел:
– Почему ты в это время здесь, а не дома с детьми?
– Видишь, товар привезли!
– Вижу, товар давно привезли! Почему от тебя алкоголем разит?.. Тьфу! Ладно, собирайся, дома поговорим!
Журавлев заметил крадущегося к машине шофера, он бросился к нему и, боксерским ударом, сбил его с ног.
Егеря знает вся округа, особенно те особи, пытавшиеся с ним общаться в невежливой форме. Семен рывком поднял шоферюгу, пробормотав ему в ухо:
– Уважаемый, как тебя зовут?
– Ну, Никита, а тебе-то, что с того?
– Так вот – Дон Жуан Никита, если я тебя еще раз увижу возле моей жены, то тебе будет не полезно. Для убедительности слов Семен еще раз ударил приезжего, тот, брякнув зубами, снова оказался на земле. Журавлев даже не оглянулся, к нему подошел все тот же старичок и, беззубо хохотнув, сообщил:
– Семушка, как ты ловко его уложил, он, ведь, на голову тебя выше!
– Что ж поделаешь, приходится валить и высоких, – пожал плечами Журавлев, – на моей работе быть слабым – себе во вред!
Дети угомонились. В доме тишина. Семен, выключив свет, в спальню не пошел, устроился в прихожей на диване и, заложив руки под голову, предался воспоминаниям.
Когда-то, отслужив в пограничных войсках, он вернулся в родительский дом. Поработав в лесничестве разнорабочим, он подал документы в сельскохозяйственный техникум на очное обучение.
Четыре года Журавлев прожил в городе Белоцерковске. Городская жизнь привлекала развлечениями: кино, театр, вечером танцы в парке. Однако Семен к подобным развлечениям не тянулся, а проводил время в спортзале, занимаясь боксом, и в тире пулевой стрельбой. Однажды на городских соревнованиях в стрельбе из малокалиберной винтовки он выиграл первенство, заняв первое место.
Журавлев жил в студенческом общежитии, получал стипендию, родители помогали домашними продуктами, все складывалось хорошо.
С будущей женой Зинаидой он повстречался в столовой. Подошедшая девица взяла с окна раздачи его чек и, загадочно улыбаясь, пошла к столу, к своим подругам. Журавлев последовал за ней.
– Эй, девушка, вы похитили мой обед, неужели хотите, чтоб я помер с голоду?
– Нет, не кажется! – под громкий смех подруг отвечала ядреная молодушка.
– Верните мой чек, это бумажка, а не сыр, да и вы не лиса, хотя хорошенькая…
Ах, молодость, и все-то ей подвластно! Вечером Зиночка пришла на свидание, правда, с подругой, но пребывание ее подруги было не долгим, Семен не догадался с собой взять какого-нибудь приятеля.
Молодая пара, взявшись за руки, бродила по ярко освещенным улицам вечернего города. Они заходили в кафетерий, Семен угощал свою даму кофе с тортом, мороженым.
Зиночка в город приехала из деревни, здесь, в Белоцерковске, учится в ПТУ на швею.
Их встречи продолжались два года. Зина уже работала в ателье по пошиву мужской одежды. Семен, получив диплом техника-механика, предложил ей руку и сердце, от чего Зиночка отказаться не посмела.
Свадьбу сыграли в городе, в ресторане, куда съехались родители, родные и друзья с обеих сторон. Играла музыка, лилось шампанское, без устали кричали: – Горько, горько…
После окончания техникума Журавлев решил вернуться в поселок Озёрное.
Здесь для Зинаиды по ее специальности работы не нашлось, но вскоре родилась дочь – Марьяна, а еще через несколько лет сын – Артем. В доме уже была корова и другая живность, появилось изобилие молочных продуктов, яиц, а также лесные дары природы.
Конечно, тяжелая работа ложилась на плечи хозяина дома, но и Зина оказалась работящей: ворошила сено на лугу, стоя на стогу, умело руководила укладкой пластов, ухаживала за овощами, поливая грядки теплой озерной водой.
Отец Семена, любуясь работой снохи, говаривал:
– Сенька, хорошая у тебя жена, городские-то они ленивы, их руки не для земли и навоза. Вот так-то.
– Пап, я счастлив с Зиной. Она во всем послушна.
– Так-то оно так, – мудро наставлял отец, – все это хорошо, оно счастьем называется. Но порой женщины меняются; случаются зачатки придирчивости, злословия, кокетства и разврата. Эти свойства прирождены всему женскому полу. Вот так-то, сын мой.
– Пап, может такие женщины бывают, только моя Зиночка не такая.
– Хорошо, хорошо, – слава Богу, но с женщинами шутки плохи. Бывает, что гнешь ее, гнешь, как лозу, а она выскользнет из рук да тебя же и хлестнет.
– Пап, ну что ты такое говоришь? С моей женой такого случиться, не может, – клялся Семен.
– Дай-то, Бог. Любовь, – старая штука, но каждое сердце обновляет ее по-своему.
…В комнате, возле большого зеркала, стенные часы пробили полночь, но Семену, предавшемуся воспоминаниям, не спится.
Восемь годов Зинаида просидела дома, а как детишки чуть подросли, ей захотелось на люди. Ей предложили поработать воспитателем в детском саду, куда она водила Марьяну и Артема. Дочь уже училась в начальных классах. Семен, работая егерем, часто пропадал по лесам, в семье еще царила любовь и благополучие.
Но однажды Зину будто бы подменили, будто кто напустил порчу. Прежде она возненавидела свекровь – мать Семена. Сын пытался угомонить жену, но та закатывала еще большие скандалы. Оберегая "погоду в доме", мать ушла жить к одинокой старушке. Вскоре Зина поссорилась с будучи дружным коллективом детсада и даже с пожилой женщиной – фельдшером.
В поселке заболела продавец сельмага и она попросила Зину поработать за неё. Новоиспеченной продавщице работа понравилась. Ещё бы – дефицитные товары, коих на всех не хватало, были в ее руках. У Зинки появились влиятельные клиенты. Товароведы подкидывали ей неучтенный товар; деньги делили пополам. Но, главное – у продавца появилось влияние на односельчан, сравнимое с властью: кому захочу – товар продам.
По понедельникам она уезжает в контору с отчетами, а возвращается в машине груженной продуктами. Там в конторе и на базе разбитные бабы-товароведы, обучая начинающую науке торговли и жизни, приучили Зинку к алкоголю. Торгового образования у неё не было. Это конечно Зинку напрягало, ведь если бы у Орсовского начальства на примете был дипломированный продавец, то дипломированной швее указали бы на несоответствие. Но во всем исполнительная Зина прижилась в магазине. И куда только подевалась прежняя кроткая и скромная Зиночка.
Вот уже часы на стене пробили далеко за полночь, а Семен, ворочаясь с боку на бок, вспоминал однажды сказанные отцом слова: "Порой женщины меняются…" И еще Журавлев вспомнил анекдот. На справедливый вопрос мужа: "Где ты так долго задерживаешься?" жена обыкновенно отвечала: "Да вот с отчетом засиделась, отчетом увлеклась". Впоследствии обманутый муж все же правду узнал. Жена проводила время с Отчетом Аванесовичем Манукяном.
Глава девятая
Ранним утром к дому егеря Журавлева подкатил грузовой Уазик. Из "буханки" вышли охотники: начальник районного ГАИ Туркин Аркадий Иванович; завнефтебазой Геннадий Богданов; бывший начштаба летного полка Герасим Глушкин и самый молодой из плеяды добытчиков Александр Наседкин.
Мужчины вошли в дом, егерь пригласил за стол погреться крепким чаем, отчего охотники вежливо отказались по причине огромного желания скорее раствориться в тайге, ещё будет время организовать чаёк на костре.
Аркадий Иванович, не скрывая радости, сообщил о ночной пороше, она приносит удачу.
– Кто рано встает – тому Бог дает, – не сдержался Богданов.
– Да брось ты, на Бога надейся, а сам не плошай, да и нет его вовсе! – укорил Гену Аркадий Иванович и, глянув на егеря, скомандовал – так что Семен давай облачайся в теплый камуфляж и скорее в машину.
– Понял, я мигом, а на чьей машине поедем?
– Поедем на моей "буханке", места хватит всем, – уверил Богданов.
Однако начальник предложил егерю ехать на своем уазике, так как по лесному бездорожью случаются непредвиденные ситуации, вторая машина помехой не будет.
В машине Богданова залаяли собаки, егерь спросил:
– Мне своих лаек брать?
– Бери! – скомандовал Аркадий Иванович.
Семен, было, направился к вольеру, но, подумав, остановился: "Прошлый раз собаки подрались и охота сорвалась, нет, уж, пускай мои сидят дома".
Аркадий Иванович сел в машину егеря на переднее сидение, расчехлив ружье, приготовился к стрельбе. На голове начальника старый собачий малахай, с которым он не расстаётся, считая его талисманом удачи.
Дорогу пересекают цепочки заячьих и беличьих следов, но охотников они не интересуют, не за мелочью едут в лес. Сзади не отстает "буханка" Богданова.
У начальника пять лицензий на отстрел взрослых лосей. По договору охотники должны мясо четырех лосей сдать в магазин "Дары природы" по цене 78 копеек за килограмм. А магазин его реализует уже по одному рублю 90 копеек. Туша пятого лося в качестве поощрения достается охотникам, но и с тех четырех навар неплохой – это внутренности зверя, голова и ноги на холодец, а шкура вытягивает на три, четыре бутылки "пшеничной" водки. В целом охота представляет не только спортивный интерес. У начальника ГАИ на сезон охоты отпуск не сложился, поэтому каждый выходной старается посветить промыслу.
Зверя добыть удается далеко не каждый раз. Но еще хуже и обиднее становится, когда добытый лось больной фенозом, такое мясо употреблять в пищу нельзя. Приходится тушу вести на переработку мясокостной муки, для удобрения. Лицензию, конечно, продлевают, но все затраты никто не возвращает. И снова добытчики спешат в лес за удачей. Охота затягивает. В старину шутили: "Охота – есть охота, сто километров прошел и опять охота". Теперешних охотников идти пешком не заставишь, зимой и летом предпочитают вездеходы. А что касаемо нормы отстрела диких животных, так ее для друзей устанавливает сам Аркадий Иванович; у районного начальника ГАИ все схвачено: и в охотинспекции, и рыбинспекции так, что для добытчиков открыты все просторы лесов и рек, Аркадий Иванович все тащит в дом. О нем вышестоящее начальство отзывается положительно: имеет заслуги по службе, прекрасный семьянин, любит сыновей и жену Галину. Одним словом – настоящий коммунист. Аркадий Иванович любит, вернее, дружит организмами со своей секретаршей Августой. Туркин трезвенник, считает это дело несовместимым по службе и технике безопасности. Был такой случай. Как-то в сентябре Журавлев привез друзей на болото собирать клюкву. Аркадий, выйдя из машины с ведром в руке, сладко потянулся. Теплый солнечный день сулил успех и добычу. Вот он увидел на моховой кочке спелую, рубинового цвета ягоду и первым рванулся собирать ягоду.
Из машины, лениво потягиваясь, вышли: Наседкин, Богданов и, поддерживая под мышкой большой алюминиевый термос с разливным пивом, вышел бывший штабист Герасим Глушкин.
Ягодники глянули на солнце, какое бывает в золотую пору "бабьего лета". Блаженно потягиваясь, заведующий нефтебазой пробормотал:
– Здесь хорошо-о, – лепота-а!.. Полежать бы на теплом шелковистом мху, косточки трудовые погреть?
– Сейчас полежим! – с каким-то особенным энтузиазмом сообщил Санька Наседкин и вытащил из своей корзины трехлитровую банку перегона.
– О! – громко воскликнул Богданов, – а у меня к этому "бальзаму" имеется попутчик – копченое с чесночком сало. Геннадий развернул свёрток и воздух наполнился неповторимым ароматом, вызывающим голодную слюну. Если рассуждать о запахах, то в свое время баснописец писал: "Вдруг сырный дух лису остановил, лисица видит сыр, лисицу сыр пленил!" Но разве может какой-то там сыр сравниться с копченым салом?
– Герасим, выпей первача! – угощает Санька.
– А как же быть с клюквой? – насторожился начштаба.
– Неужели в такой красивый для отдыха день ты собираешься работать? – сердился Богданов, нарезая дольками сало.
– И то, правда. Клюкву в любую погоду можно купить у жителей в деревне, а здоровье не купишь! – согласился Герасим, – но я, пожалуй, ограничусь пивом, а от сала грех отказаться.
От крепкого перегона в русскую речь самопроизвольно вплетались редкие по осмыслению и значению словечки, ярко отображающие смысл сказанного потому, что они исходили из глубины чувственных душ. Так бы и отдыхали друзья, сыто икая, но ближе к полудню из болота раздался недовольный голос начальника:
– Нету, тут, ни хрена!.. Мало здесь клюквы, надо ехать на другое болото… эй, мужики, где вы?
Голос приближался. Друзья заворочались на моховых лежанках.
– Сань, слышь, начальник чем-то недоволен? – буркнул Гена.
– На то он и начальник, – полусонно отвечал Наседкин.
– Истинная правда! – отозвался Глушкин, приподняв голову с пустого термоса.
Подойдя к машине и обнаружив друзей с пустыми корзинами, начальник громко спросил:
– Вы что же, ягоды не собирали?
– Аркадий Иванович, можно потише, дайте людям отдохнуть? – попросил Александр.
Туркин понюхал содержимое банки, нахмурился, снял с плеча двустволку. Сильной рукой подбросил банку в воздух и выстрелил. Вдребезги разбитая банка с недопитым зельем радужно блеснула осколками на солнце.
Мужики, отряхая с себя листья и мох, повставали. Геннадий, искоса глянув на Саньку, не то в шутку не то всерьёз пробормотал:
– Приехали… опохмелиться бы?
Тот, зевнув, – пожал плечами. Строгим был командир у охотников.
Охота продолжалась. Моторы вездеходов натужно урчали, карабкаясь из колдобин, ломая лед в непромерзших лужах, сверху прикрытых снегом.
Аркадий Иванович волнуется, сняв малахай, часто вытирает взмокший лоб.
– Похоже, здесь лосей нет, а дорога все хуже. В этих сосновых торфяниках ездить опасно, можно завязнуть основательно.
– Ничего, – успокаивал егерь, выберемся, – мы на двух машинах, есть лопаты, топоры и мужская тягловая сила. Лося искать в хвойном лесу еще рановато потому, что зверь пока еще питается веточным кормом – мелкими кустарниками, осинками, березками. Скоро пойдет череда лиственных перелесков, там и отыщем наш объект охоты.