Наконец, разбитая лесовозная дорога постепенно вывела на старый горельник, поросший частоколом, в основном состоящих из пород осин и берез. Летом здесь буйно цветут медоносные травы и с раннего утра до позднего вечера неустанно гудят дикие пчелы и шмели, пьянея от сладкого нектара. Но теперь зима. Она превратила светлые березнячки в непролазные заросли, где легко порвать маскировочный халат и потерять пуговицы на куртках. Еще чуточку терпения и… вот они следы лосей, перешедших дорогу. Охотники, опережая друг друга, повыскакивали из машин. Ситуацию прокомментировал егерь:
– В общем, так, мужики. Судя по следам, в кормовое болото прошли: крупный бык, корова и их теленок-сеголеток, то есть – молодой лось сего года. Следы утренние, после поземки. Какие будут предложения?
Туркин, поправив малахай, предлагал:
– Что толку идти по следам: звери почуют преследование и убегут. Надо обложить их, объехать вырубку и, если выходов нет, расставиться по номерам, а хозяин собак вернется на входные следы и с собаками толкнет сохатых под наши стволы. Я так думаю, – глядя друзьям в глаза, – сказал начальник.
План Туркина приняли единогласно, стали готовиться к его осуществлению, а егерь товарищей предупредил:
– Попрошу иметь в виду, что на отстрел сеголетка у нас разрешения нет. Прошу соблюсти законность.
– Семен, чего ты расстраиваешься, много ли пользы от теленка, ну, наберется в нем с полсотни килограмм, так это для нас будет маловато, брать надо крупного сохатого! – успокаивал начальник Туркин.
Объехав вырубку, к радости охотников, стало ясно: лоси оказались в окладе. Богданов с собаками вернулся на входные следы, а остальные рассредоточились по дороге, соблюдая сектор обстрела.
Глушкину, как пожилому, доверили стрелковый номер возле сломанного дерева недалеко от машины. Прихватив с собой неразлучный термос с пивом, он замаскировался в назначенном месте. Метрах в двухстах от Глушкина притаился Санька Наседкин, а по другую сторону от егеря, прижавшись к стволу ели, стоял начальник ГАИ.
Богданов выпустил собак, они сначала торопливо пометили ближайшие кусты, а затем, принюхавшись к следам, побежали преследовать добычу. Наступил долгожданный процесс охоты, и еще неизвестно каким финалом он завершится. Лес для лося – дом родной, его пути неисповедимы, куда побежит, никто не знает.
Зимнее солнце, поднявшееся из недр дальнего леса, зарумянило округу малиновым светом. На пнях и обломках стволов лежат снежные подушки. Царит тишина, только в вершине старой ели костяным клювом стучит дятел, с трудом добывая себе еду. Возле него, в надежде найти хоть что-нибудь съестное, снуют хохлатые синицы.
Охотник Наседкин, наблюдавший за птахами, с жалостью думал: "Зима не тетка – не накормит". От безделья он перебирает в патронташе патроны с пулями, выбирая, какую вставить в стволы.
На своем номере неплохо устроился Герасим Глушкин: сидит, попивает пивко, закусывает нарезанными катулечками колбасы, крошками хлеба угощает синиц.
Аркадию Ивановичу, стоявшему под густой елью, поначалу казалось, что его засидка одна из лучших. Но, вскоре, на верхушку дерева прилетел большой черный дятел и своим костяным долотом стал громко колотить по елке. На его собачий малахай, на плечи и спину обильно посыпался снег, отогревшись за воротником, он холодными каплями стекал по голой спине. Аркаша проклинал всех этих пернатых "кузнецов", но прогнать дятла не смел, чтобы своим шумом не спугнуть лосей. Так и стоял он, съежившись, терпеливо ожидая конца загона, иногда поглядывая в сторону, где стоял Журавлев.
А егерь Журавлев, стоя на номере, болезненно переживал по свершившемуся событию вчерашнего вечера; жена-то Зинка думала, что муж вернется домой на много позднее, вот и задержалась в своем магазине.
Очень далеко послышался собачий лай. Семен насторожился, дослал в патронник карабина пулю, готовясь встретить зверя. Вероятно, приготовились и другие охотники, но в кружке у Герасима не допито пиво, а собаки еще далеко, Глушкин не спешил. И, вдруг, об этом невозможно подумать, шагах в десяти от него, по березняку, маяча бурыми спинами, перескочили дорогу два лося. Произошло все так быстро, что ублажающий себя напитком охотник, даже не успел взять в руки ружье.
Голоса собак приближались, но, как определил Герасим, совсем в другую сторону от него, на номер начальника. Там грянул выстрел. Послышалась грызня собак. Мужики, снявшись с номеров, подошли к добыче. Егерь озабоченно смотрел на бесправно убиенного лосенка, перевел взгляд на Аркадия Ивановича.
– А что было делать, не отпускать же зверя? – повинился начальник, взрослых лосей я не видел.
По следам собак пришел Геннадий. Его спросили:
– Куда девались взрослые лоси?
– Куда-куда, на вас шли, что не стреляли?
– Было бы чего, – недовольно буркнул Наседкин, – давайте обследуем, куда ушли остальные?
– Не надо этого делать! – воскликнул Герасим, – лоси проскочили на моем номере, ружье осеклось.
– Ай, яй, – сокрушались охотники, – прошляпил фарт! Мужики еще долго с укоризной смотрели на неудачника: "Ну что ж поделаешь, на охоте и не такое бывает".
– Теперь, что будем делать? – спрашивал Наседкин.
На поставленный вопрос отвечал начальник:
– Давай-ка, Саня, идите с егерем и Геннадием преследовать лосей, они скоро остановятся, в ожидании лосенка, и действуйте по обстоятельствам, а мы с Герасимом пока освежуем тушу.
Глава десятая
Серая мгла – предвестница ночи, медленно сгущалась над лесом, поглощая очертания пней, обломков деревьев, когда-то поверженных ветровалами и губительным шквалом пожарищ, образуя непролазную полосу препятствий.
Охотники, ориентируясь на голоса собак, преследовали лосей. Заметно похолодало. Снег крахмально скрипел под сапогами, навевая детские воспоминания о горках и саночках.
Лоси без остановок уходили все дальше и дальше на Север. Собак не слышно. Семен, Саня и Богданов, сняв шапки, напрягая слух, пытаются уловить хоть какие-нибудь звуки.
– Пропали, ушли со слуха помощники! – недовольно ругался Богданов.
– Уж лучше бы они бросили этих чертовых лосей, да вернулись, – рассуждал Наседкин.
– Не бросят! – сокрушался хозяин, – они по копытному зверю работают вязко.
Журавлеву такая ситуация радости не приносит – сам охотится с собаками. Случается на голоса собак приходит стая волков. От них спасения нет.
– Что будем делать? – советуется егерь.
– Придется ждать! – предлагает Богданов.
– Ух ты, как я замерз… брр, – жалуется Наседкин, – когда шел, то жарко было.
– А ты попрыгай, руками помаши, – советует Семен, – но если решили ждать, надо развести огонь, вот, и сухая валёжина у ног.
Журавлев вытащил из-за пояса топорик и принялся рубить дрова.
Из черной бездны неба, усугубляя положение охотников, посыпался снежок. Наготовив дров, Семен просит:
– Мужики, дайте спичек, мой-то коробок у меня выпросил Аркадий Иванович.
– Я не курю, – отвечал Богданов.
– И у меня нет, я тоже, не балуюсь, – вторил Наседкин.
Семен разочарованно присев на валёжину, откровенно ругал попутчиков.
– Как же так, – вы охотники, а в лес идете без огнива? Спички зимой в лесу – это же спасение своей жизни!
– Ну, забыли взять огниво, с кем не бывает? – повинился Богданов, и, подавая собакам сигнал, выстрелил в воздух.
– Понимаю, забыли! – Очень хорошо!.. вот, теперь грейтесь возле нарубленных дров.
Простояв до полуночи, изрядно продрогнув, неудачники тронулись в обратный путь по своим едва заметным следам, всё так же нудно скрипел снег, с болью отдаваясь в сердцах.
…Возле машин ярко горел костер, жаркие языки пламени облизывали сушняк, красные искры веселым фейерверком вонзались в черное небо. С краю на углях шипит нанизанная на шампуры молодая лосятина.
Герасим сидит у огня в автомобильном кресле, небольшими глотками потягивая пиво.
– Дак, вот я и говорю, – продолжает он, – нынче блат развился во всех сферах, особенно между торгашами и медперсоналом. Сам в этом убедился, когда на общих основаниях лечился в больнице. По коридору ходила такая размалеванная толстушка, она круто выделялась среди других пациенток не только дорогим халатом, но и до неприличия излишеством грима, что явно не шло к ее ожиревшей фигуре. Особа эта смотрела на всех поверх голов, не здороваясь. Для нее и лекарства всегда в наличии – вот пример блата товароведа с медработниками.
– Откуда ты знал, что та женщина работала товароведом? – невозмутимо спрашивал Аркадий Иванович.
– Ее соседки по койке сказывали.
– Что ж поделаешь, жить хорошо всем хочется? – согласился начальник, переворачивая на углях мясо, – человек, это не пассивный продукт человечества. Одни: живут – душа в душу, а другие – из душы в душу. В счастье главное не размер, а умение им пользоваться.
– Это ты про что? – не понимая спросил Герасим.
Лицо Аркадия обдало дымом и он, хлебнув горького дыма, скривив физиономию, пояснил:
– Ну как же, народная мудрость гласит: "Хочешь жить умей вертеться!" Так-то. А вообще: судят не за то, что своровал, а за то, что попался.
Глушкин хотел что-то возразить, но услышал голоса людей, встал с кресла.
– Вон, как вы хорошо устроились у огня, в креслах, с шашлыками и пивом! – с завистью воскликнул подошедший Наседкин.
Пришедшие окружили костёр, вытянув перед собой руки. Начальник нетерпеливо спрашивает:
– Похоже, вы явились без печенки и собак? А мы на вас надеялись, – сокрушался он.
– Печень, селезень и собаки убежали в неизвестном направлении, – нервничал хозяин. Даже на сигнальные выстрелы не вернулись. Господи, не дай сгинуть – моим лайкам. Господи, сохрани от волков! Богданов перекрестился.
Аркадий громко захохотал.
– Гена, я и не знал, что ты богомольный фанатик: хе-хе! На Бога надейся, а сам не плошай! – так говорят. Да и нет его; это все выдумки. В него верят больные да слабые характером. Ты посмотри на церковных служителей, они от лени и жратвы оплыли жиром, неряшливо обросли бородами; дурят народ и тянут с него.
Товарищи недобро покосились, молча осуждая начальника за его откровенные слова. Ведь тема о вере не запретная. В церковь насильно не тащат, для этого надо созреть, у каждого человека есть выбор. Тема о Боге – это состояние души человека, но, к удивлению друзей, Аркадий Иванович оказался до неприличия озлобленным атеистом.
– Чаю хочу! – воскликнул Санька Наседкин.
– Это мы мигом, – отозвался начальник Туркин, – тем более, кипяток давно готов. Заварку засыпают непосредственно перед употреблением, чтобы аромат чая не улетучился.
Герасим Глушкин предлагал пиво, но голодные мужики, взяв с костра по шампуру, обжигаясь кусочками нежной телятины, стонали от удовольствия.
– Вкуснота-то какая, – блаженно щурясь, шептал Наседкин, вот только не хватает лучку и молотого перца.
– Может тебе майонез и свежие помидоры поднести? – предлагает начальник.
– И это бы не помешало, – подмигнул Наседкин.
Мужики грохнули смехом так, что из костра посыпались искры.
– Саня, кажись мы не в ресторане, – загоготал сытый Герасим, отхлебнув глоток пива.
Когда веселье поутихло, Аркадий Иванович сообщил:
– Пока готовится чай, я поведаю вам об истории его происхождения. Думаю, всем вам пригодится, об этом не все знают.
– А история эта длинная? Я чаю хочу, – не унимался Наседкин.
– Ты съешь еще кусок мяса, да послушай умного человека! – посоветовал Глушкин.
– И так – попрошу внимания, – начал Аркадий. – Судя по древнекитайской легенде, чай был открыт случайно. Как яблоко, упавшее перед глазами Ньютона.
– Но Ньютону яблоко упало на башку! – заспорил Санька.
– Откуда ты знаешь, куда оно упало? – перебил его Глушкин, – слушай, давай!
– И вот, значит, чайные листочки попали из-за сильного ветра в котел, где кипятилась вода для китайского владыки. Слуги хотели было вылить ее тут же в саду, но от воды шел такой аромат, что трудно было удержаться и не попробовать ее. Таким образом и был впервые оценен по достоинству чайный напиток.
Английский писатель Сидней Смит как-то воскликнул: "Мог ли мир существовать без чая? Нет, не мог, я тоже не могу. Спасибо небу за то, что я родился, когда уже пили чай". А немецкий просветитель Лессинг в 1780 году не случайно написал одному из друзей: "Буду ли я жив завтра – не знаю, конечно, но, если я буду жить завтра, то точно знаю, что буду пить чай".
В Японии говорят: "Есть тонкое обаяние во вкусе чая, которое делает его неотразимым и идеальным. Он не имеет ни дерзости вина, ни самоуверенности кофе, ни слащавости какао". Рассказчик продолжал.
– Но чай заваривать надо умеючи.
– Это как? – многозначительно спросил Наседкин.
– Ну, во-первых, для этого металлический чайник принципиально не подходит.
– Ого! – опять воскликнул молодой, – золотой, что ли нужен?
– Нет, – шутки прочь, идеальной посудой считается – фарфор, фаянс или чайник из стекла.
– Давайте, скинемся на фарфор! – предложил Саня.
– Вообще-то, мы в лес приехали не чаи распивать! – буркнул бывший начштаба – любитель пива.
– А мне нравится информация о чае, – встрял в разговор Журавлев, – Аркадий Иванович, что еще скажете о нем?
– В магазинах продают чай грузинский, азербайджанский, краснодарский. Их смеси дают хороший эффект. Прекрасные ароматизированные чаи получаются с добавлением зверобоя, душицы, листьев смородины, цветков земляники, мяты. Такой русский чай трудно представить без варенья, меда.
– Вот бы мне сейчас в кружку медку? – дуя на горячий чай, бормотал Наседкин.
– Будет тебе и мед, и ватрушка с вареньем! – пообещал Герасим.
Глава одиннадцатая
Всю ночь до полудня хозяйничал морозец, а к вечеру резко потеплело, небо заволокло серыми клочковатыми тучами. Влажный и холодный ветер трепал мокрые ветки берез в палисаднике. В сумраке, возле дома Воробейчика, раздался звук мотора. Анатолий вышел во двор и увидел Журавлева. Поздоровались.
– Слышь, капитан, меня попросили передать, чтобы ты зашел к военкому.
– Что-нибудь случилось?
– Более точной информацией не владею, – признался Семен, – давай поедем завтра поутру, если сможешь?
– Хорошо, поедем, – согласился Воробейчик.
– Вот и ладненько, а я за тобой утречком заеду.
Ранним утром, приведя себя в порядок и доложив матери об отъезде, Воробейчик вышел из дома, где его ждал в машине егерь.
Ехали, каждый думая о своем. Воробейчик стал замечать, что Семен стал не таким, каким был раньше, вероятно его преследует какая-то кручина. Капитан, не выдержав, спросил:
– Семен, у тебя все в порядке?
– На работе порядок, да в семье беспорядок, – буркнул Журавлев.
– Что случилось в семье? – осведомился Анатолий.
– К сожалению, жизнь и счастье – категории разные, все не предсказуемо…
– Да в чем же дело?
– Кажется, пришёл конец моему семейному единству. В общем, когда Зинка сидела дома с детьми, у нас было и единство, и счастье, а как стала работать завмагом, заболела величием. Однажды сказала мне: "Семён, у меня зарплата больше твоей, ты ешь мои магазинные продукты"! Меня тогда, как молнией ударило, неужели это сказала моя любимая Зиночка? Каждый понедельник ездит в контору Орса, принарядившись, обтягивая свою округлую попу узкими юбками. Рассказывала мне тамошняя уборщица, что повадился к ней приезжий шофер, уйдут в сторонку, да любезничают, будто приглашал он ее жить в городе и магазин там будет – не то, что сельмаг. В июне у жены день рождения был. Я пораньше съездил в свою контору и с подарком еду домой, а навстречу из Зинкиного магазина едет Орсовский фургон. Оказывается, конторские девки – товароведы, привезли ей продукты, а разгрузив машину, Зинку взяли с собой, это дело отметить в конторе. А тут я навстречу еду и встретились мы возле мосточка, через речушку. Я пропускаю фургон, а в нем песни поют. Но, самое интересное – моя Зинка в кабине сидит у шофера на коленях и крутит баранку.
Воробейчик, представив картину, как водитель увлеченно обучает продавщицу вождению, не выдержал, громко захохотал, а извинившись, заметил.
– Понимаю – дама, находясь на коленях водителя, держалась за руль, а за что держался сам водитель?
Семен, отшутился.
– Представить себе, не трудно – за что держаться в таких случаях. Вот осенью начальник предложил ей подзаработать на заготовке клюквы. Приехала машина, груженная мешками с сахарным песком, ящиками с водкой, колбасой и тарой под клюкву. В кабине, кроме жены, сидят два незнакомых амбала-грущика. Хозяйка мне заявляет: "Присмотри за детьми и скотиной, я поеду по заготовкам". "Куда это, по заготовкам"? "В соседний район по старой лесовозной дороге". "Вы с ума сошли, там болота, не проехать"! "Нынче лето сухое, проедем"!
– Взял я жену за руку и отвел в спальню, запер на ключ. Сам пошел кормить собак.
– И что, она образумилась? – удивлялся Воробейчик.
– Как бы – не так, выпрыгнула в окно и уехала с мужиками. Вернулась через трое суток, пешком, машина, преодолев сорок верст, закопалась в грязи. Помощи ждать неоткуда, такой грузовик руками не вызволить. А мужикам куда спешить, водки полно и закуси. Потом за пропитую водку и съеденную колбасу Зинка платила из своего кармана. Вот так и живем. Когда-то отец мне говорил: "Женщины порой круто меняются". Но я то думал: "Может с кем-то и случится такое, но только не с моей Зиной".
Отдав честь дежурному, Анатолий вышел из военкомата. Перед отъездом домой он решил зайти в магазин купить матери гостинцев. Войдя в помещение, пахнущее кулинарными и кондитерскими сладостями, занял очередь за впереди стоявшей женщиной, разглядывая в витрине ассортимент товаров. Невольно он услышал разговор девушки-продавца с покупательницей.
– Наталья Анатольевна, рекомендую купить свеженький торт, только что привезли.
Услышав это имя, Анатолий вздрогнул, предчувствуя неладное, бешено заколотилось сердце. Преодолев волнение, он чуть склонился в сторону и, глянув на женщину, едва не поперхнулся, перед ним стояла его любовь, его боль и страдание бессонных ночей – Наташа. Воробейчиком овладело волнение; чтобы не причинить сердцу очередной удар, он, не оборачиваясь, тихо пошел к выходу, но услышал голос продавца:
– Товарищ офицер, вы что-то хотели купить?
Воробейчик оглянулся и наткнулся на взгляд Наташи. В ее синих глазах, обведенных черным карандашом, вспыхнуло удивление от неожиданной встречи после долгой разлуки, робость и смущение. Она, словно завороженная смотрела в глаза Анатолию, а он молчал, не находя слов. Воробейчик, потупив взор, закрыл за собой дверь. Вслед за ним вышла и Наташа, заметно волнуясь, спросила:
– Анатолий Владимирович, что-то вы не заходите в аптеку? Привезли хорошие лекарства.
Воробейчик не зная, как ответить, сказал, что пришло на ум:
– Я как-то был у аптеки, но прелестная аптекарша была недоступна, ей было не до меня.
– Это, как так? – растерялась Наташа.
– Дело, ведь, молодое, душа желает нежности и это не запретишь, вы были заняты свиданием, – напомнил Воробейчик.
Наталья, смело глянув в глаза капитану, спросила: