О.К. Ничего я не провоцирую. Я вообще не с вами, а с вашей мандулой (показывает на диктофон) разговариваю… А вы идите покурите… на здоровье.
Так вот, уже была в 80-м году выставка в Манеже, на которой даже был обещан какой-то каталог, который представлял из себя кусок картона с именами участников, были уже сказаны какие-то слова о новом искусстве. Выставка была приурочена к фестивалю спорта в Московии, с опасливыми намерениями о том, что мало ли какие иностранные туристы случайно заедут. А вот тут-то как раз и выставочка во Дворце молодежи. Свою картину, как помню, вез тогда в рюкзаке. А ходил я тогда с длинными волосьями и в шинели военно-морской. Из-за этой шинели всегда чувствовались спиной жадные взгляды мужчин, и часто задавались вопросы:
– Батюшка, а где служите-то?
На что приходилось отвечать, что, мол, обознались, милый или милая. Принеся картинку в рюкзачке, я, конечно же, был отвергнут и не имел возможности поучаствовать в этой заманухе, посвященной роковой переломной дате в советском искусстве. Уже возникали выставки ТЭИ, которые становились регулярными и проводились во Дворце молодежи и ДК Кирова, где базировался джаз-клуб. А в клубе Ленсовета образовалось общества любителей авангардной музыки, куда я тоже каким-то образом попал, благодаря моему приятелю Михаилу Малину, который в то время рассекал по музыкальным олимпам. Там была даже исполнена какая-то задумчивая композиция, минут на тридцать, в составе: Малин и еще один пианист, где-то найденный, (который, увидев рояль, стоявший на этой сцене, впал в кому, бормоча: "По этим клавишам ударяли руки Чекасина, Ганелина…"). На что ему было сказано – не охуевай – и при полном зале и овациях состоялось выступление. К тому времени уже были совместные с Тимуром опыты по звукоизвлечению, и я отыграл на перкуссии, Малин на флейте, при аккомпанементе дрогнувшего пианиста. Прозвучал неориентированный джаз, с распуливанием ножей, каких-то коробочек, что потом достаточно долго обсуждалось в клубе. В этом ЛДМе и состоялись первые музыкальные сходняки, где тогда уже выступал и Гребень (в качестве звезды тбилисского масштаба), Курехин, который тогда плотно общался с джазистами и позже выбрал именно это место как стартовую площадку для "Поп-Механики". Музычку играли активно многие с середины семидесятых, но, на мой взгляд, это был первый момент единения различных музыкантов. Что-то начинало вариться вместе. Кроме этого Ленсовет был знаменит только клубом кактусистов и аквариумистов. Клуб же "81" был литературной площадкой. Но и там происходили сборища маргинальных художников, где происходили показы разных иностранных и отечественных фильмов. В том числе и первые фильмы Юфы. Если серьезно оценивать государственную деятельность в области культуры, то поскольку органы выполняли все действия по поручению, а маргиналы творили от себя лично и выходило это гораздо искренней и интересней, государственный вклад в развитие художественной культуры был минимальным на период восьмидесятых. Взять хотя бы того же Тарковского, Германа или, например, Мотыля с его "Белым солнцем в пустыне". Конечно же, двигателем всегда служила тяга к самореализации и самоидентификации. Поэтому официальная культура была абсолютно несерьезной, хотя всегда пыжилась перед неофициальной, что непременно осмеивалось.
Фактически бурные семидесятые плавно переросли в свирепые восьмидесятые. Молодежь от слов перешла к делу. Раньше молодые люди больше философствовали, а теперь людям приходилось делом доказывать правильность своих убеждений, может быть даже не озвученных подчас. Этому способствовало низкое техническое обеспечение. Такое, как немое кино, в процессе воспроизведения которого молча происходил распад сознания как у зрителя, так и у участников процесса. В году 82-83-м, ища себе кинооператора для подводной съемки, через Михаила Дубова-Виноградова, я познакомился с Евгением Юфитом, который жил на соседней улице. В этот же день туда зашел Андрей Панов с друзьями, который, видимо, взревновав, тут же пустился в кулачный бой. В итоге мы крепко подружились, а Юфа, который был заинтригован предложением немедленно приступить к съемкам под водой, примкнул к процессу. Евгений тогда уже закончил технический вуз, и его увлекали исключительно непосильные задачи.
Тогда же на месте проведена разведка боем, были показаны шедевры битничества, которые висели у Юфы на стенах. Типа щуки с подгнившим хвостом; трубы мятые, на цепях. Фотографии различных битников в чепцах и очочках, во всяческих устрашающих позах или, наоборот, в каких-то смешных ситуациях. Посмотрев на этих мужичков, я предложил Евгению порисовать, предоставив свои краски и посильную поддержку. Тем более, что сам был вдохновлен наличием битничков в городе настолько, что это выразилось в серии картин по поводу жизни и быта этой мифологизированной группы лиц. Женя долго упирался, мотивировав тем, что он не умеет раскрашивать, но я пообещал раскрашивать за него, что впоследствии и выполнил. Естественно, первые работы Юфита были немножко цветными. А потом уже взяло матерое свое – поскольку пленка Ц-50 стоила копейки, а цветная слайдовая очень дорого. Конечно же, большинство микрофильмов были черно-белыми. С этих слайдов и делались первые публикации в буржуазных средствах массовых информаций, к тому времени уже засуетившихся. И поэтому я считаю, что такая черно-белая гамма некрореализма изначально возникла из экономических соображений, не без вмешательства всего гениального, которое тогда шло широким фронтом. Вполне возможно, что все это было в 84-м году, так как незадолго до этого уже была сформирована группа "Новые художники". Тимур Петрович прорубил ноль-окно на выставке ТЭИ, сотворил утюгон и открыл галерею "Асса" вместе с новым направлением искусства, имеющим вектор Восток-Запад.
Тогда же фильмы снимались на загородных сессиях, и вполне возможно, что увидав веселую гоп-компанию, за нами увязался Олег Григорьев. Я не помню, чтобы это было в ключе "ветеран и дети", но наше мальчишеские копошения вызвали у него аллюзии танца, и первые ассоциации, видимо, были с танцем зверюг в горах… И так как вы говорите, по общим воспоминаниям с криком "Асса" Григорьев кинул свою кепку на землю и ей еще долго играли в футбол. К тому же у Юфы грузинская тема сидела внутри, так как он специально изучал историю дебилизма двадцатого века, которая, по идее, мультинациональна. Вот, собственно, так и можно обозначить происхождение самого термина "Асса" – который и пошел в массы.
Не менее известен в наших узких кругах был безмолвный герой по имени Зураб: эдакий голем человека, который активно участвовал во всех некросъемках, был метаем с крыши и всячески истязаем. Он – самый бывалый участник событий – был впоследствии был пленен милиционерами. Пленение Зураба произошло десятого мая, не помню какого года, после фотосессии под Ржевскими мостами. Но почему именно эта дата засела в памяти? Кто-то из ветеранов, выйдя попить пивка, увидел сцену: группа непонятных молодых людей в чепцах скидывают вниз какого-то мужчину в костюме, фотографируя событие. Тут же был вызван наряд – и на трамвайных путях наша группа и чемодан с Зурабом были задержаны. Мы вошли в отделение, где резиновый Зураб традиционно выпрыгнул из сложенного чемодана. Сначала перепугавшись, а затем – рассмеявшись, милиционеры всех отпустили, но голема оставили себе, якобы – для следственных экспериментов.
Через пару часов, встретившись с друзьями, мы известили о пленении Зураба, голова которого к тому времени была оторвана и сажалась на какой-то штырь. И, возможно, после этого некрореализм приобрел свои брутальные формы, когда до этого кинематографисты-новаторы довольствовались куклой, а теперь были вынуждены перейти к человеческим жертвоприношениям… Вот так, в который раз, доблестные органы вмешались в плавный ход не своей истории. Хотя и художники вмешивались активно в жизнь трудящихся и даже военнослужащих. Когда панковская песня "Жировоз" уже была сделана и пелась регулярно на каждой пьянке, Евгения привлекли на офицерские сборы. Ничего не подозревающие военные доверили ему взвод солдат, которые ходили под эту песню строем… В довершение своего пребывания в армейских частях Юфа решил сделать фотосессию на дембельский альбом, она популярна и по сей день. Для этого их старшой предложил забить кабана, которого те изловили, забили, облили керосином и подожгли. Потом, столпившись возле опаленной тушки, на которой процарапано ДМБ-85, они коллективно фотографировались. Есть, что вспомнить… где-то эти альбомы гуляют по стране.
М.Б. А можно про Григорьева поподробнее?
О.К. С Олегом Григорьевым я познакомился на рубеже восьмидесятых у Тимура Новикова, куда его привел Володя Гоос, его старинный приятель. Уже тогда Григорьев был немало известен по городу своими стишками, которые ныне издаются, и представлялся народным поэтом – что, собственно, так и было. В тот же период был инспирирован процесс со стороны Союза Писателей, которые через "Литературную газету" в лице МихАлкова, наговаривали целые абзацы. Олег даже показывал оную газету, где в статье действительно присутствовали забавные мыслеформы типа – таким поэтам, как Григорьев, не место в детской литературе…
Теперь же мы понимаем, что односторонняя полемика велась от лица не только сталинского, но и путинского гимна. Таких одиозных фигур было немало, и, понимая, что их паровоз примитивной рифмы давно ушел, всегда высказывались против проявлений всего нового. Григорьев, сорок третьего года рождения, был в расцвете своих сил, и уже тогда они с товарищами успели сделать "Витамин роста", которая тут же стала раритетом и на что и пошла такая реакция со стороны функционеров. И вот на съезде литераторов, редактором как бы сатирической программы "Фитиль" (ныне, спустя пятнадцать лет отсутствия в эфире, реанимированной), были озвучены гневные слова в адрес григорьевского юмора, который, в свою очередь, нормальные литераторы сравнивали с творчеством ОБЭРИУТов, так же склонных к эпатированию публики. Сравнение было, конечно же, лестное для обоих проявлений, но, так или иначе, ключик в виде стишков-страшилок был найден.
И вскоре подобные стишата заполонили не только детские сознания, став как бы фирменным стилем урбанистического фольклора. Причем, некоторые стихи Григорьева уже воспринимались как народные, а народное творчество – как григорьевское.
А когда мы познакомились, все это было в новинку; в литературе, да и не только в литературе, наступил полный коллапс. Люди, как цветы, исчерпавшие свои соки, перестали развиваться. Нужны были новые горшки для пересадки, а их не было. К тому же все эти карликовые растения от искусства, сохраняющие свою природную мощь, еще и обрезались стараниями опытных садоводов от номенклатуры. Почва была абсолютно истощена и любой новый информационный позыв извне воспринимался "на ура". Ныне литература находится на достаточно высоком профессиональном уровне и продолжает развиваться, а тогда этот уровень сознательно принижался и поэтому все, произраставшее в советском саду, принимало причудливые уродливые формы, как в японских садах бонсай.
М.Б. Мне так кажется, что все это – отголоски послевоенных потрясений, когда на генетическом уровне люди помнят, что надо думать прежде чем делать, но не совсем помнят, как именно думать, и что нужно для того, чтобы сделать…
О.К. Совершенно верно. Думалки двадцатых частично были перебиты, а частично поставлены в жесткие рамки выживания как Чуковский – но не без исключений, подтверждающих правила. Пастернак, чего у ж там, – яркий пример такого феномена, послевоенного присутствия мысли в литературном творчестве. Разница в прочтении ощущалась на каком-то первобытном уровне, когда, читая Пастернака, все было ясно и просто, но по прочтении советской литературы не было ясно ничего, потому как авторы сами не понимали, зачем они это пишут. И это явление бездумного движения вперед каким-то образом отразилось на всех послевоенных поколениях. Путь напарывания на занозы. Больно – а что делать? Маршрут такой…
Но, чтобы не сбиваться с мысли… Григорьев был представителем поколения "оттепели", который вырос в относительно щадящей атмосфере, и к восьмидесятым был абсолютно не курируемым со стороны функционеров и строя, со всеми его мощнейшими табу. Поэтому его ирония по отношению к действительности, опорочивающая изъяны, имела свой успех и востребованность. При этом стихи, предлагавшиеся как детские, нравились всем возрастам, потому как были проводниками той светлой "детскости" в мир взрослых людей. Конечно же, он еще и рисовал, и общался со многими представителями питерской творческой среды шестидесятых, начиная с Шемякина, и прочих представителей наследников идей Арефьева, Шварца и многих других довоенных деятелей. Все это перекликалось в его творчестве, особенно когда употреблялся портвейн – и появление всех этих тусовок и кружков было вполне закономерным для обеих столиц. Да и сейчас перетекание из пустого в порожнее происходит и сейчас.
М.Б. При этом закономерными являются перетекания творческих масс из обоих городов, и, наверное, это должно быть увязано с разницей в архитектуре.
О.К. Москва, конечно же, имеет спиральную архитектуру, наподобие ракушки, основанную на древнем методе градостроительства. То есть, это кольцевая оборона, рассчитанная на то, что враг, войдя в город, добирался до центра абсолютно измотанным. Питер же построен по стратегии, которую мы по наивности считаем голландской, а на самом деле все это заимствования с дальнего востока. Голландцы, пребывая в Японии и Китае, заимствовали эту модель "квадрата" или "клеточки". Так что и Киото, и Амстердам, и Нью-Йорк, и Санкт-Петербург построены по принципу пересечения прямых улиц. Хотя в этих вопросах заимствования существует обычное заблуждение. Как, например, о том, что японцы привезли в Европу свое искусство и так начался модерн.
После высокой ноты стиля Маркиз, достигшего своего апогея в восемнадцатом веке, любое пародирование в этом русле было бессмысленным. Это выражалось в синтезе китайских и европейских мотивов, декоре и псевдокитайских гравюрах, появившихся в массе во Франции и Голландии. То есть, происходил синтез, за счет которого пошло дальнейшее развитие, к тому же восемнадцатый век – век масонов и просвещения, для дальнейшего полного раскрытия своих возможностей. Через деятельность подобных кругов в постфеодальном обществе, состоявшего из легкоуправляемых забитых граждан, и шел прогресс. Через внедрение новых философских мыслей, в том числе и различных направлениях искусства. В России просвещение в силу определенных обстоятельств, состоялось в литературной области, когда люди, далеко не бедные, понимая, чем они могут помочь, пытались это сделать. Причем не только литературными средствами. В той же Москве во время голода восемнадцатого века, один масон закупал зерно и раздавал его горожанам. То есть то, чего не желала или не могла сделать казна. Кичиться этим не нужно, но и забывать не стоит. Один тоже в поле воин, даже если это поле в стране дураков…
Так же и с архитектурой. Голландское градостроение, построенное на принципе свободного перемещения, было воспринято Петром Первым и воплощено в жизнь. Это так же отразилось на сознании граждан – и таким образом мы можем обнаружить закономерность и даже целесообразность перетекания представителей псевдомасонских (в упомянутом контексте) творческих кружков двух городов. Да и отношения строились по такому принципу – потому как в нашей стране, на протяжении истории становления которой, большинство граждан с особым ожесточнием хуячили друг дружку вместо того, чтобы помогать развиваться.
Ну и, собственно, поэзия Олега Григорьева как нельзя лучше отражает положение в стране дураков, где на огромном пространстве перекатываются, как перекати-поле, думающие о чем-то головы, не находя себе пристанища. Строй изначально не желал интеллигенцию в качестве думающего класса, и февральская революция, ставившая целью освобождение от единоличной власти, закономерно сменилась на рабоче-крестьянскую.
М.Б. Которая буквально за тридцать лет опять же выстроила монархическую вертикаль власти с системы приживалок вокруг оси власть имущей. Ту же ситуацию мы наблюдаем и теперь, когда после краха одной системы выстраивается новая – наступать на одни и те же грабли, видимо, вошло в привычку.
О.К. Да, поэтому модернизация гражданского сознания остался уделом немногих кругов и андеграунда. А всеобщая грамотность была поставлена на рельсы технического обслуживание госаппарата. Иные же области познания были под запретом, так же, как и деятельность. Григорьеву все-таки удавалось печататься в литературных сборниках, потом у него вышла книжка "Чудаки", позже – "Витамин роста", помеченная олимпийским годом. После судилища в конце восьмидесятых вышла книга "Говорящий ворон", и так вот практически десятилетие (начиная с 82-го по 92-й год) протекала активная деятельность Олега, объединявшая несколько поколений. Причем, пока он жил на улице Космонавтов, все было замечательно. Его ответы по телефону, типа "Ну что, едешь? Тогда стаканы мою, стихи убираю", становились местным фольклором.
Народу у него в квартире всегда было много и разного. Даже был случай, когда этот подселившийся народ пытался его оттуда выселить. Девушка Таня, от которой у него был ребенок, девушка Маша, которой он посвящал стихи, но так получилось, что ребенок жил не с мамой и папой, а в детском доме. Сейчас она уже выросла, и является прямым наследником творчества Олега Григорьева… В это время в квартире, где все это происходило, двери никогда не закрывались, и можно было легко зайти туда в любое время суток. В большой комнате Олег принимал, а в другой ночевали разные люди, за что его дико не любил местный участковый. Мусор пытался его пристроить на разгрузку тяжестей или в сварочный цех. Стоит отметить, что ту черновую работу, которую ныне счастливо выполняют гастарбайтеры, в Советском Союзе выполняли люди, не желающие работать в рамках госсистемы. У Григорьева же стояли другие задачи – его работой было думать, а его постоянно пристраивали от милиции на иные отработки.