Помимо всего прочего, подумайте о том, что - ради увеличения прибыли - добавляется к кокаину на каждом этапе его пути. В ранние мои дни добавкой служило слабительное для грудных младенцев - с легко предсказуемыми результатами. Позже в дело пошли сахар, креатин, бензокаин (вызывающий онемение губ, которое убеждает вас в том, что вы получили настоящий товар), а теперь в 50–90 процентах продаваемого "на улице" кокаина обнаруживается левамизол - средство, которым у скота глистов выводят. Он не только слабит, но и побуждает к действию встроенный в нас "наркотик счастья", допамин. Среди других добавок - соляная кислота и марганцовка. Очень мило.
Если бы сейчас запретили спиртное, мы наверняка получили бы преступные группы, которые стали бы проделывать то же самое со своим самогоном и контрабандным спиртом. К незаконно производимым напиткам добавлялись бы денатурат, этиловый и метилированный спирты - да любая опасная гадость, позволяющая удешевить конечный продукт. Мы хорошо знаем это, потому что история показывает: так оно и было. Коктейли выдумали для того, чтобы подслащивать и разнообразить прогорклость продававшегося в подпольных барах невообразимо грязного бухла.
Однако позвольте мне вернуться к дилерам - к Митчи, Нандо, Джеки, назовем их так. В свое время я знал десятки Митчи, Нандо и Джеки. Никто из них склонностью к насилию не отличался, никто не был безнравственнее меня или любого из моих знакомых. Если они зачастую и выходили в чем-то из ряда вон, так в том, что были до невероятия славными друзьями, чудесными родителями, добрыми, участливыми, веселыми людьми, и (ко)каинова печать выделялась на их лбах не сильнее, чем на лбу вашей матушки.
Сам бизнес незамысловат. У вас, у потребителя, имеется наличность; вы встречаетесь с дилером в кафе, в баре, на его или (что менее вероятно) вашей квартире. Если встреча назначена в общественном месте или помещении, вы приходите на нее с деньгами, уложенными в газету, которую как бы между делом продвигаете по столику к Нандо, а он в ответ продвигает к вам пачку сигарет, в которой лежит доза. За этим следует разговор о футболе, музыке, моде, знакомых, детях, а затем мы, торопливо допив капучино, расходимся. В большинстве своем дилеры придерживаются правила "от своего товара кайф не ловить", однако рядом с Митчи или Джеки, которые никогда кокаина не нюхали, потребитель чувствует себя немного неловко. Скажем, у них на квартире, в которую он заглянул. С другой стороны, сам он, как правило, не любит, чтобы дилер заглядывал к нему, - и особенно дилер, неравнодушный к своему товару. Как прикажете с ней разговаривать? Когда будет прилично попросить ее удалиться? Сколько дорогостоящего порошка, который вы у нее купили и которым теперь делитесь с ней, собирается она отправить в свой нос? В общем и целом, вы заключаете с этими людьми престранный неписаный договор. Вы очень стараетесь не обходиться с ними как с прислугой и, может быть, перебарщиваете в потугах не разговаривать свысока - такие же усилия прилагает человек, беседуя с мусорщиками или строителями, - и в то же самое время вы раб этих людей и предоставляемых ими услуг.
С дилерами связана лишь одна существенная, приводившая меня в исступление проблема; она создавалась почти исключительно ими как отдельным классом людей и была способна довести всех остальных до безумия. Имя ей: Пунктуальность. Отсюда и цитата из Лу Рида, давшая название этой главе. Бедный, совсем недавно оплаканный нами король рока описал в ней хорошо знакомые мне часы ожидания на уличных углах, в кафе и барах, - часы, которые я проводил в гаданиях: да придут ли они вообще, дьявол их подери? Может, их арестовали? С моим номером в телефонной книжечке? Боже, прошу тебя, пусть я буду значиться там под кодовым именем…
Я знаю, вы предпочитаете считать дилера самым порочным звеном наркотической цепочки, но правда состоит в том, что бо́льшую часть своего времени дилер тратит на попытки увильнуть от клиентов. Его телефон (в то время пейджер) зудит не переставая: "Мне нужны четыре грамма, сейчас, где встретимся?" "Будь в кафе, как обычно, в десять". "У меня нынче гости, нас шестеро, по два грамма каждому". И каждый дилер мечется от клиента к клиенту, собирая авансом деньги, с которыми он пойдет к своему поставщику (а это люди крупные, устрашающие, немногословные, в кредит они ничего не дают, и шутки с ними шутить себе дороже), заберет товар, вернется домой, разделит полученное на малые порции, которые позволят ему, если что, выйти сухим из воды, распределит все по пакетикам, а затем будет мотаться с ними по городу, по возможности незаметно сдавая пакетики своим клиентам. Да, конечно, рынок продавцов - спрос на нем вечно превышает предложение, - но жизнь дилера от этого легче не становится. Какая-нибудь настырная рок-звезда, карманы которой лопаются от денег, поймав дилера, скупает у него все, что тот имеет. "Но я же обещал Джеку, Рози, Биллу, Тому…" - протестует дилер. Попусту. И весь процесс приходится начинать заново. Вот почему они вечно запаздывают. И не диво, что Лу Рид написал ту песню.
Если вам сильно везет, "минут пять" дилера - это полтора часа. Ну что же, я полагаю, того, что украшает нашу жизнь, можно и подождать. Отсрочь наслаждение - и ты усилишь его.
"Того, что украшает жизнь"? "Наслаждение"? Ты с ума сошел, Стивен? Ты хочешь убедить читателя, что кокаин украшает жизнь?
Нет, не хочу. Поверьте. Я всего лишь пытаюсь создать хрупкое равновесие. Когда я начал баловаться коксом, жизнь моя была более-менее идеальна. Я наслаждался противоречившим здравому смыслу успехом.
А потому давайте просто вернемся еще разок к первому вечеру, когда мой друг-актер познакомил нашу маленькую компанию с двумя дорожками кокса. Думаю (если я все правильно помню, вам же придется простить меня, если память моя сбивчива или если она верна) - думаю, что в те мгновения мне и захотелось, чтобы все видели во мне кокаиниста. Что за нелепая, невразумительная амбициозность! Если оглянуться назад, многие из выбранных мной "жизненных путей" были, с сегодняшней точки зрения, невразумительными, так что одним больше, одним меньше. Этот оказался, быть может, менее сенсационным, но не менее необъяснимым.
Через несколько дней после знакомства с "перхотью дьявола" - как метко обозначил Робин Уильямс мерцающий гранулированный дар, поднесенный Южной Америкой миллиардам людей планеты, - состоялось первое мое из ставших затем регулярными выступление в программе Неда Шеррина "Незакрепленные концы", которая шла субботними утрами по бибисишному "Каналу‑4"; помимо меня в ней участвовали Эмма Фрейд, Виктория Мазер, Виктор Льюис-Смит, Брайан Сьюэлл, Роберт Элмс и многие другие. Я придумал для нее персонажа по имени Доналд Трефузис, представлявшегося членом кембриджского колледжа Святого Матфея и тамошним королевским профессором филологии. Я использовал его в качестве инструмента того, что можно описать как издевательскую или насмешливую неприязнь к тэтчеризму, к бедственному оболваниванию, которое начинало поражать Би-би-си. Мне было двадцать с небольшим лет, а насмешки, произносимые сварливым стариковским голосом, почему-то делали написанное мной куда менее оскорбительным. Обычный мой голос, которым я разговаривал в ту пору, поражает меня, когда я слушаю то, что уцелело в обрывках старых МР3‑файлов или в YouTube, шальными интонациями юного выпускника частной школы. Вы будете счастливы узнать, что собрание размышлений профессора все еще допечатывается и продается в виде шедевра, именуемого "Пресс-папье". Идеальное чтение для уборной, книга, которая позволяет вам самому решить, как должны звучать голоса Трефузиса и других придуманных мной персонажей. Впадая в меркантильное настроение, я начинаю верить, что и начитанная мной самим аудиокнига тоже, быть может, еще встречается на прилавках. Выбирайте то, что вам по вкусу. Торг уместен. Реальное предложение может меняться. Правила и условия прилагаются.
Мне неудобно писать о людях уже умерших или разрушать сложившиеся у публики представления о них, однако, войдя в радиостудию на следующую после моего знакомства с коксом субботу, я заметил, что в ноздре Того-Кого-Нельзя-Называть застрял пушистый белый комочек, а сам он время от времени шмыгает носом. В "Георге", пабе за углом от Дома радиовещания, - мы все сходились туда после записи - мне удалось отвести ТКНН в сторонку и робко осведомиться, не может ли он порекомендовать мне дилера.
- О, дорогой мой, - сказал ТКНН, опустил ладонь на мою ногу и почти жалостливо улыбнулся моей наивности, - нет ничего проще, обратитесь к Митчи.
Эту Митчи я хорошо знал и потому удивился, что столь блестяще образованная и начитанная особа распространяет незаконное наркотическое средство класса А. Поскольку покупать его мне еще не доводилось, я трясся от страха, когда позвонил ей и спросил, не найдется ли у нее КОФЕ и не смогу ли я, заглянув к ней, получить пару чашечек? Митчи, хихикнув, ответила, что найдется, что стоит он ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕНСОВ ЧАШЕЧКА при очень высоком качестве.
Стало быть, первая моя наркотическая сделка выглядела так: я еще раз позвонил Митчи из телефона-автомата, чтобы договориться о времени встречи, нашел банкомат, снял со счета 240 фунтов, что требовало в то время использования двух кредитных карт, и, поскребшись в дверь Митчи (совершенно уверенный, что на каждой окрестной крыше сидит по полицейскому снайперу), в скором времени оказался обладателем четырех граммов моего собственного запаса кокса, аккуратно и плотно завернутого в пакетики. Какая-то часть моей личности жаждет показать вам, как складываются эти упаковки, соорудив чертежик со штрихпунктирными линиями вроде тех, что объясняют, как складывать фигурки оригами, но, по правде сказать, я не думаю, что это необходимо или желательно. Смысл такого пакета в том, что его можно сложить из любого квадратика достаточно плотной бумаги без риска высыпания порошка из уголков упаковки. Некоторые дилеры (вы, пожалуй, сочтете их безрассудными храбрецами) используют для этого собственную писчую бумагу, украшенную их факсимиле. Годятся также лотерейные билеты и вырезанные из журналов квадратики с рекламой.
Митчи делала и делает очень успешную карьеру на радио, - думаю, в те дни она и ее тогдашний друг не без труда сводили концы с концами и этот маленький побочный бизнес помогал им не перебиваться с хлеба на воду. Я всегда питал к ним уважение слишком большое для того, чтобы использовать их в качестве постоянных дилеров, - мне это казалось оскорблением. Довольно скоро они познакомили меня с Нандо, который обслуживал Петтикоут-лейн, и паб на углу, вблизи рынка, стал для нас постоянным местом встреч и проведения деловых операций. Нандо представил меня Миджу, а тот передал Нонни, так оно и шло, пока я не обзавелся целой сетью дилеров и не начал проводить день за днем с пакетиком-другим в кармане. У Нонни, девушки уже взрослой, товар был наилучшего качества. Чарли держала для "обычных" клиентов порошок низкосортный, а кокаином первейшего качества снабжала актеров, комиков, музыкантов, верных ей постоянных клиентов, залетных европейцев, трудновоспитуемых детей (насчет детей я, пожалуй, переборщил), супермоделей и аристократов.
Я нюхал кокс не потому, что страдал от депрессии или попадал в стрессовые ситуации. Не потому, что был несчастен (по крайней мере, я так не думал). Я нюхал его потому, что он действительно, действительно нравился мне. Большинство моих друзей кривились при мысли о нем или, по крайней мере, ограничивались от силы одной-двумя дорожками по уик-эндам. С годами они, я думаю, начали все понимать и волноваться за меня. Однако у меня были и друзья, принимавшие наркотики, весьма известные художники, музыканты, актеры, с которыми я регулярно встречался и играл в бильярд, и курил, и выпивал, и понюхивал - день за днем и еще раз за днем. Среди них неизменно находился кто-то разудалее меня, способный употребить одну за другой две, а то и три дозы, которых мне хватало на целую ночь, а через день появиться на съемках фильма свежим как роза. Даже и сказать вам не могу, насколько такие люди облегчали мне жизнь, отгоняя мысли о моей все возраставшей зависимости от порошка.
И помимо всего прочего, я, как и прежде, ставил работу превыше всего. Мы с Хью начали делать для Би-би-си "Шоу Фрая и Лори", и мне даже в голову не приходило писать, репетировать или играть перед камерами с кокаином в носу и в крови, - точно так же я не мог пропьянствовать весь день и заявиться в студию, набравшись под завязку. Кокс я оставлял "на сладкое", он был наградой за труды, а означало это, что я мог провести три-четыре часа в каком-нибудь клубе, членом которого состоял, осмотрительно (хотя, честно говоря, в те дни большой осмотрительности не требовалось) припудривая нос изнутри.
Большую часть времени я тратил там на бильярд и покер; аппетитом к еде я не отличался, зато отличался - и великанским - к спиртному. В отличие от МДМА и марихуаны кокаин, похоже, в большей, чем что-либо мне известное, мере повышает нашу способность вливать в себя крепкие напитки.
Я постарался сделать эту книгу по возможности сбалансированной, иными словами, правдивой. Я не собираюсь выдавать на-гора длинный список знаменитых людей, с которыми делился дорожками, - это просто-напросто не мое дело. Я не хочу, чтобы книга обратилась в сопливую апологию или хвастливое "Кокс, вашу мать!". И потому должен честно сказать, что первые десять лет моей зависимости от кокаина никаких решительно хлопот мне не доставили. Временами, очень редко, мне случалось перенести или отменить назначенную на раннее утро встречу, однако, говоря вообще, я вел жизнь очень деятельную. Достатки мои возрастали, и в равной мере увеличивались возможности приобретения высококачественного порошка (отсюда и Нонни), а это тоже никак мне навредить не могло. Чем чище кокаин, тем реже ты страдаешь от поноса, тошноты и носовых кровотечений.
Заметно ли присутствие кокаина в твоей крови окружающим? Древние греки говорили: "Легче укрыть под мышкой двух слонов, чем катамита". Тут вам придется притормозить и немного порыться в словарях, чтобы понять, о чем я толкую. А это означает, что вы, проходя афинским рынком с мальчиком, с которым спите, - вашим наложником, или катамитом, - привлекаете к себе большее и вполне очевидное внимание, чем если бы шли с парой слонов. Примерно то же и с кокаином, во всяком случае, при хроническом его употреблении. Зубовный скрежет, предательски текущий нос, неудержимая болтливость, отсутствие аппетита. Сколь ни неприятно мне противоречить профессору Фрейду, одна дорожка ведет к другой, а та к третьей, но никак не к "отвращению". Большинству кокаинистов знакомо правило, связанное с этим порошком. Его либо не хватает, либо оказывается многовато. Если не хватает, вы начинаете в три часа утра обзванивать дилеров. Что не доставляет им ни малейшего удовольствия. Если оказывается многовато, вы упихиваете его в себя и теряете способность заснуть - до полудня, а то и до следующего вечера.
В чем мне еще повезло - и это как-то связано с моими амбициями, или с моей конституцией, или со смесью того и другого, - я всегда знаю, где следует остановиться, особенно если с утра меня ждет работа. Я, как правило, первым покидаю вечеринку, бормоча себе в оправдание что-нибудь о завтрашних съемках или о чем-то еще.
Как-то я стоял в клубе "Граучо" у стойки бара вместе с художником Фрэнсисом Бэконом, галеристом Джеймсом Бёрчем и неразлучными Гилбертом и Джорджем, которые сами по себе - произведения искусства. Всем было очень весело, и вдруг Бэкон заказал бутылку.
- О, это не для меня, - сказал я. - Мне завтра рано вставать.
- Ну не будь мудаком, - сказал не то Джордж, не то Гилберт. - Выпей с нами, голубчик.
- Мне правда очень жаль… - упорствовал я.
Фрэнсис похлопал меня по плечу:
- Ты совсем как я, у тебя есть маленький человечек.
- Ну вообще-то я один живу.
- Нет-нет-нет. - Он постучал себя пальцем по виску: - Маленький человечек вот тут. Который говорит, когда надо остановиться и пойти домой. О, я знал многих одаренных людей, но у них не было человечка, который мог бы их остановить. Минтон, Джон Дикин, Дэн Фарсон… все без человечка. Я тебя понимаю. Давай топай.
Я был глубоко тронут (и польщен, разумеется) этим признанием нашей общности и подумал о том, как мне повезло и с моим маленьким человечком, и с тем, что Бэкон увидел его во мне. Хотя, как знать, - может, он счел меня законченным засранцем и выдумал все это, чтобы избавиться от моего общества. Однако безусловная правда такова: Фрэнсис мог пускаться в безумные загулы, пить и пить, точно самоубийца, но затем его маленький человечек говорил: "Хватит, Фрэнсис. Пора в мастерскую". И он на четыре-пять недель возвращался к работе и создавал еще одно величайшее полотно. Насколько я знаю, наркотики никогда его не интересовали.
Впрочем, существует одна чудесная история, которую я слышал столько раз, что уверовал в ее правдивость. Если вы ее уже знаете, можете пропустить. Где-то в конце 1970‑х Лайонел Барт, милейший, но, увы, злополучный композитор и поэт-песенник, создатель мюзикла "Оливер!", пришел на обед к Бэкону и его другу Джону Эдвардсу. Последние поневоле заметили, что Барт время от времени улезает под обеденный стол, после чего оттуда доносятся похрюкивание и шмыганье, сопровождаемые безошибочно узнаваемым шелестом пластикового пакета. Затем Барт вылезал наружу, извинялся и все трое продолжали веселую беседу.
Примерно через час он обнял на прощание хозяев, поблагодарил их и ушел. Джон и Фрэнсис (при тогдашнем фантастическом уже богатстве Фрэнсиса прислуги он не держал) начали убирать со стола.
- О, а это что такое? - спросил Бэкон, обнаружив под креслом Барта пакет с белым порошком.
- Господи, Фрэнсис, до чего ж ты наивен. Это кокаин.
- Ооо, ооо! И что нам с ним делать?
- Я знаю, что нам делать, - сказал в приливе вдохновения Джон. - Мы пойдем в "Бродягу".