Он не верил, что дряхлая, со скрипучими костями кобыла придёт первой, а раз не придёт, то и деньги, которых он не желал, не будут проедать дырку в кармане. Впрочем, деньги-то пусть будут - Распутин не желал выигрыша, заранее боялся его, чувствуя в нём подвох. Успокоенно сел, кинул в рот несколько семечек: нет, не может старая кляча обхитрить, обойти молодых здоровых кобыл. В жизни так не бывает.
Громко засмеялся, покрутил головой.
- А Феликс-то, Феликс... - смеясь, произнёс он и замолчал.
- Что Феликс? - осторожно спросила Лебедева.
- Феликс Юсупов, который князь и граф одновременно, сказал, что такое лицо, как у меня, может появляться раз в тысячу лет.
Действительно, князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, объясняя колдовскую, посильнее гипноза, силу, с которой Распутин действовал на царицу, а через царицу действовал и на царя, - не раз вслух высказывал в обществе следующее: "Лицо с такой магнетической силой, как у Распутина, появляется раз в тысячу лет".
И те, кто знал механизм, который Распутин в случае чего мог приводить в действие, пружины, колеса и мощную силу его, принимали заявление Распутина насчёт того, что Россия не станет воевать с Германией, всерьёз. Даже если страны Антанты, с которыми Россию связывал союзнический договор, Франция и Англия, призовут Россию к выполнению этого долга, русский медведь всё равно не сдвинется с места - Распутин не даст царю принять такое решение. И как бы Россия ни была завязана на французский и английский капиталы, на технику, поступающую оттуда, на долговые расписки и джентльменские обязательства, она не станет воевать, и Англия с Францией ничем не смогут её наказать, вот ведь как - Россию наказывать бесполезно.
Вряд ли просвещённые политики Запада знали о том, что в России есть неграмотный куражливый любитель лаковых сапог, который может так сильно влиять на политику, а он был, Распутин, и не считаться с ним было нельзя. Первыми это поняли французы, посол этой страны, знаменитый потомок византийской аристократической фамилии, из которой вышло несколько императоров, блестящий интеллектуал Морис Палеолог посвятил Распутину в своей книге целую главу.
Надо заметить, что Россия в четырнадцатом году имела самую большую в мире сухопутную армию, и президент Франции Пуанкаре, личным другом которого являлся Палеолог, делал всё, чтобы к Франции вернулись территории, отнятые у неё в 1870 году Германией, - Эльзас и Лотарингия. Но без войны, мирным путём отнять эти земли он не мог, и войну начинать без России он тоже не мог.
Монахиня пронеслась мимо трибун так резво, что сидящих обдало тугим, попахивающим конским потом ветром, а с какой-то чересчур восторженной дамочки сорвало платок. Старая кобыла не позволила себя обогнать, она выложилась в скачке целиком, снарядом пересекла финишную черту и, когда жокей Новиков, окорачивая её, попробовал поднять на дыбы, зашаталась и от усталости чуть не рухнула на землю.
- Вот старая кляча! - выругался Распутин.
- Вы чего, Григорий Ефимович? - обеспокоилась Лебедева.
- Есть ещё в России колбаса, - громко сказал Распутин, - ему захотелось, чтобы его услышал господин в соломенной шляпе, - не всю ещё съели. И матерьял для консервов имеется.
- Будете играть снова?
- Нет, не буду, - твёрдо произнёс Распутин, - но и выигранные деньги брать не хочется.
- Так не берите.
- А что это изменит? Дело не в деньгах, а в самом выигрыше, в факте, в том, что два раза подряд на мою долю выпал выигрыш. А к чему он мне? - Распутин поднял плечи и развёл руками. - Плохо это!
Распутин встал и начал пробираться к выходу. Лебедева, подобрав длинную шёлковую юбку, пошла следом. С неохотою поднялась и старуха Головина.
- Это так же плохо, как кошка, перебегающая дорогу, - сказал Распутин, первым садясь в автомобиль. - Тьфу!
Газета "Биржевые ведомости" на следующий день дала сообщение, что Распутин с тремя дамами посетил ипподром, - репортёр, который опубликовал новость, увеличил распутинское окружение на одно лицо.
Деньги из кассы ипподрома "старец" всё-таки забрал - не в них было дело, да потом Распутин, как всякий русский мужик, умел считать и справедливо полагал, что без копейки не бывает рубля.
Епископ Феофан стал первым покровителем Распутина в Петербурге - неказистый сибирский мужичок, пешком пришедший в столицу, обладал образной речью, умел складно и занятно мыслить - голова на плечах у него, судя по всему, имелась, и хватка была хорошая, и епископ, человек увлекающийся, доверчивый, решил поддержать Распутина - ему не хотелось, чтобы Распутин растворился и исчез в блестящем Санкт-Петербурге, как тысячи других приезжих: всякая столица обладает способностью съедать людей.
На периферии, где-нибудь в губернии, человек почти всегда бывает заметен, он на виду, а приехав в столицу, исчезает, будто пористая таблетка в стакане с водой, - остаются лишь пузыри, муть, и больше ничего. Сколько таких людей исчезло - не перечесть.
Но Распутин не потерялся. Более того - он стал своим человеком в царской семье. И наследнику мог помогать только он, больше никто. Рос Алексей настолько хворым и слабым, что часто не мог спать, - не хватало сил даже на сон, - стонал. Врачи только разводили руками, расписываясь в собственной слабости. А вот Распутин в слабости не расписывался, он научился снимать у наследника боль даже по телефону. Точно гак же по телефону он насылал на него сон.
Однажды Распутин позвонил во дворец и сказал, чтобы царевича ни в коем случае не пускали в залу, где тот любил проводить время. Над предупреждением Распутина посмеялись, но тем не менее царевича в залу не пустили. Через час после звонка в зале сорвалась с крюка и рухнула на пол многопудовая люстра, проломила паркет и изрябила стены крошкой.
После этого члены царской семьи, особенно Александра Фёдоровна, поверили в ясновидение Распутина. "Старец" обладал гипнотическими способностями, имел крепкую волю и хорошие мужицкие мозги, был экстрасенсом - вне всякого сомнения! - но ни в коем разе не являл собой нечто сверхъестественное. Он был обычным, хитрым, крепким, жилистым чалдоном - сибирским мужиком, выходцем из религиозной секты хлыстов. Хлысты - особая категория сектантов, считавшая, что в каждого из них поселена душа Христа и поэтому всякий хлыст - это Христос, сошедший на землю, способный отпускать грехи и облегчать страдания, значит, всё, что Ни будет делать хлыст, - освящено самим Христом.
В архивах сохранились донесения так называемых "гороховых пальто", филёров, ведущих наружное наблюдение. Звали филёров "гороховыми пальто" за казённую одежду, а может, и за то, что полицейское управление находилось на Гороховой улице, недалеко от дома Распутина, - за одинаковые сюртуки, пальто и котелки, которые поставляли им, как военную форму, по реестру. Надо заметить, что летучий филёрский отряд, подчинявшийся непосредственно жандармскому управлению, был одним из самых сильных в Европе: филёры работали уверенно, чётко и редко упускали человека, за которым наблюдали.
Каждый филёрский наряд состоял из трёх человек: извозчика, имевшего пролётку с сильной, хорошо накормленной лошадью, и двух топтунов - пеших сыщиков. Работали в две смены - утреннюю и вечернюю, но судя по наблюдению за Распутиным, иногда прихватывали и ночную - он не раз засиживался в гостях до четырёх-пяти часов утра.
Разработки велись подробно, с пристрастием, хотя инструкций о том, как работал летучий филёрский отряд, не сохранилось - сгорели с большей частью архива департамента полиции.
С ипподрома Распутин отбыл расстроенный. Лебедева вначале ехала с ним в одном экипаже, потом пересела на извозчика с куцей, на двух пассажиров тележкой. Рядом с ней привычно пристроилась Агриппина Фёдоровна. Лебедева довезла Агриппину до дома, побыла у неё минут пять, потом остановила мотор - красный, с латунным радиатором "руссо-балт" - и на нём поехала к себе.
Распутин прибыл домой один, раздражённый, усталый, с красными пятнами, ярко рдеющими у него на лице. Оттолкнул оказавшуюся на дороге Ангелину Лапшинскую - плотную женщину с пухлым простоватым лицом, работавшую у него секретарём, - иногда Распутин держал у себя двух секретарей, но сейчас обходился одной Лапшинской, - спросил уже из своей комнаты:
- Кто мне телефонировал?
Ангелина достала из кармана маленький дамский блокнотик, перечислила телефонные звонки.
- A-а, пустота всё! - Распутин грохнул об пол вначале один сапог, потом другой. - Пыль, дырки от бубликов!
В комнату он вышел босиком, остановился на прохладном паркете, пошевелил пальцами.
- И какой чёрт выдумал обувку? - пробормотал он недовольно. - Ходили ведь люди когда-то босиком, в то ещё время, до Христа и раньше, и ходили бы себе, ан нет - сапоги научились шить!
- Вас тут странные люди спрашивали, Григорий Ефимович, - сказала Лапшинская. - В доме появлялись!
- Ко мне все в дом ходят. А почему странные? Что за народ?
По лицу Лапшинской проскользнула тень, в глазах возникло что-то боязливое, чужое, она, затрудняясь ответить, по-девчоночьи потеребила оборки на кофте - видно, что никогда раньше не видела таких людей, хотя Ангелина Лапшинская была человеком нетрусливым, воевала в японскую, была сестрой милосердия в Порт-Артуре и в Маньчжурии.
- Двенадцать человек пришли, женщины, все в чёрном, а главное... - Лапшинская замялась.
- Ну и чего?
- Все - безносые.
- Чего хотели?
- Вас требовали.
- Нищенки? Надо было дать денег и вытолкнуть взашей.
- Деньги я предлагала.
- И что же?
- Отказались!
- Ну-у, - не поверил Распутин и, поплевав себе на пальцы, расчесал волосы на две половины, безошибочно определяя пробор, - пробор разделил голову ровно пополам, будто по линейке. - И впрямь отказались?
- Отказались!
- А чего хотели эти твои... безносые? - Распутин поморщился.
- Хотели повидаться с вами!
- Худых мыслей у них не было? - Распутин насторожился, вытянул голову, словно бы к чему-то прислушиваясь.
- Не знаю... Вроде бы нет.
- Чужая душа - потёмки!
- Что делать, если появятся снова?
- А кликни меня! Поговорю, узнаю, чем дышат безносые бабы! Сроду таких не видел.
- Я бы не советовала, Григорий Ефимович, встречаться с ними. Не нравятся они мне.
- Заметила, что ль, что или... А?
- Да вроде бы ничего подозрительного... Но сами знаете: бережёного Бог бережёт!
- Придут - зови, - решительно сказал Распутин, - поговорю. Вечером уеду. К госпоже Лебедевой. На чай. А сейчас пойду спать. Если звонки по телефону будут - не буди. Только в самом крайнем случае. Ну, если Сазонов позвонит... - он усмехнулся, зная, что Сазонов вряд ли ему позвонит, Сазонов - ягода совсем другого поля, - а так - не буди! А чего эти побирушки денег не взяли? По гривеннику каждой в лапу, и - ауфвидерзейн! Не взяли, говоришь?
- Отказались!
- Пхих! - рассмеялся Распутин, подпрыгивая на полу, звонко опечатал босыми ногами паркет и ушёл к себе в спальню. Потом выглянул из неё: - Матрёша не появлялась?
- Нет.
Матрёна - старшая дочь Распутина - училась в аристократической гимназии и посещала институт благородных девиц. Сын Митька и младшая дочь Варвара вместе с матерью жили в Покровском. По поводу Матрёши Распутину недавно пришлось выдержать целый скандал. Ему страсть как хотелось, чтобы Матрёша вращалась в высшем свете, среди образованных нежных барынек, - в конце концов Матрёша и сама такой же барынькой станет, но не тут-то было: попечительница гимназии, в которую Распутин собирался устроить дочь, заявила, что она сразу же хлопнет дверью, как только задастая и щекастая Матрёна переступит порог гимназии.
Один высокий чин посоветовал попечительнице не задираться - смириться с распутинским желанием: есть люди повыше её, они и будут отвечать, на что попечительница заметила не по-женски резко:
- Тогда я хлопну дверью ещё сильнее!
Матрёне был интересен праздный летний Петербург - в доме ей было скучно и тесно, а город, обдуваемый влажным морским ветром, с серыми каменными мостовыми и строгими зданиями, построенными великими архитекторами, был для неё как праздник.
Отец одобрял увлечение дочери:
- Правильно, Матрёш! Держи в этом направлении - покоришь город и многих красавиц заткнёшь за пояс! Молодец!
И Матрёша старалась.
Проспав два часа, Распутин снова вышел босым в зал, отодвинув портьеру, посмотрел на жёлтое глубокое небо - день догорал спокойно, свечной оттенок делал небо совсем домашним, низким - оно словно бы дорогой тканью было обтянуто, зевнул и перекрестил зевок щепотью.
- Ну что ж, благословясь! - Он подумал о Лебедевой, и скулы у него вспыхнули молодо. - Поеду поговорить о большой политике!
Через двадцать минут подъехал открытый автомобиль, за рулём которого сидел кряжистый усатый человек в высоких, до локтей, кожаных крагах и стёганой на манер крестьянской душегрейки кожаной куртке. Усатый шофёр неторопливо нажал на резиновую грушу клаксона. От резкого звука воробьи шумной картечью пальнули в воздух и растворились в жёлтом небе.
- Кушать подано! - воскликнул Распутин, прихорашиваясь перед зеркалом.
Громко, неожиданно настырно зазвонил телефон. Распутин поморщился.
- А ведь опять писаки! - воскликнул он.
Угадал Распутин - недаром обладал колдовской силой: звонил действительно "писака" - корреспондент газеты "Вечернее время". Распутин заколебался - подходить к телефону или нет, с досадою крякнул, поскольку раз и навсегда усвоил правило - с корреспондентами ссориться опасно. Даже короли стараются с ними не ссориться, иначе писака такого нарисует в своей газете, такого... А уж простому человеку с газетной братией и вовсе не следует ссориться. Распутин махнул рукой и подошёл к телефону, взял в одну руку круглый эбонитовый наушник, рожок трубки приставил к бороде - телефон в доме был старомодный, немецкий, теперь такие уже не выпускались.
- Ну!
Корреспондент на той стороне провода что-то начал объяснять, лицо Распутина обузилось, потемнело - недаром в последующих полицейских разработках он проходил под кличкой Тёмный. Распутин нервно сунул в рот кусок бороды, пожевал. Лапшинская могла только догадываться, что говорил Распутину корреспондент "Вечёрки". - Распутин молчал. Но лицо его было очень красноречиво.
- А чего от меня хотят, чего? - наконец проговорил Распутин, нервы его не выдерживали, день сегодня выдался тяжёлый, это был не его день, не распутинский, добрые планеты перестали охранять "старца", они уходили от Земли, от него. - Неужели не хотят понять, что я - маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо. А? - Он задышал трудно, с сипением. Впустую рубанул кулаком воздух, будто молотком. - Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое, всё обо мне говорят, словно о большой персоне. Неужели не о чём больше писать и говорить, как обо мне? Я никого не трогаю. Да и трогать не могу, так как не имею силы. Дался я им! Тьфу! Видишь, какой интересный! Каждый шаг мой обсуждают, всё перевирают! Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить. Тьфу! - Распутин сплюнул прямо на паркет, растёр мокрую кляксу ногой. - Говорю тебе - никого не трогаю. Дело своё делаю как умею, как понимаю!
Крылья носа у Распутина по-негритянски расширились, глаза вспыхнули - "старец" разволновался.
- Оставьте меня в покое! - потребовал он. - Дайте человеку жить! Всё одно и то же: я да я! Говорю тебе, что хочу покоя. Не надо мне хвалы! Не за что меня и хулить! От всего этого я устал. Голова начинает кружиться. Кажется, живу в тиши, а выходит, что кругом все галдят. Кажется, в России есть больше о чём писать, чем обо мне! - Он перешёл на скороговорку, начал глотать буквы, съедать слова - Распутин тонул в собственной речи, сделался совсем красным.
Лапшинская подумала: "Не понадобится ли лекарство?"
- И всё не могут успокоиться! - кричал "старец". - Бог всё видит и рассудит, были ли правы те, кто на меня нападал! Говорю тебе, я маленькая мушка, и нечего мною заниматься! Кругом большие дела, а вы всё одно и то же: Распутин да Распутин!
"Старец" закашлялся, схватился рукою за грудь, скорчился, хотел швырнуть рожок аппарата на пол, чтобы больше не говорить, - Лапшинская метнулась было вперёд, подхватить этот рожок, но Распутин снова поднёс его ко рту: - А мне плевать! Пишите! Ответите перед Богом! Он один всё видит! Он один всё понимает, Он рассудит! Коли нужно - пишите! Я больше ничего говорить не буду! Да нечего говорить-то! Врать можно сколько угодно! Ответ придётся держать! Сочиняйте! - Распутин расслабленно махнул рукой: что-то в нём перегорело, спеклось, свечечки в глазах угасли и сам он весь как-то потух, сделался ниже ростом, жилистее. Лапшинской стало жалко его. - Сочиняйте! - повторил Распутин. - Говорю тебе - наплевать! На всех наплевать! Прежде волновался, принимал близко к сердцу, теперь перегорело. Я понял, что к чему и зачем. Говорю тебе - наплевать! Пусть все пишут! Все галдят! Меня не тронут. Я сам знаю, что делаю, и знаю, перед чем отвечаю! Такая, видно, моя судьба! Всё перенесу... уже перенёс много! - Он перешёл на шёпот, Лапшинская не верила, что корреспондент, на которого упал этот поток, слышит Распутина, она сама перестала слышать "старца". Но Распутин всё говорил, говорил, говорил. - Уже перенёс! Говорю тебе, что знаю, перед кем держу ответ. Ничего не боюсь! Пишите сколько в душу влезет. Говорю - наплевать! Прощай! - Он обессиленно отшвырнул от себя рожок, тот повис на толстом, оплетённом хлопковой нитью проводе, ударился о стену.