* * *
Жиденький переклик уцелевших петухов сменился приглушенной автоматной очередью. Разбуженно проскрипел колодезный журавль. Боязливо оглядываясь, расплескивая из ведер воду, одинокая женщина заспешила домой. Из-за поворота улицы вынырнул патруль…
В оккупированном поселке наступило утро. Июль сорок третьего отсчитывал свои последние дни…
В кабинете шефа локотского филиала "Абвергруппы-107" в это утро было многолюднее, чем обычно. Сам зондерфюрер восседал на своем обычном месте - в старомодном кресле с высокой спинкой, у самого центра стола. Слева, под прямым углом, был посажен переводчик Отто. Гринбаум редко прибегал к его помощи, но сегодня ему нужно абсолютно точно знать смысл каждого слова. Как всегда, справа от зондерфюрера усадил свою массивную тушу обер-лейтенант Шестаков, за спиной зондерфюрера приспособился Быковский, который два дня назад возвратился из очередной длительной "командировки". Между Гринбаумом и переводчиком Отто, в некотором отдалении, поставил себе стул Роман Андриевский.
А против их всех сидел "абитуриент" Андрей Елисеев. Да, ему предстоял серьезнейший экзамен на вступление в штатные сотрудники "Виддера". Или… Понятно, могло быть одно из двух.
Елисеев уже обдумывал первую фразу своего сообщения, как вдруг зондерфюрер, внимательно прицелившись в него своим цепким взглядом, резко спросил:
- Вы встречались с работниками НКВД?
Глядя на его нежное, дамское лицо, сверху обрамленное белыми волосами, Елисеев четко ответил:
- Да, господин зондерфюрер.
Быковский от удивления вытянул шею. Шестаков, напротив, вобрал голову в плечи, словно на него неожиданно чем-то надавили. Отто, заморгав, вопросительно посмотрел на Гринбаума: переводить или и так все ясно? Зондерфюрер сделал молниеносный выпад вперед, замер, не обращая никакого внимания на переводчика. Андриевский, казалось, перестал дышать.
Эта немая сцена длилась одно мгновение, потому что Елисеев, не делая паузы, уже продолжал:
- Меня обвинили в дезертирстве. Арестовали, допрашивали.
Зондерфюрер отпрянул назад, вплотную к спинке.
- А откуда вы знаете, что это были работники НКВД? - спросил он.
- Ни для кого не секрет, что в особом отделе работники НКВД.
- Значит, вами занимался особый отдел?
- Не сомневаюсь, хотя мне прямо об этом не говорили.
Елисеев не знал, начинать ли ему рассказ или ждать новых вопросов. Ждал, не отводя взгляда от зондерфюрера.
- О чем они с вами говорили?
- Выясняли, где я пропадал после блокады. В ответах я строго придерживался вашей инструкции, господин зондерфюрер. И это помогло.
Гринбаум подавил в себе готовую выпрыгнуть улыбку. Не успел он прикинуть, какую бомбу еще подбросить, как с вопросом сорвался Шестаков:
- А не засыпался ли ты на допросах?
Гринбауму понравился этот вопрос. Наседать, наседать - пока пот не выступит!
Еслисеев спокойно повернулся к Шестакову.
- Господин обер-лейтенант, если бы я засыпался, то сегодня не сидел бы здесь.
- Скажите, когда вас задержали? - это голос Андриевского.
- В тот же день, господин фельдфебель, когда я расстался с вами.
- Позвольте еще? - попросил разрешения у Гринбаума фельдфебель. Тот кивнул. - Перепроверяли ваши показания? Уточняю: не посылали ли кого к вашей матери?
- Полагаю, что такая проверка была.
- И вам так просто все сошло с рук? - очнулся Гринбаум.
- Меня долго держали под арестом. Не могли простить дезертирства. И отпустили в отряд только тогда, когда я поклялся своей кровью искупить вину. Даже после этого мне пришлось давать дополнительные показания.
- К новым людям, приходящим в отряды, относятся так же подозрительно?
Зондерфюрер одобрительно кивнул фельдфебелю: правильно, надо быть активным.
- Не ко всем. Кого знают, зачем проверять? А к незнакомым, конечно, относятся очень подозрительно.
- Возможно, этим и объясняются частые провалы наших агентов? Хотелось бы тщательнее готовить их, господин зондерфюрер. Хотя бы побольше времени…
Гринбаум кисло поморщился:
- Вы правы, господин Андриевский. Но обстоятельства таковы, что мы вынуждены торопиться… Впрочем, мы отвлеклись… Рассказывайте все по порядку, господин Елисеев.
"Спасибо, Борис, выручил, подвел черту под этими изматывающими душу расспросами", - мысленно поблагодарил Елисеев Андриевского.
Андрей рассказывал не спеша, последовательно, приводил множество деталей. Да, блокада для партизан была очень нелегкой. Но из прорыва их вышло много. Хотя бы такой факт. Если бы потери партизан были колоссальными, то это непременно бы сказалось и на потерях командного состава. Однако во главе почти всех бригад и отрядов числятся те же командиры. Фамилии всех их Елисеев не знает. Но ряд привести может. Записывайте, пожалуйста. И Андрей перечислил те фамилии, которые ему называл майор Засухин… Очень неважно сначала было с питанием, но сейчас положение улучшилось. Стало больше боеприпасов. И будет наверняка еще больше, так как советские самолеты почти каждую ночь сбрасывают грузы. Полеты их участились. Так, 22 июля, когда Елисеева еще держали под арестом при объединенном штабе, гул самолетов не прекращался всю ночь. Всю ночь не утихали и возгласы партизан, которые, вероятно, подбирали грузы, доставляемые с "Большой земли"… А что касается дислокации отрядов, то об этом Елисеев мог говорить что угодно: сегодня они - здесь, завтра - в другом месте, поди проверь…
Эту часть рассказа Гринбаум прослушал практически дважды: с уст Елисеева, а затем - в переводе с русского. Так что и Отто не остался без работы.
А когда Елисеев, заканчивая рассказ, несколько смазано поведал о том, как он удирал от партизан, зондерфюрер с оттенком некоторой неловкости попросил:
- Не смогли бы вы повторить концовку? Извините, несколько отвлекся я.
Андрей понял, что Гринбаума интересуют подробности. И он слово в слово передал составленную майором Засухиным легенду. Назвал, словно между прочим, и фамилии двух партизан - Балыкина и Романенко, которые вместе с ним вышли на задание - пустить под откос состав или, в крайнем случае, взорвать железнодорожное полотно в районе Кокоревка - Холмечи. Небрежно упомянул и о том, как, убегая от преследователей, сбросил с себя сумку с толом. Пули свистели над самой головой…
- Когда вы убегали, сумка со взрывчаткой была с вами?
- Да, господин зондерфюрер.
- А где и куда вы ее выбросили?
- Где-то недалеко от насыпи. Но где точно - не приметил. Не до этого было, господин зондерфюрер.
- Разумеется, - охотно согласился Гринбаум и рядом с чертиками и замысловатыми завитушками записал: "Сумка. Проверить".
Разговор у Гринбаума закончился тем, что зондерфюрер картинно встал, подошел к Елисееву и крепко пожал ему руку. При этом он, правда, буркнул, что ценные донесения господина Елисеева будут изучаться и к ним, возможно, придется возвратиться, прежде чем сделать окончательный вывод.
Этот вывод он сделал через сутки. В столе зондерфюрера уже лежала сумка с толом, найденная на месте, где охранный пост слышал выстрелы. Она предусмотрительно была брошена Елисеевым в куст орешника, недалеко от насыпи. Хорошо, что этой детали майор придал особое значение!
В присутствии сотрудников "Виддера" зондерфюрер торжественно объявил:
- Господин Елисеев, ваши разведданные переданы командованию второй танковой армии, в тылу которой мы действуем.
И с видом благодетеля добавил:
- Я рад вам вручить в качестве поощрения от германского командования и от себя лично премию в 800 марок и недельный паек. На несколько дней освобождаю вас от всех работ - отдыхайте, набирайтесь сил… Заодно выражаю благодарность и господину Андриевскому - за хорошую подготовку агента. - С шутливым укором заметил: - А вы еще сетовали на недостаток времени.
- Моя заслуга в этом минимальная, - с серьезным видом сказал Андриевский.
Гринбаум с улыбкой возразил:
- Не скромничайте. Вы поработали превосходно.
- Я советовался с вами, господин зондерфюрер. Из нескольких вариантов, предложенных мною, вы выбрали именно тот, который принес успех.
Гринбаум лукаво погрозил пальцем:
- Вы не только примерный сотрудник "Виддера" и скромный человек, но к тому же еще и начинающий подхалим.
И, довольный своей шуткой, первым расхохотался.
Шестаков, откровенно недолюбливавший Андриевского за то, что того все чаще стал ставить в пример зондерфюрер, презрительно ухмыльнулся: "Ломается, как целомудренница. На комплименты напрашивается".
Гринбаум давно заметил - Шестаков завистлив. И незаметными порциями подливал масла в огонь, но так, чтобы не вспыхнул пожар. Он не возражал против осложнений во взаимоотношениях сотрудников. Напротив, он опасался их сближения, а посему - и сговорчивости. Иными словами, зондерфюрер старался поддерживать в "Виддере" такую обстановку, которая позволяла бы сотрудникам быть вместе, но не дружить, работать, но не грызться.
- Похвально, господин Андриевский. Вы не тщеславны. Впрочем, - примирительно заключил Гринбаум, - все мы работаем не ради себя самих, а ради великой Германии. Не так ли, господа?
Говоря так, зондерфюрер отлично знал, что чем успешнее проявит себя "Виддер", тем, прежде всего, успешнее будет лично его, Гринбаума, продвижение по служебной лестнице.
* * *
- Борис, как понимать эти слова Гринбаума - "набирайтесь сил"?
- Вероятно, тебе готовится новое задание.
- Возвращение к партизанам? Майор считает это нецелесообразным.
- Рад, что интересы майора и желание "Виддера" совпадают.
- Я - серьезно. Майор сказал, что надо послать к нему кого-то другого.
- Я тоже - серьезно. К партизанам тебя не думают забрасывать. Гринбаум опасается таким путем потерять нового агента. Шестаков ему поддакивает: нельзя отпускать Елисеева, могут перевербовать. Он тебе не особенно доверяет.
- Что ж, не будем распалять его подозрение - я остаюсь в "Виддере", мне здесь неплохо.
- А связь с майором?
- Андрей Колупов! Ручаюсь за него, как за самого себя.
- Хорошо. Его мы пошлем. А дальше? Ведь и ему рискованно возвращаться в лес дважды.
- Майор говорил, что нужно наладить с ним постоянную связь. Например, через тайник.
- Я тоже не перестаю думать об этом.
- Он считает такую связь наиболее удобной. Еще он сказал, что "Борис мог бы здорово помочь нам".
- Спасибо. Что-нибудь придумаем…
* * *
Из воспоминаний подполковника в отставке В. А. Засухина:
"…На рассвете меня поднял оперработник Комаричской партизанской бригады Котов.
- Извините, побеспокоил вас, - сказал он, - но вот задержали одного подозрительного типа. Не желает ни с кем разговаривать, не называет себя, требует доставить к начальнику особого отдела.
- Расскажите, зачем я вам понадобился? - спросил я задержанного, всматриваясь в его лицо.
- Мне предложил Борис, работник немецкой разведки, обязательно явиться к вам и доложить обо всем подробно, - торопливо ответил он.
- Кто вы? Рассказывайте о себе подробнее, - сказал я.
- Колупов Андрей Никитич, партизан, находился в плену у немцев, содержался в локотской тюрьме, - быстро заговорил он…
Предложил Колупову еще подробнее продолжать свой рассказ. И тогда он рассказал, как был завербован немецкой разведкой для выполнения шпионского задания в партизанском крае.
…В кабинете, куда доставили Колупова, были Гринбаум и Борис. Гринбаум внимательно осмотрел партизана, удивляясь его молодости.
- Вы дали согласие возвратиться к партизанам с нашим заданием? - спросил немец. - А о серьезности и ответственности думали?
- Я еще не знаю, какое задание, поэтому затрудняюсь ответить на этот вопрос, - смело глянул в глаза Гринбауму Колупов.
Гринбаум обернулся к Борису:
- Вы разве не разъяснили?
- Нет, - ответил Борис.
- Ну что ж. Если он дал согласие, то пусть напишет обязательство.
Обязательство под диктовку Бориса было написано. Гринбаум посмотрел, похвалил почерк Колупова, спросил об образовании. Партизан ответил, что окончил девять классов…
Гринбаум и Борис по всем пунктам дали советы о методах выполнения задания. Особо подчеркнули важность сбора сведений об организации охраны командно-политического состава и характеристик на работников особого отдела.
- Не знаю, насколько это правдоподобно, - закончил свой рассказ Андрей Колупов, - но Борис мне показался работником советских органов разведки. Когда мы с ним пересекли железную дорогу и зашли в глубь леса, он… достал из кармана пачку бумаг, бинт и, приложив их к моей ноге, стал забинтовывать. При этом предупредил, что разбинтовывать надо только в особом отделе. И еще просил передать лично вам вот эту бумажку.
Андрей Колупов подал аккуратно свернутую записку. Я развернул и прочел: "Прошу личной встречи". Далее были указаны дата, час и место. Подпись: "Борис".
Андрей Колупов сообщил, что вместе с Борисом нашли место для тайника, там должна состояться встреча.
У меня сразу мелькнула мысль: "Это работа Елисеева".
В назначенный день я взял с собой Андрея Колупова, начальника отделения особого отдела бригады Кожемяку, семь автоматчиков и умышленно прибыл к месту встречи на три часа раньше. Расставил автоматчиков, стал ждать. Мы с Колуповым находились совсем недалеко от железнодорожной станции Холмечи. Видно было, как расхаживали немецкие солдаты, слышался их разговор.
Почти с точностью до минуты Борис появился на просеке.
Мы насторожились. Вот уже совсем близко идет один, без головного убора. Андрей шепнул: "Это он". И мы вышли к нему.
- Наконец-то своих вижу! - обрадованно воскликнул он и тут же поблагодарил Колупова за честное выполнение его указаний.
Сели на ствол сваленной бурей сосны. Андрей Колупов удалился.
Мы остались вдвоем. Когда я назвал незнакомца Борисом, он сказал, что это его псевдоним, присвоенный ему еще в орловской немецкой разведывательной школе, которую окончил в 1942 году.
- Кто же вы? - спросил я.
- Андриевский Роман Антонович.
- А теперь скажите, какие мотивы вас привели сюда?
- Ваш разведчик Елисеев научил меня связаться с вами.
Упоминание имени Елисеева меня взволновало.
- Где он? Что делает? - быстро спросил я.
- Не волнуйтесь. Он в поселке Локоть живет на конспиративной квартире, готовится для выполнения нового задания с заброской в тыл Красной Армии. Сведения, которые он принес из партизанского края, руководством разведоргана оценены положительно.
Беседа длилась около двух часов. У меня сложилось убеждение, что Андриевскому можно верить.
Тут же составил он списки лиц, обучавшихся в немецкой разведшколе, агентов, переброшенных немцами в тыл наших войск, предателей, действующих в селах, вблизи партизанского края, передал схему - дислокацию немецких разведорганов, краткие характеристики на их личный состав, ценные сведения военного характера.
Меня интересовало, как будет Андриевский оправдываться перед шефом за длительные отлучки.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Роман, - я в этих краях бываю часто, встречаюсь с нашими людьми, которые ведут наблюдение за жителями, заподозренными в связях с партизанами. Разведка и контрразведка по партизанскому краю возложена на меня.
…Уходя, он еще раз просил верить ему.
Вечером по рации я доложил в управление о привлечении Романа Андриевского к работе. Просил разыскать его родных и девушку, а также сообщил данные о переброшенных в тыл Красной Армии немецких агентах".
* * *
- У меня двойная радость, Андрюша! Майор сообщил, что мои мать и сестра живы-здоровы, находятся в Томске. А невесту пока не нашли. Знаешь, уже и о свадьбе договорились, но тут война. Через майора передал мамаше записку. Представляю, как она обрадуется! Может, уже похоронную получила? А я… Нет, теперь я совсем другой!
- Теперь вместе, Борис.
- Да, да, теперь вместе! Спасибо. Это моя самая главная радость… Благодаря тебе, Андрей, благодаря Андрею Колупову. Знать, крепко верит вам майор, коль он по вашей рекомендации рискнул пойти на встречу с сотрудником немецкой разведки.
- Он шел на встречу с советским человеком.
- Ты не можешь представить, как я счастлив! Словно мертвого разбудили.
- Хватит жить прошлым.
- Да, теперь у меня новая жизнь. Я должен успеть сделать многое. Сил хватит. Их теперь у меня в десять раз больше! Я остро и больно буду жалить врага. Как оса.