Каковы были ваши обязанности в восточном отделении "Гедоба" во время войны?
Работа была практически такой же, как в Германии. Составление расписаний, координация движения "специальных" поездов с обычными поездами.
За них отвечали разные канцелярии?
Да. Тридцать третья канцелярия занималась "специальными поездами" и… обычными поездами. Все "специальные поезда" были в ведении тридцать третьей канцелярии.
Вы лично всегда имели дело со "спецпоездами"?
Да.
Чем специальный поезд отличается от обычного?
На обычный поезд может сесть любой, достаточно купить билет. Специальный поезд нужно специально заказывать – состав формируется только по заказу – и пассажиры платят по групповому тарифу.
И они сохранились до наших дней?
Разумеется. Точно так же, как раньше. Да.
Для "групповых" туристических поездок используются спецсоставы?
Да. Например, когда рабочие-иммигранты едут к себе на родину на праздники, их вниманию предлагаются спецсоставы. Без этого было бы невозможно регулировать движение поездов.
Вы говорили мне, что после войны занимались составлением расписаний официальных поездок?
Да, после войны.
Когда в Германию по железной дороге прибывает монарх иностранной державы, он едет в специальном поезде?
Да, в специальном. Но процедура не такая, как в случае со спецпоездами для "групповых" и прочих рейсов. Государственные визиты находятся в ведении министерства иностранных дел.
Но почему во время войны специальных поездов было больше, чем до ее начала или после ее окончания?
А! Понимаю, куда вы клоните. Вы намекаете на "составы с перемещенными лицами", не так ли?
Да, да, я спрашиваю о "перемещенных лицах".
Так их называли. Эти поезда находились в ведении министерства транспорта Третьего рейха. Заказ поступал из министерства транспорта Третьего рейха.
То есть из Берлина?
Да, из Берлина. А практическим исполнением заказа занималось Главное управление восточных железных дорог в Берлине.
Да, да. Понимаю.
Достаточно ли ясно я описал ситуацию?
Да, вполне. Но кого главным образом "перемещали" в ту эпоху?
Ну, этого мы не знали. Только после бегства из Варшавы мы узнали правду: "перемещали" евреев, уголовников и других…
Евреев, уголовников…
Да, разного рода уголовников.
"Специальные поезда" для уголовников?
Да нет, это просто эзопов язык. Ведь о таких вещах говорить запрещали. Если тебе дорогá собственная жизнь, держи рот на замке!
Но знали ли вы тогда, что эти составы, направляющиеся в Треблинку или Освенцим…
Ну разумеется, знали! Моя канцелярия была последней инстанцией: без меня эти поезда не могли бы достигнуть цели. Например, если из Эссена отправляли поезд, он должен был проехать через Вупперталь, Ганновер, Магдебург, Берлин, Франкфурт-на-Одере, Познань, Варшаву и т. д. И я…
Знали ли вы, что Треблинка – место массового уничтожения евреев?
Разумеется, нет!
Вы не знали?
Великий Боже, нет! Откуда мы могли бы об этом узнать? Я никогда и близко не подходил к Треблинке. Я оставался в Кракове и Варшаве, по горло увязнув в работе.
Вы были…
Я был простым чиновником.
Понимаю. Но удивительно, что вы, возглавляя департамент специальных поездов, ничего не знали об "окончательном решении еврейского вопроса".
Шла война…
Но на железной дороге были и другие, кто знал. Например, начальники поездов…
Они да, они видели, видели, но для меня то, что происходило…
Чем была для вас Треблинка? Освенцим?
Да, да. Треблинка, Белжец и т. д. были для нас названиями концентрационных лагерей.
Конечными пунктами поездов…
Да, и ничем иным.
Но не лагерем смерти.
Нет, нет. Временным пристанищем. Например, прибывает поезд из Эссена, или из Кельна, или из какого-либо другого города; нужно где-то разместить пассажиров. Идет война, союзники подступают все ближе… и нам нужно разместить этих людей в лагере.
Когда именно вы узнали?
Ну… когда пошли слухи… разговоры… конечно, втихомолку, не открыто. Иначе бы за вами тут же пришли!.. Это были просто отголоски разговоров…
Слухи?
Да, слухи…
Во время войны?
Ближе к концу войны.
А в 1942-м?
Нет, нет. Что вы, нет! Никакого намека! Мы что-то услышали, кажется, только в конце 1944-го…
В конце 1944-го?
Не раньше.
И что вы…
Рассказывали, что людей отправляют в концентрационные лагеря и что те, кто не очень развит физически, не выживают.
Массовое уничтожение оказалось для вас неожиданностью?
Да, полной неожиданностью.
Вы не имели представления о происходящем?
Ни малейшего! О том, например, что творилось в этом лагере… как же его… он еще входил в округ Оппельн… а, вспомнил: Освенцим!
Да. Освенцим входил в округ Оппельн.
Да, Оппельн. Освенцим был недалеко от Кракова.
Верно.
Однако я никогда и ничего о нем не слышал.
От Освенцима до Кракова всего шестьдесят километров.
Да, действительно совсем близко! А мы ничего не знали. Абсолютно!
Но ведь вам, наверное, было известно, что нацисты и Гитлер не любят евреев?
Да. Это был давно известный, растиражированный факт. Никто не делал из этого тайны. Но то, что их массово убивали, стало для меня полной неожиданностью! Даже сегодня есть сомневающиеся. "Невозможно поверить, что было так много жертв!" Правы ли они? Не знаю, но такое мнение существует.
Что бы ни говорили, это настоящее свинство, простите за выражение!
Что именно?
Массовое уничтожение. Все его осудили. Все честные люди! Но чтобы мы об этом знали… нет, нет!
Да, но, например, поляки – польское население – знали все.
Ничего удивительного, доктор Зорель… Они жили рядом с лагерями, прислушивались, переговаривались… И они не обязаны были держать язык за зубами!
Рауль Хильберг
Вот "расписание" маршрута № 587, типичное расписание для специальных поездов. Номер дает представление об их количестве.
Внизу надпись: "Nur für den Dienstgebrauch" ("Только для внутреннего пользования") – не самый высокий уровень секретности. Тот факт, что на документах, касающихся "поездов смерти", – ни на этом, ни на других, – нет слова geheim ("секретно"), кажется мне удивительным. Но если подумать, термин "секретно" мог бы возбудить любопытство, вызвать лишние вопросы, привлечь к себе внимание. А ведь в основе всей операции, если говорить о ее психологической стороне, лежал иной принцип: не распространяться о том, что происходит. Поменьше говорить. Делать дело. Не описывать, что именно они делают. Отсюда это указание: "Только для внутреннего пользования". Обратите внимание, сколько у документа получателей. Буквами Bfe обозначены станции. На этой линии у нас их… восемь, предпоследняя – Малкиня, сразу за ней – Треблинка. Таким образом, у документа было восемь получателей, несмотря на сравнительно короткий маршрут – Ченстохова – Радом – Варшавский округ: восемь получателей было потому, что состав проходил через восемь станций и на каждой приходилось оповещать местное начальство. И зачем расходовать на документ два листа, если можно обойтись одним? Мы видим аббревиатуру PKR, которая обозначает "поезд смерти", едущий к месту назначения, и в то же время пустой состав, сделавший остановку в Треблинке и возвращающийся обратно. То, что он пуст, видно по стоящей здесь букве L (leer – "пустой").
Да. "Ruckleitung des Leerzuges", что означает "возвращение пустого поезда".
Обратите внимание на то, сколь стандартна их система нумерации: за 9228 идет 9229, потом 9230, 9231, 9232. Никакой оригинальности, самый обычный график поездов.
График смерти?
График смерти. Вот поезд выезжает из гетто, которое собрались ликвидировать, и направляется в Треблинку. Он отходит 30 сентября 1942-го в 4:18 утра – во всяком случае, так указано в расписании, – и прибывает в Треблинку следующим утром, в 1 1: 2 4. Состав очень длинный, поэтому он и двигается так медленно. Это поезд типа 50G, то есть пятьдесят грузовых вагонов, до отказа забитых людьми; в общем, "тяжелый" транспорт. Время прибытия – 11: 2 4 утра, время отправки – 15:59. За этот промежуток времени поезд нужно разгрузить, очистить и подготовить к отправке обратно. Пустой поезд продолжает путь с тем же номером. Он отходит в четыре часа дня, направляясь к очередному городу, где забирает новых жертв. В три часа ночи он вновь берет курс на Треблинку, которой достигает на следующий день.
Можно ли считать, что речь идет о том же поезде?
Поезд тот же, да, тот же, только номер каждый раз меняется. Вот он возвращается в Треблинку. Еще один дальний рейс. Поезд прибывает, идет по третьему кругу. Та же ситуация, тот же маршрут. Состав снова направляется в Треблинку и наконец 29 сентября прибывает в Ченстохову. Круг замыкается. Это и называется "расписанием маршрута". И если вы посчитаете поезда с людьми… окажется, что до десяти тысяч евреев были доставлены в лагеря смерти за одну эту "поездку".
Больше десяти тысяч!
Не будем преувеличивать.
Но почему этот документ так впечатляет? Я был в Треблинке, и когда сопоставляешь увиденное с таким документом…
Когда я беру подобный документ особенно если это оригинал, я сознаю, что кто-нибудь из числа нацистской бюрократии держал его в своих руках. Это артефакт. Единственное, что сохранилось от того времени. Мертвые нам ничего не расскажут. Райхсбан готов был переправить кого угодно и куда угодно, были бы деньги. В том числе доставить евреев в Треблинку, Освенцим, Собибор и другие места при условии, что им оплатят их транспортировку по действующим ценам: сколько-то пфеннигов за каждый километр пути.
Система не менялась в течение всей войны: за детей моложе десяти лет платили половину стоимости билета, для детей младше четырех билеты были бесплатные. Взрослым покупали билет в один конец. Лишь охранникам в стоимость билета включали обратную дорогу.
Простите, получается, что детей моложе четырех лет, отправленных в лагеря смерти, убивали безо всяких издержек?
Да, им обеспечивали бесплатный проезд. Кроме того, поскольку плательщик – отдел гестапо, подчинявшийся Эйхману, – сам выступал в роли заказчика поездов и поскольку у него вечно были проблемы с наличностью, Райхсбан согласился на "групповой" тариф. Евреев, таким образом, перевозили по льготному тарифу. Последний предусматривает наличие по меньшей мере четырехсот пассажиров; его еще называют чартерным тарифом. Но в данном случае он действовал, даже если "пассажиров" было меньше четырехсот; взрослых, как и детей, перевозили за полцены.
Далее. Если обнаруживалось, что вагоны испачканы или повреждены – а это происходило нередко, вследствие протяженности маршрутов, а также высокой смертности среди "пассажиров" (от 5 до 10 %), – агентство выставляло дополнительный счет. Но в принципе, если нацисты платили, они получали транспорт. Иногда Райхсбан перевозил заключенных в кредит, а оплата осуществлялась задним числом. Понимаете, всем этим – и групповыми, и индивидуальными перевозками – ведала обычная транспортная компания, "Центральноевропейское трансагентство". Именно оно занималось расчетами, билетами…
Неужели обычное агентство?
Конечно, совершенно обычное трансагентство! Одних оно отправляло на смерть в газовые камеры, других – на отдых на любимые курорты. Та же организация, та же процедура, та же система расчетов.
Никакой разницы!
Никакой разницы. Каждый занимался своим делом, как будто ничего странного не происходило.
Но ведь происходило же!
Конечно. Причем они не забывали выполнять все необходимые финансовые операции на межгосударственных границах, которые нередко приходилось пересекать.
Например?
Ну, любопытнее всего история с греческими составами, отправленными в лагеря из Салоник весной 1943 года: жертв – сорок шесть тысяч человек, дорога неблизкая. Несмотря на то что расчет велся по групповому тарифу, сумма доходила до двух миллионов марок. Огромные деньги! В основе таких операций лежал принцип, и сейчас действующий во всем мире. То есть с Райхсбаном расплачивались немецкими марками, но железнодорожным компаниям других стран, через которые поезда шли в лагеря, расходы возмещались в их национальной валюте.
Отправляясь из Салоник, они должны были ехать по греческой территории… Значит, надо было расплачиваться драхмами.
Да, потом они пересекали Сербию и Хорватию и оказывались в Германии, где Райхсбан требовал у них марки. По иронии судьбы у военного коменданта Салоник, ответственного за операцию, не было марок. Но у него были драхмы. Деньги поступали от реализации конфискованного у евреев имущества. Его пускали в продажу именно с этой целью: обеспечить "самоокупаемость" операции. Эсэсовцы и солдаты реквизировали у евреев имущество и расплачивались за их транспортировку деньгами с их банковских счетов.
Выходит, евреи сами оплачивали свою смерть?
Именно так. Не забывайте: в бюджете не было статьи на уничтожение евреев. Итак, деньги у евреев конфискованы, но на их счетах лежат греческие драхмы. А Райхсбан требует марок! Как обменять драхмы на марки? Вы контролируете валютно-обменные операции по всей Европе. Решение проблемы: найти марки на месте, в самой Греции. Но как? Во время войны это было не так просто. И вот в первый раз произошел сбой: поезда отправились в Освенцим бесплатно.
* * *
Филип Мюллер
Жизнь зондеркоманды зависела от спецсоставов с несчастными, обреченными на смерть. Когда их было много, состав зондеркоманды "раздувался". Немцы не могли бы обойтись без команд, им было не до "отбраковки" лишних. Но когда поездов становилось меньше, это грозило нам неминуемой гибелью. Мы – те, кто работал в зондеркоманде, – знали, что отсутствие поездов для нас равносильно смерти. Зондеркоманда жила в условиях чрезвычайной ситуации. Каждый день у нас на глазах тысячи невинных исчезали в печах. Мы могли увидеть своими глазами подлинную сущность человека: в лагерь прибывали ни в чем не повинные мужчины, женщины и дети… и бесследно исчезали… а мир молчал!
Мы чувствовали себя всеми покинутыми. Миром, человечеством. Но именно в таких условиях мы полностью осознавали то, что означает возможность остаться в живых. Ведь мы могли осознать безграничную ценность человеческой жизни. И мы убедились, что надежда не умирает в человеке, пока он жив. И что он не должен, пока жив, отказываться от надежды. И поэтому мы продолжали бороться, несмотря на всю тяжесть своей жизни, – боролись изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год. Мы думали, что если не будем терять надежду, то, может, нам удастся, даже если все будет совсем безнадежно, спастись из этого ада.
Франц Зухомель, унтершарфюрер СС
В тот период – в январе, феврале, марте – новые поезда почти не приходили.
Без поездов было плохо?
Я бы не сказал, что евреям было плохо без них. Им стало плохо, когда они поняли… Об этом нужно говорить особо, это отдельный вопрос.
Я знаю, что это отдельный вопрос.
Евреи (я имею в виду евреев-рабочих) сначала думали, что их оставят в живых. Но в январе их перестали кормить, поскольку Вирт счел, что их слишком много – в лагере I их было человек пятьсот-шестьсот…
Вон в том месте?
Да. И чтобы они не взбунтовались, их не расстреливали и не травили газом, но морили голодом, и тогда начались эпидемии: тиф, одна из разновидностей тифа. После этого евреи уже ни во что не верили. Их морили голодом, и они мерли как мухи. Все было кончено. Они больше ни во что не верили. Напрасно мы говорили им… я… мы повторяли им каждый день: "Вы будете жить!" Мы сами почти поверили в это! Когда кого-то приходится обманывать, потом сам начинаешь верить в собственную ложь. Но они мне отвечали: "Нет, начальник, мы – живые мертвецы!"
Рихард Глацар
"Мертвый сезон", как мы его называли, начался в феврале 1943 года, после больших транспортов из Гродно и Белостока. Полный штиль. С конца января до начала марта – весь февраль – стояло затишье. Ничего. Больше не прибывали поезда, лагерь был пуст, и тут неожиданно начался голод. Голод все усиливался… пока однажды – в самый разгар кризиса – перед нами не предстал обершарфюрер СС Ку р т Франц и не бросил нам: "Так… С завтрашнего дня снова будут приходить составы!" Мы ничего не сказали, просто посмотрели друг на друга, и каждый из нас подумал: "С завтрашнего дня прекратится голод". В тот период мы уже были поглощены подготовкой восстания. Каждый мечтал дожить до него. Составы прибывали из концентрационного лагеря в Салониках. В нем собрали евреев из Болгарии, из Македонии. Это были обеспеченные люди, приехавшие в пассажирских вагонах, которые ломились от всякого добра. Тогда нас всех охватило страшное чувство, меня и моих товарищей: ощущение полного бессилия, чувство стыда. Потому что мы набросились на еду. Группа заключенных несла ящик с галетами и ящик с вареньем. Они нарочно уронили ящики и стали, делая вид, что натыкаются друг на друга, набивать себе рот галетами и вареньем. Поезда из балканских стран привели нас к осознанию страшной истины: мы – рабочие на фабрике под названием Треблинка, мы полностью зависимы от "производственного процесса", то есть от процесса уничтожения.
Это осознание пришло к вам неожиданно, после прибытия новых составов?
Возможно, оно было не таким уж неожиданным, но именно эти транспорты с Балкан помогли нам увидеть ситуацию ясно, без прикрас. Почему? Двадцать четыре тысячи человек, среди которых не видно ни больных, ни калек: все абсолютно здоровые и сильные. Помню, мы наблюдали за ними из нашего барака; они, уже раздетые, возились со своими пожитками, и Давид, Давид Брат, сказал мне: "Маккавеи! В Треблинку прибыли Маккавеи!" Да, это были крепкие, физически сильные люди, в отличие от нас…
Бойцы?